Kitobni o'qish: «Чернильные орешки»

Чернильные орешки.

Глава 1.

Императорский двор. Столица мира и покоя.

Присыпанная лепестками дворцовая площадь пустовала. Облетела сакура, и все кругом было белено: каменные ступени лестниц, веранды, черепичные крыши и многоярусные пагоды. На шпилях развивались узорчатые флаги. Кое-где из окон струился мягкий рассеянный свет. К этому обилию прибавлялся свет позолоченных фонариков. Звеня и постукивая, подвесные колокольчики издавали восхитительную мелодию ветра в предрассветной тишине. Их единственными слушателями являлась дворцовая стража.

Казалось, ничто не способно разрушить прелесть этого утра до того, как прозвучит зловещий тембр гонга и, пробуждая императорский двор ото сна, будет долго вибрировать в воздухе.

Дворец Сэйредэн – место постоянного пребывания высочайшей особы – не спал и подсвечивался изнутри тысячами светильников. Слуги и придворные с сердцем, стесненным от горести, то вбегали во дворец, то выбегали из него. Тускло светились фонари в их руках.

Монахов при дворце числилось много. Вдобавок, к ним пригласили окрестных заклинателей и отшельников из храмов, чтобы избавить императора от неизвестной хвори: весь вечер император не мог найти себе места – то вставал, то ложился, и все время тяжко вздыхал. Шесть дворцовых врачей осматривали, ощупывали его и давали лекарственные настои.

Читались заклинания защиты от злых духов и их изгнания, сжигались благовония, применялись различные техники исцеления от шиацу до рисования магических печатей из киновари.

Вокруг больного сгрудились люди и теснились в узком пространстве. За раздвижной перегородкой так же скопились люди, которым не нашлось другого места, и возносили молитвы.

К ночи сообщили, что у императора затруднено дыхание из-за отека гортани. Оно стало шумным, хриплым, пульс участился. Его бросало в холодный пот, сознание было помутнено, постель и одежда его были страшно измяты. Он побледнел, а руки приобрели синеватый оттенок. Дышал он шумно, с хрипом, все тело отекло как у утопленника и как-то обмякло. Ничего сделать не могли. Заклинатели и монахи ощущали собственное бессилие и тревожно переглядывались. Не заботясь о достоинстве, императрицы-супруги и дочери сидели возле больного с заплаканными лицами.

Пожилые дамы, всхлипывая украдкой, шептались о проклятии.

«Хоть ты не вмешивай какое-то древнее проклятие», – говорили одни.

«Так ведь все уже об этом говорят. Это не то проклятие, не то скверна… Но дело в том, что человек умирает от заражения множества глаз, которые выступают по всему телу», – отвечали на это.

«Да что ты? Какая мерзость!» – вздрагивал кто-то из впечатлительных.

«Вот и думайте, почему император отек, как утопленник, и чего бы иначе призвали монахов и заклинателей. Все дело в проклятии!»

Долгие годы власть была сосредоточена в руках одной единственной семьи, которая стала значительной силой и сплотила вокруг себя местную знать, а правление стало переходить от отца к сыну и не имело ничего общего с заслугами перед государством. Земли эти считались проклятыми, а каждый правитель этих земель умирал неестественной смертью раньше времени.

Глава сыскного ведомства – Соитиро Сано – задержался на службе, считая неправильным отправляться почивать, когда всех придворных снедало беспокойство за жизнь императора. Он вышел в ночной сад. Луна светила сквозь прозрачные облака, и этот свет ясно очерчивал в темноте неотесанные валуны сада камней, а белый гравий, «расчесанный» на тонкие бороздки, переливался как горный пласт снега на солнце.

Его привлек блеск в траве, и он подобрал карманную гадательную доску, тёкубан, с нанесенными на ней циклическими знаками. Пришедшая в движение стрелочка указывала на циклический знак кролика.

Тёкубан вывел его на лесистую горную местность с водопадом, находившуюся на обширной зеленой территории императорского двора. Потоки воды, отсвечивая серебристым сиянием при лунном свете, срывались с большой высоты по отточенным камням и шум от него стоял такой, что не слышно было бы говорившего рядом человека. Горные вишни, окропленные водной пылью, стояли в полном цвету, а по склонам вилась тропа.

«Лучше места для активации точки байхуэй не найти», – подумал Сано.

Несмотря на то, что водопад поглощал все окружающие звуки, являвшиеся порождением горной местности, Сано слышал тихие голоса и ощущал чье-то незримое присутствие. Он пошел на звуки, ноги его с тихим шорохом ступали по земле. Двое мужчин, от взоров досужих таясь, прятались в тени деревьев и о чем-то усиленно беседовали. Сано отпрянул и, судя по звуку, наступил на сухую ветку. Этот резкий треск, казалось, разорвал тишину ночного леса, наполнив воздух неведомым напряжением.

Серебристые одежды наследного принца Насицубо светились даже во мраке, как и вырисовывался белый овал его лица. Но стоило ему отделиться и выступить из мрака, было отчетливо видно, что лицо его отливает красным.

– Что вы здесь делаете? – спросил наследный принц.

Да. У Сано был тот же вопрос.

Высокомерный и непочтительный со слугами и придворными, принц Насицубо с первого дня их встречи настроился против Сано. Вряд ли самому Сано захотелось бы по-дружески отнестись к человеку, наделенному такими качествами.

– Ваше Высочество, я совершаю ночной обход. В задумчивости, я забрел сюда по ошибке, – его охватило внезапное чувство растерянности.

– Человека на службе должны занимать враги и опасности. Это вам не праздная прогулка.

– Императору не здоровится, все тревожатся, и я в их числе. А вам не следует бродить ночью по двору… Разрешите сопроводить вас до дворца Отраженного света, Ваше Высочество?

Сано изо всех сил старался не смотреть на очертания мужчины, оставшегося среди деревьев и не желавшего быть обнаруженным. Но ничего не мог с собой поделать – его взгляд невольно уходил в этом направлении. Принц это заметил и неосознанным движением тела заслонил обзор.

– Я не нуждаюсь в ваших советах, – принц, хоть и старался держаться гордо, но все же уступил место обиде и негодованию. – Не надрывайте зря сердце, снедая его ложными беспокойствами обо мне. К тому же, во всем дворцовом комплексе численностью в пять тысяч человек не сыщется никого опаснее вашей семейки, господин Гёбукё.

– Моя семья веками служит императорскому двору и не стремится к власти и насилию. Я не опасен ни для вас, Ваше Высочество, ни для всего двора.

– А как же ваши жизненные силы, которые были искажены?

Сано опомнился, что вот уже несколько мгновений стоит, не двигаясь. Сердце его прыгало в тяжелом ритме, хоть внешне он оставался невозмутимым.

– Без доказательств это лишь толки досужие.

– Сын солнца, сияющий высоко, не подается злонамеренным сплетням и не злословит сам.

– Я выбрал иной путь, путь служения. И у вас на руках множество секретов.

Принц переглянулся с ним, его глаза сверкали сдержанным огнем.

– Все не так однозначно как кажется, Ваше Высочество, – сказал Сано, смягчив тон. – Через благорастворение своей жизни я стремлюсь восстановиться. Искажение тоже может быть обращено во благо.

Принц наклонил голову, на его лице играла тень сомнения.

– Еще никто не называл прикрытие чужого преступления благорастворением.

Сано замер, осмысливая сказанное. Смесь предостережения и неопределенности витали в воздухе. Время шло медленно, как если бы сама ночь ожидала его ответа. Еще раз зафиксировав глазами крепкую фигуру мужчины, стоявшего в тени деревьев, Сано молча спешил откланяться.

* * *

Юдзиро не мог поверить в происходящее и долго лежал, уставившись в мутное от влажной духоты небо. Он не умер. Однако, слуга Тсутому, помогавший ему в черных делах, похоронил его тело, пока душа странствовала между миров. Поддавший страху, считая своего хозяина погибшим, он решил уничтожить следы его существования.

Юдзиро всегда знал, что демонические практики до добра не доведут. Однако, ему никак не удавалось завязать с ними раз и навсегда. Каждый раз находилось то, чего он хотел бы выведать у темных сил: погода ли, тайны мироздания ли иль лучшее время для посева риса – все ему надо было знать и все могло однажды пригодиться. Но все чаще он покидал тело для контакта с демонами, от чего изнашивались его внутренние силы.

На полу храмового домика он чертил свежую печать поверх старой, зажигал курительную палочку, принимал позу для медитаций и, читая заклинания, погружался в состояние помутнения разума и запредельности происходящего. Покинув тело, Юдзиро странствовал между мирами, наслаждался чувством невесомости и искал ответы на самые разные вопросы. Обычно, выходя из медитации, он легко возвращался обратно. Но в этот раз что-то пошло не так. Юдзиро понял, что не в состоянии вернуться в свое тело. Его плоть была утрачена, и дух остался заблудшим в мире, где не было ни дома, ни покоя.

«Тсутому, вот же ты болван старый», – проклинал Юдзиро, блуждая по светлому и тягостному миру, не имея возможности вернуться в свое тело.

Юдзиро чувствовал, как ненависть и отчаяние охватывают его. Он завидовал каждому живому существу. Он перемещался по лесу, принимая образы, шепча зловещие заклинания, чтобы запутать чужие умы. Ужас охватывал тех, кому он встречался, когда они замечали, как тени танцуют вокруг их жилища, и как в их снах начали появляться образы неизвестного человека.

Он вышел из леса. Его тень, таща за собой страдания, искала того, в кого бы он мог вселиться.

Долго парил он над провинциями и городами и уже ни на что не надеялся. Когда увидел больного бродяжку, лежавшего без чувств в зарослях дорожного мисканта, то идея забрать чужое тело проникла ему в мысли и стала непреодолимо желанной. Тем более, что бродяга, казалось, давно не приходил в себя.

Юдзиро вселился в чужое тело.

Открыв глаза, он почувствовал в ребрах все боли и рези, пронзавшие новообретенное тело. Он изо всех сил старался не обращать на них внимания. Но боли в районе ребер продолжали терзать. Главное, что кости, похоже, были целы, если не считать возможной трещины в черепе, судя по головной боли.

Он поднялся и, схватившись за ребра, тоненько заскулил. Что за невыносимая боль такая? Этого бродяжку кто-то настолько сильно избил?

У Юдзиро закружилась голова, его шатнуло из стороны в сторону. Подступающая тошнота заставила его задрожать от позывов и упасть на колени, тяжело дыша. Бродяга давно ничего не ел и не пил, потому позывы эти были напрасны.

Он поплелся в город, надеясь выпросить подаяния. В дни шестой луны стояла изнуряющая духота. Солнце было высоко и прожигало лучами. Жара и усталость согнули его спину и плечи. Под одеждой, пропитанной застарелым по́том, текли новые струйки. Он чувствовал влагу подмышками.

Пот выступал на лбу и теплыми каплями скатывался к векам, в глаза словно засыпали горсть пыли.

Долго брел Юдзиро сквозь неподвижный слой духоты, преследуемый навязчивым звоном цикад с полей. Во время одного из перевалов, он, истомленный солнцем, услышал скрип колес. Там, на горизонте, в сплошных теплых испарениях, идущих от земли, он увидел приближение раззолоченного экипажа в бычьей упряжке, предназначенной для перевозки высокопоставленных лиц.

«Я спасен», – подумал он и выбежал на дорогу.

Колени ослабли, тело бросило в холодный пот. Все вокруг – дорога, спасительный экипаж, волы в упряжке и гвардейцы в сопровождении – задрожали и стали переливаться, как видимый слой теплого воздуха в жаркий зной, и стали неважными. Гул в ушах преобладал над внезапным вскриком гвардейца:

– Эй, проклятый нищий! Смотри куда идешь! Рога и копыта – это тебе не чаши подаяний! Мало не покажется!

То ли странное колыхание земли, то ли слабость, Юдзиро не успел осознать, теряя сознание и падая на землю.

– Эй, ты! Живой?

Кто-то настойчиво тряс его за плечо и в первое мгновение ему хотелось лишь отмахнуться от этой руки, как от назойливой мухи.

– Тсутому, старый выпороток, оставь меня.

Щекой он чувствовал холодную твердь деревянного пола храмового домика. Порыв легкого ветра заставил память слегка проясниться.

В голове плавали повитые туманом остатки воспоминаний: он вошел в медитацию, как обычно покинул тело, а затем не смог вернуться, потому что Тсутому похоронил его тело, он вселился в тело бродяжки и упал без чувств от голода. Так значит он все еще лежит на дороге? А значит, Тсутому никак не может трясти его за руку? Может, все было сном?

Юдзиро открыл глаза. Лицо, склонившееся над ним, принадлежало молодому мужчине, сановнику. Смугловатая кожа, от духоты пошла розовыми пятнами на скулах, черные волосы, черные же восходящие брови и глаза с радужной оболочкой почти такой же темной как зрачки. Кафтан пурпурного оттенка на нем, исподние одежды из белоснежного шелка. Так и веет прохладой!

Мгновение он пытливо рассматривал лицо Юдзиро, его израненное, явно не такое же красивое и чистое лицо, а затем приоткрыл рот в изумлении:

– Ваше Высочество принц Насицубо?

Взмах его веера обдал Юдзиро едва ощутимой прохладой, он почувствовал в себе силы подняться. Однако, сделав усилие, у него снова закружилась голова и он провалился в небытие.

* * *

Соитиро Сано казалось, что он бродит в бесконечной стене из солнечного света, духоты и пыли. Ветер перемен дул по империи, когда он оказался в центре загадки, способной поколебать основы власти.

Император пошел на поправку. Придворные и приближенные его отмечали болезненное состояние в последнее время. Противоречили им показания дворцовых врачевателей, ежедневно наблюдавших государя. Телом император был здоров, отмечалась лишь его душевная слабость. Врачеватели и сам Сано допускали мысль, что причиной мог стать яд.

Но, когда Сано брал другие бумаги, в которых были показания Начальника стола, заведующего дворцовой кухней, то читал очевидное опровержение версии с ядом. Перед тем, как подать императору любое блюдо или напиток, все тестировалось самим Начальником стола, потому вероятность яда тоже исключалась.

Каждое новое открытие ставило Сано перед новой головоломкой. Подозреваемые оказывались не причем, а истинные манипуляторы прятались в тени. Возможно, самый опасный враг находился ближе, чем он себе представлял.

Экипаж шел тяжело, несмотря на движение почвы. Пешая процессия, волы и даже раскаленная повозка, казалось, тоже изнывала от жары. В руках Сано оказались бумаги, найденные в покоях наследного принца. Пятого дня пятой луны наследный принц внезапно бежал из дворца, оставив в покоях лишь послание:

«Поистине, мы дорожим отцом и матерью, женой и детьми, товарищами и мудрыми друзьями. Но как раз если хочешь быть с ними – нужно оставить их, удалиться, пройти путь Будды и поспешить к выходу прочь из здешнего мира».

Письмо было написано скорописной вязью, и, если бы не показания слуг наследного принца, можно было бы подумать, что это предсмертное послание. Слуги были уверены, что их господин хотел пройти путь Будды и достичь просветления..

Правая ревизионная канцелярия, которая руководила сыскным ведомством, поручила Сано разыскать наследного принца и привлечь к поискам всех служащих. Император был слаб и приближалась дата, когда необходимо было выбрать его преемника.

Подобрав наследного принца по дороге в столицу, Сано и его младший брат Момотоси, глава тюремного ведомства – ехали с принцем в одном экипаже. Тяжелый запах пота ударял Сано в нос, а запах сырости неизменно витал в воздухе. Перекладывая документы и словно ничего не замечая, Момотоси оставался невозмутимым.

Принц Насицубо не был похож на самого себя. На того аристократа, который, умастившись ароматными маслами, подолгу выгуливал свои одежды по цветущему саду, а выглядел больным бродягой в драном женском платье с безобразной бородкой и волосами. На такого взглянешь – только взор оскорбишь. В голову придут безобразные вещи и нечистоты, от которых тут же захочешь отмахнуться.

Принц долго не приходил в себя, а когда он открывал глаза, Сано предлагал ему выпить воды. Принц, который был слаб телом и духом, неверной рукой брал сосуд с водой. Он пил, а потом, едва успев сомкнуть пересохшие губы, засыпал вновь.

Когда Сано трогал его руки и ноги, то на его коже подолгу оставались вмятины. Он знал, что это верный признак обезвоживания.

В отсутствие преемника мать наследного принца временно назначалась правящей императрицей, несмотря на существование еще одного принца – сына госпожи Рейкедэн, императрицы-консорт.

Принц Хёбукё, занимая пост главы военного ведомства, отвечал за обеспечение армии необходимым снаряжением и лошадьми, а также за обучение воинов и формирование военных отрядов. Он не вмешивался в дела государства и внутренние вопросы двора, и его влияние было небольшим.

Его редко можно было встретить на дворцовой службе глав восьми ведомств. Вся поддержка влиятельных покровителей доставалась принцу Насицубо – внуку господина канцлера. Воспитанному на старинный лад своим дедушкой, в строгом благонравии, ведающему в юриспруденции, математике, читающему наизусть сутры и известные произведения китайских классиков принцу Насицубо не мог не благоволить сам император и его поданные.

Ехали молча, слушая иступленный звон цикад на полях. Лишь время от времени Сано сетовал на удушливый зной и, глядя в окно, с беспокойством говорил о посевах конопли и просо. Момотоси кивал и, устремляя взгляд вдаль, на раскаленные горы и деревни, принимался разглядывать деревья. Высаженные вдоль дороги, они стояли безжизненно, опустив до земли, словно подрубленные крылья, свои ветви.

Обозначая свое присутствие, принц покашлял и этот звук оторвал Сано от документов.

Прислонившись спиной к плетенной стене экипажа, принц рассматривал его сквозь полуприкрытые веки. Две черные родинки, по которым Сано узнал в бродяге наследного принца, отчетливо выделялись на бледноватой шее, создавая впечатление следов от укуса. Свежий загар розоватым отсветом лежал на его щеках и носу, кожа на остальной части тела была бледной, ступни – грязные, однако, еще не успели огрубеть.

– Ваше Высочество, как ваше самочувствие? – Сано, продолжая чувствовать на себе взгляд принца, решительно посмотрел ему в глаза.

Учитывая их взаимоотношения, он готовился услышать лишь какую-то колкость вместо благодарности:

– Не считая того, что у меня, похоже, тепловой удар, голодный обморок и трещина в голове, уже получше, – отозвался принц в несвойственной ему легкомысленной манере.

Сано следил за ним с каким-то удивлением. Возможно, из благодарности за спасение, но не в силах высказать эти слова вслух, принц давал понять, что закрывает глаза на их разногласия и вражду.

– Премного рад, – Сано проигнорировал почти все сказанное, а собственные же слова его прозвучали, как сухая формальность. – Где вы были все это время?

Принц озадаченно оглядел свою одежду и конечности.

– Бродяжничал?

– Все это время вы просто бродяжничали?

– Да. А куда вы меня везете? – оставаясь беспечным, спросил принц.

– В императорский дворец.

– И зачем?

– Вы там живете, Ваше Высочество.

– Во дворец, мхм…

Полные насмешки глаза принца сверкали из-под сбившихся прядей, а голос был зловеще тих:

– Что-то мне не очень туда хочется.

– Там ваша семья. Все стеснены горем и печалью после вашего исчезновения.

– Его придворные едва ли могут покидать дворец без разрешения… – с досадой заключил принц.

– В таком случае, как вам удалось его покинуть? – ответил Сано, вновь оторвав взгляд от документов.

Наследный принц не мог покидать дворец, чтобы не касаться дел мирских и сохранять ритуальную чистоту.

– Вы уверены, что я его покидал?

– Вы же не с неба упали на ту дорогу?

– Что, если все же с неба?

Принц Насицубо улыбнулся. Некая тайна скользила в его взгляде, полном насмешки.

Сано был так удивлен, что даже отложил документы в сторону. За все четырнадцать лет, что он служил во дворце, наследный принц ни разу не улыбнулся ему. Интересно, а улыбался ли он вообще когда-нибудь?

– Скажите, вы намерено бежали из дворца? – Сано вновь схватился за документы, вынужденный создать какой-либо барьер между ним и принцем.

Они впервые ехали в одном экипаже, Сано потерял покой, сидя так близко с ним. Ехать втроем в одном экипаже было тесновато, и Сано ни на миг не забывал о близости с принцем.

– А у меня были причины? – ответил принц.

Поведение его все больше и больше напоминало проказливого мальчишку.

– Причина может таиться в покушении на жизнь императора. Не приложили ли вы к этому руку? – обвиняющие интонации в собственном голосе почти поубавили нарастающее смущение Сано. Он поздно спохватился, что подобные обвинения еще никому не сделали чести.

– Согласно древнему проклятию, каждый правитель этих земель встретит свою смерть в страшных мучениях, – возразил принц со знанием дела. – Если я наследный принц, готовящийся стать императором, а нынешний едва не погиб, то, вероятно, у меня были веские причины, чтобы сбежать.

– Это просто миф. Проклятие было придумано, чтобы сосредоточить власть в руках одной семьи и передавать ее от отца к сыну. Небесная чета смогла стать значительной силой и привлечь местную знать, которая хотела породниться с потомками Богини Солнца. Они предлагали своих дочерей в жены и наложницы императору. Чтобы они не стремились к власти, было придумано страшное проклятие императоров.

– Но ни одно поколение правителей не смогло его опровергнуть. Все они – как по завету проклятия – умерли раньше времени от неестественных причин.

– Допустим, – с неохотой согласился Сано, глаза его наступательно сверкнули.

Письмо в кармане давило его душу, словно камень на сердце. Он развернул его перед лицом принца Насицубо.

– После вашего исчезновения, мои служащие обследовали ваши покои и нашли вот это… Что это значит? Предсмертная записка?

Принц Насицубо взглянул на желто-зеленую бумагу бессмысленным и пустым взглядом.

– И что там написано? – с нелепой усмешкой сказал принц.

– Вам известно, что.

– Не известно, – все еще оставаясь беспечным, ответил принц.

– Притворство и обман истощают жизнь силы энергии Ки, – сказал Сано.

– Вот так и написано? – с глупым лицом переспросил принц.

Негодование Сано крепчало.

– Тут написано не это. Но так говорили великие.

– Слышал, она искажается от любого дуновения ветра. Так почему бы не изуродовать ее наконец, чтобы более не терзать сердце беспокойствами об ее чистоте?

Сано молча переглянулся с братом. Момотоси, казалось, тоже гадал над поведением принца, пытаясь понять в чем же тут дело.

– Человек с искаженной энергией Ки не может получить сан или даже войти во дворец, – сказал Сано. Его голос, который должен был звучать твердо, дрогнул. – Ведь такой человек может представлять опасность для императорской четы.

В облике принца, в глубине его смеющихся глаз проглядывалось что-то почти нечеловеческое. От этого Сано окончательно лишался покоя.

– В ту ночь, когда император был слаб и собрали всех заклинателей и монахов, мы встретились с вами возле водопада. В тот момент с вами был мужчина. Кем он был?

Принц молчал, выдумывая, как показалось Сано, достаточно убедительную ложь.

– Вы мне поверите, если скажу вам, что я потерял часть своих воспоминаний? – как бы сдаваясь, произнес наследный принц.

– Потеряли часть своих воспоминаний? Хотите сказать, что вы чего-то не помните?

– Помню, что решил удариться в монахи на двенадцать лет, но их практики такие сложные, что это больше было похоже на самоистязание, и я даже утратил часть своих воспоминаний.

Чувствуя на себе недоуменный взгляд Момотоси, Сано задумался. Расследуя причины бегства наследного принца, Сано приходилось много допрашивать его слуг, которые упоминали про наивысший путь Будды, который хотел повторить их господин.

Но, покривив губами и приняв ответ за наскоро сплетенную ложь, Сано усмехнулся:

– И меня вы тоже не помните?

– Нет.

«Что за вздор», – подумал Сано и указал на Момотоси:

– А его?

Коротко переглянувшись с Момотоси, принц бросил:

– Нет.

«Это, конечно, хорошо, если правда. Но чуется во всем этом фальшивая игра», – подумал Сано. Перед ним стоял выбор: верить или подозревать.

– И мои одежды вам ни о чем не говорят?

– А-а-а! Вы придворная дама? – принц расхохотался от собственной глупой шутки.

Момотоси спрятал улыбку за длинным рукавом. Рука Сано, державшая веер, застыла в неподвижности, а глаза, смотревшие поверх, остановились от шока. Их взгляды с принцем встретились, и Сано отметил лукавые искорки в его глазах. Как будто принц подразнивал его.

– Шучу-шучу! Не будьте так чувствительны, – смеясь, сказал принц, – я видел много придворных дам, одетых в дзюнихитоэ. Ваши одежды тоже имеют множество слоев и выглядят красиво.

Несмотря на эти слова, Сано уже дымился от праведного гнева. Всегда спокойный от природы, на него редко накатывала такая злость, что он еле держал себя в руках.

Принц Насицубо обладал чрезвычайно гордым нравом, был непочтителен со слугами, придворными, но Сано не раз наблюдал его изысканные манеры и благородную речь. Сейчас же не было и намека. Будто перед ним сидел другой человек.

– Как наследный принц может не разбираться в ранговой системе кодекса Ифукурё? – произнес Сано почти с возмущением.

– Сделали одежды важнее добродетели и еще гневаются, что другим невдомек!

Наследный принц глянул сквозь бамбуковую занавеску, где виднелись раскаленные черепичные крыши столицы и отсвечивали синевой.

Сано сдержал гневный выдох. Слова обвинения все еще крутились у него на языке. Нужно держать с принцем ухо востро. Человек, покинувший дворец, скорее всего, одурачив императорскую гвардию, и сейчас может лишь искусно притворяться и напускать на себя невинный вид.

Они двигались по булыжным мостовым. В крытых портиках, прилегавших к домам, расположились сувенирные, посудные лавки, лавки вееров и ширм со сложной росписью, и тянулись вдоль всего центрального проспекта.

Сано подумал, что наследный принц не должен появляться во дворце в одежде бродяги, и попросил остановить экипаж у одной из уличных лавок.

Пока экипаж въезжал в станционный дворик, наследный принц сбросил с себя драное платье и набросил новое. Как бы Сано не сосредоточивался на документах, все же поднял взгляд и заметил, что тело наследного принца обезображено кровоподтеками по всему телу. Темные, бурые и желтоватые в районе ребер гематомы покрывали все его тело от плеч до пояса. Сано отложил этот вопрос на потом; слишком многое нужно было уложить в голове.

Императорский двор со своей мощью, богатством, величием, с синеватыми черепицами, скругленными и позолоченными фронтонами, да садами глицинии, со склонившимися над прудом тяжелыми кистями, расположился на обширной зеленой территории. На потрясающем горном фоне друга за другом слоились многоярусные крыши с резными фронтонами, которые имели скругленные свесы и заканчивались золотыми шпилями. Листья кленов, выглядывавшие из-за зданий, еще не приобрели красный оттенок, но с наступлением осени закружили бы дворец в невероятной листве.

Экипаж заехал в станционный двор под высокими колоннами, которые венчали горизонтальные перекладины с колокольчиком. «Как в вышине девять небес, так девять врат ведут в чертог Сына неба» гласила надпись на табличке. Мощенный камнем дворик, с трех сторон огибало деревянное здание в два этажа. На первом этаже расположился хлев для скотины с кормушкой и поильник со свежей водой. Над ними открытый настил на опорах примыкал к зданию и тянулся вдоль всего второго этажа. Сдвижные ширмы отделяли веранду от внутреннего пространства.

Сано обратил внимание, что станционный дворик заполнен экипажами с фамильными гербами, не имеющими отношения к императорскому двору.

– Глава заклинателей Сэкай со своими служащими проводит обряд изгнания злобного духа, который поселился в задних покоях госпожи Рэйкедэн, – подшепнул Еноске – старый служащий станционного дворика, освобождая волов от упряжи. – Пригласили опять сведущих монахов, а те только ходят и раздают амулеты из рыбьей головы и остролиста.

Еноске взмахнул перед Сано, Момотоси и принцем, которого принял не иначе, как за бродягу, амулетом и этим же амулетом погнал волов в хлев.

Принц Насицубо покрутил носом.

– Обряд изгнания злобного духа? Похоже, я злобный дух, раз хочу обходить этот амулет за тысячу ри, – смеясь, сказал он.

Еноске, решив, что не до конца впечатлил слушателей рассказом, продолжил наводить ужас:

– Зря вы так. Этот злобный дух уже успел натворить неописуемых бед! Только вчера из дворца вывезли труп одной прислужницы дамы Нисё. Говорили, тело ее обезображено скверной «Множества глаз», выступающих по всему телу.

– Ну и дела, – произнес принц. – Какие только злобные духи не бывают!

На это Еноске с охотой сказал:

– Говорили, зрелище не из приятных, потом уснуть невозможно, все мерещиться будет, я и побоялся смотреть.

Оставив старика под впечатлением от собственного рассказа, втроем они прошли под станционным домиком. По крытым мостикам, соединяющие административные и церемониальные здания, расхаживали монахи и, бормоча заклинания, разбрасывали всюду соевые бобы, призванные защитить дворец от злых духов. Их охрипшие от молитв голоса слились в гул.

«Черти вон, счастье – в дом!» – бубнили они.

– Если та бедняжка погибла от заражения «Множества глаз», значит она подверглась нападению сластолюбивых демонов, – сказал наследный принц, идя рядом с Сано по крытому мосту.

– Почему сластолюбивых? – безо всякого интереса спросил Сано.

– Такими демонами становятся те, кто при жизни был сластолюбцем, и утопился в воде сам или по чьей-то злой воле. Демоны-сластолюбцы не действуют в одиночку, они нападают всей гурьбой и могут поселиться в живом теле, выступая одними только глазами. Зная это, можно предполагать, что эти демоны водятся только в водных пучинах. Побочный эффект такого чудовищного подселения в том, что оскверненный теряет всякий стыд, постоянно стремясь показать людям свои «глаза».

Утомленное лицо Сано стало задумчивым и хмурым. Когда он переглянулся с шедшим позади Момотоси, то обнаружил на его лице те же чувства, что испытывал сам.

– Дама Нисё не демонстрировала подобное поведение, – возразил Сано. – Откуда вам все это известно?

– А! – смеясь, вскрикнул наследный принц. – Наслушался бредней в одной глухой деревушке. Чем дальше от светской жизни, тем больше сыщется краснобаев. Такого порасскажут, что диву даешься. А кто такая эта дама Нисё?

Лишь на мгновение подозрительный взгляд Сано задержался на принце. Уведя взгляд в сторону, на клочья дыма, которые поднимались из распахнутых ситоми дворца Живописных видов, Сано объяснил:

– Она была одной из прислужниц госпожи Рэйкедэн. Придворные хорошо ее знали, потому что она была челядинкой, подобранной с улицы. Нисё только странствовала по миру и зарабатывала на жизнь, торгуя веерами, да камнями-амулетами. Но госпожа Рэйкедэн отчего-то прилипла к ней всем сердцем и оставила возле себя на долгие годы.