Муаровая жизнь

Янина полюбила военный госпиталь с самого первого дня посещения. Она помнила, как переступила порог больницы и в носу защекотало от специфического медицинского запаха. Но как ни странно, он ей понравился. Янина не испытала дискомфорта, как многие. Пахло йодом. Запах очень походил на выброшенные на берег водоросли. Часто прогуливаясь пляжами Черного моря, она даже останавливалась, чтобы побольше подышать морем, как говорили в этом дивном городе. Ольга Феликсовна очень часто обращала внимание Янины на правильный русский язык и специфический одесский.

– Понимаешь, Яночка, так говорить правильно, а так говорят у нас, в Одессе.

– Так как же мне говорить? – спрашивала ученица.

– Как подсказывает твое сердце, милая моя. Одесситы чувствуют свой город душой. Ведь не в море и не в красивых домах здесь все дело. Таких городов в мире очень много, уж поверь. Дело в людях, которые живут в нем, все дело в нас. И ты тоже можешь однажды стать одесситкой, если захочешь.

Янину притягивало все, что было связано с морем и этим самым замечательным городом на свете, городом, который подарил ей будущее.

– Я слышала, что среди прочих институтов в Одессе открывают медицинский. Я все узнаю. Яночка, ты готова превзойти своего учителя? – с улыбкой спросила Ольга Феликсовна по дороге домой.

В 1928 году Янина поступила в Одесский медицинский институт. Она была лучшей студенткой на курсе, ее всегда ставили в пример другим. Она по ночам прочитывала одну медицинскую книгу за другой, конспектируя в тетради. Ольга Феликсовна правильно указала ей путь. Будущая профессия полностью захватила девушку. Одну часть дня она жила в госпитале, вторую проводила в медине^[1]. Дома, на Ближних Мельницах, почти не появлялась. Она давно уже негласно среди персонала отделения хирургии была медицинской сестрой и выполняла обязанности не как санитарка. Заведующий отделением хирургии, зная ее безудержную страсть к сложным медицинским случаям, всегда ее вызывал. Но причиной их частой работы вместе была не только любознательность девушки.

Кирилл Эдуардович был не молод, ему было намного больше тридцати лет. От напряженной работы и ненормированного дня он выглядел старше своего возраста, волосы полностью были седыми, но всегда идеально уложены на пробор. Носил усы с проседью, которые любил в минуты раздумий поглаживать. Военная форма, белый халат поверх нее, всегда быстрая походка с ровной спиной, и его невысокий рост был окружающим незаметен. В операционной стоял всегда на помосте в лучах операционных ламп, возвышаясь над остальными. Всю свою жизнь посвятил медицине, спутницу жизни так и не нашел. С началом его профессиональной карьеры хирурга он полностью переселился в свой кабинет, освободив комнату в доме на Мясоедовской, чем порадовал соседей, которые, воспользовавшись случаем, сразу же ее заняли. Все человеческое было не чуждо Кириллу Эдуардовичу, он очень хотел разделить свои мысли и переживания с близким человеком, который бы понимал его с полуслова. Все его подчиненные, весь медицинский персонал понимал его как руководителя без слов, но это другое.

– Мы с Вами, как муж и жена, – улыбаясь, часто проговаривал Кирилл Эдуардович своей самой незаменимой сотруднице, на плечах которой лежала внутренняя организация всего хирургического отделения госпиталя. – Я без Вас жизни здесь не представляю, – шутя, признавался он ей в любви. – Вы моя «боевая подруга».

– Полно Вам, Кирилл Эдуардович, чепуху молоть. – Ольга Феликсовна не любила фривольности в общении и всегда на его шутки по поводу их «семейной медицинской жизни» отвечала колко.

Такую форму общения он позволял себе лишь с Ольгой Феликсовной, которая была его «правой рукой». Все это знали и не оспаривали, несмотря на то, что она даже не была доктором. С остальными заведующий был строг, заставлял ходить по струночке. Нередко в коридорах больницы можно было услышать его хрипловатый от курения голос, дающий наставления медперсоналу. В такой работе, как у него, ошибок быть не может, поэтому порядок ценил больше всего и добивался идеальности во всем. Этаж, где располагалось его отделение, всегда блестел от чистоты, а больные знали, что если Кирилл Эдуардович сказал так делать, то это неоспоримый закон, аксиома.

И вот вдруг его начали посещать мысли о женитьбе. «Старею что ли?» – подумал он и сам себе улыбнулся. Потом понял, что переживания одиночества возникли с момента появления в госпитале молоденькой девушки. В двадцатых годах, точно и не помнит, когда его «правая рука» попросила разрешения устроить на работу дочь. Он знал, что это неродной ребенок Ольги Феликсовны, как и то, что девушка полностью заменила ей дочь. Этого было достаточно, чтобы не отказать. Не знал он тогда, что эта миниатюрная и хрупкая девушка со светлыми глазами нарушит покой его души. «Она еще совсем юная, – подумал он, когда понял причину происхождения своих мыслей о супруге. – Она может меня не принять, и я более не смогу вернуться к этому разговору или того хуже, она перестанет приходить на работу», – в свободное время его голова теперь была занята лишь такими размышлениями. С каждым днем ему было все мучительнее находиться рядом с Яниной. Пока она проявляла лишь страсть к его профессии, пленив его сердце и мысли. «Неужели на свете есть женщины, так же любящие столь сложную специфическую работу? – думал хирург. – Не каждый мужчина в силах отстоять, сосредоточившись, в операционной многие часы кряду».

Конечно, вначале, как только Янина появилась в больнице, ни о какой операционной и не шла речь. Впервые Кирилл Эдуардович увидел ее, когда в кабинет, постучавшись, вошла Ольга Феликсовна, держа за руку светленькую стеснительную девушку, голосок которой дрожал при их знакомстве. После этого заведующий отделением и забыл о ее существовании на время. Кухня, куда решили определить на работу приемную дочь Ольги Феликсовны, располагалась в отдельном корпусе, в другой стороне от хирургии.

Военный госпиталь – одно из старейших учреждений Одессы. Он всего на три года младше самого города и начал функционировать в далеком 1797 году. В ХХ веке он занимал территорию около десяти гектаров, поэтому Кирилл Эдуардович и не встречал Янину, пока по просьбе Ольги Феликсовны не перевел ее дочку в свое отделение на освободившуюся должность санитарки. В ее обязанности входило убирать после операций и в палатах, помогать больным. Теперь они виделись чаще. С этого все и началось, с маленьких недолгих встреч в палатах, коридоре или операционной. Внутри него что-то происходило, когда он неожиданно встречался с Яниной. Ему хотелось сразу же взять ее за руку, прижать к себе и поцеловать. Она словно магнит притягивала и не отпускала его сознание. И вот он уже думает о ней, даже когда не видит. Всегда разговорчивый по своей натуре, не знал, о чем и заговорить. В голове целый рой мыслей при встрече, а на деле поначалу молчал, лишь водя рукой по усам. А ведь именно с Яниной ему хотелось говорить без остановки обо всем.

«Седина в бороду, бес в ребро. Тоже мне, жених выискался, так и до врачебной ошибки недалеко, – корил себя Кирилл Эдуардович, уговаривая бросить затею с отношениями. – Вдруг у меня это чувство мимолетное и пройдет так же быстро, как и возникло, а я девушке голову буду морочить? Всего лишь химическая реакция организма, выплеск гормона», – успокаивал он себя. Но чувство лишь крепло, словно вирус, поражая весь организм. Теперь нарушился не только его покой, но и сон, все свободное время мысленно он был с ней.

– Она поступила, – с радостью в голосе сообщила Ольга Феликсовна в один из летних дней.

– Очень рад за Вас. Скоро штат госпиталя пополнит великолепный доктор, – ответил немного с грустью Кирилл Эдуардович.

С грустью, потому что теперь о своих чувствах говорить нельзя, а предложение, которое он намеревался сделать девушке, тем более несвоевременно. Сначала она должна закончить институт, не отвлекаясь на мирское. Решил тогда еще немного пожить в придуманном мире, будто они уже супруги. Любил наблюдать за Яниной в работе и старался, чтобы она чаще находилась рядом. Когда он ее повысил и она начала свою работу в качестве медсестры, ее глаза загорались, видя тот или иной интересный медицинский случай. Этот ее взгляд его завораживал. Янина становилась словно одержимой, не боялась, как другие женщины, крови, не испытывала отвращения в операционной, а хотела знать все больше и больше, ее было не остановить. Поэтому становиться преградой на ее пути Кирилл Эдуардович не хотел, а выбрал роль учителя, что позволило им бывать подолгу вместе дни напролет. Иногда рабочая смена одного дня переходила в следующую. Обращаясь к Янине, всегда называл ее по имени и отчеству, чем показывал равность и паритет в отношениях, выказывал уважение. Девушке это очень льстило, но она понимала, что такое отношение заслужила лишь упорной работой. В беседе с руководителем всегда соблюдала субординацию и старалась вести беседы лишь по работе. Боялась показаться пустоголовой, как часто называла других девушек-болтушек ее приемная мама.

Когда Кирилл Эдуардович разрешил Янине первый раз присутствовать на операции, она в ответ, не поверив такому счастью, в эмоциях обняла его. Он же, от неожиданности, даже не обнял в ответ, хотя тысячу раз мечтал об этом и представлял, как это будет. Жизнь никогда не идет по написанному сценарию. Вы можете по многу раз проигрывать сцену жизни в голове, но на деле в самой жизни все сложится иначе.

Ольга Феликсовна, видя, что Кирилл Эдуардович неравнодушен к дочери, много раз заговаривала с ней на эту тему.

– Яночка, как тебе работается под руководством Кирилла Эдуардовича?

– Он превосходно все объясняет. Когда мы в операционной, мы словно одно целое. Мы отличная команда.

– Приятно это слышать, – порадовалась внутри таким словам Ольга Феликсовна.

– Он мне как отец.

– Константин может обидеться на такие слова, – улыбаясь, проговорила Ольга Феликсовна и продолжила, – наш заведующий – самый красивый мужчина в госпитале. На него засматривается весь персонал больницы. Я удивлена, почему он до сих пор холост.

– Тогда не все, – засмеялась Янина. – Не представляю его своим мужчиной, ну честно. Я вижу рядом с собой совсем другого человека.

– Мала, значит, еще. Ничего, подрастешь, мозгов наберешься, – сказала Ольга Феликсовна и обняла дочку. Больше на эту тему старалась напрямую не говорить. «Время покажет. Глупа и молода еще. Я ее наставлю на путь истинный», – думала Ольга Феликсовна. Теперь в разговоре ненароком и без навязывания старалась показать заведующего с лучшей стороны. У него-то и не было других, но напоминать об этом Янине решила как можно чаще.

– Янина Францевна, поступил мужчина средних лет с проникающим ранением в брюшную полость, колотым ранением кисти правой руки, многочисленными травмами и, возможно, повреждением внутренних органов.

В себя он пока не приходил, доставили на «скорой» в бессознательном состоянии. Заполните карту, и жду Вас в операционной. Медлить нельзя, – проговорил заведующий хирургией, выходя из кабинета. – Сегодня Вы за главную, мы так решили с Ольгой Феликсовной. Она Вам сегодня уступает больного. Переодевайтесь.

Янина зашла в операционную, где на столе лежал мужчина, подготовленный к операции. Над ним возвышался Кирилл Эдуардович в медицинской маске, держа руки в перчатках наготове, освещенный софитами и словно ведущий внутренний отсчет до старта. Вокруг медицинский персонал вел подготовку к операции. «Место поистине священное», – подумала, зайдя, Янина. И вот все на пару секунд замерли, Янина стояла напротив хирурга, по другую сторону лежащего мужчины.

– Приступаем. Случай серьезный, нужно срочно остановить кровотечение, – поступила команда главного человека в этом помещении. – Скальпель.

Глаза Янины зажглись внутренним огнем. В секунду из хрупкой девушки она превратилась в львицу, которая смотрит на бегущую лань. Кирилл Эдуардович, стоявший напротив, на секунду залюбовался ею. «Это после, сначала необходимо спасти жизнь», – вернул себя и свои мысли в операционную хирург.

Началась их совместная работа, словно единого цельного механизма. Команды от него и четкое исполнение от нее. Металлический звук медицинского инструмента.

– Ольга Феликсовна! – Янина бежала по коридору из операционной и кричала. Лицо раскраснелось от волнения и напряженной долгой работы, волосы выбились из-под медицинской шапочки, операционный халат развязался, глаза светились счастьем.

– Он умирал уже, но мы, мы, мы… спасли его! Кирилл Эдуардович разрешил мне самой наложить швы. Он просто чудесный человек.

– Умница, – она погладила рукой девушку по щеке. – Не страшно было?

– Нисколечко. Я бегу оформлять карту, – и Янина побежала дальше по коридору, поцеловав женщину в щеку.

«Вот и славно, – подумала Ольга Феликсовна и пошла по коридору в другом направлении, мурлыкая мелодию себе под нос. – Наконец-то Яночка одумалась».

– Я останусь с ним, – проговорила Янина, зайдя в палату, другой медсестре, дежурившей в ту ночь. – Иди, отдохни немного, я тебя позову, если что.

«Там, в операционной, я спасла его, я почти держала его сердце, – думала девушка, смотря на молодого человека, лежащего в палате. – Пока он так слаб, не могу его оставить». Она заботилась о нем больше, чем о других больных. «Наверное, это потому, что он первый мой операционный случай, в котором я принимала непосредственное участие, можно сказать, оперировала», – размышляла она о своей привязанности именно к этому больному. Когда он открыл глаза после операции и спросил, где находится, она была рядом и все ему объяснила.

– Что с Вами произошло? – спросила Янина.

– Не совсем все хорошо помню, кажется, их было трое или четверо, – безэмоционально ответил мужчина. – Вы мой доктор? – спросил он в ответ, немного с недоверием глядя на девушку в белом халате.

– Нет, я только учусь. Вас оперировал заведующий отделением, – скромно ответила она. – Совсем забыла, что не записала Ваши данные в карту, – спохватилась молоденькая медсестра. – Ваше имя?

– Терентий, – проговорил больной, слегка улыбнувшись лишь уголком рта на одну сторону, видимо, зная, как его имя действует на женский пол.

И был прав: Янина улыбнулась и сразу же покраснела. Записав дату рождения, поняла, что они ровесники.

В госпитале Терентий пролежал около трех месяцев. Больше всего пострадала правая нога. Ходил он плохо и только при помощи костылей. Все это время Янина заходила к нему в палату по поводу и без него. Все переживала: вдруг ему стало хуже, а ее рядом не было в этот момент.

Когда Янина шла по коридору с книгами в руках, а не как обычно с медицинскими картами, все больные знали, что пора идти в палату № 3. Так образовался негласный книжный клуб. Но спешила Янина лишь к одному слушателю, с которым у нее оказались одинаковые предпочтения в литературе. Ольга Феликсовна располагала большой библиотекой с хорошей и интересной подборкой различных авторов. Когда палата наполнялась слушателями, Янина раскрывала книгу, и начинался литературный вечер. Но свободного времени у нее обычно было немного, на небольшой рассказ, одну главу романа или несколько стихов, и снова пора бежать работать или учиться. И вот наступил тот день, которого Янина больше всего боялась.

– Меня выписывают завтра, – Терентий стоял перед девушкой невысокого роста в белом халате и говорил, смотря ей прямо в глаза. – Я очень благодарен Вам за свое спасение и за заботу. Другие медсестры поговаривают, что я обязан Вам жизнью, – он ненадолго замолчал.

«Мы больше не увидимся, – пронеслось у нее в голове. – Это последний день, который мы проведем вместе».

– Янина, я хочу сделать Вам предложение. Выходите за меня.

– Да, – ответила девушка, ни секунды не задумываясь. Она смотрела снизу вверх на высокого молодого человека. Не веря своему счастью, привстала на носочки, чтобы оказаться ближе к его красивому лицу. Закрыла глаза и поцеловала Терентия в губы.

И вот день, наступление которого она больше всего боялась, принес ей несказанное счастье.

– Ольга Феликсовна, мне сделали предложение, и я его приняла, – с искрящимися глазами, держа за руки приемную мать, проговорила Янина. После разговора с Терентием она поспешила поделиться радостной новостью с самым близким человеком.

– Ну, слава Богу. Надеюсь, сейчас меня никто кроме тебя не слышит? – шутливо озираясь, проговорила Ольга Феликсовна. – А то вера нынче не в почете.

– Терентий – прекрасный человек, он Вам понравится, – продолжила Янина.

Ольга Феликсовна удивленно и немного непонимающе взглянула на дочку.

– Я понимаю, что сначала нужно было спросить и посоветоваться с Вами, – начала оправдываться Янина, – но все произошло так быстро.

– Да уж быстро, но это твоя жизнь, и то, как и с кем ты ее проживешь, решать исключительно тебе самой. Прошли времена подбора пары для своих детей.

В тот день Ольга Феликсовна пришла домой рано, чего обычно с ней не случалось. Муж сразу же забеспокоился, ведь это так не похоже на его жену.

– Дорогая, ты приболела? – спросил, выйдя в коридор из комнаты.

– Со мной как раз все хорошо. Он совсем ей не пара, – сетовала Ольга Феликсовна мужу. – Костя, ты бы его видел, он такой надменный. У меня и в мыслях не было, что наша Яночка ему приглянется. Он самовлюбленный нарцисс. Недосмотрела я, не уследила, – причитала, почти плача, Ольга Феликсовна. – Кирилл Эдуардович – такой замечательный человек, так нежно ухаживал, а она выбрала первого встречного. Нет, ну он, конечно, красив, как Бог, но внутри, кажется, человек с гнильцой.

– Вот поэтому-то раньше и решали родители, за кого замуж выходить и на ком жениться, потому что малы, импульсивны и глупы дети. Мы старше, нам виднее, – спокойно и монотонно, в своей манере, проговорил муж.

– Я не могу с ней так поступить, не имею на это права. И потом, может он действительно неплохой человек, и, узнав его получше, мы изменим свое мнение.

– Тогда пусть все идет своим чередом, – высказал свое мнение по этому поводу супруг.

Янина светилась от счастья.

– Мне кажется, у меня выросли крылья. Это и есть счастье? – спросила она Ольгу Феликсовну после росписи.

– Для меня счастье – это когда я вижу тебя такой и знаю, что у тебя все хорошо, – ответила Ольга Феликсовна.

Пока Терентий находился на больничном, молодожены жили во второй комнате у приемных родителей Янины. Когда военная комиссия признала его снова пригодным к службе, вернулся в военное училище в казарму. Теперь их встречи были очень редкими, лишь в часы увольнительных. Но скучать Янина не успевала, дни летели, словно осенние листья, подхваченные ветром. В госпитале много работы, в институте сессия, свободного времени совсем не было, поэтому соскучиться по Терентию не успевала.

Прибежав с института, Янина собиралась в госпиталь и услышала, как кто-то пришел к Ольге Феликсовне.

– А кто приходил? – спросила Янина, выйдя в коридор квартиры и застегивая сумочку.

– Яночка, скажи мне, пожалуйста, а что вы с Терентием решили насчет детей? – задала странный вопрос Ольга Феликсовна, держа в руках конверт.

– Рано нам об этом думать. Я учусь, Терентий тоже. Сначала учеба.

– Понятно, – немного растягивая слово, проговорила Ольга Феликсовна.

– А почему Вы об этом спрашиваете?

– Только что приходила бывшая жена Терентия с сыном.

Янина так и замерла, услышав это. Он никогда ей об этом не говорил: ни о жене, ни о сыне. «Не говорил, значит, мне это знать не полагается, – подумала Янина. – Сейчас мы так мало времени проводим вместе, что говорить о неприятных ему вещах незачем. Захочет, сам расскажет». И никогда об этом не спросила. Она всегда чувствовала, о чем лучше с ним не говорить, какие темы не обсуждать.

Глава 7
Общежитие

Факультетский сын. Так меня называли среди студентов, я был единственным ребенком, имеющим привилегию жить в общежитии, поэтому баловали меня все.

Пока был мал, хлопот доставлял немного. Точнее, заботы были в основном со стиркой. Вначале комната, в которой жила мама и ее девять подруг, наполнилась веревками, которые были причудливо натянуты от стены к стене в хаотичном порядке. На них постоянно висели и сохли мои пеленки, чуть позже добавились ползунки.

По мере моего роста эта небольшая комната с пятью кроватями наполнялась все новыми и новыми моими атрибутами. Через несколько месяцев от рождения меня уже нельзя было оставить на кровати без присмотра. Ребята с курса придумали, как быть. Пробравшись внутрь женского общежития через комнату Зинки, смастерили для меня манеж. Они раздобыли где-то два гамака, которыми обтянули одну из кроватей, и опасность моего падения была устранена.

К годику под кроватью вместе с корытом для стирки и моего купания красовался эмалированный голубенький горшочек с крышечкой. Его предназначение мне объясняли всем общежитием, потому что стирка и глажка, думаю, утомила всех. Теперь с появлением горшка образовался небольшой просвет в пеленках, которые вывешивали. Но забот добавилось. Я пошел и заговорил. Пол походил на минное поле. Все несли мне всё, что, по их мнению, могло бы стать игрушкой, а я радостно разбрасывал это по комнате. Ночью, после смены, добраться тихонько до своей кровати никто не мог: срабатывали мои игрушки-ловушки. Но ни одна из жительниц комнаты ни разу не возмутилась. Каждую ночь схема была одна и та же: темная комната, кто-то крадется к кровати на цыпочках, шум от падения, смех девушек, мой плач, а потом снова меня убаюкивают.

В 1933 году Анастасия закончила филологический факультет и получила назначение на работу учителя в Рашевскую среднюю школу, на западе Украины. Попрощавшись с подругами, которых также направили преподавать в другие районы страны, мама взяла меня за руку, и мы двинулись в путь.

В кабинет к директору мама зашла почти сразу, как приехала в земскую школу. Выпускаясь из института, Анастасия очень просила руководство деканата распределить ее в Херсонскую область, поближе к родным, но получила отказ, и отправили ее «куда требует Родина».

Зайдя в кабинет, подала документы об окончании института на стол директору и направление на работу. Я стоял рядом, держа ее за руку. Директор вышел из-за рабочего стола, поздоровался за руку с мамой, представился:

– Михаил Григорьевич, ваш непосредственный руководитель.

Снова присел за стол. Мама осталась стоять, присесть ей не предложили. Бегло изучив поданные документы, сказал:

– Рад, что в нашем коллективе появился новый молодой преподаватель. Но есть небольшая проблема, как я вижу, – и он посмотрел на меня, – но я сразу же напишу прошение в детскую колонию. Согласно Указу правительства, Вы как преподаватель и агитационный работник будете круглосуточно находиться в школе и должны полностью отдаться работе, а он, – директор рукой показал на меня, – будет отвлекать. Поэтому я Вам даю несколько часов разложить вещи и организую, чтобы Вас с сыном сопроводили в колонию. Это недалеко, пятьдесят километров от села, на выходных сможете навещать.

Мама молчала, не возразила, потому что время такое было. Никто не мог возразить, если так решено правительством. Кто перечил власти, оказывался в северных лагерях, или без суда расстреливали. Она даже заплакать в присутствии директора побоялась. Только в момент, когда руководитель школы произнес слово «колония», она сильно сжала мою руку, наверное, в тот самый момент так же сильно сжалось ее сердце. Мне сделалось немного неприятно, но я остался стоять смирно, как меня учила мама.

Учителя жили прямо в школах, в классах. Но не это оказалось самым страшным препятствием. Правительство приняло решение, что преподаватели – это лучшие агитаторы власти. Они образованы, начитаны, грамотны. Народ сильно сопротивлялся коллективизации. Поэтому на обязательных для всех в городах и селах вечерних занятиях, где учениками было взрослое население, преподаватели вели пропаганду правительственной программы. Для работников школы ввели казарменное положение без возможности отлучаться из зданий школ, за исключением выходного дня и лишь по письменному разрешению директора. Для тех учителей, которые имели ребенка, был приказ: «Забрать! И в колонию на обучение». Сложно себе сейчас представить, чем руководствовались люди, управлявшие страной. По их мнению, меня лучше воспитают в колонии, нежели родная мать-педагог. И я же был не единственным таким ребенком. По всей стране множество сирот, чему поспособствовал голод и разруха. Но больше всего сирот было искусственно созданных, потому что лагеря наполнялись репрессированными заключенными. К этому списку еще добавили и детей учителей.

О чем говорили взрослые я, конечно, не понял, мал совсем был. Не понял также, почему мамины глаза начали темнеть, как в моменты, когда ей становилось грустно.

– Вы единственный преподаватель с высшим образованием в нашей школе. Дети нуждаются в хорошем педагоге, – проговорил директор, когда мы выходили из кабинета, тем самым стараясь ее приободрить, затронув тему обучения.

Вот так странно – дети нуждались в моей маме, а я ее потерял. Они проводили с ней так много времени, как же я им потом завидовал! Я жил с чужими воспитателями, а она учила чужих детей. Но мама любила свою работу, которая ее отвлекала от боли и тоски по родному ребенку. Всегда надеялась, что где-то там, в нескольких десятках километров, есть учитель, который так же учит меня.

Что происходит, не осознавал, и, увидев повозку и лошадь во дворе школы, обрадовался еще одному приключению с мамой. Как же я ошибался! Я расстался с единственным близким и дорогим мне человеком.