Блеск не от стекла
Антикварный магазин. Утро. Слякоть.
Грязный город. Шарф в дверях зажатый.
Десять полок, будто под копирку.
Взгляд споткнулся о большую скидку.
Слиты скульптором лицо и фигура.
Спрашивает странный гость понуро:
– И у Вас мешается одна?
Та, что отличается.
– Ну, да.
Остальные из стекла, им платья сшиты:
талия и шея, плечи – нимфа!
Только не одна, а штук под двести:
выбирай, какую хочешь, сколько влезет.
Звон монет и шелест от бумажек.
Упаковки не досталось даже.
Грязный город. Ливень. Ветер в людях.
Гость незваный всё по лавкам блудит.
– Вам не нужно? Отдадите даром?
– Ты? Бери, а нам добра не надо!
– Сколько стоит?
– Брак-то? Пять копеек.
Снова звон монет, бумажек шелест.
Тёмная каморка. Свет от свечки.
Десять полок, и из глины плечи,
где-то пышные, и кожа из заплат.
Грязный город. Блеск не от стекла.
Собрание творческих личностей
Собрание. Вовремя. Шум и галдёж.
Прожектор и стул. Плащ и чертёж.
На стены белым мелом постелим,
растопчем, размажем, рисуя по венам.
«Не буду!» – кричит растерянный стул:
«Зачем, почему я должен отнюдь
стоять и держать на себе, словно жертва,
довольно длинный и тощий прожектор?»
«Нечестно!» – ворчал очищенный холст:
«Да, я продрог и замёрз насквозь,
но, какого чёрта, простите, я стану
держать на себе из плаща обезьяну?»
«Возражу!» – сверкал неустанно прожектор:
«Ты сам головой поверти и побегай!
Я лучше, ты лучше, мы лучше, я – свет!
Уступит мне каждый из вас в мастерстве!»
А плащ не шепнул, не шипел, не шушукал,
он молча висел и изредка нукал:
«Ну, ну, погодите, не выйдет с вас толк!»
А больше не мог шугать и замолк.
Так было годами, неделями, днями:
считали, ругались и снова считали.
Собрание. Вовремя. Шум и галдёж.
Прожектор и стул. Плащ и чертёж.
Bu va yana 2 ta kitob 399 UZS