Записки брошенного карандаша, дружившего с лампочкой

О любви

Глаза

Зеркала напротив -

отражение моих зеркал,

мимо много проходит,

остаются облака.

Облака из прядей

спутаны подушкой,

щеки помятые

полотенцем осушены.

Солнце – пожар -

горит, не чернеет.

За что мне озеро шарма?

Захлебнусь – ничуть не жалею!

Искра томная, вечная,

с поля пара фиалок.

Клянусь, это лучшее зеркало

из всех, в чем я прозвучала!

Губы

Раны заживают часто,

если сразу прилепить

на кожу пластырь,

чья любовь, похоже, – дефицит

Оставляет след на теле -

легкий, пышный -

невидимкой мелочь:

он всегда недвижим и неслышен.

Когда влажный, сушит, будто

ветер в поле,

а сухой – разбудит

теплую снаружи, ледяную воду.

Раны заживляют лаской,

если сразу натянуть

обычный пластырь

прямо в сердце через стену-грудь.

Шея

Уткнуться носом в ручей,

полный волн,

изгиб горы в лесное ущелье

сполз и умолк.

Начинать с порогами

речной разговор,

Касаться простынью

обнажённых вод.

Остаться не полностью

на ночлег,

рассмотреть звёзды

на глубине.

Лучше обманутых скал

и океана морей

в созвездиях весь прекрасный

горный ручей.

Руки

В морозный летний день

под раскаты грома

натягивать на себя плед

лучше дома.

Пить чай из остывшей кружки

под утро.

Плед от холода сушат

только минуты.

Укутаться с головой

внутрь тепла,

спать под горящей звездой

полдня.

Весь в вечных заплатах

от ран одет

любимый и сжатый

теплый плед.

Кисти

В ладонях нежно шептали

полевые цветы.

Мы с ними кружились в вальсе,

напевая мотив.

Жизнь в стебельках стучала,

словно сердце там.

Следы и телесная память

возвращают назад.

Путались между пальцев

бутоны и листья.

Ими не надышаться:

мы стали близкими.

От грусти нависших туч,

от одиночества и тоски

согрели, как солнца луч,

полевые цветы.