«Невидимая дева» kitobidan iqtiboslar
"И тогда доктор мне сказал: помните, у вас есть друг! И я подумала: это он так про себя говорит, и я ему очень за это благодарна. А он продолжает:... творог! Помните, что у вас есть друг: творог!"
Когда тебе два года, три года, четыре и ты – маленькое животное, пытающееся, но не умеющее стать человеком, и не знаешь здешних правил, и не понимаешь, над чем они смеются и почему вот этого нельзя, а вот это – обязательно нужно, и у тебя нет словаря, чтобы объяснить свой мир и задать свои вопросы, да в общем-то, тебя никто и слушать не станет, – когда ты сама – низшая, спотыкающаяся форма жизни, тогда тебе необходим товарищ, дружественное усоногое или головобрюхое. Нужен мир, где эволюция лениво медлит, нужен теплый мелкий шельф, где можно не строить из себя позвоночное с корой головного мозга и артикуляцией, а просто подышать жабрами, пошевелить ложноножками, спокойно обсохнуть на камушке от слизи.
ненавидела двухбородого Владимира и хотела скорей уже выйти за него замуж.
И ничего не желая, ни о чем не жалея, Петерс благодарно улыбнулся жизни - бегущей мимо, равнодушной, неблагодарной, обманной, насмешливой, бессмысленной, чужой - прекрасной, прекрасной, прекрасной.
О, если бы она могла стать не случайной, зыбкой подругой, а полновластной хозяйкой, положить Гришуню в сундук, пересыпать нафталином, укрыть холщовой тряпочкой, захлопнуть крышку и усесться сверху, подергивая замки: прочны ли?
Женечка раскрывала коробку, где бок о бок покоились важные монархические пирожные «наполеон» и «александр», а рядом лжедмитрием затесалось презренное песочное кольцо, вечный житель привокзальных буфетов, – никто не станет его есть, но Женечке и оно кажется прекрасным – румяное воплощение сытой, рассыпчатой мечты, снившейся ей в голодные, блокадные, еще не забытые ночи.
Вечереет. Светлый воздух весь ушёл вверх и повис над домами; тёмный - вышел и встал в подворотнях, в подъездах, в провалах улиц. Час тоски для взрослых, тоски страха для детей.
Мир за окном был таким, каким он, наверно, был изначально задуман: весь из золота, тишины и добра.
неспешно, как минутная стрелка,
Если долго смотреть через синее стекло, кто-нибудь умрёт. Не совсем, не безнадёжно, - ведь смерти на самом деле нет, - но его уже не будет тут, среди нас, его нельзя будет потрогать, поцеловать, вдохнуть запах волос или шеи, взять за руку, спросить, посмотреть в глаза, - этого вот уже нельзя будет. Они уходят от нас в эту серую, сумеречную страну, лежащую за синим стеклом; если приблизить лицо к стеклу и долго смотреть, то в шуме и волнении сада, в колыхании ветвей на ветру, в печальном цветении серого жасмина, в море серой сирени проступают, кажется мне, их лица, их руки; они смотрят и машут нам, они нас заметили. Может быть, им, с той стороны, весело и светло, может быть, они играют в мяч или просто плавают на воздушных кораблях над нашими садами - глубоко запускают руку в тёплый воздух и выдёргивают цветы вместе с их длинными стеблями, и обрывают лепестки, и гадают о чём-нибудь - почему же им не гадать, - может быть, это мы, с этой стороны синего стекла, представляемся им серыми, и тоскующими, и запертыми, и недоступными, - не знаю. Но синее окно - это окно печали, и не надо в него смотреть ни долго, ни пристально.
