Сквозняки. Ткачи Заклинаний

– Доброе утро, – Чуня оскалил в усмешке обломки гнилых зубов.

– Ааа, – протянула Маша, у которой моментально язык примерз к нёбу от страха. – Ааа, здравствуйте. Ааа, а тут никого нет?

– Нет, пока никого, – Чуня рассмеялся, словно ему отчего-то было весело. – Я позову, когда будут люди.

– Ладно, – пискнула Маша и скрылась за дверьми в кухне.

Трепка заставил ее печь оладушки. Поначалу было сложно отлеплять их от днищ сковородок. Потом, когда чугун разогрелся как следует, оладушки, наоборот, начали пригорать. Маша, рассердившись, переворачивала их сразу же, как плюхала тесто. Трепка пару раз вякнул, что у нее то сыро, то сгорело, но потом, покачав головой, отошел, убрав из миски самые черные оладушки. Их он зачем-то положил в синюю кастрюльку.

Маша так навострилась, что одна вращала всеми тремя сковородками на своей плите, пока Трепка занимался другими. Мало-помалу корчма наполнилась голодными людьми, и оладушки пришлось разносить по столам. Маша боялась, что ей дадут поднос, с которым придется обходить столики, как официантке, но у Трепки все было намного проще – две миски с оладушками плюхались на стол, и люди делили их по-братски, оставляя измазанные в масле прозрачные монеты горкой на краю стола. Маша взяла одну посмотреть и обомлела – монеты были выточены из горного хрусталя.

– Руки прочь, бродяжка, – рявкнул Трепка. – Ты у нас на исправительных работах, тебе зарплата не полагается. А ну, дуй мыть посуду!

Маша фыркнула и бросила монетку обратно на стол, собрала тарелки и ушла мыть посуду. Ленивый хранитель стихии уже, оказывается, ждал ее. Водичка текла теплая-теплая. Тарелки отмывались почти сами, их оставалось только сполоснуть. Об особо закопченные сковородки хранитель чесал спинку и толстое пузико, отчего они становились гладкими и блестящими, как зеркала.

– Я начинаю суп варить, а ты ступай, покорми моих наследников завтраком, – Трепка сунул Маше в руки синюю кастрюльку, а сверху на перевернутую крышку поставил глиняный кувшин с молоком. – Если они тебе чего оставят, то и твое! Лишнего не держим, не обессудь!

Маша отправилась в комнату, где, по словам хозяина, обретались его наследники. Она заранее представляла себе роскошные покои и избалованных детишек, которые начнут воротить нос от шоколада и раскидывать вещи. Но она оказалась в комнате, где на такой же двухэтажной кровати, как в комнате прислуги, спали вчерашние чумазые мальчишки. Роскошью тут и не пахло. Верхний спал, укрытый старой шалью, нижний кутался в шубу без рукавов. По полу катались клубки пыли, там же валялись медведь без ноги и тележка без колес. На столе-подоконнике на стопке измятых тетрадок косо стояла всего лишь одна свеча. «Нельзя вырасти здоровым в таких условиях, никакой гигиены и свежего воздуха», – с досадой подумала Маша.

– Вставайте, завтрак пришел, – воскликнула девочка, ставя на подоконник кастрюльку и кувшин, и осеклась. Под крышкой в кастрюльке были обгорелые оладушки, которые Трепка выделил из той партии, которую пекла Маша. Вне себя от негодования, девочка побежала обратно на кухню.

– Чем вы детей кормите? – возмутилась она.

– Хочешь домой? – спросил Трепка.

– Да при чем тут я, ваши же дети будут это есть! Вы знаете, что это вредно?

– У нас излишеств нет, – ответил Трепка. – Я, к примеру, вообще ничего еще не ел. Чуня тоже жует то, что под столами собирает. Детям, как видишь, только самое лучшее. Иди, иди, завтракай с мальчишками, не привередничай.

Делать нечего, но перед уходом Маша схватила со стола нож, три чистые тарелки и большое яблоко.

– Ты чего хозяйничаешь без спросу? – Трепка попытался отнять яблоко.

– Детям – самое лучшее, вы сказали, – ехидно процитировала Маша. – Не беспокойтесь, я не себе, малышей ваших покормлю, чтобы были здоровы.

Когда девочка вошла в комнату, мальчишки уже проснулись и схватили по горелой оладушке.

– Стойте! – приказала рассерженная после разговора с Трепкой девочка. – Сейчас сделаю нормальную еду!

Мальчики переглянулись, но оладушки из рук не выпустили. Маша отбирать не стала – запустила руки в кастрюльку, начала ножиком счищать горелую корку. Яблоко она порезала на дольки и разложила на тарелке поверх оладушек, получились яблочно-оладушковые бутербродики. Увидев это, младший доверчиво протянул девочке обгрызенный кусочек. Маша, не ворча, срезала горелое и с него. Потом разлила в глиняные кружки молоко из кувшина, и ребята принялись за еду. Старший быстро проглотил свою порцию и без спроса взял последний кусок с тарелки гостьи.

– Поросенок, – обиделась девочка, – мог бы и попросить для приличия, я бы, конечно, уступила, потому что ты младше.

Мальчик недоверчиво покосился, но добычу не отдал. Пока малыши ели, Маша сбегала на кухню, принесла метлу и тряпку, лежавшую до того под ванной, попыталась навести чистоту. Мальчики жевали и моргали пушистыми ресницами.

– Помочь не хотите? – спросила их Маша.

– Ты уже все сделала! – заявил старший. – В другой раз!

– Если пообещаете в другой раз прибраться, покажу чудо!

– Какое?

Маша картинно взмахнула левой рукой, а правой незаметно щелкнула пальцами за спиной, обновляя игрушки и постельное белье. Медведь тут же отрастил потерянную ногу, а у тележки оказались и колеса, и крохотный бумажный кайт, и даже наездник. Дети открыли рты. Чистых простынок, понятное дело, они пока не заметили.

– В школу пора! – заявил Чуня, появившись на пороге и хлопнув в ладоши. Мальчишки, облизав жирные пальцы, наскоро похватали с подоконника тетрадки и обтрепанные книжки, натянули шапки с масками щенка и котенка и побежали к выходу. Маша тоже хотела выйти, но Чуня перегородил проход, рассматривая девочку.

– А ты не теряешься, смотри-ка. На опытную бродяжку не похожа, больно добренькая и чистенькая. Ты откуда, крошка?

– Дайте пройти! – рявкнула перепуганная Маша. – Не ваше дело, откуда я!

– Я что-то о тебе знаю, но что? – Чуня повиновался. Маша пробежала мимо него на кухню. Там Трепка колдовал над большущей курицей с крыльями, как у орла.

– Где застряла? Картошку чистить садись!

– Скажите вашему Чуне, чтобы не разговаривал со мной! – ответила девочка, садясь на табуретку перед ведром картофеля.

– Кто, Чуня? Не разговаривал? – Трепка сердито покосился на девочку.

– Да, – ответила Маша, яростно скобля картофелину.

– Легко!

– Правда?

– Конечно! Он ведь немой, дурочка! – раздраженно заорал Трепка, швыряя тряпку в угол.

– Как немой? – оторопела Маша. – Он же со мной здоровался. Да вы и сами с ним разговаривали…

– Когда? – застонал Трепка, хватаясь за голову. – Он немой! Он мычит или блеет! Если я ему что скажу, в ответ только «му»!

– Тогда откуда вы знаете, что его зовут Чуня?

– Это единственное, что он способен произнести! И то по слогам! Чу-у-у…. Ня-а-а… – зло передразнил Трепка.

Маша продолжила скоблить картошку. Она была очень растеряна. Чуня говорил с ней, она уверена. Трепка нарочно, что ли, дразнит ее? Когда ведро наполнилось шелухой, а огромная кастрюля чищеным картофелем, Чуня пришел за мусором. Он жалобно промычал что-то, протягивая руку к ведру.

– Да, конечно, забирай мусор. И иди отсюда, нечего тебе делать в кухне! – ответил Трепка, мешая поварешкой бульон.

Чуня подмигнул Маше и спросил:

– Как работается?

– Вот! Вот! – Маша вскочила с табуретки. – Он говорит!

– Уймись, дурочка, – ответил Трепка. – Один говорить не умеет, другая голоса слышит. Навязали тоже блаженную, был один идиот, теперь два…

Маша начала присматриваться к Чуне, как бы это ни было противно и страшно, и обнаружила, что действительно никто не понимает, о чем он говорит. День проходил в беготне, на кухне варили суп, кашу, пекли пироги, мыли посуду. В корчме то накрывали столы, то собирали деньги. Чуня всегда был среди людей – подбрасывал дрова в камин, ровнял граблями пол, выносил мусор. Но ни посетители, ни Трепка, ни даже хранители стихий не отвечали ему, когда он с ними заговаривал, и не понимали ничего, когда он отвечал что-то на их просьбы. А когда он обращался к мальчишкам, он преимущественно хлопал в ладоши, и те, как миленькие, бросали свои дела и шли в школу, или обедать, или учить уроки. Маша спросила старшего, что им сказал Чуня, тот ответил:

– Чуня? Сказал? Хааа, смешная. Чуня не разговаривает, он в ладоши хлопает. Сначала в воздухе, а если не послушаешься, то и по попе. Поневоле начинаешь без слов понимать.

В этот момент в дверь комнаты заглянул Чуня и, хлопнув в ладоши, сказал ехидно:

– Спокойной ночи!

– Вот, видела? – засопел мальчишка. – Сейчас свет выключит.

Маша попрощалась с мальчишками, забрала у них две тарелки с остатками гречки – и отправилась на кухню. Чуня предусмотрительно убрался с ее пути, хотя она на него даже не взглянула. Ей предстояла очередная веселая ночь с мытьем посуды и крысами.

Глава 7. Загадка Чуни

К удивлению Маши, хранитель стихии воды уже плескался в ванне среди кастрюль, тарелок и ложек. Он так увлекся, что не заметил девочку. Балансируя на широком плетеном блюде, в котором днем подавали хлеб и сушки, он размахивал кухонным ножом и орал: «Йо-хо-хо».

– Откуда ты знаешь про пиратов? – рассмеялась девочка.

– Хранитель огня рассказывал только что, – смутился хранитель воды и плюхнулся в глубокую кастрюлищу из-под супа.

– А ты откуда знаешь? – поинтересовалась Маша у застенчиво мерцавшей свечки.

– Я в камине прячусь, – выглянул из огня рыжеволосый мальчишка. – Когда Бурса-Мурса сказки рассказывает.

– Кто? Когда?

– Бурса-Мурса приходит по выходным, когда детям не надо завтра в школу, садится у камина и рассказывает. Про старуху-ветроплюйку, про пирата Ветряная борода, про каменное Сердце земли, про Мельницу между мирами. Вот через пару дней придет, послушаешь.

– Ладно, – ответила Маша и, вздохнув, засучила рукава.

У нее уже кожа на пальцах зудела от того, что они были все время мокрые. Девочка с ужасом думала о том, что и завтра, и еще бог весть сколько дней ей придется ежедневно постоянно мыть посуду и торчать на кухне. От усталости у нее слипались глаза, но Маша боялась даже думать о сне. Трепка строго-настрого велел погасить свечу. А как спать, если вокруг крысы?

– Пойду-ка я в зал спать, – проворчала девочка, домывая последнюю тарелку. Крысы уже шуршали в углах. Маша взяла свечу и на цыпочках прокралась в зал. Здесь было тихо. Опилки лежали плотным ковром под столами с перевернутыми лавками. На полу – ни крошки, ни следа крыс и мышей. Маша вспомнила, как утром, убегая от разъяренного Трепки, не смогла пройти в дверь, наткнулась на невидимую стену. Сейчас дверь была закрыта на огромный металлический засов. Маша попыталась отодвинуть его, и он заскрежетал на весь дом. Испугавшись, что ее поймают за этим делом, она дернула засов изо всех сил. Дверь приоткрылась. Повеяло сквозняком. Маша осторожно выглянула наружу.

Тусклые желтые лампы освещали безлюдный каменный коридор. Сверху капала вода. В пролом на крыше были видны переплетения труб. Причем все трубы были подсвечены снаружи разноцветными лампочками. Пахло сырой землей.

Маша попыталась сделать шаг наружу, но снова уперлась в невидимую стену. Поставив свечу на ближайший стол, она снова предприняла попытку выйти, но ничего не получилось. Ни прямо, ни по стеночке, ни ползком, ни боком – невидимая стена была на месте. Отчаявшись, Маша прижалась к ней лбом, словно к оконному стеклу, и принялась рассматривать улицу. Прямо напротив нее, у корзин, полных дневного мусора, светились две красноватые звездочки. Девочка попыталась всмотреться в них как следует… В этот момент на ее плечо опустилась рука.

Чуня отодвинул девочку, а другой рукой тут же захлопнул дверь и прижался к ней плечом. Кто-то ударил снаружи по двери так, что Чуня дрогнул. Перепуганная Маша помогла ему задвинуть засов. В дверь еще два раза кто-то ударил, потом послышалось тяжелое дыхание и царапанье, словно огромная кошка просилась в дом.

– Пустошные росомахи, – пробормотал Чуня, потирая рукой ушибленное плечо. – Их привлекает запах мусора. Дальше на всех переходах на другие круглицы запираются двери, так что только у нас они опасны. Зачем ты открыла дверь?

– Но там же была стена… – пробормотала растерянная Маша.

– Это для тебя стена, чтобы ты не смогла выйти. А для остальных нет. На каждую росомаху не завяжешь узелок. Как можно быть такой идиоткой? Ты что, Заклинание преграды не заметила?

Чуня кивнул на узелок из красных ниток, болтающийся на косяке двери. Маша открыла рот – до сих пор она была уверена, что это какое-то украшение по фэн-шую, подобное тем, что развешивает ее бабушка.

– Не пытайся убрать, не дастся, – ухмыльнулся Чуня. – Мой такой же снаружи висит. Не видела? Я выйти могу, чтобы мусор вынести, а уйти – нет.

– Что это за штука? Заклинания – это же слова?

– Слова, когда их произносит маг. А когда мага нет, а Заклинание необходимо, на помощь приходят Ткачи Заклинаний. Я, признаться, до них так и не добрался. Застрял здесь. Поможешь?

– А вы кто? – наконец догадалась спросить Маша. – Почему мне все говорят, что вы немой?

– А ты сама-то кто? – ответил Чуня. – Почему ты меня понимаешь? Как ты укрощаешь огонь и воду? Зачем у тебя горный хрусталь на шее? В этом мире столько хрусталя, что его никто не носит как украшение.

– Я Сквозняк, – решительно ответила девочка. – Я брожу по чужим мирам и ищу что-то…

– Что-то, что тебе не нравится, – кивнул Чуня. – Я тоже был таким в детстве.

– А сейчас разве нет? – удивилась Маша. – Вы, наверное, выросли в этом мире?

– Я сына потерял, – с тоской признался Чуня. – Бродит где-то по мирам мой сыночек. На два года тебя младше. Не встречала?

Он вытащил из-под рубахи портрет в рамке, словно выпиленной из светящегося льда. Там была фотография мальчика с черными волосами, светлыми бровями, синеглазого, с торчащими передними зубами. Мальчик улыбался. Маша с сожалением покачала головой.

– Пока он улыбается, он жив, – сказал Чуня. – Я уже так давно брожу по мирам, следом за ветром… Ищу сыночка. Ищу Боню…

Он задумчиво дернул за одну из ленточек, пришитых к его рукаву. В комнате ощутимо потянуло ветром.

– Ты знаешь, что во всех мирах дуют одни и те же ветра, но лишь в этом мире они разговаривают, потому что это их дом? Люди только гости здесь.

Чуня дернул за ленточку на другом рукаве. У Маши начали развеваться волосы. Девочка с тревогой посмотрела по сторонам – ставни наглухо закрыты, нигде ни щелочки.

– Я с этими ленточками пять миров обошел, когда был в твоем возрасте. Вот и сыночек мой попросил мамочку пришить ему на курточку папины ленточки. Мамочка, дура набитая, и согласилась. С тех пор бродит мой маленький где-то один, никто не накормит, не поможет, – Чуня принялся с остервенением дергать за ленточки. Машу отшвырнуло на стену. Столы и лавки встали на дыбы, поднялся смерч из опилок.

– Стойте! – закричала девочка, но опилки забили ей рот.

– Ветры-ветры, унесите меня домой, – сквозь грохот и шум причитал Чуня. Машу ветром прижало к стене, она не могла пошевелиться. И тут вдруг огромный стол встал на дыбы и двинулся к ней, чертя в опилках широкую дорогу. Маша поняла, что сейчас из нее сделают лепешку. В последнюю минуту она щелкнула пальцами, переносясь к маячку-ленточке, привязанной к ножке верстака в доме Дениса.

Маша свалилась прямо на верстак, сбросив с него все, что там было. Перепуганный Денис спросонья заметался на кровати. Девочка замерла, приходя в себя после событий в корчме. Только что вокруг нее все летало и грохотало, как вдруг стало тихо, темно и спокойно. Денис свесился с кровати, посветил спичкой.

– Это я, Маша, – прошептала девочка. Она все еще боялась пошевелиться, не могла поверить, что ее руки и ноги целы.

– Ты как тут оказалась?

Вкратце Маша рассказала ему, что произошло в корчме. Денис тут же вскочил и начал собираться.

– Ты куда?

– Посмотреть. Там же люди спят. Дети. А если этот бешеный по комнатам пойдет?

– Но на Оранжевой круглице пустошная росомаха!

– Если все было так, как ты рассказываешь, она давно удрала. Они боятся шума. Да и я по-любому папу должен разбудить, так ведь? Сейчас соберемся толпой. А тебе лучше выспаться, пока есть возможность. Может, тебе через пару часов придется возвращаться на кухню к крысам, так что давай, время не теряй зря. Спи.

Маша так и сделала, потому что чувствовала себя такой уставшей – просто ни ногой, ни рукой не пошевелить. Она накрыла постель Дениса колючим пледом и улеглась сверху, укрывшись, как одеялом, маминым халатом. В ее волосах опилки, и весь халат тоже был в опилках, но спалось ей так спокойно, как бывает только дома.

Утром она проснулась в полной тишине, если не считать стрекота ветряков и еле слышного перелива колокольчиков. Ее никто не разбудил. Дом казался тихим и пустым. В коридоре пахло курицей.

Маша начала искать ванную, благо, что у Смельчаковых она была там же, где и у Штиля. Когда она привела себя в порядок и открыла дверь, перед ней очутилась мама Дениса. От нее пахло куриным бульоном.

– Проснулась наконец-то. Наверняка проголодалась. Пойдем, я тебя накормлю, а потом дай слово, что вернешься на Оранжевую круглицу и оставишь нас в покое.

– Вы меня простите, – Маша была настолько голодная, что мелькнувшая было гордая мысль отказаться от не очень любезного приглашения куда-то пропала. – Это случайно вышло.

Они прошли на кухню, где мама Дениса положила Маше полную тарелку вкуснющего омлета с сыром и грибами. Маша набросилась на еду и только на половине тарелки вспомнила:

– А где Денис?

– Денис с отцом трудятся вместе со всеми на развалинах Оранжевой круглицы, – вздохнула женщина, разливая пахнущий апельсинами чай. – Я должна дождаться детей из школы, а потом, наверное, пойду им помогать.

– Как – развалинах? Что произошло?

– А ты разве не от землетрясения убежала к нам?

– Землетрясение? – Маша отложила вилку. – А люди как? А мальчишки Трепкины?

– Жертв точно нет, по со-зеркалу сказали. Обрушилось несколько стен, пошли новые трещины по крыше. Если Оранжевую круглицу срочно не восстановят, могут пострадать остальные круглицы. Все мужчины сейчас там, восстанавливают стены, пока не стемнело. Куда ты?

Маша вытряхнула себе в рот остатки омлета, залпом выпила чашку чая и помчалась к выходу, жуя и давясь по дороге.

– Девочка! Стой! Ты куда?

– Я сделаю лучше! – с набитым ртом крикнула Маша, выскакивая за дверь. Потом, спохватившись, влетела обратно в коридор. – Спасибо за еду, очень вкусно!

– Хуже мальчика, ну что за поведение! – сокрушенно пробормотала мама Дениса, собирая посуду со стола.

Маше, конечно, было стыдно перед мамой Дениса, но она действительно торопилась. В ее воображении Оранжевая круглица была чудовищно разрушена, и все Каменное Сердце жалобно скрежетало, грозя обрушиться и похоронить жителей. Она бежала, кашляя от непрожеванного омлета, и думала о людях, которые стараются восстановить стены, тогда как ей достаточно щелкнуть пальцами. А еще она думала о Чуне. Если ей не приснилось и он действительно взрослый Сквозняк, правда ли то, что она слышала о таких, как он, в Академии Сквозного пути? Учебники настойчиво твердили, что практически все взрослые Сквозняки безумны, так как не нашли своего места в жизни. За редким исключением. Уж кто-кто, а Чуня действительно походил на сумасшедшего, когда дергал себя за ленточки и верещал о пропавшем сыне и ветрах между мирами. Зачем он обрушил стены? Что с ним сделали, когда поймали?

Двери между круглицами были широко распахнуты, и вагончики ехали без конца туда и обратно, соприкасаясь боками. Сначала Маша бежала быстрее маленького поезда, потом запыхалась и начала с завистью посматривать на пассажиров. Ее взгляд поймала бабушка в соломенной шляпке и цветастой юбке, в которой Маша безошибочно признала жительницу Зеленой круглицы.

– Ты куда бежишь?

– На Оранжевую, – запыхавшись, еле ответила девочка. – Помогать.

– Смотри-ка! На Оранжевую! Помогать! А ну садись! – бабушка цепко схватила девочку за рукав и с помощью соседа, здоровенного усатого дядьки, помогла Маше забраться в вагончик на ходу.

– Эй! А плата за проезд? – возмутился водитель.

– На Оранжевую! Помогать! – строго сказала ему бабушка и потрепала Машу по взлохмаченным волосам. Маша даже сил не нашла, чтобы увернуться, а потом просто сидела и старалась отдышаться после быстрого бега.

На Оранжевой круглице кипела работа. Люди, выстроившись в шеренгу, передавали друг другу кирпичи и восстанавливали обрушившиеся стены. На Машин взгляд, все оказалось не так уж плохо – обвалилась наружная стена у «Вкусняшки» и окрестных домов, только и всего. Но жители были другого мнения. Тут собрались люди со всех семи улиц, один господин сбросил на пол подбитый сиреневым шелком бархатный плащ, чтобы месить цемент.

Маша встала возле стены «Вкусняшки». Она не очень хорошо помнила, как выглядела стена раньше, но надеялась, что это не важно. Она закрыла глаза, представляя себе, как стояла здесь в первый раз, как поспешила внутрь, испугавшись Чуни, и щелкнула пальцами. В толпе раздались удивленные вскрики. Люди застыли с кирпичами в руках – стена выросла перед ними в точности такая, как была. Маша даже заметила красные узелки Заклинания, которое удерживало раньше Чуню внутри. Значит, и ее, Машино, Заклинание преграды тоже восстановилось внутри корчмы? Девочка предусмотрительно отошла от опасного порога и направилась к другой разрушенной стене. Щелчок пальцами, другой – и стены вырастали из ниоткуда, обзаводились потерянными лампочками и надписями. Еще несколько щелчков – и восстановился потолок, скрывая за узкой щелкой трубы чужих круглиц.

– Спасибо, а теперь – стой! – приказал кто-то низким голосом. Маша замерла с протянутой рукой и открыла глаза.

На восстановленной Оранжевой круглице люди расступились, прижимаясь к новеньким стенам. В образовавшемся пустом пространстве стояла Маша, а напротив нее – высокий солидный мужчина с черными с проседью кудрявыми волосами, закутанный в бархатный плащ с меховым воротником, в розовых пушистых наушниках. За его спиной на почтительном расстоянии скромно стояли птицеголовые.

– Федор Ветрович, – вспомнила девочка.

– Федор Ветрович Ветровичев, – мужчина кивнул ей свысока. – Здравствуй, Маша Некрасова, друг Аэрона.