Kitobni o'qish: «Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века»

Авторское предисловие

Роксолана – фигура явно неоднозначная. Любой, кто поищет информацию в Интернете (и откроет больше трех ссылок), наткнется на прямо противоположные мнения. От «кровавой султанши», убившей детей от соперниц чуть ли не собственными руками, до «ласковой и веселой любимицы всего гарема» (ну как же, ведь имя Хюррем означает не только «смеющаяся», но и «приносящая радость»). Ее показывают истеричкой (и, уж простите за нелитературное выражение, «хабалкой» – именно такое ощущение у меня осталось после просмотра первой серии сериала «Великолепный век») и, наоборот, тихой расчетливой сволочью, которая, в отличие от Махидевран, не устроила ни одного скандала, благодаря чему и смогла добиться такого положения.

Русские и украинцы не могут простить ей того, что: не повлияла на политику Сулеймана и не предотвратила войн против Венгрии и Молдавского княжества, что не прекратила набегов крымских татар на славянские села – русские, украинские, польские, – а ведь Крымское ханство было официально союзником, а неофициально – и вассалом Османской империи.

Турки – за то, что неверная, рабыня, проданная за деньги, смогла стать официальной женой, а спустя какое-то время – и единственной женщиной для султана (кстати, и это тоже ставят под сомнение, заявляя, что последняя дочь Сулеймана и Михримах Разие-султан родилась почти одновременно с третьим сыном Роксоланы; впрочем, другие источники утверждают – что почти одновременно с первым, а третьи – что все-таки раньше на несколько месяцев, чем первый сын Хюррем). Известно также, что после официальной женитьбы на Роксолане султан сделал и вовсе неслыханную вещь – распустил гарем.

Утверждают, что именно она является автором идеи отрезать евнухам «все полностью». Хотя, во-первых, такое практиковалось еще в Древней Греции, да и при дворце османских султанов уже существовало (по крайней мере, при Мехмеде II, Мехмеде Завоевателе, который приходился султану Сулейману прадедом, в гареме охрана женщин уже была поручена черным евнухам, а известно, что сделано это было как раз потому, что черные мальчики легче переносили полную кастрацию, чем белые); во-вторых – взрослые евнухи такую операцию просто не перенесли бы (такую кастрацию могут выдержать только мальчики, у которых еще не началось половое созревание, да и то смертность очень высока, поэтому евнухи стоили дороже наложниц); ну и наконец – ей-то, женщине, какое было до этого дело? Да и как-то не вяжется с навязываемым образом «кровавой стервы»: по идее, как раз должна была молчать на эту тему и радоваться, когда кого-то из наложниц «застукивали» с евнухом (евнухи, у которых не был удален пенис, вполне себе могли заниматься сексом), ведь это такой классный способ избавляться от соперниц!

Утверждают, что валиде умерла от яда – через короткий промежуток после того, как выступила против Роксоланы. Правда, почему-то этот источник именует валиде «Хамсе», в то время как на самом деле ее звали Айше Хафса. Угу, только валиде умерла в возрасте почти пятидесяти пяти лет, сама Роксолана скончалась в возрасте примерно пятидесяти двух – ну, продолжительность жизни тогда была совсем не такой, как сейчас. Или, может, она заодно и себя отравила? Кстати, одни и те же источники говорят о том, что Хюррем смогла добиться официального замужества только после смерти валиде, при этом также упоминают, что свадьба Сулеймана и Хюррем, согласно записям иностранных посланников, состоялась в 1530 году, а валиде умерла в 1534-м.

И одиннадцатилетнюю дочь она выдала замуж за пятидесятилетнего старца… На самом деле Михримах было 17, Рустему-паше, ее мужу, – 39, и был он весьма представительным мужчиной (согласитесь, и сейчас такие браки случаются, и вовсе не обязательно при этом девушка выходит замуж из-за денег или чтобы сделать карьеру: ну, влюбляются молоденькие девчонки в солидных импозантных мужчин, так было и так будет всегда).

И зятя использовала, чтобы убрать ненавидимого ею старшего сына Сулеймана от Махидевран – шехзаде Мустафу, поскольку хотела видеть на престоле собственного сына. Тут настораживает одна вещь: а кто ей мешал «убрать» неугодного наследника престола, пока он был маленьким (детская смертность в те годы была понятием практически привычным)? Почему ждала, пока ему исполнится тридцать восемь? Чтобы он успел обзавестись наследниками и чтобы поубивать побольше народа, что ли? И не логичнее ли предположить, что Мустафа и в самом деле был замешан в заговоре против своего отца, поскольку тот неоднократно – еще при живом старшем сыне! – упоминал, что хочет видеть правителем своего сына от Роксоланы Мехмеда, а после его скоропостижной смерти (спрашивается, почему в этой смерти не усмотрели руку другого заинтересованного лица – Махидевран?) – другого сына, Баязида.

А даже если и виновна в смерти Мустафы – предлагаю женщинам поставить себя на место Роксоланы: в стране существует «милый» обычай – каждый султан, вступая на престол, убивает всех возможных конкурентов, то есть братьев, их сыновей и так далее. Если бы на престол сел один из ее сыновей, существовал шанс, что остальные останутся живы (кстати, в результате Баязид был удушен по приказу отца; стало быть, смерть Мустафы, инспирированная отцом, на руку Роксолане, а смерть Баязида – кому на руку она?). А если бы на престол сел «чужой» сын, она бы запросто осталась без сыновей. Какая бы мать не кинулась спасать – любыми доступными ей средствами?

Одного, пожалуй, никто не оспаривает: она и в самом деле была очень умна. Это ей также вменяют в вину: дескать, при таком-то уме можно было… Послов принимала, даже уговорила мужа, чтобы с нее портрет написали (она, пожалуй, единственная из «султанш», чье изображение дошло до нас; ее портрет писал даже Тициан), а повлиять на политику не могла? Благотворительностью, говорите, занималась? Так это она грехи замаливала!

Почему-то во многих источниках рядом с именем Махидевран стоит титул «хасеки», хотя известно (не со стопроцентной вероятностью, но близко к тому), что титул «хасеки» Сулейман придумал именно для Хюррем?

Я не хочу сказать, что Роксолана была «белая и пушистая», я хочу сказать только о двух вещах: во-первых, неизвестно, что происходило на самом деле, а что было приписано досужими сплетниками. Ни сама Хюррем, ни ее муж султан воспоминаний не оставили – не принято было тогда вести дневники или писать мемуары, а все остальные могли черпать информацию из источников, не очень-то заслуживающих доверия.

А во-вторых – неизвестно, как бы повели себя вполне современные, «демократически настроенные», осуждающие «кровавую султаншу» девушки и женщины, попади они в такие условия.

Глава 1

– Пока, Рыжая!

– Пока!

Стаська помахала приятелям рукой и побежала к дому.

Бегом взлетела на третий этаж – она все делала вот так, бегом, вприпрыжку. За что ее неоднократно ругали подруги: и сверхсерьезная Лена Уткина, и кокетливая Шурочка Украинцева – каждая из них считала, что Стаська ведет себя «не по возрасту».

То и дело она слышала: «Стася! В нашем возрасте уже…» В нашем – это в восемнадцать! Подруги считали, что в этом возрасте уже неприлично лазить через забор с компанией однокурсников, постоянно ходить на занятия в джинсах и кроссовках и ходить на тренировки по пейнтболу.

«В нашем возрасте» полагалось делать прическу, а не стягивать волосы в хвост, носить короткие юбки и обувь на каблуках и заниматься не пейнтболом и тяганием гантелей, а степ-аэробикой или большим теннисом, не хлопать при встрече парней по плечу, а мило подставлять щечку и смеяться несмешным шуткам, вместо того чтобы, наморщив нос, сообщать, что этому анекдоту уже тысяча лет.

Периодически Стаську воспитывали и мамины подруги; впрочем, тут уж заступалась мама – чтобы потом повторить все то же самое, что два часа назад произносили тетя Инна и тетя Альбина.

Сегодня, похоже, тоже предполагался воспитательный процесс: открыв двери своим ключом, Стаська услышала в гостиной голоса маминых подруг. Впрочем, включенным был и телевизор, так что оставалась еще надежда, что на Стаську «мадамам» не хватит времени.

– Стась! Это ты? – прокричала мама.

Нет, это султан турецкий! Кто же еще может дверь своим ключом открыть, если Стаська с мамой вдвоем живут!

– Здрасьте, теть Альбина!

Тети Инны не имелось – мать с Альбиной заседали вдвоем. Если честно, Стаська бы предпочла приход тети Инны: та, как преподаватель математики, по крайней мере, не заводила бесконечную песню на тему: «Зачем ты, девочка, в Политех пошла, это же совсем не женский институт!»

По настоянию тети Али она в свое время изучала древнегреческий, потом – итальянский. С одной стороны: ее слегка напрягало, что ее заставляют заниматься тем, чем не хочется. С другой – она достаточно быстро втягивалась и начинала получать от занятий удовольствие: все преподаватели отмечали, что способности к языкам у нее просто поразительные.

Правда, когда пришла поступать в вуз, Стаська все-таки настояла на своем и выбрала политех, что тетю Альбину очень сильно обидело. К счастью, долго обижаться она просто не умела.

– Мой руки и иди кушать! – велела мама. Угу, а то она в восемнадцать не соображает, что сперва руки надо вымыть. Ну да у мамы бывают такие «приступы материнской заботы», во время которых она, кажется, забывает, сколько лет ее дочери.

– Ну ты смотри, какая красавица выросла! – Тетя Альбина встала, «клюнула» Стаську в щеку и тут же без всякого перехода продолжила: – На кого ты, мать моя, похожа!

– На папу, – попробовала отшутиться Стаська.

Тетя Альбина нахмурилась и покачала головой:

– Не ври! Твой отец всегда за собой следил! Такой был импозантный мужчина! – Она закатила глаза, а Стаська покосилась на маму. Сама она отца не помнила – он умер, когда ей было шесть, но для мамы эта тема до сих пор больная, и не очень-то тактично со стороны тети Альбины… Впрочем, она сама начала.

– А ты?! Что это за прическа? А? Тебе что – десять лет? Что это за «хвостик»?!

– В десять я носила косичку, – снова попробовала перевести разговор в шутку Стаська.

Но тетя Альбина была настроена решительно:

– Уж лучше бы ты и сейчас косичку носила! Так хотя бы на девушку была похожа! На «синий чулок», правда, но все равно – на девушку! А так что?! Тебя со спины вообще за парня можно принять! Хвостик, джинсики, кроссовочки… Марина, это ты виновата! – Теперь «указующий перст» маячил перед носом Стаськиной мамы. – Ну что это за имя такое – Стаська?! Ей что, три года, что ли? И ведь у нее такое красивое имя: Анастасия! Миллион вариантов, миллион! Настя, Настенька, Настена, Настуся… Так нет – какое-то дурацкое Стася! Где вы его откопали-то вообще?!

Именем Стаська была обязана отцу: он был в восторге от актрисы, сыгравшей Анастасию Ягужинскую в фильме о гардемаринах, вот дочь и получила «редкое и прекрасное имя».

Правда, папа почему-то не подумал о том, что от фильма в восторге не он один и что только в их дворе уже обитают восемь Насть разных возрастов. Видимо, только девятой и не хватало для полного подтверждения редкости имени.

Когда Настя пошла в садик и выяснилось, что в группе Насть четверо, она затребовала у мамы, чтобы та придумала ей новое имя. Мама и придумала. Папа возражал, но не слишком. Так и называли: мама – Стасей, Стаськой, а папа – Анастасией, а еще – звездой.

Саму Стаську такая интерпретация ее имени устраивала более чем, да и друзей ее – тоже. А вот тетя Альбина считала, что восемнадцатилетнюю девушку звать каким-то «пацанячьим» именем просто неприлично.

Она распространялась на эту тему еще минут пятнадцать – Стаська за это время успела почти наесться; это, кстати, стало новой «воспитательной темой» для тети Альбины:

– Почему ты так быстро ешь, Настя? Это некрасиво!

– Тетя Аля, у меня просто нет времени, простите, но мне сейчас срочно надо… курсовик писать. – Про курсовик сочинилось на ходу, но сидеть тут и выслушивать нравоучения не хотелось.

– Точно? – Тетя Альбина прищурилась. Она вообще считала себя очень проницательной особой и весьма этим гордилась. – А вот я в твоем возрасте сама курсовиков не писала! За меня их делали мальчики! И это при том, что на нашем потоке мальчиков было всего трое, а девчонок – сорок с лишним! А ты, радость моя, похоже, совсем мужчинами манипулировать не умеешь!

Спорить было глупо, но сдерживать свой язык Стаська не умела никогда.

– А по-моему манипулировать кем-то – вообще непорядочно.

Тетя Альбина высоко подняла подщипанные брови:

– Да? И ты никогда-никогда этого не делала?

Стаська уже совсем было открыла рот, чтобы ответить отрицательно, да точно так же и закрыла. Разве не она вчера строила глазки Димке Мельникову, чтобы он уступил ей свою очередь пострелять? И разве это не манипулирование?

– Это надо уметь! – Тетя Аля назидательно подняла указательный палец с длинным ногтем ядовито-розового цвета. – Причем так, чтобы тебя не заподозрили в манипулировании! А ты – пацанка, да и только. Марина, – она снова повернулась к маме, – ты должна что-то делать! А то мы ее никогда замуж не выдадим!

Мама подмигнула Стаське, и та ретировалась из комнаты. Предстояло просидеть в четырех стенах часа четыре – меньше тетя Алевтина никогда не гостила.

Но – не в этот раз. Минут через сорок мать позвала Анастасию попрощаться с гостьей.

– Девочка моя! – Мамина подруга несколько раз поцеловала ее в щеки. – Ты ведь такая красавица! И совершенно не умеешь своей красотой пользоваться! Если подчеркнуть то, что надо, и скрыть то, что не надо, ты вообще сто очков форы дашь любой голливудской красотке!

Стаська разубеждать тетю Алю не стала: сто очков – так сто. Правда, после того как за гостьей закрылась дверь, она принялась разглядывать себя в зеркало. Лицо как лицо: нос, два глаза и рот. Лоб высокий – «мужской», как сказала тетя Алевтина, рекомендуя сменить прическу и прикрыть лоб челкой. Нос – острый. Рот? Ну да, рот – ничего, только все девчонки, которые помадой пользуются, рисуют себе губы не хуже. Волосы – да, волосы просто роскошные. Подруги говорят – «золотые». На самом деле рыжие, конечно. Она в детстве сильно переживала, что одна рыжая в группе садика, но мама сказала: своей непохожестью гордиться надо, а не переживать. Вот она и гордилась. И даже когда в первом классе две девочки попытались поддразнить, сообщив, что она «рыжая-бестыжая», она гордо ответила, что волосы у нее – червонного золота (правда, потом пришлось у мамы узнавать, что же именно означает это выражение), а дальтоников ей просто жаль. Девочки, видимо, слова «дальтоник» не знали, потому притихли, и больше Стаську никто и никогда из-за цвета волос не дразнил.

– Что, любуешься? – поехидничала мама.

Стаська смолчала.

– Я пойду сериал смотреть.

– Опять «Великолепный век»?

Сериал этот Стаське не нравился, хотя целиком она ни одной серии так и не видела. Героиня не нравилась. «Наша соотечественница, наша соотечественница…» – ну, чем тут, спрашивается, гордиться? Тем, что, попав в звериное логово, сама таким же зверем стала? Что по ее приказу убили ни в чем не повинного мальчика, сына ее соперницы? Вот интересно: Бориса Годунова, который то ли отдавал приказ прирезать царевича Дмитрия, то ли нет, считают детоубийцей. Он, стало быть, сволочь, за власть ухватился, а законного наследника ради этого прирезал. А Роксолана? Убила чужого ребенка – ладно, может, детей своих спасала, а то благодаря османской традиции он, когда стал бы султаном, всех единокровных братьев-конкурентов велел бы придушить, заодно и вместе с их потомками, дабы других законных претендентов на престол просто не было. Ну, да, женщина-тигрица любой ценой спасает свое потомство… А как она со своими собственными сыновьями поступила? А с мужем? И почему-то она при этом является национальной гордостью. Нелепость!

Впрочем, Стаськина мама так не считала.

– Ты судишь по книге, – всегда говорила она. – А в книге, во-первых, авторский вымысел присутствует. А во-вторых – ты же не знаешь всех ее обстоятельств!

– Какие могут быть обстоятельства, чтобы натравливать сыновей друг на друга? – всегда отвечала Стаська.

И на этом их спор обыкновенно заходил в тупик, потому что переубедить друг друга спокойно не удавалось ни одной, ни другой обе срывались на крик, потом ссорились и до утра друг с другом не разговаривали.

Кстати, книгу Стасе именно мама и дала прочесть. Хотела приобщить, так сказать. Сама она, учительница истории, изо всех сил старалась приобщить дочь к любимому предмету. Так что пока сверстницы читали сперва о приключениях, а потом – о любви, Стаська осилила кучу книг об известных исторических персонах. И художественных, и документальных. Нельзя сказать, что это принесло ей хорошее знание истории. Скорее, наоборот: девочка увлеклась вдруг математикой и физикой и однозначно решила, что будет получать техническую специальность. Правда, по истории Стаська всегда имела твердую пятерку, но знания получались какими-то разрозненными. То есть, к примеру, она хорошо знала историю Генриха IV, а Генриха III – уже намного хуже, к тому же для нее стало настоящим откровением, что, оказывается, английская королева Елизавета I правила примерно в то же самое время, ведь к ней сватался герцог Анжуйский, да и сама она рассматривала вариант выхода замуж за принца Бурбона, будущего Генриха IV. А что самое интересное – на ней собирался жениться и Иван Грозный! Что вообще как-то в голове не укладывалось: во Франции уже Генрих III, а у нас – еще Иван Грозный! И это при том, что даты основных исторических событий она знала – мама выучить заставила. Просто пазл никак не хотел складываться в общую картинку. То ли она была не приспособлена к занятиям историей, то ли – мама переборщила с «прививанием любви» к предмету, который обожала сама.

Именно этот аргумент сейчас мать и выдвинула:

– Ты же не умеешь строить причинно-следственные связи! Какое ты имеешь право осуждать ее, не зная точно, что именно было, а что просто дописали любители посплетничать?

– А какое право есть у тебя хвалить ее, если у тебя тоже нет доказательств, что она «бела, аки агница»? – В этот раз дочь сорвалась на крик первой.

– Почему агница? – У матери в этот раз, видимо, не было сил кричать. – Нет. Она, конечно, совершала… то, чем, наверное, гордиться не приходится. Но, во-первых, ты не знаешь, что ее подтолкнуло к таким поступкам и был ли у нее выбор – поступить так или иначе. Во-вторых – мы не можем знать, сожалела она потом о своих поступках или нет.

– То есть ты думаешь, что можно сделать любую гадость, а потом просто посожалеть?!

– Я думаю, что не знаю сама, как бы вела себя на ее месте, – тихо ответила мама. – И ты не знаешь.

– Знаю! – Стаська уже завелась, и ее было не остановить. – Я бы уж если обзавелась таким влиянием, то, по крайней мере, постаралась бы его употребить на пользу своей Родине.

– Да? – Мама вздернула брови, точь-в-точь как тетя Алевтина, и это еще сильнее вывело Стаську из себя. – И какой именно Родиной?

Вопрос застал девушку врасплох. И в самом деле – какой? История утверждает, что будущая Роксолана родилась в Рогатине. В те времена эти земли находились «под рукой» польского короля. До того – относились к вотчине Галицких князей. После польского владычества наступило время владычества австро-венгерского. Кому именно помогать? Полякам? Русским? Христианам против мусульман?

– И как? Как именно помогала бы?

Ну, на этот вопрос Стаська могла ответить хоть как-то.

– Ну, я бы постаралась, чтобы османы не воевали со славянскими племенами.

– Ага, то есть венгры, которых турки уничтожали нещадно, на твой взгляд, хуже, верно?

– Ну… Нет, не хуже, конечно. Но, может быть, османы вообще прекратили бы воевать…

Мама рассердилась.

– Настасья, ты, вроде, уже взрослая девочка, а такой вздор городишь! Во-первых, не они бы нападали – так на них. Век такой был, все всё время воевали. Во-вторых – ты уж больно преувеличиваешь «роль личности в истории». Прям вот так пришла новая Роксолана, повлияла на мужа, и тут – бац! – и все войны в регионе прекратились? Честное слово, смешно просто… Кстати, знаешь, мои студенты программку одну написали, которая вроде бы моделирует, как развивались бы события, исключи из них вот эту самую «личность». Наполеона исключили, так война все равно случилась, правда, Австрия на Францию первой напала.

– А может, твои студенты лажу сделали, – огрызнулась дочь. – Откуда ты знаешь, по каким принципам их моделирование проводилось?

– Может, и лажу, – неожиданно согласилась мать. – Все равно прикольно. Я им зачет поставила. За оригинальность мышления. А тебе бы не поставила. Нету в тебе оригинальности, дорогая моя. Ты вот говоришь, что постаралась бы на ход событий повлиять. А как? Ты что, достаточно хорошо историю знаешь, чтобы просчитать, во что в результате какой-нибудь твой поступок выльется? Я – и то бы не рискнула стараться повлиять на что-то в длительной перспективе, хотя, в отличие от тебя, могу сказать, какие исторические события привели к каким последствиям.

– Ты просто побоялась бы рискнуть. – На самом деле дочь понимала, что мама права, но умение вовремя прекратить спорить никогда не было ее сильной стороной. – А я вот не побоялась бы.

– Ага, – мама кивнула. – «Делай что должен, и будь что будет». Только вот расхлебывать за такими «деятелями» обычно приходится детям и внукам. Правда, тебя бы уже тогда не было в живых. Кстати, чем ты – с такими-то мыслями – лучше Роксоланы?

– Тем, что я бы не для себя старалась, – огрызнулась девушка. – Я бы, если бы заставляла что-то султана делать – так не для своей же корысти!

– А как это вообще согласуется с твоей теорией о том, что манипулировать людьми бесчестно?

Ответить на это было нечего. Но Стаська решила не сдаваться.

– Да, может, ты и права. Может, я и не стала бы манипулировать. Просто постаралась бы султану на глаза не попасться, вот и все.

– Ну и прожила бы жизнь обычной рабыней. Сперва объедалась бы в гареме, а может, прислуживала более удачливой конкурентке. А потом…

– А мне все равно, что потом, – перебила Стаська. – Я думаю, лучше уж прожить жизнь рабыни, чем убийцы.

Мама горько хмыкнула.

– Ты – и жизнь рабыни? Что-то я раньше в тебе такого смирения не замечала.

– Ну и что, – поджала губы девушка. – Ну и не смирилась бы. Может, сбежать бы попыталась…

Мать покачала головой:

– Стась, не заставляй меня думать, что твоя оценка по истории в аттестате получена тобой незаслуженно. Сбежать? Из Сада Наслаждений?

– Все равно! Ну, не сбежала бы. Все равно так лучше, чем идти к своей цели по трупам.

– Ты только что говорила, что ради благой цели могла бы.

– Я такого не говорила! И вообще – не старайся меня запутать!

– А я и не стараюсь, – устало вздохнула мать. – Ты сама себя запутала. Да, кстати, не обольщайся: на месте Роксоланы ты бы ничего сделать и не могла.

– Чего это? – сразу насторожилась Стаська. Скажи ей подобное любой другой человек – она бы посчитала, что ее хотят унизить. Но мама никогда не обижала ее специально. Ну, разве что само собой получалось, когда она просто говорила то, что думает о своей дочери.

– Потому что Роксолана была на самом деле незаурядной личностью, – мать махнула рукой. – Мастером манипуляций, если хочешь. По-другому она бы не стала тем, кем стала. Понимаешь? Рабыня – женой султана. Не наложницей, а именно женой! Практически единственной женщиной в его жизни – он…

– Мама, твоими стараниями ее… биографию я знаю достаточно неплохо.

– Прости. Просто, ты же знаешь, это одна из моих любимых тем. Но она в самом деле – женщина, заслуживающая уважения. Женщина, которая сама себя сделала.

Стаське вдруг стало скучно.

– Мам, я не хочу с тобой спорить. Все равно ни к какому общему знаменателю мы не придем.

На экране поводила роскошными плечами хасеки Хюррем, одетая в невообразимо роскошное платье. Мама почему-то смотрела в стенку.

– Ма, ты чего?

Та пожала плечами:

– Почему-то на секунду подумалось…

– Что?

– Да так, глупости. Спокойной ночи, Стаська.

– Нет, ма, скажи!

– Подумалось, что не хотела бы я для тебя такой судьбы. Султанша, великая женщина, практически – соправительница… А все равно не хотела бы, нет.

Стаська засмеялась и чмокнула ее в нос.

– Ма, да мне это и не грозит! Сейчас уже никто никого ни в какие гаремы не продает. Кстати, ты как думаешь, как ее на самом-то деле звали? Анастасия или Александра?

Мама усмехнулась:

– Не знаю. Я настолько привыкла, что она Анастасия, что когда узнала, что у нее могло быть и другое имя, попросту не восприняла его. Да какая разница? Большую часть жизни ее звали Хюррем, так что именно это имя и есть настоящее. А почему ты спросила?

Дочь пожала плечами:

– Не знаю. Просто так. Ну, спокойной ночи! Не сердись, хорошо?

Мама кивнула:

– Не сержусь.

В своей комнате она засела за Интернет. Хюррем хасеки Султан, ее грозная свекровь Хафса Айше, у которой на самом деле было четверо сыновей, а никак не один; лукавый Ибрагим – то ли грек, то ли итальянец, который способствовал заключению союза между турками и французами. Вот и союзник был бы для Роксоланы, реши она уничтожить Англию – ведь как французы к англичанам всегда относились, известно даже тем, кто с историей почти не знаком.

Сын соперницы Махидевран, который был казнен, когда ему было аж тридцать восемь – с чего Стаська, спрашивается, взяла, что Роксолана настроила своего мужа против чуть ли не подростка? Ей почему-то казалось, что Мустафе было лет шестнадцать-семнадцать…

Конечно, тридцать восемь – тоже не возраст для того, чтобы умирать. Но в тридцать восемь он и в самом деле мог что-то замышлять против своего отца. С другой стороны – замышлял ли? Или все-таки алчная женщина решила любой ценой посадить на престол именно своего сына?

Информации было много, и она была противоречивой. Ну и ладно. В конце концов, ей-то это зачем? Ну поинтересовалась, и ладно. Все равно никогда не пригодится. Разве что перед подружками «блеснуть», когда те снова сериал начнут обсуждать.

Под конец девушка запустила фильм. Она посмотрит одну серию; только одну – и будет спать. Но, конечно, выполнить данное самой себе обещание не удалось: какое там – одну серию! Вслед за первой было решено посмотреть «только половинку второй», потом – пока не наступит развязка очередной интриги…

Заснула Стаська уже под утро; правда, вставать надо было рано, но и два часа поспать – тоже неплохо, тем более что следующий день обещал быть не слишком-то сложным.

Утром по будильнику девушка не встала. Когда обеспокоенная мама решила заглянуть в комнату дочери, добудиться Стаську она не смогла. У дочери были теплые руки и ноги, но пульс едва прощупывался.

Приехавшая через несколько минут «Скорая» привести девушку в сознание не смогла, и Анастасию Самойлову, восемнадцатилетнюю студентку политеха, увезли в больницу.