Kitobni o'qish: «Стремянка в небо»

Shrift:

Татьяна Трунова родилась в 1973 г. в г. Орехово-Зуево. В 1997 году окончила московский Университет культуры по специальности «Библиотекарь-библиограф универсального профиля». Имеет еще одно неоконченное высшее образование: 2007 г., Орехово-Зуевский пединститут, преподаватель английского и немецкого языков. Работает переводчиком в ЦАГИ. Замужем, есть сын.

Сентябрь 2011 г. Кладбище

Сентябрьское солнышко приятно грело спину. В вершинах редких сосен гудел ветер, сильный и добродушный, как золотистый ретривер в роли собаки-поводыря. Галочка всего этого не замечала. Сгорбившись, она сидела на скамейке, и только губы женщины время от времени шептали: «Ну как же ты так, Васенька». Васенька, или Василий Андреевич Перфильев, хмуро смотрел на нее с фотографии памятной плиты. Внизу шли цифры «13/I/1974–20/IV/2010» и слова «Помним. Скорбим».

Налаженный быт, светлая дорога, по которой женщина шла в будущее, – как давно это было! Теперь жизнь казалась Гале темной, без единой светлой полосы. Все, что раньше являлось для нее смыслом существования, начало существовать как бы помимо ее воли. Появилось две Гали. Одна воспитывала двоих детей, работала, занималась домашним хозяйством, а вторая смотрела на это со стороны и удивлялась: ну зачем суетиться, если Васи больше нет?

Нельзя сказать, чтобы с Василием они жили душа в душу. Ругались часто, иногда не разговаривали месяцами. Камнем преткновения служили две вещи: свекровь и любовь мужа к рыбалке. И если свекровь можно было перетерпеть, то второе доводило Галю до трясучки. Ну скажите, разве это нормально, когда законные выходные муж вкушает не с женой и детьми, а с удочкой в руках? Ладно бы еще он возвращался домой, сгибаясь под тяжестью добычи, – нет, муж возвращался налегке, благоухающий грязными носками и перегаром.

Галя не так представляла себе счастливую семейную жизнь, поэтому, когда на пороге возникал возвратившийся с очередной рыбалки Василий, она принималась орать. Скандал заканчивался одинаково: под аккомпанемент надрывных причитаний на тему «нормальные мужики по дому стараются, а мой шляется неизвестно где» муж хватал куртку и сбегал к маме, что только добавляло Галине ярости.

Возможно, скажете вы, Галочка вела себя не очень умно, но, по иронии судьбы, причиной смерти тридцатипятилетнего Василия стала именно обожаемая им рыбалка. Поздней ночью в избу семейства Перфильевых постучали. Приятели, с которыми муж уехал на озеро после очередного раунда скандала, пряча глаза, сообщили, что Васи больше нет. Он просто заснул в палатке и не проснулся. Сердце – чуть позже вынес вердикт патологоанатом. И вот уже год женщина почти ежедневно ходила на кладбище. Садилась на лавочку и принималась рассказывать мужу домашние новости. Галя не была сумасшедшей, просто так ей становилось легче, словно муж не умирал, а уехал в дальнюю командировку, но вот-вот вернется.

«До свидания, Васенька». Она взялась за ручки сумки и уже собиралась вставать, когда в привычной тишине кладбища, разбавленной лишь гулом ветра, ей послышалось нечто странное. В чем заключалась эта странность, Галя и сама понять не могла. То ли звук… то ли шевеление… Она недоуменно оглянулась по сторонам. Вроде все как обычно: сосны, могилы, пронзительное небо с пуховками облаков. Вздохнув, она кинула последний взгляд на памятник – и застыла. Памятная плита из мрамора раскачивалась. Раскачивалась так, будто из-под земли ее что-то выталкивает. Или кто-то. Вот памятник завибрировал, полетели ошметки дерна и рыжего песка… Этот кто-то явно желал прорваться наружу.

Галя тихо всхлипнула, оседая на землю. Перед ее глазами замельтешила черная метель. Окружающий мир погас.

Глава первая

Вечерело. До первых звезд еще было далеко, но под деревьями уже начал скапливаться сумрак. Сентябрьский лес казался пустым и каким-то очень тихим. Эта всеобъемлющая тишина не нравилась крупной птице, она возилась в кроне сосны и недовольно вскрикивала. Мужчину, углядевшего во мху семейку подберезовиков, такие мелочи, как сумерки, не волновали. Он азартно подрезал толстенькие ножки грибов, внимательно осматривал идеально чистый, без червоточин, срез и кидал добычу в корзину. Однако темнота все-таки победила – мужчина разогнул спину и с сожалением оглядел не охваченные его вниманием угодья. «Ладно, хватит», – вздохнул Петя – а звали мужчину именно так – и покосился на стоящую рядом корзину. Грибная охота сегодня удалась: огромная плетеная емкость с приделанным для удобства переноски потертым ремнем полнилась первосортными грибами. Сверху их уже присыпали сосновые иголки и бурый лесной мусор.

Он огляделся. Грибной азарт завел его далековато от основных тропок. Следовало поторопиться, чтобы успеть выйти из леса до того, как все вокруг утонет во мраке, превратив ориентирование на местности в игру в жмурки, где к тому же нет возможности снять повязку и закричать «сдаюсь». Нельзя сказать, что Петя боялся леса. Будучи деревенским жителем, он чувствовал там себя вполне комфортно, заблудиться ему не грозило. Однако иногда на него накатывало. В такие моменты Пете казалось, что он без приглашения вошел в храм могущественных богов, где все вокруг дышит грозной, всесокрушающей силой. Возникавшее при этом желание драпать без оглядки удавалось подавить только волевым усилием.

«Бр-р, пора домой». Он немного стыдился своих фантазий, подозревая, что прабабушка не ошибалась, когда говорила: «Не читай много, с ума сойдешь!» Что поделать, читать Петя любил, и делал это запоем. Он с одинаковой страстью мог поглощать справочник автолюбителя и приключенческий роман, отчего в его голове хранилась куча самой разной информации. Обрывочной, но тут уж ничего не поделаешь. Если не брать во внимание любовь к чтению, во всем остальном Петя был совершенно нормален: ходил на работу, по сезону трудился в огороде, да и руки росли из нужного места. Соседи его очень уважали, а девки считали выгодным женихом. Еще бы не выгодным – не пьет и дом полная чаша. Одна беда: в свои тридцать восемь лет жениться Петя категорически отказывался, считая, что одного неудачного раза вполне достаточно. Имелся у него еще один недостаток – неоконченное высшее образование. Мешало оно ему спокойно жить. Иногда Петя думал:

математический факультет педагогического института города Орехово-Зуево, куда он смог поступить с первого раза, не напрягаясь, стал неправильной тропкой. Почему он не свернул с нее чуть раньше? Забрал бы документы еще с первого курса и поступил в ПТУ. Оно тоже дало бы неплохое образование, зато не было бы трех потерянных лет и неудачной по юности женитьбы.

Он ходко трусил по тропинке. Дома ждали макароны с жирной мясной подливкой. Их мама обещала приготовить как раз к вечеру. В животе урчало, висящая на плече корзина оттягивала плечо. Гастрономические мечтания жестоко прервал треск в кустах.

«Кабан!» – успела вспыхнуть в голове паническая мысль, когда через дорожку метнулась огромная черная тень. У тени были злые красные глазки, шерстистый животик и перепончатые крылья. По крайней мере, Пете так показалось. От неожиданности он осел на задницу. Затем осторожно огляделся. Тишина и ничего кроме тишины. Никаких подозрительных звуков, треска и других шумовых эффектов, сопровождающих обычно движение живых существ. Ничего. С чувством выматерившись, Петя поднялся. Слава богу, корзина не пострадала и выколупывать раскатившиеся грибы из лесной подстилки не пришлось. Остаток пути он прошел быстрой пружинистой походкой, настороженно поглядывая по сторонам. Однако эта встреча оказалась единственной.

Уже дома, наворачивая вожделенные макароны с подливкой и парочкой котлет – покушать Петя тоже любил, – он поинтересовался:

– Слышь, мать, у нас в лесах крупные птицы водятся?

– Кобчик вроде, – неуверенно отозвалась мать от раковины. – А что?

– Да так. – Петя неопределенно помахал вилкой в воздухе. – Встретил тут одну. Красноглазую и шерстяную.

– Не-ет, это точно не кобчик. А шерсть-то тебе не привиделась?

В голосе матери явно слышалась насмешка, и Петя счел за благо тему сменить:

– Ты чего с грибами делать будешь? Может, на зиму?

– Нет, – не согласилась мать. – Лучше потушим. Со сметанкой. На зиму еще наберешь.

Петя поежился. Он не признавался себе, но встреча с таинственным существом его напугала. В лес больше не хотелось, грибной азарт как отрезало. Хотя, возможно, в этом были виноваты усталость, темнота и поднявшийся вдруг к ночи ветер.

– Ой, а что тут было! – вдруг оживилась мать.

– Опять Боря за Варькой по деревне с топором гонялся? – без особого интереса спросил Петя.

Боря и Варя жили по соседству напротив. Их очень любили деревенские кумушки, поскольку глава семьи, напившись, давал обильные темы для сплетен. Месяца два назад он в чем мать родила бегал по деревне, пытаясь стряхнуть с себя воображаемых насекомых, а судя по крикам, кроме насекомых его одолевали огромные крысы, которые кусали за пятки и обещали сгрызть печень.

– Нет, – покачала головой мать, ловко сортируя грибы и укладывая их в таз. Один подберезовик вызвал у нее сомнения, и она отложила его в сторону. – У Степаныча сердце прихватило. Еле откачали! Ужас!

– Надо же. – Петя искренне расстроился. Дед Степаныч не походил на большинство стариков. Он не вредничал, обладал здравыми суждениями и не пускался в нудные рассказы о том, как хорошо все жили при советской власти. Дети не раз уговаривали его переехать в город, но упрямый старик твердил, что где родился, там и доживать будет. К тому же куры, огородик. На кого оставить?

– Жена, говорят, к нему приходила, – таинственно понизив голос, сообщила мать. – Он после обеда вздремнуть лег. А и конечно, погода сегодня серая, отчего ж не вздремнуть? Только будто толкнуло его что-то. Открывает глаза, а в кресле Анна-покойница сидит и говорит ему: «Не бойся, я не за тобой. Тебе еще рано». Тут-то его кондрат и хватил, – закончила она.

– Что жена к нему приходила, он сам тебе рассказал? – ехидно поинтересовался Петя.

Мать подвоха не почуяла:

– Нет, соседка.

– Ну раз соседка, тогда да. Ладно, мать, ополоснусь и баиньки.

– Умирает деревня-то, – неожиданно сказала она.

Голос матери был серьезный, даже где-то торжественный. Таким тоном она обычно рассказывала, какие вещи приготовила «на гроб» и где оные вещи искать в случае ее неожиданной смерти. Петя терпеть не мог подобные приготовления, впрочем, как и сопровождающий их торжественный тон. Ему сразу хотелось сказать что-нибудь грубое или сбежать куда подальше. Обычно он срывался и ядовито спрашивал, не нужно ли ей заранее прикупить и гроб. А что, на чердаке места много, пусть стоит.

– Ты чего, мать? – полное брюхо настраивало на благодушный лад.

– Грустно мне, Петяша. Сегодня вдруг поняла, как у нас тихо. Помнишь, раньше вы с ребятами из одного конца в другой носились? То в казаки-разбойники играли, то в прятки, а то затеете собак дразнить. Такой шум стоял – караул. Нет больше в деревне детей, одни старики остались.

– Да ладно тебе – нет! Вон у Федоровны пять штук по двору носится, никакого угомону.

– Так то дачники, а я про наших говорю, деревенских. Умирает деревня, – со вздохом повторила она.

Что на это ответить, Петя не знал, поэтому молча допил чай и отправился в баню ополаскиваться, пока его окончательно не разморило. Быстренько облившись, он дотащился до закутка, отделенного от горницы фанерной перегородкой, и рухнул на чистые простыни. Кровать громко скрипнула, принимая вес его тела. Глаза закрылись сами собой. Пете показалось, что он с огромной скоростью несется над землей. Мелькают кусты, земляничные прогалины, повороты тропинки. Нужно постараться не потерять сосредоточенность, иначе чудесный полет закончится. Дальше он не помнил, провалился в сон.

Глава вторая

Встал Петя затемно. Сентябрь хоть и стоит рядом с летом, но в средней полосе он демонстрирует все прелести глубокой осени. В шесть утра царит непроглядная темень. О том, что рассвет непременно наступит, напоминает лишь узкая полоска зари на востоке.

– Петя, вставай!

– Щас, мам, еще пять минуточек.

– Вставай, вставай! Никаких пяти минуточек. Царствие небесное проспишь!

Петя поднял бренное тело с кровати и потащился на кухню, едва не цепляя углы спросонья. Там уже суетилась мать. Петю всегда изумляла эта ее способность вскакивать ни свет ни заря. Нет, он не имел привычки валяться в кровати до двенадцати, как изнеженные городские жители, но подъем в четыре утра считал излишне суровой практикой. Мать же объясняла свою утреннюю бодрость тем, что привыкла ухаживать за скотиной, – которой, к слову, у них давно уже не было, – и иначе не может.

На кухонном столе дымилась яичница и горкой высились вчерашние пирожки. Плотно подзакусив, Петя вышел из дома навстречу трудовым подвигам. Мгновенно его обняла сыроватая прохлада.

Путь Пети лежал на консервный заводик. Два километра по заброшенной дороге и где-то километр через лес. Он знал, что ему еще повезло. В родном Вышелесе работы не было, и возможность зарабатывать хоть какие-то деньги считалась крупной удачей. Большинство односельчан сдавали комнаты редким дачникам и промышляли продажей грибов и ягод. Тем и жили. Последнее занятие требовало от человека выносливости. Собрать лесные дары мало, нужно еще доставить их к покупателю. Такой зверь, как покупатель, водился только во Владимире. Тут выручали внуки соседки напротив – Клавдии Ильиничны. Будучи нежадными людьми, они захватывали в город не только любимую бабушку, но и ее соседей с корзинами.

Размышляя о житье односельчан, Петя не заметил, как оказался у околицы. Справа расстилалась дорога, лаково отблескивающая в свете надкусанной луны, а впереди возвышалась мрачная громада заброшенной церкви.

«А не сократить ли мне дорогу?» Идея Пете неожиданно понравилась. Он ничего не имел против долгих переходов, но иногда ему становилось скучно. От дома до околицы; по старой убитой дороги до шоссе; третий поворот на Гребеньково… – а там уже и до заводика рукой подать. Возможно, у него и не возникало бы желания изменить маршрут, если бы до деревни ходил автобус или имелась собственная машина. Тогда мелькающие за окном пейзажи приобрели бы статус фотообоев, на которые можно с ленцой смотреть или просто дремать в ожидании, когда тебя доставят на место. Транспорт типа «пешкарус» – дело другое. При медленном передвижении человек вольно или невольно вступает в контакт с окружающим миром. Честно говоря, Пете это успело поднадоесть. Он знал в лицо каждое дерево на обочине, каждую выбоину на дороге, а зубчатый излом дальнего леса мог нарисовать по памяти.

Альтернативой обрыдшей дороге являлась тропа мимо церкви. На самом деле осталось от нее только название. Все прочее представляло собой кучи щебня, давным-давно заплывшие дерном. Единственной целой постройкой можно было считать лишь само здание церкви с провалившейся колокольней. Внезапно проявлявшаяся в обрамлении толстенных берез, она производила неизгладимое впечатление. В детстве Петя церкви очень боялся. Про нее ходили самые невероятные байки. Говорили, что внутри заколоченного здания под самым потолком висит дубовый гроб на цепях, что по ночам оттуда слышится чей-то плач, что… В общем, много чего говорили. Церковь и вправду пугала, заставляла убыстрить шаг. Массивная кладка из рыжего кирпича словно пригибала прямоугольное строение к земле. Общая обшарпанность, заколоченные окна и провалившаяся колокольня не добавляли церкви очарования. При взгляде на нее мыслей о боге не возникало. Наверное, в этом и заключалась главная жуть, заставлявшая людей сторониться заброшенного строения.

Потом, уже в отрочестве, церковь перестала нагонять на него жуть. Напротив, она вдруг стала очень интересным местом, где атаман разбойников Кудеяр зарыл клад, который становился видимым, если обойти церковь посолонь с цветущей веткой папоротника.

Покопались они тогда на развалинах всласть. Клада, правда, не нашли. Наверное, потому что не взяли с собой цветущего папоротника.

Приняв решение, Петя зашагал по заросшей тропинке, на некотором расстоянии огибавшей церковь. Рассвет брал свое, и впереди теперь четко различались невысокие холмики старого погоста, на котором уже давно никого не хоронили. Тропинка вилась прямо через него.

Погост был действительно старым. При слове «старый», особенно если оно относится к кладбищу, сразу представляются старорежимные кресты или затянутые мхом и повиликой плиты. Увы, на этом погосте ничего такого не наблюдалось. Кресты давно сгнили, а гранитные плиты использовал на свои нужды кто-то очень хозяйственный. Сейчас могилы походили на кочки, только большие и заросшие травой. Если не знать, что под ними лежат кости, ничего и не заподозришь.

Половина кладбища осталась позади, когда Пете до щекотки в лопатках захотелось оглянуться. Лучше б он этого не делал. Увиденное заставило его окаменеть. Из ближайшей могилы сочился белесый пар. Сочился лениво и нагло, как будто дело происходило не будним осенним утром, а в глухую полночь, причем не в средней полосе, а где-нибудь в Трансильвании. Холодный воздух показался Пете раскаленным. Он разевал рот, не в силах ни вдохнуть, ни вытолкнуть его из легких. Пока он так стоял, струйка показалась из второй могилы, третьей, четвертой… Постепенно пар приобретал плотность, даже материальность, затем начал разбухать, чтобы через мгновение превратиться в туманное покрывало. Все происходило в полной тишине. Дальнейшее он помнил плохо. Включившийся инстинкт самосохранения бросил его вперед. Прокуренные легкие, побаливающая к непогоде спина – все забылось. Сердце весело и мощно перегоняло кровь, чтобы ноги – такой значимый, по мнению одного из важнейших инстинктов, орган – несли тело со скоростью призового скакуна.

В чувство Петю привели вид родного заводика под крышей веселенького синего цвета и хлещущие по лицу ветки ивняка.

– Какого черта? – недоуменно пробормотал он, чувствуя, как неприятно холодят ноги мокрые от росы джинсы, а пот, для разнообразия горячий, заливает глаза. Силы резко кончились. Петя даже упал бы, если бы не остаточный иррациональный страх, который до этого гнал его вперед. – Чего я так бежал-то?

Ответа не было, и, пожав плечами, он побрел навстречу рабочему дню. Цех встретил его теплом и привычным гулом конвейера. По ленте конвейера ползли банки с маринованными огурцами, их внимательно осматривали несколько женщин. Некондиционная продукция ловко выхватывалась с ползущей ленты и отправлялась в стоящие под ногами дощатые ящики.

– Привет трудягам! – помахал он рукой, проходя мимо них в раздевалку. Женщины кивнули, не переставая уделять внимание банкам. Кое-кто улыбнулся.

Раздевалка оказалась пустой, если не считать Андреича, мирно почивавшего на лавке. В воздухе витал могучий запах перегара.

– Опять нажрался. – Петя подергал Андреича за ногу. – Уволят ведь к чертовой матери. Где работу искать будешь?

– Грелся я, – неожиданно трезвым голосом поведал Андреич. – Утро холодное, замерз как собака, пока сюда добирался. До сих пор зуб на зуб не попадает.

Петя внимательно посмотрел на рот Андреича. Там торчало всего два зуба – сверху и снизу, причем один справа, а другой слева.

– Клоун, блин, – выругался он и посоветовал: – Иди спать в другое место, а то, если начальство тебя увидит, по головке не погладит.

– Иду, иду, – засуетился Андреич, проворно семеня своими кривыми ногами к выходу. – Пойду в котельню, там тепло.

Не успел Петя надеть спецовку, как в раздевалку пожаловало начальство. Заглядывало оно туда редко, поэтому его визит можно было расценить как доказательство того, что мысль имеет материальное воплощение, – другими словами, Петя накаркал. Слава богу, Андреич, по его ощущениям, давно успел дойти до «котельни». Аркадий Валерьевич, крепкий мужчина лет шестидесяти, как всегда смущенно улыбался, однако его взгляд мог дать фору любому рентгеновскому аппарату. А обоняние – нюху служебной собаки.

– Я не пил, – на всякий случай сообщил Петя.

– Знаю я, – вздохнуло начальство и поинтересовалось: – Андреич где?

– Понятия не имею, – соврал Петя.

– Увидишь, гони ко мне. Втык получать.

– Ладно, – согласился Петя и с нарочито деловым видом начал копаться в сумке. Однако Аркадий Валерьевич на провокацию не повелся и уходить не спешил. Вместо этого он изучающе уставился на парня.

– Что-то ты бледный, – озвучил он свои наблюдения.

– Приболел, – проворчал Петя. Посвящать кого бы то ни было в утренние перипетии он благоразумно не спешил – засмеют чего доброго.

– Чего тогда на работе делаешь? – Аркадий Валерьевич считал, что рабочий коллектив одна семья, и на благодеяния не скупился. Другое дело, отказываться от них не стоило – начальство страшно обижалось. – Иди домой, лечись. Хотя нет, лучше я тебя сам отвезу.

Он развернулся и, помахивая ключами, пошагал на выход. Идет ли за ним Петя, он проверять не стал. И так ясно, что идет. Во дворе Аркадий Валерьевич направился к аккуратным жигулям далеко не последнего года выпуска. Старая машинка нарядно поблескивала сливочными боками, и видно было, что ее холят и лелеют: обливают из шланга, проходятся мягкой тряпочкой, вытряхивают коврики, а по выходным даже перебирают мотор. Конечно, в компании с мужиками и пивом. При виде хозяина жигули приветливо гуднули и замигали фарами.

– Видал, – не преминул похвастаться Аркадий Валерьевич, – новую сигнализацию поставил.

«Зачем старой развалине сигнализация? – подумал Петя. – Угонять замучаешься». Однако предусмотрительно оставил свои мысли при себе. К тому же в лице Аркадия Васильевича проявилось столько нежности! Просто грех обижать человека.

Радоваться за других Петя умел.

– Дорого отдали? – осведомился он тоном знающего человека.

– В том-то и дело, что нет. Приятель по дешевке подогнал.

– Здорово! – Петя старательно обтер подошвы ботинок травой и полез в машину. Аркадий Валерьевич одобрительно за ним наблюдал. Сам он был человеком аккуратным и уважал эту черту в окружающих.

После недавних дождей дорогу развезло, поэтому ехать приходилось медленно. Аркадий Валерьевич огибал каждую выбоину: берег подвеску. Не отрывая глаз от дороги, он радовался выигрышу своей любимой команды. Петя деликатно подремывал, иногда вставляя нужные комментарии.

– А когда Кержаков с пенальти… – Аркадий Валерьевич завертел рулем, и жигули запрыгали уже по деревенской улице.

– Тебя до дому? – деловито осведомился он. – Куда именно? Показывай.

– Не-не-не, – очнулся Петя от анабиоза, вызванного теплом, сиденьем под задницей, запахом кокосового освежителя и звуковым фоном в виде рассказа, – мне в магазин надо.

– Ага, – кивнул Аркадий Валерьевич. Где находится магазин, он знал. Две минуты, и вот машина тормозит у неплохо сохранившегося дореволюционного здания. Здание имело два этажа – каменный и деревянный. Магазин располагался на первом, каменном этаже. На втором еще в советские времена находилась библиотека, сейчас закрытая.

– Ты вот что, – уже собравшись уезжать, сказало начальство, – на работу завтра не приходи, и послезавтра. В общем, отдохни денька три, что-то ты вправду бледный.

– А…

– В деньгах не потеряешь, не беспокойся. Ну ладно, бывай.

– Спасибо, – крикнул вслед машине Петя.

Аркадий Валерьевич, не оборачиваясь, кивнул.

Грязноватый зальчик пустовал. Продавцы, ввиду отсутствия народа, сидели в подсобке. Оттуда тянуло запахом чего-то вкусного и слышались обрывки веселого разговора. Прошла минута, две, три. Наконец Пете надоело рассматривать батареи бутылок, и он громко окликнул:

– Эй, девчонки, товар отпустите?

Разговор в подсобке стих. Из-за полуоткрытой двери выглянула рыжая продавщица Анька:

– Чего хотел?

– Какая водка у вас самая вкусная?

– Ты ж не пьешь? – удивилась Анька.

– Вот, решил начать, – отшутился он. – Так что посоветуешь?

Аня старательно задумалась. Мыслительная деятельность шла ей необыкновенно. Если не знать, о чем шла речь, можно было решить, что она размышляет о высоких материях, простым людям недоступных. Петя даже залюбовался девушкой. «Смыть боевую раскраску – цены бы ей не было», – мелькнуло у него в голове.

– Возьми «Пять озер», – наконец предложила Анька и тут же спохватилась: – Ой, нет, дорогая. «Зеленая марка» дешевле. Она вонючая, но качественная. Не отравишься.

– Гулять так гулять, – решил Петя. – Давай «Пять озер». Ну и закусочки какой-нибудь. Вон, сайру на полке вижу. Ага, и тушенку давай.

Он надеялся, что огурчики и квашеная капуста у Шотика Арменовича найдутся свои. Вообще-то подобные яства имелись в погребах у всех односельчан, но с Шотиком Арменовичем ничего нельзя было знать наверняка.

Тот жил в одноэтажном здании барачного типа. Такое имелось одно на все село, и проживали там сразу несколько семей. Каждая семья имела палисадничек, огороженный невысоким забором.

Петю всегда изумляло, насколько хорошо сад может передать отношение своих хозяев к жизни. У безалаберных, но веселых Петровых он зарос золотым шаром, который выплескивался аж через забор. Клумбы их соседки навевали скуку, несмотря на яркость красок высаженных там цветов. Надо ли говорить, что их владелица, Катерина Павловна, была редкостной занудой.

Лопухово-репейниковая плантация принадлежала Шотику Арменовичу.

Шотик Арменович появился в Вышелесе недавно, и двух лет не прошло. По национальности армянин, по-русски он говорил с заметным грузинским акцентом, и видно было, что человек он городской и образованный. Местные бабульки величали его по имени-отчеству, иногда ругали за пьянство, но жалели за несчастливую судьбу.

Родился, учился и женился Шотик Арменович в солнечном Тбилиси. Там бы он и продолжал жить, если бы не случился развал Советского Союза. Свет, газ исчезли словно по волшебству, зато во множестве появились лозунги. В разных вариациях они твердили одно: «Грузия для грузин». Нет, люди в Грузии остались прежними. Они искренне недоумевали, почему вдруг надо ненавидеть соседа только потому, что тот не грузин. Миазмы национализма ползли с самого верха. Шотик Арменович, навсегда советский человек, испугался и решил внять недоброму намеку. Удачно сменив квартиру, он с малолетней дочерью очутился в спокойном Подмосковье, где о бомбежках и слыхом не слышали. Жизнь снова наладилась. Но ненадолго. Дочь выросла и превратилась в предприимчивую девицу, правда, излишне доверчивую и умную. Правильно говорил Грибоедов: «Все горе от ума». Классики не ошибаются. Девица жадно читала газеты с родины, которые твердили о Грузии, семимильными шагами приближающейся к правовому демократическому государству. Вообразив себе некий рай с молочными реками, кисельными берегами и свободным предпринимательством, девушка настояла на продаже подмосковной квартиры. Вырученные за нее деньги должны были составить стартовый капитал будущей успешной бизнесвумен. Шотик Арменович в изменения к лучшему не верил, но дочь любил, поэтому перечить ей не стал. Выговорив себе малую толику денег, старик осел в Вышелесе, благо квартира в глухом углу Владимирской области стоила сущие копейки. Иногда он выпивал, но никогда не буянил, только становился мрачен и жаловался всем на непонимание и скуку.

Как известно, если на одном конце деревни чихнуть, то на другом тебе «будь здоров» скажут. Петя не раз слышал рассказы о чудном старике, но особо не прислушивался. Однажды в магазине они разговорились. Ничего не значащий разговор стал началом крепкой дружбы. На чем держалась эта дружба – фиг знает. Против нее было все: начиная от разницы в возрасте и кончая разницей в образовании. Легкость, с какой Шотик Арменович согласился на авантюру дочери, Петя считал безумием. В свою очередь, Петин принцип «все как у людей» и его наивная гордость новыми вещами вызывали у старика ядовитую усмешку. «Ты пойми, – убеждал он парня. – Нельзя жить, не поднимая глаза к звездам. Да, деньги вещь хорошая – они обеспечивают нам комфорт. Не более. Ты приземлен, а потому жалок. Гордишься еще одним купленным телевизором, копишь на машину… Тебе самому не скучно? Однажды, в конце жизни, ты скажешь себе: жизнь прошла, а я так и не жил. Но изменить будет ничего нельзя. Так и умрешь, мучаясь от осознания собственной никчемности».

«То-то, я смотрю, ты счастлив, – вертелось на языке у Пети, когда старик особенно его допекал. – То-то, я смотрю, тебе есть чем гордиться». Однако парень молчал. Ссориться из-за пустяков ему не хотелось. В конце концов, у каждого свои взгляды на жизнь.

Дверь квартиры, в которой жил старик, выделялась сильной ободранностью. Дерматиновая обивка, когда-то черная, превратилась в серую тряпицу с торчавшей кое-где ватой.

Петя легонько постучал.

– Входи, не заперто, – отозвался хрипловатый голос хозяина.

Петя толкнул дверь и по темному коридору прошел на кухню, неожиданно яркую от бившего в окно вечернего солнца. Шотик Арменович нашелся у плиты. Он сосредоточенно помешивал что-то в кипящей кастрюльке.

Пельмени из пакета – безошибочно определил Петя по мерзкому запаху.

– Чай будешь? – радушно обернулся старик.

Петя выразительно звякнул пакетом.

– О, – удивился тот. – Ты же не употребляешь?

– Достали вы меня сегодня. Не пьешь, не пьешь… Сегодня пью.

– Где-то у меня капустка была, – засуетился старик.

Разложив на столе немудреную закуску, он аккуратно разлил водку. Старческие пальцы еле заметно подрагивали.

Петю кольнула острая жалость. Он вдруг представил, как старик просыпается по утрам. Один, в грязной, пропахшей кислым табачным дымом квартире.

– Дочь-то хоть пишет? – вырвалось у него.

– Пишет. – Шотик Арменович залпом выпил содержимое своей рюмки, сморщился, подцепил на вилку сайру. – Нянькой работает в богатой семье.

И торопливо сменил тему:

– Ты просто так зашел или по делу?

– Даже не знаю, как сказать. Совет нужен.

– Рассказывай.

Путаясь и запинаясь, Петя изложил то, чему стал свидетелем. Чувствовал он себя удивительно глупо.

Шотик Арменович помолчал.

– Фиг знает, – честно признался он наконец и добавил: – Если бы я тебя не знал, подумал бы, что со страху привиделось. Или алкогольные пары в голову ударили.

К его чести, смеяться Шотик Арменович не стал.

– Хотя… – он затеребил бороду со следами потребленной сайры. – Если отбросить в сторону предположение о мистической подоплеке события…

Петя покосился на него с уважением. Он никогда не умел так складно выражать свои мысли.

– В общем, бритва Оккама и никакого мошенства. Газ. Некоторые минералы испускают газ. Геологам это явление знакомо.

– Не было вас на кладбище, Шотик Арменович, – пробормотал Петя.

– Ну да, ну да, бродячие покойники, неупокоенные души и прочая ерундистика. Вынужден тебя огорчить, Петр, чудес не бывает. Всему можно найти объяснение.