Kitobni o'qish: «Солнечный детектив»
© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025
Александр Рыжов
Гладьте черных кошек
Леша Касаткин сломал руку. Точнее сказать, не сам сломал, а ему сломали. На тренировке один не в меру ретивый защитник, с которым имелись личные счеты, въехал на скорости, повалил Касаткина на лед. Кость и треснула, да так неудачно, что потребовались две операции, чтобы правильно сложить обломки. И вот уже третий месяц ходит Леша в гипсе, как герой Юрия Никулина из знаменитого фильма, а перелом все никак не заживает.
У хоккеистов серьезные травмы – не редкость. Лешин друг, нападающий Денис Фомичев, вообще однажды полгода провалялся с разрывом связок, на костылях шкандыбал, думали, инвалидом на всю жизнь останется. Но Касаткину как-то особенно не везет: то вывих, то растяжение, то сотрясение… В прошлом году едва челюсть набок не свернули. С тех пор как всерьез начал заниматься спортом, раза по три в год в травматологию попадает. Его там уже постоянным клиентом стали считать. Медсестры смеются: пора тебе у нас прописку оформлять.
Отчего такая нелюбовь фортуны – черт ее знает. Тренер Николай Петрович говорит, что от излишней запальчивости. Любит Касаткин лезть напролом – шайбу подхватит и прет как танк, ничего не замечая. Но у танка броня есть, а человеческая плоть ранима.
Вывихи и растяжения – шут с ними, Алексей привык. Однако в этот раз дело обернулось совсем скверно. Врачи говорят, на восстановление еще месяца три-четыре уйдет. Это хуже некуда. Команда сезон доигрывает, бьется, а форвард Касаткин сидит сиднем дома, хоккей только по телевизору смотрит и раздумывает, стоит ли продолжать спортивную карьеру или лучше завязать с ней на веки вечные, податься на учебу в университет, как давно и настойчиво советует очень симпатичная девушка по имени Юля.
Если бы не она, Касаткин бы в депрессию впал и волком выл, а то, чего доброго, запил бы от тоски и бездействия. Но она каждый день его навещает, продукты приносит, по дому помогает, поддерживает морально. Не девчонка – золото! Именно про такую поется у Визбора: «Мне б хотя бы раз прожить с тобой всю жизнь, и клянусь, мне большего не надо».
Леша бы, конечно, не отказался прожить с Юлей все, что ему, двадцатидвухлетнему, отпущено на этом свете, да все никак не решался сделать ей предложение. Она – дочка профессора, признанного ученого-филолога с мировым именем, а он кто? Сирота, без связей, без влиятельных знакомств. Играет за дубль, прямо скажем, не самого сильного клуба, а теперь к тому же мается с закованной в лубок рукой и не ведает, продолжится его карьера или нет.
Юлечку с юных лет окружают достаток и комфорт. Она живет в просторной трешке-«сталинке», обставленной импортной мебелью, где на стенах висят картины известных живописцев, а в воздухе витает благородная пыль от раритетных книг из коллекции профессора. В холодильнике стоят бутылки с этикетками на иностранных языках, привезенные отцом из заграничных командировок, и носит она не ширпотреб, а настоящую фирму европейского пошива. А Леша ест молочные сосиски, запивает кефиром, в его гардеробе всего три рубашки и пара штанов, местами штопаных. Когда Юля заходит в его скромную однушку на Анниковом проспекте, с линялыми обоями и облупившейся краской на дощатом полу, она всегда морщит носик, что означает немой вопрос: как ты можешь так жить?
Ну да, потрепанная хрущевка – не царский дворец. Тесновата, неказиста и в плане качества подгуляла. Дом строили из силикатного кирпича, наскоро – в те годы вышла разнарядка нарастить объемы жилплощади и в ближайшем будущем обеспечить граждан отдельными квартирами. Граждан в Советском Союзе всегда было много, а жилплощади мало. Поэтому дома в пятидесятые и шестидесятые годы стали расти как грибы, упор делался на количество. Стройматериалы поставлялись дешевые, строители вкалывали аврально – отсюда и результат.
В доме, где жил Касаткин, на первом этаже придумали открыть прачечную, из-за чего влажность распространилась вплоть до верхних этажей, система вентиляции с ней не справлялась. Сырость въелась в перекрытия, там и сям образовывалась плесень, появлялись пятна. Жильцы писали жалобы в жилищную контору, в горком, в газеты, но получали стандартные отписки: предприятие бытового обслуживания не может быть закрыто, поскольку население в нем нуждается. Как будто жильцы дома – не население!
И все же Алексей считал, что ему повезло. Многие по сию пору в коммуналках ютятся, а у него своя квартира. Когда захотел, пошел в туалет, когда захотел – на кухню, чайку попить. Не надо ждать в очереди, ругаться, подписывать продукты и следить, чтобы не стащили ботинки из коридора.
Юле, которая в коммуналки небось и не заглядывала, не дано оценить все минусы совместного проживания с чужими людьми. И не надо. Пускай в ее жизни всегда царит уют. А Леша Касаткин постарается его обеспечить. Ему бы только твердо на ноги встать, найти свое место в мире.
…В то утро он проснулся, как всегда, рано утром, с позывными «Пионерской зорьки», сделал что-то вроде зарядки, насколько позволяло нынешнее физическое состояние, и пошел на кухню, чтобы приготовить себе завтрак. Мимоходом сорвал с календаря листок, на котором значилось: «1 марта 1977 года». Сорвал и задумался.
Через неделю – Международный женский праздник. Вот и повод посидеть с Юлей в какой-нибудь точке общепита, выпить по бокальчику вина и, может быть, наконец заговорить с ней о свадьбе. Но для этого нужны соответствующий антураж, романтическая атмосфера. Пельменная за углом вряд ли подойдет для такого знаменательного случая. А еще неплохо бы букет цветов преподнести и хороший подарок.
Хороший – значит, дорогой. Папа-ученый денег на единственного ребенка не жалеет, и Юлечка понимает толк в вещах. Дешевкой ее не очаруешь. А с финансами у Касаткина туго: живет на мизерное пособие, которое выхлопотал для него все тот же тренер Николай Петрович. Едва хватает, чтобы концы с концами сводить.
Был бы здоров, нашел бы подработку. Но куда его, калеку, возьмут? Еще и без специальности. Ни землю копать, ни вагоны разгружать – ничего этого он сейчас делать не в состоянии.
Выход один: что-нибудь продать. Правда, лишнего в квартире нет, живет Касаткин по-спартански. Есть только мамины сережки с бирюзой да отцовский маг, но это память, ее продавать нельзя.
Алексей забыл про завтрак (подождет надоевшая яичница, глаза б на нее не глядели) и занялся ревизией своего холостяцкого имущества. Выволок из кладовки велосипед «Минск». Это, пожалуй, самое ценное, что у него есть, два года назад купил за восемьдесят рублей. Сейчас за прежнюю цену уже не возьмут – велик подержанный, седло потерлось, черная краска на раме кое-где сошла, две спицы погнуты, – но в целом агрегат на ходу, крепкий и надежный. Рублей шестьдесят попросить – в самый раз. Все равно пока не нужен.
Касаткин провел ладонью по вилке велосипеда, крутанул педаль. Жаль, но что поделаешь… Не куртку же с сапогами продавать. Без них и на улицу не выйдешь.
Он затолкал велосипед обратно в кладовку и направился было в комнату, чтобы написать на тетрадных листках объявления для расклейки на столбах, но тут в дверь позвонили.
Алексей трусцой вернулся в прихожую, подумал, не пришла ли Юля. Она обычно так рано не появлялась, у нее в первой половине дня лекции, но мало ли…
На пороге стояла соседка по лестничной площадке – сухая, будто из дерева выточенная дамочка с вычурным именем Грета Германовна. Касаткин никогда не интересовался ее происхождением, но было оно, судя по всему, нерусским. Она и выглядела чужеземно: высокий рост, по-скандинавски белая кожа, бесцветные волосы, глухое темное платье с фартучком, как у чопорных домоправительниц из западных фильмов. В говоре слышался легкий не то прибалтийский, не то немецкий акцент.
– Алексей, – произнесла она низким грудным голосом, – вы позволите?
– Да-да… – Он машинально попятился, и дама шагнула через порог. Словно монумент в квартиру вошел.
– Добрый день, – поздоровалась она с некоторым запозданием, но так торжественно, что ни у кого бы и мысли не возникло о неучтивости. – Как ваше самочувствие?
Грета Германовна была старше Касаткина раза в три, но, в отличие от других соседок, никогда не говорила ему «ты». Видимо, воспитание не позволяло.
– Спасибо, – ответил он. – Уже лучше.
И в доказательство пошевелил пальцами загипсованной руки.
Грета Германовна удовлетворенно кивнула.
– Это хорошо. Тогда вам, наверное, не будет в тягость… Дело в том, что я уезжаю в отпуск. В Гагры, в санаторий, на две недели. А за квартирой присмотреть некому. Вы ведь на больничном? Вас не затруднит?
Раньше она никогда не обращалась к нему с подобными просьбами, и он слегка растерялся.
– Что надо делать?
– Ничего сложного. У меня несколько комнатных растений, им требуется регулярный полив. А еще Клотильда… Ее необходимо кормить трижды в день, наливать свежую воду в блюдце и мыть лоток.
– Клотильда, пардон, это ваше домашнее животное? – Касаткин, парень, в общем-то, простой, под влиянием выспренних словес Греты Германовны сам невольно заговорил громоздким штилем.
– Сиамская кошка, – пояснила соседка. И прибавила: – Вы не знакомы? Я вас представлю.
Как будто речь не о кошке шла, а об английской королеве.
Касаткин не был уверен, что справится со столь ответственными поручениями. Попробовал отбрыкнуться:
– Но почему я? У меня и кошек никогда не было, и в растениях я не очень разбираюсь…
Грета Германовна, ни на секунду не утрачивая монументальности, объяснила, что ее подруга, бывшая балерина, заслуженная артистка, которой она доверяла ключи на время своих отъездов, попала под машину на Васильевском острове, и ее увезли в больницу в тяжелом состоянии. Это произошло буквально вчера вечером, а через три часа уже улетать, самолет ждать не будет. Времени на поиски замены катастрофически мало. А Алексей, согласно наблюдениям бдительных бабулек у подъезда и самой Греты Германовны, отличается внутренней культурой и способен подойти к исполнению возложенных на него обязанностей со всей ответственностью.
Касаткин слушал ее, и его не покидало ощущение, что он на собрании комсомольской ячейки, а перед ним комсорг, который взваливает на него очередное общественное поручение. Хотелось воскликнуть: «А оно мне надо?» Валялся бы себе на диване, смотрел по телику «Очевидное – невероятное», разгадывал кроссворды из «Огонька», и тут на тебе! Полив, откорм, уборка экскрементов… Не жизнь, а трудовые будни совхоза «Красное дышло».
Но Грета Германовна уже совсем не аристократическим манером тянула его за здоровую руку к своей квартире:
– Идемте-идемте! Я вам все покажу…
Он не успел опомниться, как очутился в ее апартаментах. Здесь было душно и влажно, как в оранжерее, а еще пахло книжной пылью – точь-в-точь как в хоромах у Юли и ее отца-филолога.
В гостиной взору Касаткина предстало изумительное зрелище: весь подоконник и многочисленные полки, прибитые к стене, а также поверхности комода, серванта и журнального столика были уставлены цветочными горшками. Из них торчали и свисали на разные лады зеленые насаждения. Некоторые из них были увенчаны яркими бутонами, но большинство еще не торопилось цвести, дожидаясь тепла и солнца.
Грета Германовна с места в карьер пустилась в наставления:
– Это антуриум. Обратите внимание, он растет без почвы, непосредственно в воде. Ее нужно доливать ежедневно, а раз в неделю менять полностью. Это алоказия, она боится холода, поэтому ни в коем случае не переставляйте ее на окно. И поливайте умеренно, она не любит чрезмерной влаги. А это венерина мухоловка, ее как раз поливайте обильно, чтобы земля была болотистой консистенции…
Дальше Алексей не слушал. Зачем ему эта ботаническая галиматья? Расфуфыренная тетя в самом деле считает, что он согласится взять на себя функции садовода и ухаживать за ее комнатным палисадником? Ха! Вот еще!
Но она, точно уловив его настроение, вдруг свернула цветоводческую лекцию и вынула из пристроченного к фартучку кармашка хрустящую купюру.
– Алексей, я понимаю, что моя просьба сопряжена с некоторыми хлопотами, которые определенным образом вас обременят. Поэтому вот… небольшое вознаграждение. В меру, как говорится, моих скромных возможностей.
Алексей увидел знакомый профиль Ленина и с трудом скрыл удивление. Пятьдесят рублей? Ого! И это за то, чтобы две недели кормить кошку и поливать цветочки?
Грета Германовна, насколько ему было известно, работала искусствоведом в каком-то крупном музее, зарабатывала, по всей видимости, неплохо и могла себе позволить такую щедрость.
– Так вы согласны? – спросила она, стоя с купюрой в руке.
– Да, конечно! – спохватился Касаткин и ради приличия попытался изобразить бескорыстие: – Грета Германовна, зачем деньги? Я и так могу, по-соседски…
Как он и рассчитывал, возражений она не приняла.
– Услуга должна быть оплачена. Не спорьте, берите.
Алексей взял купюру как можно небрежнее, всем своим видом показывая: делает это лишь для того, чтобы не обидеть почтенную даму. А в душе все ликовало. Какой своевременный подарок преподнесла судьба! Должна же она была хоть чем-то компенсировать те невзгоды, которые валились на него с завидным постоянством… Теперь можно и велосипед не продавать.
Что-то мягкое и вместе с тем упругое подкатилось ему под ноги. Он посмотрел вниз и вздрогнул. На пестром ковре шевелился черный комок. Нет, не просто черный, а абсолютно черный. Такими, как ему казалось, бывают черные дыры или черная материя, о которых рассказывает в умных телепередачах академик Капица. На фоне этой абсолютной черноты магически светились два желтоватых кругляша, в глубине которых застыли интерес и настороженность.
– Это Клотильда, – церемонно молвила Грета Германовна. – Клотильда, это Алексей. Он в мое отсутствие будет за тобой присматривать.
Касаткину подумалось, что она хотела добавить: «А ты присматривай за ним». Ясно, что кошке она доверяла больше, чем соседу.
Он наклонился. Где у этого беспросветного комка ухо? А, вот… Почесал, погладил. Комок довольно заурчал, развернулся и зевнул. Помимо глаз из черноты проклюнулись зубы и розовый язычок.
– Вы ей понравились, – констатировала Грета Германовна.
– Почему вы так решили?
– Потому что вы остались целы. Если бы она почувствовала в вас врага, то сразу бы набросилась: покусала и расцарапала. Теперь я спокойна.
Ничего себе эксперимент! Алексей с опаской покосился на черный комок и вспомнил старую присказку: «Страшнее кошки зверя нет». Не так уж и далеко от истины, как выясняется.
Грета Германовна продолжила инструктаж. Показала, где в квартире стоят кувшины с водой для цветов, разъяснила, сколько нужно ее отстаивать, чтобы она стала пригодной для полива. Затем перешла к вопросам обслуживания Клотильды.
– Она предпочитает пикшу, но не сырую. Варите в кастрюльке, пока мякоть не побелеет, а для запаха добавляйте лавровый лист, так Клотильдочке нравится больше. Запас пикши лежит в морозилке, найдете. И никакой колбасы, особенно печеночной и из прочего ливера! Эту гадость даже людям есть противопоказано…
Алексей кивал, а думы были заняты пятьюдесятью рублями, которые приятно поскрипывали в кармане. Что бы на них такое купить для полного Юлиного удовольствия?
Наконец Грета Германовна умолкла и выдала ему ключи от квартиры. Спасибо еще, что не устроила экзамен и не потребовала повторить только что озвученные наставления. Алексей мало что запомнил, но это его не страшило. Подумаешь, сложность! У него дома не было ни цветов, ни животных, однако уход за ними не виделся ему чем-то непосильным и требующим долгой теоретической подготовки.
Грета Германовна взглянула на настенные часы с двумя гирьками в виде шишек и всплеснула руками.
– Через два часа самолет, а я еще не в аэропорту… Не одета!
Касаткин сообразил, что самое время убраться к себе, что и сделал без промедления.
Через четверть часа он наблюдал из окна своей кухоньки, как к дому подъехало такси, из подъезда пулей вылетела Грета Германовна (и куда девалась ее степенность?), таксист запихнул в багажник коричневый пузатый чемодан и умчал в сторону Пулково.
Алексей, успевший за эти пятнадцать минут наскоро сварганить себе омлет и позавтракать, вооружился ключами и пошел осматривать владения, временным надзирателем за которыми так негаданно сделался этим утром.
Грета Германовна просила, чтобы он зашел ближе к вечеру, но им владело любопытство, к тому же делать все равно было нечего. Лекции у Юли еще не закончились, раньше чем через три-четыре часа она не придет. Гулять его тоже не тянуло: на улице слякоть, под ногами каша, а надевать куртку, заталкивать в узкий рукав толстую, как полено, руку в гипсе – сплошное мучение. Займемся лучше исследованием пока еще малоизученного пространства.
Он вошел в квартиру, ощущая некоторую скованность, будто совершал что-то противозаконное. Прошел сперва в уже знакомую гостиную, поискал глазами Клотильду. Та сидела на спинке кресла и нежилась под лучами солнца, пробивавшимися сквозь щель в тяжелых складчатых занавесках. При виде Касаткина она слегка поджалась и коротко мяукнула: то ли поприветствовала, то ли спросила по-кошачьи, чего это он явился так рано.
– Ты не думай, я осмотреться зашел, – обратился он к ней со всем дружелюбием, на какое был способен. – Я же тут теперь вроде сторожа. Ну, или дворецкого, если ты королева.
Клотильда, по-видимому, оценила комплимент, с довольным видом мурлыкнула и спрыгнула со спинки кресла на сиденье, где разлеглась с аристократической вальяжностью.
Алексей прошел в смежную комнату, которую Грета Германовна ему не показывала. Здесь было что-то наподобие будуара с двумя гобеленами, изображавшими оленей на водопое, широкой кроватью, комодом и большим книжным шкафом. Так вот откуда запах бумажной пыли, распространившийся по всему жилищу.
Касаткин, как всякий советский человек, обожал читать и стал с жадностью всматриваться в корешки плотно пригнанных друг к другу томов. Увы, среди них почти не было художественных книг – в основном пособия по искусствоведению, справочники, альбомы с картинами и тому подобная скучища.
Вот разве что десяток поэтических сборников, но и это на любителя. Алексей к стихам относился равнодушно, последний раз читал их еще в школе.
Он протянул руку и вынул из шкафа тоненькую книжицу. На ее порыжелой и покоробившейся от времени обложке значилось: «Владимир Маяковский. Трагедия. Издание первого журнала русских футуристов. 1914 год».
Он открыл книжку на начальной странице. Это была пьеса. Над списком действующих лиц чернильной ручкой было начертано: «Дорогой Греточке с любовью и почитанием. Лиля Брик, Москва, 16 июля 1971 года».
У Касаткина это имя – Лиля Брик – вызвало смутные воспоминания. Какая-то знакомая Маяковского… или жена? Грета Германовна, знать, важная птица в мире искусства, раз ей такие люди старинные книжки дарят. Брошюрка пускай с виду и неказистая, но, поди, музейная редкость, цены немалой. А тут стоит себе запросто в домашнем шкафу – бери не хочу.
Алексей открыл книжицу наугад, и взор натолкнулся на строчки:
Мы солнца приколем любимым на платье,
из звезд накуем серебрящихся брошек.
Бросьте квартиры!
Идите и гладьте —
гладьте сухих и черных кошек.
Красиво, черт возьми! А Касаткин думал, что Маяковский только про советский паспорт сочинять умел и про «кто там шагает правой». Надо будет почитать повнимательнее, это и для будущей семейной жизни полезно. Юля иной раз заводит разговор о чем-нибудь поэтическом, а он и не знает, как поддержать. Сидит дуб дубом. Нехорошо.
А вот и героиня стиха лбом в голень боднула. Надоело ей одной, общения требует.
Алексей провел рукой по ее гладкой шерсти. Под пальцами потрескивало статическое электричество.
Сказал негромко и доверительно:
– Ну что, будем дружить? Хозяйка твоя в отпуске, не обессудь. Сама уехала, а тебя не взяла. Но ничего, продержимся.
Так и освоился Леша Касаткин со своей новой должностью смотрителя. Клотильда ему приглянулась, он поначалу собирался ее к себе домой забрать, чтобы и ей веселее было, и ему по три раза на дню не приходилось через площадку бегать. Но кошка, когда ее взяли под брюхо и понесли к порогу, закапризничала, стала вырываться – явно была против того, чтобы покидать насиженное место. А Юля, когда он принес на одежде черные ворсинки, расчихалась, засопливилась и пожаловалась на аллергию. Так и не покинула Клотильда своих законных владений.
Первые два дня прошли без происшествий. Касаткин исправно ходил в соседкину квартиру как на службу, кормил пушистую королеву вареной пикшей, менял резаную газетную бумагу в лотке, сделанном из большой консервной банки с этикеткой «Иваси специального посола». Сложнее было с представителями флоры. Он поливал их без разбора раз в день и подмечал при этом, что одни реагируют благодарно – зеленеют и выпускают новые листочки, – а другие, наоборот, вянут и скукоживаются. Проконсультировался у Юли – как быть? Она пожала плечами и призналась, что разбирается в цветах приблизительно так же, как в устройстве комбайна. То есть никак.
Тогда Касаткин попросил ее взять в библиотеке книги по домашнему цветоводству и целый вечер добросовестно их изучал. Юля смеялась над ним, дразнила придворным агрономом, но он не обижался. Не рассказывать же ей, что труды его отнюдь не бескорыстны и совсем скоро ее ждет сюрприз.
По утрам, пока Юля зубрила лингвистику у себя в университете, Алексей взял за правило проведывать Клотильду и проводить у нее часок-другой, чтобы ей не было одиноко. Кошку это, похоже, устраивало, она милостиво разрешала себя гладить и благосклонно урчала. Касаткин читал книги из богатого собрания Греты Германовны, рассматривал репродукции в альбомах.
Однажды ему попалась пачка семейных фотографий в упаковке из-под фотобумаги «Унибром». Алексей засомневался, имеет ли он право залезать в личные архивы постороннего человека. Вдруг там что-то интимное и сокровенное? Подискутировал с совестью и высыпал снимки ворохом на стол. Ничего не смог поделать с проклятым соблазном.
Совесть довольно быстро замолчала, ибо не содержалось в фотографиях ничего интимного. Почти на всех – Грета Германовна в строгой, без каких-либо фривольностей одежде. Больше всего было фото из музея: то она позировала на фоне витрин с экспонатами, то стояла возле стенда в полукольце экскурсантов, то сидела за рабочим столом, заваленным фолиантами.
Один-единственный снимок был сделан на улице, на набережной Фонтанки. Грета Германовна, по виду лет на десять моложе, чем сейчас, натянуто улыбалась в объектив, а бок о бок с ней истуканствовал парень, хилый и щуплый, ей по плечо, не выше. Несмотря на субтильную внешность, он смотрел дерзко и вызывающе. Ему можно было дать лет восемнадцать. Вчерашний школьник. Тот возраст, когда веришь в свою исключительность и ждешь, что все человечество ляжет к твоим стопам. Касаткин совсем недавно тоже был одержим такими ожиданиями, посему читал мысли парня по его наглой физиономии как по книге.
На обороте карточки слабо проступали выцветшие чернильные каракули, которые складывались в слова: «Тете Грете от любящего племянника Сержа».
Касаткин понятия не имел, были ли когда-нибудь у Греты Германовны супруг и родные дети. Она производила впечатление женщины, которая вечно замужем за работой. Кошка и растительность в горшках – вот все ее домашнее окружение. Сейчас, по крайней мере, она жила одна и со своим независимым характером вряд ли страдала от одиночества.
Алексей сгреб фотографии и сложил их назад в упаковку от фотобумаги. И чего, в самом деле, сунул нос куда не следует? Как будто его волнуют ее любовные терзания, если они и были…
На третий день после отъезда Греты Германовны спокойствие, царившее в ее квартире-оазисе, внезапно было нарушено.
Касаткин, по обыкновению, зашел, чтобы задать корм мелкому мохнатому скоту, как он иронизировал в разговорах с Юлей. И сразу почувствовал неладное.
Клотильда, которая всегда ждала его, лежа на кресле или на диване, на сей раз сидела между цветочных горшков, будто пряталась от кого-то. Когда Алексей вошел в гостиную, она выгнула спину и угрожающе зашипела.
– Ты чего? – опешил он. – Это же я.
Убедившись, что это и вправду он, Клотильда покинула укрытие, но все еще была напружинена, осторожно вертела головой и дергала ушами.
– Кто тебя напугал? – спросил Касаткин и протянул к ней руку.
Как правило, она не сторонилась его, ластилась без боязни, но сегодня ее что-то тревожило.
Он достал из холодильника кусок вареной пикши, оставшийся со вчерашнего дня, положил его в кошачье блюдце и поставил на батарею, чтобы аристократка не попортила зубы, жуя слишком холодную еду. После этого на всякий случай обошел квартиру, проверил замок на входной двери, шпингалеты на окнах. Все цело, нигде ни малейших признаков вторжения. Вещи на местах, полный порядок. И кому, скажем откровенно, вздумалось бы сюда вторгаться? Денег в квартире нет, это Алексей знал доподлинно. Не то чтобы нарочно искал, но когда перебирал книги, фотографии и все остальное, ему не попалось ни рубля. Вероятно, Грета Германовна хранила свои капиталы в сберкассе, а всю наличку забрала с собой в отпуск.
Украшения у нее тоже были не ахти какие дорогие – немного бижутерии в лакированной шкатулке. Все, на что могли бы позариться воры, – пяток-другой дореволюционных изданий. Их теоретически можно загнать коллекционерам-букинистам. Но все эти издания стояли в целости и сохранности в шкафу.
В конце концов Касаткин убедил себя, что Клотильду напугал шум, донесшийся из-за пределов квартиры. Бывает. У этой хвостатой барышни натура впечатлительная, ее легко вывести из равновесия.
Однако на следующий день ситуация повторилась, и Клотильда смотрелась еще более встревоженной. Она бегала по квартире, мяукала, и Касаткину никак не удавалось ее угомонить. В тот день Юля не пришла, ее группу по линии студенческого профсоюза повезли на экскурсию в Царское Село. Алексей до вечера просидел в квартире Греты Германовны. Он бы и ночевать тут остался, но неловко было занимать хозяйскую кровать, накрытую безупречно расправленным покрывалом.
Половину пятого дня он пробегал по ювелирным магазинам. Время поджимало, Восьмое марта приближалось неотвратимо, а он так и не определился с подарком Юле. Раньше у него не возникало поводов прицениваться к украшениям, и он наивно полагал, что гонорар, полученный от Греты Германовны, не так уж мал. Но оказалось, что драгоценные камни и благородные металлы стоят безумно дорого!
От цифр на прейскурантах у Алексея перехватило дыхание. Самое тоненькое колечко из золота 583-й пробы – девяносто рублей. Серьги-листики из того же материала – сто сорок. Перстень с тремя бриллиантиками – пятьсот тридцать!
Серебро стоило на порядок дешевле. На свой полтинник Касаткин мог купить серебряное колечко, даже с маленьким камушком-александритом, но представлял себе, как скривится Юля, увидев это невзрачное подношение. Она не Грета Германовна, ей простецкие финтифлюшки не подойдут.
Нет, ну ее, эту ювелирку! Мало ли других подарков?
Алексей сел в метро и съездил на толкучку. Спекулянты наперебой предлагали югославские сапожки за шестьдесят рублей, джинсовую юбку за семьдесят, плащик за восемьдесят… Обыкновенная советская девушка, получив любой из этих презентов, верещала бы от восторга. Но Юля… Югославскими сапогами ее не удивишь, она носит итальянские.
Ожидаемо провалилась и затея приобрести что-нибудь из косметики и парфюмерии. Естественно, пятирублевую «Красную Москву» Касаткин даже не рассматривал, а флаконы с иностранными ароматами тянули на месячную зарплату. Все, что было ему по карману, – французская туалетная вода, но крошечный пузырек толщиною в палец дарить стыдно.
Так ничего и не выбрав, он в расстроенных чувствах вернулся домой. Рассудил: утро вечера мудренее. Авось завтра придет озарение, несколько дней в запасе еще есть.
Посмотрел на часы и спохватился: Клотильда по его вине пропустила законный обед. Не снимая уличной одежды, он пошел к своей подопечной и застал ее забившейся под кресло. Она стиснулась там в сверхплотный черный мячик и злобно мурчала.
Касаткин хотел, как и в предыдущие дни, обратиться к ней с успокаивающими словами, но вдруг приметил нечто необъяснимое. Нижний ящик серванта, где хранились побрякушки Греты Германовны, был слегка выдвинут, хотя Алексей помнил, что закрывал его до упора.
Он вынул шкатулку, приподнял крышку. Все на месте, ничего не тронуто. Может, все-таки запамятовал и сам забыл задвинуть? Или Клотильда, прыгая по комнате, каким-то образом умудрилась зацепиться за ручку…
Касаткин обошел всю квартиру, заглянул в ванную и обнаружил, что веник, который всегда был в левом углу, стоит теперь в правом.
Ну это уже ни в какие ворота!.. Испуг неприятно кольнул Алексея, защекотал похолодевшую спину. Клотильда вылезла из-под кресла, подошла к нему и заглянула в глаза. Он уставился на нее, силясь прочесть в умных распахнутых глазищах подсказку.
– Что здесь творится, а?
Клотильда, несомненно, знала больше, чем он, но не имела возможности поделиться своими знаниями. Он дал ей поесть, и пока она без аппетита жевала рыбу, в его голове роились самые нелепые, а правильнее сказать, дурацкие помыслы.
В квартире кто-то есть. Или кто-то приходит сюда в его отсутствие. Зачем? Напугать кошку и побродить по пустым комнатам? В книгах так поступают привидения… Да ну! Чушь какая. Он же не верит в нечистую силу. Рассказать Юле – она его на смех поднимет.
Значит, нужно искать логическое объяснение. Если это не призрак, то, выходит, человек. Живой и реальный. У него есть ключ от квартиры либо отмычка. Он заходит ночью, когда нет никого, кроме бессловесной Клотильды, и шарит в поисках чего-нибудь ценного.
Правда, чтобы обшарить жилье Греты Германовны, достало бы и одной ночи, а этот неизвестный, судя по поведению кошки, наведывается сюда уже третьи сутки кряду. Ищет что-то конкретное? Тайник?
Касаткин терялся в догадках. Просидев в обществе Клотильды до полуночи, он пошел к себе, но, когда закрывал дверь, прижал к косяку обрывок газеты – микроскопический, меньше копеечной монетки. Простейшая проверка: если кто-то придет и этой ночью, то завтра бумажка будет лежать на полу. Для пущей надежности еще и кошачий волосок в замочную скважину пристроил – этого даже самый внимательный преступник не заметит.
До зари Алексей не спал, ворочался с боку на бок, вслушивался в звуки. Но у его квартиры не было общей стены с жилищем Греты Германовны, поэтому до него доносились лишь завывания ветра и шум машин с улицы.
