Kitobni o'qish: «Не потерять всё»

Здравствуй, сестрёнка

Лето 2017 года. Холодное, дождливое, осеннее лето 2017. Дожди и холод, холод и снова дожди. Дождь с градом или дождь с порывистым ветром. Часто и то, и другое. С наступлением июня горожане смотрели с утра в окна, ожидая летнего тепла, но снова хмуро надевали тёплые куртки, выбегая из домов, спеша по своим привычным делам. В июле пришло странное состояние принятия данной погоды. Люди улыбались, смотря на свои термометры, где отметка по Цельсию не превышала 15 градусов. Зато по Фаренгейту были все 60! Прогнозы погоды стали не просто интересной темой, а предметом шуток и весёлого настроения.

Прошел холодный июль, на смену ему пришел август, и первые по-настоящему тёплые дни стали звать горожан на природу, на дачи и ближайшие водоёмы. Лето, наконец, вступило в свои права, но слишком поздно. Незаметно прошел август, первые сентябрьские дни порадовали своим теплом, но постепенно, день за днём, лето стало застенчиво отступать, давая место красавице осени. Снова пришли дожди, порывистые ветра уносили последние остатки тепла, нагоняя тяжёлые тёмные облака, которые закрывали собой всё ещё пытающееся пробиться осеннее солнце.

И именно в один из таких дождливых дней, когда по окнам стекали струи холодного дождя, свернувшись калачиком в уютном пледе, взяв блокнот и ручку, я решила написать тебе, сестра моя, это письмо. Мы давно не созванивались. Давно не встречались. Мы всё время спешим, боимся не успеть, опоздать. И в результате: «Завтра позвоню, завтра напишу», – успокаиваем мы себя. Но, как по замкнутому кругу, всё повторяется вновь и вновь.

Мне хочется писать тебе искренне, с любовью, вспоминая дни, когда мы жили с родителями. Что-то ты вспомнишь, а что-то узнаешь от меня впервые. Раньше, когда мы жили вместе, ты любила разговаривать со мной, маленькой своей сестрёнкой. Ты делилась своими радостями, победами и печалями. А я любила слушать тебя. Ведь ты доверяла мне, маленькой девочке, свои секреты. Секреты старшей сестры. Ты знала, что я могу выслушать; слушая, не возражать и, самое главное, понять тебя. Ты научила меня быть искренней. Именно поэтому, держа сейчас ручку и этот блокнот, буду искренне писать тебе, моя любимая сестра.

События 1972–1975 гг.

Как же я люблю вспоминать наше беззаботное детство! Сколько времени проводили мы вместе, играя в прятки в траве на бугре, который находился рядом с нашим девятиэтажным серым домом. Как же мы любили этот бугор! Трава там высокая, есть где спрятаться. Ты меня ищешь, а я убегаю в заросли ковыля и не просто прячусь, вжимая голову в плечи, а словно замираю, стараясь дышать как можно тише.

От такой тишины вокруг невольно прислушиваюсь к жужжанию шмеля, который медленно пролетает мимо меня к душистому жёлтому цветку. «Это – донник», – рассказывал мне папа. Вон в траве прыгает кузнечик, смешно оттопырив задние лапки. Вот он запрыгнул на ромашку и словно застыл на ней. От дуновения ветра цветок начинает раскачиваться. Но это не пугает смельчака. Кажется, что кузнечику нравится сидеть на этой ромашке и вместе с ней раскачиваться из стороны в сторону, смотреть, что там наверху, далеко-далеко.

Моей ноге становится щекотно. Отвожу взгляд от кузнечика и вижу, как по ноге бежит муравей. Осторожно трогаю его пальцем. Он пугается и начинает метаться в разные стороны, ища спасения. Стряхиваю его и снова прислушиваюсь к летнему шуму. Подул ветер, трава зашелестела и, как морская волна, стала раскачиваться из стороны в сторону.

«Ага! Попалась!» – слышу твой радостный голос, и вместе с ним исчезает красота летнего луга. Да, попалась. Теперь я, считая до двадцати, буду искать тебя, моя сестрёнка. Мне будет тяжело пробираться сквозь эту высокую траву, чтобы найти тебя. Раздвигая руками ковыль, медленно, шаг за шагом, буду ходить в поисках тебя. Покусанная комарами, в ссадинах от колючек громко заплачу, не желая дальше играть в прятки. Ты победила. Окажется, что ты была совсем рядом. Нужно было только обернуться, чтобы найти тебя. Ты обнимаешь меня, вытираешь мои горькие слезы и убеждаешь, что в следующий раз водить будешь только ты. Но водить всё время одному человеку неинтересно. Ты просишь меня только один раз поискать тебя, и, как и в прошлый раз, твоя несчастная покусанная сестра навзрыд сообщит, что игра окончена…

С наступлением зимы наш любимый бугор притягивал нас заснеженными склонами. Всей детворой мы строили большие снежные лабиринты. По крайней мере, мне, маленькой девочке, они казались просто огромными. С утра до вечера мы могли бегать среди них, бросая друг в друга снежками. Как же было несправедливо и обидно, когда мои маленькие, рыхлые снежки не долетали до мальчишек. А их большие, плотно слепленные, больно били по моей шапке.

А сколько снеговиков родилось и растаяло на нашем бугре! Рыхлый снег скрипит под ногами. Иду по нему, толкая вперёд снежный ком. Вначале он маленький, может спрятаться в моих пушистых варежках. Но вот, шаг за шагом, движение за движением, снежный шар начинает расти. Идти и толкать вперёд снежный ком всё труднее и труднее. Но я продолжаю двигаться, оставляя за собой утрамбованную дорожку, в которой кое-где начинает показываться замёрзшая земля. Наш бугор уже не пустынное место. Теперь на нём будет жить наш снеговик. Большой, из чистого белого снега. А вечером, замёрзшие, но счастливые, мы шли с тобой домой, чтобы прильнуть к холодному окну и смотреть на нашего снеговика. Кругом всё бело от снега. Снеговик сливается с сугробами. Но морковка-нос яркой точкой выделяется среди белого, мерцающего под зимней луной фона.

Но больше всего мы с тобой любили скатываться с нашего бугра на санках. Твои были без спинки, и тебе нравилось, лежа на них, разгоняться руками и мчаться к подножию этого бугра. Мне же нравились санки со спинкой. Не торопясь, садилась я в них, отталкивалась и заворожённо смотрела, как всё быстрее и быстрее несусь вниз. В своих детских фантазиях я представляла, что сижу в санях, запряжённых красивой лошадкой. Моя лошадка мчится быстро. От скорости начинает захватывать дух. Ветер со снегом летит в лицо. Радость, смех, восторг – всё смешивается в этом полёте, и тут резкое торможение в снег, мои санки останавливаются. Но в мыслях, всматриваясь вперёд, я всё ещё лечу на них так далеко, как могут видеть мои глаза. После медленно поднимаюсь, беру верёвку от санок, словно это уздечка, и снова веду свою «лошадку» к вершине горы.

А наши любимые качели? Часами могли мы смотреть, высоко взлетая на шатких детских качелях, как движется небо над нашими головами. А помнишь, как мы решили спрыгнуть с них на спор, кто долетит дальше? Дальше, конечно же, прыгнула ты. Ну а я. я больно упала и с разодранными коленками горько плакала обиженными слезами. Ты меня успокаивала, как могла, но в твоих глазах я видела радость победы. Как ты ни пыталась это спрятать, у тебя, сестрёнка, это не получилось. Ох, и злилась я тогда на тебя, и ещё сильнее вырывались из моих глаз горькие слёзы.

А ещё мне хочется поделиться с тобой другим воспоминанием (об этих переживаниях ты не знаешь). Когда ты стала взрослее, летом родители отправляли тебя в лагерь. Атмосфера проводов была торжественной и праздничной. Вереницы автобусов с красными флажками, счастливые лица детей, обнимающих родителей, и спешащие к детям вожатые, в свой отряд. Вдали стоящий огромный грузовик, доверху заполненный детскими чемоданами. Раздавался горн, и эта торжественная колонна начинала своё медленное движение. Из открытых окон автобусов дети радостно махали родителям и на их просьбу «пиши» утвердительно кивали головами. Когда ты уезжала, мы с мамой очень любили читать твои письма. Вернее, читала мама, а я слушала, затаив дыхание, представляя тебя сидящей у костра или весело марширующей вместе с отрядом на линейку. Слушала и завидовала тебе, моя взрослая сестра.