Kitobni o'qish: «Шпилька»

Цисина с острова Ихмирт

Закусив губу, Цисина старательно выводила полукруглую линию. И вдруг резкий толчок в спину, крик на ухо, рука с карандашом дёрнулась, острый грифель порвал бумагу, а из высокой причёски выбилась длинная прядь.

– Учитель! Эта голытьба задирает нос и носит меньше шпилек, чем надо!

– Как нехорошо. Ты молодец, что заметил, Сирил! Я поставлю тебе отлично за поведение сегодняшнего дня! А Цисине предстоит порка.

Девочка обернулась. Злые слёзы жгли глаза. Тонкий карандаш сломался в маленькой ладошке. Цисина успела увидеть, как в кармане обидчика скрылась деревянная шпилька, та самая, сделанная покойным дядюшкой, последняя среди многих украденных вот так, в школе.

Трудно быть простолюдинкой в школе для среднего класса. Да, жрец их деревни упросил взять талантливую, умную не по годам девочку в это заведение, но Цисина иногда мечтала о прошлой жизни, в которой бы училась со своими друзьями-бедняками не в чистом просторном классе, а под навесом возле храма бога воды Агаччи. Тогда было хорошо и спокойно, а теперь девочку каждый день задирали и каждые три – пороли.

Она лежала животом на столе учителя и вздрагивала, больше не от боли, а по привычке, когда широкий ремень с хриплым свистом опускался пониже спины. Выбившаяся из причёски прядь занавешивала половину лица, слёзы застилали глаза. А перед собой, в конце класса, над ухмыляющимися рожами ребятни видела семейный портрет правителей, и у каждого из высокого сословия было лишь по одной шпильке.

Да, это был жестокий мир. Двадцать сословий и ещё одно. Чем ниже, тем больше шпилек следовало носить. Не спасало даже облысеть на старости лет: проверяющие от правителей регулярно прилюдно наказывали тех, кто не сподобился сделать себе парик, чтоб хотя бы в него втыкать символы своего сословия. Только жрецам морского бога, которые считались выше королевской семьи, дозволялось брить головы налысо, тем самым избавляясь от шпилек.

Цисина носила все двадцать. Унизительное число в этой школе, где ученики выхаживали друг перед другом, похваляясь кто пятнадцатью, а кто и вовсе тринадцатью. У учителей было по десять. Даже полотёры и повара имели в редкой своей массе восемнадцать. А вот Цисина была изгоем.

Да, жрецу, что пристроил по доброте душевной умненькую сиротку в эту школу, ничего не сделали, но смотрели теперь на их деревеньку косо и провизию доставляли в самую последнюю очередь.

Родители Цисины погибли на ловле кальмара. Бог Агаччи был немилостив в ту позднюю осень. И девочка жила с дядей, который делал очень красивые шпильки и часто дарил их совсем неимущим. Именно от дяди девочке передалась страсть к рисованию этих предметов. Вырезать их из дерева было боязно: дядин набор ножей был очень громоздким, и даже самый маленький с трудом помещался в руке, а работа требовала точности, безупречности и изящества, ведь это должны быть именно шпильки, а не воткнутые в волосы ветки.

Иногда, когда Цисина забивалась в свой полуподвальный угол, выделенный общежитием под спальню, мечтала, как однажды станет правительницей этого острова и будет гордо ходить с единственной шпилькой в волосах и наказывать своих обидчиков. Но долго злиться девочка не могла. Фантазии всегда уводили в придумывание новых шпилек. И руки буквально тряслись от необходимости зарисовать очередную идею.

Прозвенел звонок. Ремень опустился в последний раз. Ученики, хихикая и тыкая пальцами в сторону Цисины, разбежались. Учитель взял с края стола свиток с отметками, хмыкнул и вышел. И только тогда девочка позволила себе снять маску равнодушия и разреветься.

Дары

Цисина бежала на берег, сжимая в кармашке короткое лезвие, такими в школе ученики точили до игольной остроты свои карандаши. Это выпало у кого-то из одноклассников, своего девочка по бедности не имела и всегда старалась не сильно давить на угольный грифель в тонком бамбуковом корпусе, чтобы не произошло как сегодня. Жаль, того карандаша не вернуть. Была лишь надежда где-то добыть новый.

А на берегу девочка рассчитывала найти вылизанную морем деревяшку и вырезать из неё недостающую шпильку, сейчас же воткнула вместо неё обломок карандаша, накинув сверху край шали, простой, не узорчатой и даже не пёстрой, как принято.

Тёмными дворами-закоулками Цисина бежала к морю. Тот пляж, куда она часто ходила, был за городом, далеко. А уже прилично стемнело. И девочка, боясь напороться на воров шпилек, прячась во мраке, направилась к другому, под высоким косогором, узкая тропка с которого спускалась на четвертьлуние каменистого берега.

Шевеления в переулке Цисина не заметила и едва удержала вскрик, когда сухая рука обхватила запястье, блеснули бельма во мраке и прозрачно-скрипучий голос нараспев протянул:

– Подай шпилечку, деточка. Богом Агаччи прошу, подай бабушке.

– У самой не хватает, – дрожа, ответила Цисина.

Попыталась вывернуть руку – никак. А бабка всё нудила и нудила:

– Подай, подай, деточка, шпилечку. Я тебя отблагодарю. Только подай.

– Чем? – осмелела Цисина, перестав трепыхаться.

– Дам тебе пильный камень, которым можно драгоценности всякие гранить в воде. И иглу заговоренную, чтобы в тех цацочках дырочки вертеть. Сколько с ними шпилечек понаделать можешь красивых. Ты ж к этому делу способна, деточка.

У Цисины вспыхнули щёки, а нутро наоборот похолодело. Бабка её пугала.

Крючковатый нос выдвинулся из тени козырька дома. Белёсые глаза буравили девочку мёртвым рыбьим взглядом. Морщинистая голова была безволоса.

– Бабушка, а где же ваш парик? – испугалась Цисина и втолкнула старушку обратно в тень, озираясь – не идёт ли городская стража, чтобы найти кого на вечернюю порку.

– Ох-хох, деточка, а мне и не надо. Я – жрец из храма Агаччи. Бывший жрец. Ушла я в странствие.

– Тогда зачем вам шпилька? – опешила девочка и вновь принялась выдёргивать руку из заскорузлых пальцев.

– Не дам же я задаром такую ценную вещь. А шпильки – это ценно. Кто рискнёт, тот не пожалеет.

Сама себя не понимая, Цисина подняла свободную руку к голове, нащупала обломок карандаша в причёске под шалью, заметила, как криво усмехнулась старушка, будто видела что-то, и со вздохом выдернула тонкую шпильку с вырезанной из ракушечника чайкой на навершии. Молча протянула украшение бабульке. То исчезло. И тут же в ладонь сжатой руки легло нечто тяжёлое. Гладкое с одной стороны, шероховатое с другой.

– Спасибо, деточка, помогла бабушке. А теперь беги. И да благословит Агаччи течение твоей жизни.

Пальцы на запястье разжались, и старушка будто исчезла, только два белых дотлевающих уголька глаз горели из тени. Цисина бросилась прочь со всех ног.

– Дурёха! Дурёха! – корила она себя. – Теперь вместо одной делать две!

С разбегу влетела в кусты багульника на косогоре, чуть не скатилась по склону, но цепляясь за хрусткие ветки, давя нежные цветы, спустилась вниз, надеясь, что никто её не увидел, да так и замерла.

Цисина слышала об этих морских животных много. Мол, важные иноземцы раз в год приезжают за частями этих тварей сюда, на далёкий остров Ихмирт. А ещё говорили, что из костей этого монстра делали шпильки для высшей касты – для правителя и его семьи. Имя было зверю – бииссу. И его мёртвая туша лежала на каменном четвертьлунии под крутым косогором, а свет луны, проходя через заросли багульника, бросал сверху кружево тени.

Узнать бииссу можно было даже по описанию из книги зверей и птиц. Ни одно другое существо не выглядело так странно и отчуждённо. Оно было будто две рыбы – плоская и широкая, – срослись спинами, только широкая вся сгнила, отчего из позвоночника плоской торчали вверх как-будто бы рёбра, доходя почти до хвоста. С концов этих белых острых наростов свисали красные капли. Это были глаза бииссу, множество глаз, которые каменели в посмертии. Именно за ними и приплывали чужаки, но зверя этого выловить было ужас как сложно.

Говорили, что бииссу – младший сын морского бога Агаччи. Старший же – морской змей агачибу, чьё тело было столь велико, как говорилось в книгах, что могло опоясать землю. Меньшому же недостало размеров брата, оттого он и был длиной всего в четыре шага Цисины. И так, меряя его шагами, с любопытством, неверием, страхом, девочка обходила выброшенную на берег тушу, разглядывала и думала как поступить.

Но думать долго было нельзя. Если в общежитии в полночь при обходе хватятся, пожалуются школьному голове – вот он задаст девочке, мало не покажется. Пора было что-то решать.

Цисина вскинула руку заправить освобождённую от шпильки прядь за ухо, как ощутила, что держит в руках подарок старушки. Луна пробилась сквозь багульник, позволяя рассмотреть дар. Вытянутый ромб точильного камня, с узкого торца свисала кисточка. Девочка потянула её, и вслед за нитяными висюльками из камня подался навстречу деревянный ящичек, в котором лежала толстая игла голубого света, а под ней сложенная восьмёркой нить.