Kitobni o'qish: «Попутчица»

Попутчица

– Откуда она тут взялась, да еще в такой мороз? До ближайшей деревни три километра. – Водитель и пассажир сначала не поверили, что на дороге, которая под силу лесовозам, стоит человек. Проморгались, убедившись, что не деревце, а фигура человека. Подъехали ближе – женщина! Отчаянно машет рукой, просит остановиться.

Лесовоз, огромный, рычащий, с уложенными стволами, медленно стал тормозить.

– Живая? – крикнул пассажир, мастер участка Павел Евгеньевич.

– Как видите. – женщина, в мутоновой шубке, в вязаной шапке, сверху закутанная шалью, взяла сумку, стоявшую на обочине. – Возьмите до райцентра, на вас только и надёжа.

– Да как тебя оставить, конечно, возьмем, – он закинул в кабину сумку, помог забраться, она стянула варежки и стала согревать руки.

– Что за надобность такая лесовозами добираться? – проворчал водитель, коренастый мужик, с сильными руками. Про таких говорят: широкая кость. – Отчаянная дамочка… тут и зверье водится.

– Так меня подвезли, дед Коля на санях подвез. Тут в деревеньке десять дворов всего, дед Коля на всю деревню один мужик остался, это еще хорошо, что коняшка у него есть, а то бы не знаю, как жить.

– Я думал, разогнали уже эту деревушку, а она, оказывается, еще теплится.

– То-то и оно, что не хотят уезжать, остались самые верные своей земле, и мать моя там же живет, не могу уговорить уехать. Вот и наведываюсь какой раз, зимой-то реже, потому как тяжело по холоду, летом – чаще.

– Ну а не страшно одной с чужими ехать? – спросил водитель. Пассажирка повернулась к нему и разглядела приятный овал лица с прямым носом, темными ресницами. – А я чувствую, вот внутри как теплая волна разливается, так людей чувствую, машину вашу только увидела, так сразу и поняла: надо останавливать.

– Надо же, какая чувствительная, смелая скорей всего.

Вскоре показалась просека и лесовоз, словно корабль, среди заснеженного леса и дороги, остановился у вагончика. – Ну, я приехал, спасибо, Степан, – Павел Евгеньевич пожал водителю руку. – И вам, не знаю, как имя ваше…

– Анна Васильевна.

– И вам, Анна, легкого пути.

– Степан значит? – пассажирка повернулась к водителю и вновь стала разглядывать его лицо, – а меня Анной зовут, это уж я так сразу с отчеством назвалась.

Она уже согрелась, сняла шаль и шапку, расстегнула шубу, под которой виднелась теплая вязаная кофта. Волосы у нее были светло-русые, наверняка, летом выгорали на сибирском солнце, которое, бывает, жарит в отдельные дни, как раскаленная печка.

– Так вам от райцентра дальше ехать?

– Дальше. Село Зеленое знаешь?

– Ну, кто его не знает? Конечно, знаю.

– Так вот там я живу.

– А мать почему в такой глуши?

– Так не хочет матушка перебираться, корнями вросла. Я уж ей и домик присмотрела, недорогой, но хороший. Да хоть и к себе могу перевезти… только она ни в какую, – пассажирка тяжело вздохнула, – вот не знаю, что и делать.

Женщина разглядела поношенный свитер под легкой курткой водителя. – Что же тебя жена одеждой теплой не запасет, налегке одет.

– Меня устраивает, – буркнул водитель, – неудобно в толстом свитере-то.

– Далеко нам еще ехать, – женщина перевела разговор на другое, – у меня вот и термос есть и курица вареная, маменька домашнюю сготовила. Может перекусим? А? Устал ведь баранку крутить.

– У меня тоже термос есть, не думай, что я голодный, – водитель лесовоза присмотрел место, где можно съехать на обочину, остановился, мотор глушить не стал. Достал термос, завернутые в пакет беляши, купленные вчера в киоске, перед выездом на трассу.

– Ты мои попробуй, да курочку бери, – все домашнее, сами с матушкой вчера готовили. От нее ведь, от матушки, с пустыми руками не уедешь. А уж ягода какая растет там рядышком, из дома выйди, руку протяни и вот он – лес. А еще грибов полно было раньше. А сейчас прознали наши места, так нахрапом всю осень едут.

– Молодая еще вроде, – водитель окинул взглядом простодушное лицо пассажирки, – а говоришь как-то интересно, по-деревенски что ли…

Она рассмеялась: – Так я и есть деревенская, я же выросла в этих местах, а потом уж замуж

вышла, в мужнино село переехала, – радость исчезла с ее лица.

– Чего остановилась? Ешь давай, меня угощаешь, а сама что же…

– Да вот как вспомню свою жизнь, так кусок в горло не лезет.

– А что с твоей жизнью? Вроде веселая ты, смелая, холод тебя не берет.

– Замуж рано вышла, старше был, уговорил он меня, умаслил так, что и родители поверили. Да только мягко стелет, жестко спать. Босиком убежала от него через полгода. Потом снова замуж вышла, сынок родился, только мужик мой друзей больше привечал, чем нас с сыном. Да и пил горькую… ох и намаялась я с ним, всё хотела избавить от привычки той. А он мне тумаков наставил. Ушли мы с Димкой. Видно, чуйка моя не работала тогда, вот и ошибалась.

Она отвернулась и стала смотреть в окно, чтобы водитель не заметил ее слез.

– Ну и что, на них клином свет что ли сошелся? – он взглянул на Анну. – Такая как ты и волков не побоится в лесу, тебе ли мужика не найти.

– Находила, да не мой снова.

– А чей?

– А кто же его знает? Но не мой точно, да и сына моего невзлюбил, Димка тогда в школе учился, это сейчас он в колледже, скоро уж выпускник.

Она снова повернулась к нему: – А вот ты, Степа, нечаянно встреченный мной, по душе мне… ой, чувствую, по душе. Так бы и смотрела на тебя, да у окошка ждала. Я ведь постоянная, любовь моя была бы крепкая…

Степан усмехнулся. – Ну, так и скажи это холостому, а я-то женатый, супруга меня дома ждет.

– Ой ли, Степа! А ждет ли? Может твоя «любушка» да на постелюшке…

– Ты чего мелешь, попутчица? – он остановил машину, махина с могучими стволами тяжело заурчала.

– А ну вылезай!

– Куда? Не приехали же еще!

– Пешком дойдешь! Нечего тут наговаривать, да предлагать себя.

– Да что ты, это я так сказала, не подумавши, вырвались слова эти, сама не ожидала. И себя я не предлагаю. Сказала, что на сердце было. Доедем до райцентра, выйду, и больше не увидимся.

– Я говорю: выходи! – водитель был непреклонен.

Анна, второпях, надела шапку, накинула шаль, выбралась из кабины и осталась стоять на обочине: с одной стороны поле, с другой – лес. И машин не видать, лесовозы только и ходят изредка.

Машина тронулась с места и стала набирать скорость. Анна почувствовала разницу с теплой кабиной: сразу обдало холодом. Она растерянно посмотрела по сторонам, сильнее завязала шаль и стала всматриваться в белую пелену.

Вдруг через минуту среди этой пелены появился силуэт человека. Сепан, остановив машин, вышел пошел к Анне, оставшейся на дороге.

Молча дошли до лесовоза, также молча сели в кабину. Всю дорогу молчали. Хотел Степан проучить пассажирку, да не смог оставить на холоде.

Вышла Анна, как только въехали в райцентр.

– Спасибо, я и деньги могу заплатить, скажи сколько.

Степан молча махнул рукой, показав, что не нуждается в ее деньгах.

– Ну, прости ты меня за слова лишние и за жену прости, забудь, что сказала, хороший ты человек, чувствую, так пусть же у тебя хорошо все будет. Счастья тебе, Степан!

– И тебе не хворать! – сказал на прощанье водитель.

_____________

Разгрузился Степан только к вечеру. Должен был еще раз поехать, да отложили поездку, груза пока нет. Михалыч, слесарь, взялся подвезти на своей машине до самого дома. Маленькая у него машинка, мотор совсем негромкий. – Она у тебя, как кошка, урчит, почти не слышно, – заметил Степан.

– Такая она у меня, – похвастался Михалыч, высаживая уставшего друга.

Ворота закрыты наглухо и калитка на щеколду, в окнах темно: – Спать, наверное, Лида легла, вот и закрылась на все засовы.

Ему стало жалко будить жену. С другой стороны дома был проулок, вот с него он и зашел со стороны огорода. Предвкушая домашнее тепло и горячий чай, торкнулся в сени – закрыто на засов. «Придется все же разбудить, – подумал Степан».

Долго никто не выходил, Степан стучал несколько раз. Наконец раздался голос жены: – Кто там?

– Лида, это я, открывай, стучу сколь времени, замерз уже.

– Так ты же завтра должен был приехать.

– А получилось сегодня, – он закрыл сени на засов, вместе вошли в дом. Снял верхнюю одежду, стал разуваться, наклонившись. И тут увидел под табуретом носок – чужой носок. Таких у Степана не было. Какой-то особенный носок, модный, аккуратный… в сенях что-то стукнуло.

Степана, как подорвало с места: выскочил босиком. Тот, кто убегал, даже дверь не прикрыл в сенях, только пуховик мелькнул. Так срывался с места обычно кот Мурзик, когда нашкодит. А тут человек – сомнения не было, кто-то чужой выскочил из сеней.

– Стой! – кричал Степан, не чувствуя холода. Настиг у калитки, когда тот открывал засов. Схватил за капюшон, в темноте успел увидеть лицо с усиками. Капюшон так и остался в руках у Степана. Его колотило, как при высокой температуре.

В дом не вошел, а ворвался, как разъяренный зверь, и сразу наткнулся на злой взгляд Лидии с кочергой в руках: – Только попробуй, пригвозжу сразу.

Растрепанная, в халате, неправильно застегнутом, она был озлоблена не меньше Степана.

– Это кто был? Ты без меня тут…

– А ты без меня? Откуда я знаю, чем ты там в поездках занимаешься, все эти годы в дороге…

– Да я… я и не думал никогда…

– А я думала… опостылело все, уж не знала, как намекнуть тебе… надоело твои потные рубашки да свитера стирать…

Степан еще долго выговаривал, потом утихомирился, ненависть подкатила комом в горле, вспомнил он, как изменилась Лида за последний год. Да и раньше жили, можно сказать, без охотки.

Спать лег в зале, хоть и хотелось бежать из дома. В голове с трудом укладывалось случившееся.

И вдруг он вспомнил попутчицу, ее лицо, а особенно глаза, кажется они у нее зеленые. «Это она наговорила, это все она… зачем я ее взял». Степан хватался за эту мысль, как за соломинку: не хотелось ему верить, что жена виновата, кто угодно, но только не жена. И было это с его стороны наивно, ведь застукал, своими глазами видел, а верить не хотелось.

– Это что за лось вчера через забор сиганул? Хотел разобраться с ним, да только капюшон и остался, вон в ограде валяется. Только не говори, что он к тебе на чай заходил.

Степан с тяжелой головой от раздумий и плохого сна, пытался поймать взгляд жены, которая спокойно ставила чайник, собравшись завтракать.

– И вообще, давно это у вас началось?

Лида продолжала молчать, но, несмотря на внешнее спокойствие, было заметно, что собирается с мыслями. Первый раз Степан женился по молодости лет, будущую жену знал два года. Как говорил тогда друг Юрка: «Проверено, мин нет», что означало, знают друг друга на сто процентов. А оказалось, хватило обоих на три года.

Хорошо, что до ближайшего городка недалеко, ездил к ним почти каждую неделю – по дочке скучал. Сейчас реже видятся, но все равно Светка для него, как лучик солнца.

На Лиде женился уже годам к тридцати, считал, что все обдуманно. Вместе вырастили Лидиного сына; Кирилл поступил в институт, и Степан гордился, что толковый парень вырос.

Как только Кирилл уехал (прошло полгода), так Лида изменилась, Степан понял это только сейчас, в эту минуту. И были у него на этот счет сомнения, но отгонял их прочь, хотелось ему верить, что его Лида и не мыслит о другом.

– Ну, так кто? Скажешь, ты, наконец?

– Счас, разбежалась, может тебе еще и адрес сказать? И вообще, ты должен был сегодня приехать…

– Так это я виноват, что раньше домой заявился?

Лида поняла, что перебор со словами получился, и, стараясь смягчить разговор, достала вторую чайную чашку.

– Степа, я не буду перед тобой оправдываться. Ты слепой что ли? Не видишь, что живем лишь под одной крышей. Спасибо, конечно, что привез нас из общежития с Кириллом в свой дом, спасибо, что зарплату не прятал, как некоторые, что к Кириллу хорошо относился… Я это все ценила… но, видно, прошло наше время, и раз уж так вчера случилось, то значит так тому и быть.

– Лидка, скажи, чего тебе не хватает?

– Степа, всего хватает, – Лида почти взмолилась, глядя на Степана, – но мы с тобой разные, ну не могу я больше, душа к другому тянется.

– И тело тоже, – сказал Степан. – Значит всё? Уходишь?

– Ухожу.

Степан, обескураженный внезапно навалившимися событиями, то вставал, то снова садился на стул. От мысли, что кто-то тут ночевал без него, так нагло приходил в его дом, построенный еще его отцом и дедом специально для Степана, – от этих мыслей, казалось, все внутри закипало. Хотелось ему узнать, кто же такой прыткий в калитку выскочил.

– Ну, так скажи хоть, на кого променяла?

– Да не меняла я, не на базаре же. Близок мне этот человек, по духу близок. И ничего с этим не поделаешь. А то, что в дом пускала, прости, тут уж сильно виновата я.

– Ясно. Бери, что хочешь, уезжай… только этого своего… короче, чтобы духу его тут не было.

– Не будет, Степа, обещаю, – Лидия даже лицом просветлела, услышав слова Степана.

– А Кирилл пусть приезжает, десять лет все-таки пацана растил.

– Хорошо, Степа, – виновато ответила женщина.

_______________________

Уехала Лида через неделю. Степан на работе водителя с грузовой попросил, чтобы вещи перевезти. Уехала пока к матери. И непонятно было Степану, думает ли она сходиться с женихом, или одна будет жить.

Но через месяц все прояснилось: невысокий, худощавый инженер с небольшой строительной организации, тот самый, с усиками, предложил Лиде выйти за него замуж. И вроде ничего в нем броского нет, а вот выбрала она его.

Степан по-прежнему возил лес, возвращаясь в пустой дом. Спасибо матери и старшему брату, заходили накормить его нехитрое хозяйство: собаку Белку и кота Мурзика.

Дорога радовала его. Он отвлекался от горьких мыслей. И заметил, что как только подъезжает к развилке, где почти полтора месяца назад встретил Анну, сразу вспоминал их поездку. Не мог он смириться с мыслью, что случайная попутчица, как в воду глядела.

Субботним утром, когда выпал выходной, поехал Степан на своей машине в село Зеленое, где живет Анна. Он даже отчество запомнил: Васильевна.

Остановился у местного магазина, спросил у бабушки, где живет женщина по имени Анна Васильевна. Бабуля с интересом смотрела на Степана.

– А ты кто, милок, будешь? откель ты?

– Да просто знакомый. С райцентра я.

Пожилая женщина даже подошла ближе, разглядывая незнакомца.

– Анна Васильевна – это я. Только тебя не припомню, мил человек.

Степан сдержался, чтобы не рассмеяться. – Нет, бабушка, я не вас ищу. Должна быть еще одна Анна Васильевна, лет ей 35-40. Вроде как сын у нее есть, учится…

– А-аа, так то Анюта наша, так и зовем ее, у фермера работает. А живет она… – женщина подробно рассказала, как проехать.

– Ну, спасибо, вам, будьте здоровы!

– И тебе, сынок, доброго здоровьица, – бабушка стояла в раздумьях, глядя вслед машине, – может Анюте добрую весть принесет, хорош собой и человек вроде неплохой, – подумала она.

Анна отбрасывала лопатой снег у ворот. Простая вязаная шапка, выбившиеся из-под нее волосы, старая куртка – Степан сразу и не узнал. И только когда подняла глаза – сомнений не осталось.

Женщина тоже его узнала и испугалась: – Как же вы тут? нашли-то как?

– В кабине не церемонилась, на «ты» сразу обращалась… ну, здравствуй, попутчица.

– И вам доброго дня, Степан!

– Ишь ты, имя помнит.

– Что же вас привело к моему дому?

Степан стоял в расстегнутой куртке, не чувствуя холода, посмотрел на лопату, которой работала Анна. – Что это за лопата? разве удобно снег расчищать?

– Я приноровилась.

– Ну-ка дай, – он взял лопату из рук растерянной женщины, по-молодецки начал работать.

– Неудобная лопата, другую надо бы.

– Да говорите уж чего случилось? – чуть не плача, спросила Анна.

Степан выпрямился. – Вот скажи мне, Анна Васильевна, откуда ты знала про жену мою?

– Что знала?

– Ну что есть у нее кто-то. Может, была в райцентре и видела ее с кем-то?

– Да не знала я ничего, я же попросила прощения тогда, что наговорила на нее. И в жизни никогда не видела. Виновата, знаю, не хотела обидеть… и к тебе я не навязывалась. Так что езжай, да живи в мире и в радости.

– Да какая уж тут радость, сбылись твои слова.

– Ой, еще горше стало, – Анна присела на скамейку у калитки, – чем я могу тебе помочь?

– А ничем. Теперь уже случилось. Вот непонятно мне: чего вам надо, когда все есть?

– Я про других не знаю, я про себя скажу: в радость было бы мне мужа на работу провожать, а потом думать, что встречу с работы, обниму, потому как скучать буду. Даже на один день – и то скучать буду. Если дорог мне человек, думать о нем буду, ждать буду, любить… и чтобы он любил. Только разве возможно такое нынче?

– Вот и я так хочу. А Лида не захотела.

– Так, может, помиритесь? Ты не отступайся, если тянет к ней. Ты же вон какой пригожий, семейный…

– Теперь уже сломалось. Это машину можно наладить, а жизнь – не всегда.

– Ты бы вот смогла ждать и на других не заглядывать?

– А я и так всю жизнь жду, надеюсь, что и у меня счастье будет.

– И меня бы ждала?

Анна встала со скамейки, взяла из рук Степана лопату: – Нет, Степан, тебя ждать не буду, сердце свое женское «мучить» не хочу. Сгоряча ты слова эти сказал сейчас, как и я тогда про твою жену. Получается, что напросилась я к тебе? Нет, не хочу так. Уезжай, налаживай свою жизнь. А ко мне больше никогда не приезжай, не смущай соседей, чтобы сплетен не было.

Она посмотрела на лопату, повертела ее в руках. А лопата и, правда, неудобная, заменю я ее, сама заменю.

– Ну, ладно, не кипятись, я ведь просто так спросил, – Степан отступил, – думаешь, легко узнать, что не нужен. Все годы нужен был, а тут вдруг не нужен. Вот и мучаюсь, до истины докопаться хочу.

– Понимаю, сама два раза оступилась, каждый раз думала, что навсегда, – Анна попрощалась с незваным гостем и пошла к калитке, показав, что не намерена больше говорить. – Поговори с женой, может и наладится, – сказала она, перед тем как закрыть калитку.

Домой вошла, как в тумане, еще больше расстроенная встречей с водителем лесовоза. Приезд его было неожиданным, и поначалу испугал, потом удивил. Не может человек любопытства ради ехать за двадцать километров, не зная адреса, искать по имени, чтобы задать несколько вопросов.

Значит, действительно, мучается этот водитель, встретившийся ей на зимней дороге. «Кому-то счастье выпало, а им не дорожат, – с горечью подумала Анна, – а тут, видно, одной век прожить придется». Она вздохнула, выглянула за ворота, заметив, что Степан уехал, вышла и снова стала расчищать снег. «Да и не одна я вовсе, сынок у меня, так что не пропадем».

Степан не прислушался к совету Анны, больше не пытался поговорить с Лидой, потому что понимал: давно все сказано. Было время подумать и отказаться от переезда. Не отказалась. Да и у самого душа не лежала к ней после случившегося.

_____________________

Морозным утром вел Степан груженый лесовоз, а рядом сидел пассажир. Это был мастер участка Павел Евгеньевич, вместе с которым встретили тогда Анну.

– Последнее время совсем невеселый ты, Степан, – заметил мастер, – может дома что-то случилось?

– Да с женой у меня развод.

– Да что ты?! А чего так?

– Сам думаю, отчего так. Бабуля у меня была, отцова мать, так вот от нее слышал: «насильно мил не будешь». Не помню про кого так сказала, а теперь меня напрямую касаются эти слова. Ну, правда, в моей ситуации ничего уже не изменишь. Пусть живет, как хочет, раз так решила.

– Ладно, Степа, не буду в душу лезть, ты духом-то не падай, все перетрется, мука будет, встретится тебе еще женщина.

– Пассажирку мою помнишь? Анной зовут, на морозе стояла, подобрали тогда, удивлялись еще, откуда она тут.

– А-аа, помню, кажется из ближайшей деревни ехала. И что она?

Степан помолчал с минуту. Потом рассказал, как все было: про ее пророческие слова, сказанные случайно, потом про ту злополучную ночь, про уход жены, про поездку к этой самой Анне.

– Ну, ты упертый, Степан, даже разыскал женщину. – Павел Евгеньевич был под впечатлением от происшедшего.

– Я ее не очень запомнил, пассажирку твою, но врезалось в память, что женщина приятная, спокойная, простая и, кажется, душевная. Она может и сама переживает, что разговор тот завела, не подумав, что все так и выйдет. Скорей всего, понравился ты ей; знала, что больше не увидитесь, вот и сказала правду, как есть.

– А получилось, что увиделись, нашел я ее. А она меня прогнала. Ну, не прогнала, а посоветовала с женой помириться.

– Слушай, Степа, ты же не первый день на свете живешь, неужели непонятно: свалился как снег на голову. Что женщина должна была ответить? Эх, Степа, тут время надо, – Павел Евгеньевич посмотрел в окно, за которым тянулись заснеженные елки, одна за другой.

– А вообще, наверное, не часто встретишь, когда тебе с первых минут в любви признаются. Не шутки ради, а от душевного порыва, по-настоящему.

– Да не признавалась она мне в любви, – ответил водитель.

– У женщин, бывает, совсем другие слова находятся: вроде про любовь ни слова, а на самом деле, это и есть она самая, любовь эта. – Павел Евгеньевич показал на дорогу, – тормозни, Степа, я уже приехал. Спасибо, что подвез.

– Это тебе спасибо, Павел Евгеньевич, поговорил с тобой, как вроде легче стало. У тебя какой-то ровный, но правильный взгляд со стороны, не то, что мать с братом: переживают за меня, охают, а мне от этого еще горше.

– Ну, я рад, Степа, если помог чем, держись! – Павел Евгеньевич пожал водителю руку и вышел.

_______________________

– Аня, ты дома? – Вера, давняя подруга, заглянула в кухню, все открыто, а в доме никого нет.

– Здесь я, в спальне, прибираюсь, проходи, садись.

Вера села, сняв пальто. – Заметила я, что последнее время ты какая-то другая.

Аня развела руками, улыбнувшись: – Да с чего ты взяла? Все у нас с сыном по-прежнему.

– Может, познакомилась с кем?

– Смеешься, у нас тут все друг друга знают. Не с кем мне знакомиться, да и не хочется.

– Взгляд, у тебя Анюта какой-то другой… А тут на днях тезка твоя бабушка Анна Васильевна сказала, что искал тебя мужчина какой-то, твоих лет вроде, может постарше.

– Ага, министр сельского хозяйства искал, хотел грамоту вручить и орденом наградить, – пошутила хозяйка.

– А если серьезно, то это тот водитель лесовоза, который подвез тогда в мороз. Помнишь, рассказывала?

– Да ну! А чего ему надо женатому?

– Говорит, что разводится, меня спрашивал, откуда про жену его знала. А я и не знала. Сто раз себя ругала, что лишнее брякнула.

– Нет, погоди, так он к тебе же приезжал, а причину совсем другую нашел. На тебя посмотреть приезжал. Неужели у тебя ничего не торкнуло?

– Да с самого первого взгляда торкнуло. Хороший он, верный, с таким не пропадешь. И по окнам выглядывать не надо, домой всегда будет торопиться…

– Ну, так и что же ты не приветила его, причину бы нашла, попросила помочь… Анька, ты как с печки свалилась, как будто ни разу замужем не была.

– Не знаю, что делать, думаю про него, а сама не решусь, да и не приедет он больше.

– А вдруг это и есть твой суженый? Мы в восемнадцать-двадцать лет думаем, что суженого встретили, а иной раз по-настоящему лет под сорок. Может и у тебя так.

– Это я сразу почувствовала, как только в машину села, – призналась Аня, – но не те слова сказала с первой встречи. Давай про свою жизнь горемычную рассказывать, потом его пожалела, потом сказала, что такого, как он, ждала бы каждый день у окошка…

– Найди его, знаешь же, что в райцентре живет.

– Нет, хватит, он тогда подумал, что навязываюсь ему.

– Ну, ты хоть узнаешь получше, хоть поговори с ним!

– Не могу. И хватит об этом.

– Ладно, Аня, я совет дала, а ты думай сама, – Вера поднялась. – Ну, пойду я. Вот поэтому ты другая какая-то, влюбленная что ли.

______________________

Зима в Сибири долгая. То затяжные морозы, то снег, то метель, то вдруг немного поднимется столбик термометра, порадует мягким, слегка бодрящим морозцем.

Всякий раз, проезжая место, где он увидел Анну, вспоминал их встречи. Всего две встречи. Но какие-то скомканные, странные… а все равно вспоминал и невольно ловил себя на мысли, что вот сейчас за поворотом увидит знакомый силуэт, остановится, и она в своей толстой шубе, закутанная в платок заберется в кабину. Нет, не так, скорей всего, он помог бы ей, и разговор был бы совсем другой, просто все было бы легко, ведь ему есть, что ей сказать – этой странной попутчице.

Автостанция в райцентре небольшая. Одноэтажное здание из бетона и стекла лет двадцать назад считалось еще современным; сейчас, с рекламными плакатами, выглядело скромным помещением, где пассажиры прятались в непогоду.

Степан проводил дочку на автобус, отправлявшийся в город.

– Ну, молодец, что приехала, не забывай, не только я, бабушка с дедом всегда ждут тебя.

Девушка кивала в ответ, обняла отца, легко вбежала по ступенькам в автобус, махнув рукой на прощанье.

Степан был в легкой курточке, слегка поежился, хотел идти к машине, как увидел ее. Она стояла спиной на площадке, куда должен подъехать автобус, который шел в село Зеленое. То ли пуховик на ней был, то ли пальто на синтепоне, непонятно. Но почему-то Степану что-то подсказывало: это она.

– До Зеленого? – спросил он, подойдя к женщине.

– Да! – она повернулась к нему сразу, еще не зная, кто ее спросил, промелькнуло, может кто из сельчан. – До Зеленого, – уже удивленно повторила Анна.

– Здравствуй, попутчица, – он был совершенно спокоен, как будто знал, что увидит ее сегодня и подошел как к давней знакомой.

– И тебе доброго денечка, Степан, – она поправила шапку, убрала выбившиеся волосы, – а я приезжала продукты купить, тут выбор больше, чем у нас, да и дешевле.

– А я дочку провожал.

– А мой сынок вчера еще уехал, учится он у меня.

– Ну, так ради такой встречи подвезу тебя.

– Ой, не надо, я уж и билет купила, автобус скоро подойдет.

– Да брось ты этот билет, поехали, раз предлагаю, – не дожидаясь ответа, поднял ее сумку.

– Чего молчишь? В первую встречу разговорчивая была.

– Так то первая встреча, я тогда смелая была.

– А сейчас чего испугалась? Лопату, которой снег расчищаешь, заменила?

– Нет, руки не дошли.

– Ну а мать когда перевозить будешь? Ты же про мать говорила тогда.

– Думаю, весной надо перевозить. Так ее еще уговорить надо.

– Как договоришься, я тебе машину организую.

– Спасибо тебе, Степа, не хочу должницей быть.

– Со своих не беру.

– Со «своих»? – переспросила она.

– Ну да, ты же своя. Во-первых, землячка, во-вторых, третья встреча у нас с тобой… Поедешь со мной дальше?

– "Дальше" – это куда?

– По жизни дальше. – он улыбнулся. – Ну, это я так, образно. Пообщаться надо бы. Как смотришь?

– Пообщаемся, лопату сначала поправь, а то черенок совсем слабый.

– Будет сделано. А ты пока чай наладь, а то надоело одному чаи гонять. С тобой хочу.

– Вот сначала пообедаем, чай попьем, потом уже лопатой займешься.

– Спасибо, хозяюшка, меня такой расклад устраивает.

Говорили они до самого села. Удивительно, что слова находились и, казалось, понимали друг друга с полуслова.

______________________

Весной перевезли Анину маму, осталась она жить в доме дочери. А сама Анна переехала к Степану в райцентр. Купили новую мебель, наметили строить новую баню. Но это уже летом.

Дочь Степана, сын Анны и приемный сын Кирилл иногда приезжали, и тогда дом наполнялся шумом, весельем, всем хватало места.

Под осень Аня обрадовала мужа известием, что ждет ребенка. Про общего малыша они говорили раньше, и решили, что ребенок будет желанным.

Зимой Аня частенько присаживалась к окну, считая минуты, когда приедет Степан, обнимет ее и спросит: – Ждала, Анечка? – а она ответит:– Ждала, Степушка. И всегда ждать буду, я же теперь попутчица твоя на всю жизнь.

Судьба

– Не пущу, мала еще по малину одна ходить, в тайге и охотники бродят, и что на уме у кого, то неведомо.

– Да что ты, матушка, я ведь не одна, я с подружками, вон нас сколь набралось, никто нам не страшен.

Ефросинья выглянула в окно: от разноцветных платков зарябило в глазах. Смеясь, переговариваясь, держа корзины, в которых скромными узелками припасена еда, девчата ждали Варю.

– Ну, так пойду я или нет? Вот смеху-то будет, если в мои шестнадцать годов по малину не пускать.

– Ну, иди, все одно выпросишь. Да не заходите далеко, и девчат держись, не отдаляйся. Ох, судьбинушка, помилуй дочку, дитя единственное, – вздохнула Ефросинья. А потом с минуту смотрела в окно, отмечая про себя, что выросла Варька пригожей. Вспомнила она мужа, с войны не пришедшего, старшего сына, ушедшего в 1944 на фронт, – не вернулся сынок. Вот и берегла дочку пуще пса сторожевого; кто не посмотрит на нее, сразу себе в уме отметит, оценит, добрый ли человек.

Июльский воскресный день был солнечным, как раз то время, когда малина наливалась соком, ягоды уже, того и гляди, падать начнут. Шумной гурьбой девчата, лет 15-17, вошли в лес. Кустарники приветливо встретили ягодников, малина светилась на солнце и сама просилась в руки.

– Айда выше, там ягоды больше, – крикнул кто-то, – здесь уже все собрали.

– Боязно выше-то, мне мамка наказывала, не заходить далеко.

– Эх, вы, бояки, да тут шагов сто будет.

Девчата, завязав потуже платки на головах, чтобы не спадали, потянулись цепочкой дальше. Россыпь ягод на кустах заставила ахнуть в голос, и тут же кинулись к ней, жадно обрывая, а какую ягодку и в рот себе кладут – как же не соблазниться.

Варя, откинув темную косу, ловко собирала ягоду, забыв обо всем на свете. Малину она любила, уж не столько зимой, как сейчас, когда она спеет, да так и манит к себе.

Не услышала девушка, как кто-то вскрикнул. Потом крик раздался громче, остановилась Варя, смотрит по сторонам – никого нет. И вдруг крик сразу в несколько голосов: «Медведь… медве-еедь». А потом визг девичий, шум листвы на кустарниках. Варя повернулась, смотрит, куда бежать… и вдруг рык устрашающий и шум поломанных веток, и огромная пасть чуть впереди ее. Медведь встал на задние лапы, словно желая «обнять» первого попавшегося на пути человека.

Дыхание перехватило у Вари, вцепилась обеими руками в корзину, словно корзина эта могла бы защитить. Внутри такой страх появился, что казалось ей, онемела, сковано все тело и голос пропал. Хватило сил отойти назад, вспомнила матушку и только тогда слова на ум пришли:

– Возьми, назад отдаю, забери малину, отпусти меня, – шептала девушка, как будто слова эти могли ей помочь.

Она бросила корзину и вдруг какая-то неведомая до этого мгновения сила, заставила ее бежать. Как будто кто-то другой вселился в нее, и теперь она чувствовала, что бежит легко и силы есть бежать еще долго.

Наконец увидела девчат, бежавших из леса, почти догнала, и только тогда прорезался голос, и пронзительно закричала: – Мамочка-ааа!

Остановились, когда деревню увидели; почти половина корзин была потеряна, а у кого остались, так пустые были, растеряли всю ягоду.