Kitobni o'qish: «Без памяти»

Глава первая.

Уважаемые пассажиры! Наш самолет начинает снижение, и приблизительно через двадцать минут мы прибудем в город Мадрид. Погода там неплохая, десять градусов по Цельсию. Пассажирам стыковочных рейсов до Рио де Жанейро и Буэнос Айреса для получения дополнительной информации, просьба обратиться к персоналу.

Варя сидела в самолете и от волнения у нее узлом скручивало живот. Еще 20 минут и она в Мадриде! Мадрид, Барселона, Сеговия! Ее переполняло возбуждение, словно ей развязали руки, и она вот-вот сможет почесать давно зудящую ладонь. Варя едва не забила кулаками по воздуху, но сделала глубокий вдох, чтобы скрыть детское нетерпение от других пассажиров.

С ранних лет она была неравнодушна к Испании, к ее вспыльчивым гражданам, и, собственно говоря, к испанской речи. С ранних лет – это примерно с момента выхода на экраны первых мексиканских сериалов. Как только Варя поняла, что жизнь может быть другой, чуть более насыщенной, чем у ее родителей, спокойных и уровновешанных законопослушных граждан, встающих в семь и ложащахся в десять, то твердо решила – жить она будет среди людей, способных на страстные проявления чувств. Она умоляла маму перевести ее из простой школы в школу с угрубленным изучением испанского и английского языков. И только благодаря ей, и собственному упорству в безудержном желании приблизиться хоть на шаг к заветной мечте, к тридцати годам она вполне сносно могла общаться и даже думать на языке Сервантеса. Лежа в своей комнате, предвкушая предстоящую поездку, Варя невольно шептала «buenos noches, mi amor», и представляла себе смуглого, со смольно-черными волосами, эмоционального, горячего мачо, томно смотрящего на ее аппетитные формы и отвечающего ей хриплым голосом. Небольшой домик где-нибудь на южном побережье, на открытой кухне которого они готовят паэлью, пьют вино и заливисто смеяются над шутками друзей. Он обещающе хлопает по ее внушительному заду, и восхищается тем, что ее есть за что ухватить.

Как же она ждала эту поездку! С того самого момента, как ей дали льготную путевку – и куда?! – в Мадрид! Город ее мечты! Если бы не директор интерната для детей с отставанием в развитии, Вера Васильевна, ей бы никогда не видать музея Прадо, главной площади с резиденцией короля, медведя, обгладывающего клубничное эээ....дерево. Но не надо быть такими пристрастными к испанцам – они любят все преувеличивать. Хотя, согласно стостраничному путеводителю по Мадриду, клубничное дерево все-таки существует, но где-то в Северной Америке.

На крупном лице Вари невольно расползлась улыбка.

Видимо, она правильно сделала, отказавшись от более высокооплачиваемой работы дизайнера – оформителя. Хотя, кого она обманывает? Она просто боялась ответственности. И с детьми ей было спокойно и хорошо. Ей никогда не приходилось волноваться по дороге на работу. Ее не ждали дедлайны и недовольные клиенты…

Нет, опять она обманывает. Дело не в этом. Она бы привыкла и к давлению, и к ответственности. Дело было в детях, оставить которых она не могла, не имела права бросить их, как бросили их собственные родители, потому что сами они «никак не могли» воспитывать больных детей. Да, она даже не воспитатель для них, как часто напоминала ей мама, чем почему-то обижала Варю. Но предать тех, кто души в ней не чаял, посмотреть им в глаза и сказать, что она уходит, потому что в другом месте ей за три минуты будут платить столько же, сколько и здесь, с ними, за месяц – она не могла. Да и начальница была самим ангелом во плоти. Вера Васильевна обажала своих воспитанников, несмотря на то, что с ними порой было очень не просто. Она не сюсюкала перед ними, но чутко уделяла внимание всем. Никогда не запиралась в своем кабинете, чтобы там спокойно попивать кофе и размеренно решать поступающие проблемы.

Если Вера Васильевна сидела за компьютером, то ее дверь всегда была открыта. Практически все свое время она проводила с детками, всегда была рядом. И знала каждого ребенка на столько, чтобы предугадывать его мысли и желания. Именно такие увлеченные люди с огромными сердцами и должны работать с брошенными, да и к тому же больными ребятишками. Среди воспитанников были и дети с синдромом Дауна и с ДЦП разной тяжести. Знакомые Вари и ее родители не понимали, как она могла работать с ними. А Варя все твердила, что ей нигде не бывает так хорошо, как среди них. От этих детей исходит невероятная энергентика, они все время в хорошем настроении, от них словно лучится любовь. Они никогда не назовут ее толстухой, как только за ней закроется дверь, никогда ничего обидного не скажут даже друг о друге. И они намного взрослее большинства взрослых из Вариного окружения.

Была еще девочка с аутизмом, Соня – с ней было не просто. По началу, когда Варя только начала работать, Соня молча сидела, мерно раскачиваясь, а затем уходила с занятий. Варя не пыталась ее остановить. Она боялась навязываться этим маленьким человечкам, боялась обидеть их, зная насколько уязвима их психика, и поэтому просто позволяла делать на занятиях все, что им придет в голову: вставать, прыгать, кричать – последнего было больше всего. Дети с отставанием в развитии рисовали не так, как обычные дети. У них свое видение цветов, форм и размеров. И это делало работу Вари черезвычайно интересной. Словно ей позволяли приподнять завесу, за которую мало кому удавалось заглянуть. И ей всегда казалось, что это ей выпал шанс у них учиться, а не наоборот. Как ни странно, среди таких детей не редко обнаруживались по истине талантливые: настолько, что их чувству пропорции и технике передачи света мог позавидывать любой известный художник. Она даже ездила выставку в Тверь с тремя такими детьми. Были, конечно, достойные выставки рисунки и других детей, но в силу их возраста или диагноза, их она взять не смогла. Тринадцатилетний Валера, десятилетняя Катя и одинадцатилетний Костя неделю ходили гордые за то, что их работы выбрали. Призы, которые они получили, их радовали, но как ни странно, для них не это было важно. Дети впервые ощутили на себе признание, почувствовали, что они что-то могут в этой жизни, что она для них не потеряна, что кто-то ими гордится. И все это благодаря стараниям Вари. Во многом это сыграло решающую роль в том, что ей дали путевку, и теперь Варя мысленно благодарила этих солнечных деток. Она любила их, как своих, переживала за них, как за себя.

Денег, конечно, эта работа не приносила. Ее скорее можно было назвать хобби. Но, живя с родителями, ей много и не надо было. Она отдавала маме свою часть на еду, но она не всегда и неохотно, только после того, как Варя настаивала, брала эти деньги. Весомую часть своей зарплаты Варя тратила на книги – без них она ни дня не могла просуществовать. А остальное по крохам откладывала в верхний ящик комода, делящего с ней комнату с самого ее рождения. И вот накопленная сумма пошла на покупку новенького по-девчачьи розового чемодана, и пары безразмерных платьев. Как и большинство людей нестандартного размера, Варя тепреть не могла ходить по магазинам. Ей все время зазалось, будто она гуляет по музею, где все красиво и интересно, но ничего из этого приобрести она не могла. А если и находила что-нибудь элегантное размера XXL, то на ней оно неприменно смотрелось как на корове седло. Все выглядело нелепо, кроме объемных мешковатых платьев, которые можно было купить на рынке. В них она чувствовала себя, словно в коконе. И старалась быть как можно более незаметной. Никаких украшений, никакой – упаси Боже, – косметики. Ничто не выдавало ее половой принадлежности. Самое отчаянное, на что Варя решилась – покрасила волосы. Да и то, эксперемент, мягко говоря, не удался. Это стало понятно как только она вынула голову из ванны и посмотрела в зеркало. Несколько белесых прядей – те, что она покрасила в первую очередь – красиво оттеняли ее большие берюзово-зеленые глаза (единственное в ее внешности, что не раздражало свою хозяйку). Остальные пряди отливали мультиколором: от сенно-желтого до пеговато-коричневого. Но Варя тогда решила, что сразу же не станет перекрашивать их, иначе совсем лысая поедит в Испанию. Все откладывала, откладывала, и в итоге так закрутилась, что совсем забыла о своих волосах. Или же привыкла к ним, и ей они уже не казались такими вульгарно-неприличными, как в первый день.

Ей, конечно, очень хотелось измениться. Она пересмотрела десяток телепередач, где из бесформенных дам с неопределенной внешностью делали вполне сносных, иногда даже симпатичных женщин. Но любая попытка Вари подобрать что-то подобное из одежды обычно заканчивалась слезами на ее подушке. Куда проще было взять книгу и перенестись в сказку про красивую жизнь красивых и успешных людей, время от времени возвращаясь в реальность, и переводя взгляд, полный отвращения к себе, на валуны – складки, которые находились там, где должна быть талия. И это волнение, сочувствие к себе заставляло Варю переживать. А от переживаний всегда хотелось чего-нибудь вкусненького, и Варя отправлялась в магазин, который так удачно был расположен на первом этаже ее дома. Да, книги были ее спасением. Книги и дети, среди которых она не чувствовала себя изгоем. Она была такой же, как они – с особенностями.

Но вот уже больше недели она ничего не ела – жила мыслей о жаркой и красочной Испании. Это давалось ей с трудом, но ощущение того, что она становилась с каждым днем меньше, прибавляло ей сил. Путеводитель по Мадриду, Сеговии и Барселоне, сады Гауди, побережье Бенидорма – вот что не давало ей сойти с ума. Усилие оказалось не безрезультатным, хотя Варя в это мало верила – к концу недели она стала легче на целых шесть килограмм. Для любой другой женщины это было бы настоящей победой, но для Вари потеря шести килограмм визуально оказалась мало заметной. Но сейчас для нее не это было важно. Еще чуть-чуть – и она в сказке!

Варя закрыла глаза, пытаясь представить насколько изменится ее жизнь уже через двадцать минут. Но ей почему-то не мечталось. Она поерзала на кресле в попытках вернуть приподнятое настроение, и улыбнулась соседке. Но вместо радужных картинок, ей виделись совсем другие: обломки самолета и репортеры, снимающие крупным планом чьи-то ботинки. Открытые чемоданы, рядом с обгоревшими трупами их хозяев… А виной тому жуткая турбулентность. Варя давно не летала, а посему ее охватывал ужас при каждом проседании самолета, и она начинала неистово молить Господа о спасении. Но как только зона тряски заканчивалась, заканчивалиь и молитвы, и Варя уже опять вместе со своим горячем парнем купалась в солнечных лучах. На 21 В, рядом со ней, сидела красотка из Аргентины. Ее длиннющие блестящие черные волосы были небрежно собраны в пучок. Кожа имела неповторимый бежевый цвет с отливом оливок, который Варя видела только в рекламе тонального крема. Огромные черные глаза не давали ей покоя, и она то и дело под разными предлогами бросала на них взгляд, а когда ловила его, то ей делалось четь-чуть неуютно от того, что такая красота сидит рядом с ней. Когда та встала, чтобы убрать свою куртку на багажную полку, короткий топ защитного цвета задрался, обнажив ее плоский живот. Тоненькая золотая цепочка скатилась вниз с узкой загорелой талии на бедра, обтянутые джинсами. Варя уставилась на нее, словно та была с другой планеты. Девушка летела транзитом в Буэнос-Айрес. А Варя это знала, потому что досаждала ей своими расспросами в целях хотя бы немного попрактиковать свой испанский, и под этим предлогом еще раз, на полных правах, взглянуть на нее. Нет, Варя не была любительницей девушек, она мечтала об испанце. Но, имея художественное образование, не могла равнодушно относиться к красивым лицам.

Флор встала, не для того, чтобы убрать ничем не мешающую ей кофту в отсек для багажа, а для того, чтобы хоть на секунду перевести дух. То, что русские люди могут быть бестактными и попросту навязчивыми, она узнала за два месяца проживания и работы в этой странной и удивительной стране – России. Но ее соседка по креслу переходила все границы. Она нагло рассматривала ее и постоянно расспрашивала о вещах, о которых Флор не хотела говорить. Она вообще не хотела говорить ни о чем. Вот уже два года, с тех пор, как умерла женщина, которую она называла своей мамой, ее ничто не интересует. Она осталась одна, со своей жизнью, которую она самовольно ограничила до пределов работы и дома. Благотворительная организация, которой Мелисса завещала свой дом, связалась с Флор и сообщила о том, что при перепланировки дома была обнаружена какая-то шкатулка, и что они решили справедливым эту шкатулку передать ей, Флор. И тут в голове Флоренс начали всплывать упрятанные в далекие уголки памяти разговоры Мелиссы о шкатулке. Она бы не придала этому значения, если бы голос стареющей женщины не менялся, и она сама не акцентировала на том, чтобы Флор никогда не поддалась соблазну поведать шкатулке свои желания. Она рассказывала Флоренс, как та изменила ее жизнь. Если бы Флор тогда знала, о чем говорит ее тетка, то непременно расспросила бы ее обо всем. Но дело в том, что желания надо уметь загадывать – к такому выводу она пришла, открыв шкатулку и узнав, чего хотела от жизни Мелисса. В памяти вдруг раздался ее голос – такой знакомый, он звучал так реально, что Флор стало не по себе. На глазах выступили слезы, а на кончиках пальцев закололо, словно тысячи мелких раскаленных иголок впивались в нее.

«Я пыталась все исправить, изменить. Выкинуть свои дурацкие желания из нее. Но Ли, ее предыдущий владелец, оказался прав – ее открыть невозможно. Он отдал мне ее еще при жизни, не хотел, чтобы она попала в плохие руки, сказал использовать с умом, и не просить ничего для себя. Но я – обычный человек. И мне не чужды соблазны. Он предупредил, что она откроется для нового человека только после смерти старого хозяина. Мне тогда было смешно. Но китайцы – они любят верить в мистические истории. Видимо, и мои желания увидят люди только после моей смерти. Потому что после похорон Ли я долго держала шкатулку в руках, а когда поставила ее на стол, она чуть приоткрылась. То, что загалал мой давний друг, я не буду говорить из уважения к нему. А то, что загадала я – из стыда». Все эти годы Флор думала, что шкатулка – плод воображения Мелиссы. Но, видимо, шкатулка в самом деле существовала, а если это так, то она дорога ей как память о самом близком человеке. Она попросила немедленно отправить ее авиапочтой, и уже на второй день держала в руках предмет, так долго вызывавший ее интерес в подростковом возрасте – возрасте, когда человек еще способен верить в чудеса. От размышлений ее отвлек голос капитана, сообщивший о том, что они скоро прибудут в аэропорт Мадрида. Флор подумала, что на свете есть один человек, знакомый с тайнами вселенной, который не рассмеется, услышав в шкатулке. Но, видит Бог, он был последним человеком, с которым ей хотелось общаться. И все же Флор открыла свою записную книжку и быстро написала

       Позвонить Алехандро!

Нет, звонить нельзя. Надо приехать без предупреждения – решила Флор и вопреки тому, что никогда не записывала личные мысли в записную книжку, изобилующую идеями по работе, подумала, что если эта мысль будет на бумаге, она придаст ей сил и решимости приехать к нему.

Приехать без предупреждения. Только он знает, что делать!

Самолет начал снижение и у Варвары заложило уши. Машина дала большой крен при заходе на посадку, и пассажиры дружно ахнули. Они летели почти на боку. На мгновение в салоне стало тихо, настолько тихо, что пролети мимо них сайчас птица, они улышали бы шелест ее крыльев. Но эта тишина нарушилась, как только из потолка посыпались кислородные маски. Сердце девушки бешено заколотилось, предвидя близкий конец. Она затаила дыхание. Огненый шар волнения застрял чуть ниже горла. За окном мелькали верхушки деревьев, крыши автомобилей.

«Господи, спаси и сохрани….

Господи, спаси и сохрани….» – мысленно молилась она и осеняла себя крестом.

Варе казалось, спасись она сейчас, вся ее жизнь изменится. Все будет по-другому. В лице смерти отношение ко многим вещам менялось за секунды.

Красотка повернулась к ней и взяла ее за руку. Она не понимала Вариных слов, но они вряд ли нуждались в переводе.

– Успокойся, все в порядке. Мы сейчас сядем, – дрожащим голосом она уверяла скорее себя, чем Варю. Она хотела улыбнуться, но не нашла в себе сил. Страх сковывал ее тело также, как и всех остальных, за исключением лысого мужчины с 23А, который в проводил эти страшные минуты, стоявшие многим седых волос, в счастливом забытие сладкого сна.

Флор словно знала, что столь хрупкую вещь, как шкатулку нельзя везти в обычном багаже, и еще вчера отправила ее почтой, где при ней наклеили знак, предупреждающий об осторожном обращении с посылкой.

Самолет уже не просто ахал и охал, а дружно орал. Руки у аргентинки, несмотря на внешнее спокойствие, были влажные и немного тряслись. А возможно, это все от чрезмерной худобы.

Вдруг раздался мощный хлопок, их здорово тряхнуло, затем подкинуло, и Варя решила, что они, слава небесам, сели.

Но это было правдой только отчасти.

Скрежет металла и жар от огня говорили о том, что посадка прошла не по плану. Все вокруг было словно взято из малобюджетного фильма-катастрофы. Очаги огня тут и там, зияющие дыры физюляжа, обезумевшие пассажиры, пытающиеся отстегнуть ремни. И качающиеся маски, которые в мертвецком оцепинении одевать никто не стал…

Но они выжили. Не зря Варя так отчаянно молилась! Красотка все еще держала ее руку и находилась в недвижимом состоянии.

– Надо выбираться, давай к аварийному выходу, – произнесла Варя на внезапно чистом испанском. Варя вообще, когда волнуется, проявляет необычайные способности.

Аргентинка кивнула, и они стали пробираться сквозь хаос, дым и разбросанные пакеты из дьюти-фри. До аварийного выхода было всего два ряда. Но Варе казалось, что они ползли километр. Дышать было нечем, и она натянула кофту себе на голову, оставив небольшую дырку для глаз. На ее пухлое тело, перетянутое бюстгальтером на размер меньше – так она казалась стройнее – то и дело кто-то наступал, кто-то падал, но она, ничего не замечая, словно танк на поле боя, ползла вперед. Ее лицо пинали ботинки, толкали руки, но она – солдат, видящий перед собой цель – ползла и ползла. Позади нее, заслоненная большим телом-танком, истошно воя и задыхаясь, пробивалась вперед красотка.

Аварийный выход уже был открыт. Вокруг люди кричали словно звери, загнанные в западню. Безысходность, невозможность повлиять на события, превращали менеджеров, бизнесменов и учителей в варваров, заставляя расталкивать и чуть не убивать рядом стоящих. Едва Варя ухитрилась пролезть к надувному трапу и сесть, как заметила, что около нее что-то пролетело. Куски металла все еще катились по взлетно-посадочной полосе, сопровождаемые диким скрежетом и жаром самого ада. Аргентинка что-то кричала ей, но она ее не слышала из-за гула и шума, охватившего останки самолета. Словно раненый зверь, машина стонала от боли. Варя повернула голову в сторону хвоста, который остался метров за триста от них, и тут почувствовала сильный удар в грудь. Ее отбросило обратно в самолет, на кишащую толпу испуганных людей-приматов. Последнее, что она увидела перед тем, как огромное темное пятно засосало ее – это невероятные черные глаза аргентинки. Они были напуганы, в них читался ужас, и отражалась Варя… С огромным темным куском металла, торчащем из ее тела.

Глава вторая

– О, открыла глаза, красотка! – Мужчина в синем одеянии убрал нашатырь от Вариного носа и ослепительно улыбнулся.

– Я не умерла? – спросила Варя сначала на русском, а потом, заметив изумленное лицо людей в халатах, на испанском.

– Ээээ. По-моему нет.

Да уж, не так она представляла себе свой первый разговор с испанцем. Но сейчас ей наплевать на все. Она здесь, она жива. Жива! Но какое-то странное чувство, съедающее Варю изнутри, не давало ей покоя.

– А руки-ноги на месте? Мне ничего не отрезало? – Несмотря на, мягко говоря, нестандартную ситуацию, Варя обратила внимание, что ее испанский звучит просто идеально.

– Проверить? – спросил фельдшер и снова улыбнулся.

Но водитель «скорой» встрял в разговор:

– Тебе повезло. Жуть как повезло. Сейчас на другой машине увозили девушку, у нее огромный кусок металла торчал вот от сюда до сюда, – Он показал на себе сначала на уровне пупка, а потом на уровне груди. Вот ей не повезло. – Водитель замолчал.

– Мда…Но тебе повезло, – весело сказал фельдшер.

Варю всегда удивляли медицинские работники. С какой легкостью они говорят об отрезанных руках-ногах. Это часть их повседневной жизни. Юмор у них, мягко говоря, своеобразный.

Для достоверности Варя пошевелила пальцами ног и потрогала свой живот. Он показался ей вдруг стройнее.

Вроде все целое.

Кусок металла… Он не давал ей покоя. Этот странный сон, где ее откидывает в салон со страшной силой…

Варя потерла лицо, пытаясь избавиться от наваждения.

– Ты, похоже, отключилась, от волнения. Но молодец, до аварийного выхода не все добрались.

– Прекращай, Фернандо, – рявкнул водитель.

– Что? Девушка выжила. Я хочу ей настроение поднять.

– Ей надо отдохнуть.

Варе еще никто никогда специально не поднимал настроение. Ее настроения вообще мало кто замечал.

Оставшиеся пять минут они ехали в полной тишине. Рев сирен говорил о том, что она не единственная, следующая по маршруту аэропорт-больница.

Да уж. Сейчас она должна была проходить паспортный контроль. А потом поехать в гостиницу около центральной плазы. Туда-то она и намеревалась прогуляться уже этим вечером.

–Если вы себя хорошо чувствуете, к вам зайдут задать несколько вопросов. Заполнить анкеты, документы и т.д. Вы также имеете право получить психологическую помощь.

– Да не надо. Я в порядке. Все хорошо. – Только вот голос звучит как-то непонятно. Странно как-то. И ощущение какое-то не то.

– Я только обязан заполнить ваше имя. Что, впрочем, я уже сделал. Вот. – Он протянул Варе паспорт.

– Это не мой, – Варя отодвинула обратно синий документ. – Мой должен быть красный. Я русская. –Хохотнула она.

– Э…Ты что-то путаешь, красотка. – Фельдшер бросил мельком взгляд на водителя. Варя уже видела такие взгляды в магазинах в торговых центрах, когда просила принести одежду ее размера. – Это твой, аргентинский паспорт. Синенький. Флоренс Басетти. Вот, фотография твоя. – Мужик испуганно открыл паспорт и оглянулся на водителя.

И тут Варя залилась гоготом.

– Я? Я? Что, серьезно? Тут, видимо, темно сильно. Ты посмотри на это, – Варя обвила рукой свой фейс, – и на это, – ткнула в паспорт. – Разве не видишь, какая там красотка? Это, кстати, моя соседка была. Она в порядке?

– Фельдшер снова взглянул через окошко в зеркало заднего вида, чтобы поймать взгляд водителя.

– Ничего, ничего, успокойся. Все в порядке. И, правда, надо отдохнуть. Такое пережить. А ты молодцом, ни истерики, ни крика.

– Да я, правда, в порядке. И успокоилась я уже давно. – Варя помолчала, вспоминая недавние события. Ведь кто-то погиб. Кто-то никогда не вернется домой, навсегда оставшись в этом проклятом самолете. – Варвара. Садковская. Варя я. Русская, если не поняли.

Мужики совсем притихли. Фернандо принялся измерять Варе давление. А ей было все равно. Что их так напугало? Она быстро скинула одеяло, которым ее заботливо накрыли, в надежде дать уют и спокойствие. Мол, все окей. Все закончилось.

– Что-то не так… – Ее вдруг всю затрясло. – Где моя одежда, почему я странно одета так? Кто меня вообще переодел? О, Господи, я ничего не понимаю…– Варя начала было кричать, но ей тут же всадили какой-то укол, погрузив в сон. Словно бешенную собаку заловили.

Варя медленно открыла глаза, и обвела взглядом больничную палату. Все красиво и аккуратно. Около нее стоял врач и что-то писал, нахмурив лохматые брови, точь-в-точь как у Леонида Ильича.

Врач представился, но Варя тут же забыла его имя.

– Мне надо позвонить. Маме с папой. Они волнуются, наверное.

– Не беспокойся, мы им уже сообщили.

– Спасибо.

Варя и правда немного успокоилась, хотя, как и прежде, мало что понимала. В голове была путаница, и острое ощущение чего-то плохого.

– Что они сказали? Родители? Кто с ними говорил? Они ведь ни по-испански, ни по-английски не говорят.

– У нас здесь целый штаб психологов, которые работают с родственниками, сообщая им радостные и печальные новости.

Варя сняла резинку с волос, обдумывая свой следующий вопрос. И замерла. В полном и абсолютном ужасе. В таком только просыпаются ночью с сильным сердцебиением и влажными ладонями, и не могут потом заснуть как минимум до утра, вспоминая и прокручивая снова и снова детали кошмара. На лице Вари моментально выступил пот. Это были не ее волосы. Ее волосы средненькой длины, и такого тускло – пегого цвета. Вернее, трех цветов: очень красивого пшеничного, потом сенно-желтого, и чуть буроватого. Она резко ногами сдернула одеяло и стеклянным взглядом уставилась на изнуренное худощавое тело, облаченное в больничную сорочку. Живот не заграждал вид на ноги, а впадал так, что по бокам торчали косточки. И ноги – не пухлые которкие дудочки, а длинные и стройные, переходящие в аккуратные ступни с ярко-бордовым, идеальным маникюром.

Варя закрыла глаза и, положив ладонь на готовое выскочить из груди сердце, снова открыла их.

Дрожащей рукой она еще раз провела по волосам. Они были гладкими, длинными. Слишком длинными. И черными…Неужели…Неужели она была в коме так долго. Это объясняет истощение. Боже, наверное, ее вид был столь удручающим, что ей покрасили волосы? Они, наверное практикуют это в европейских больницах. Варя сглотнула ком и приготовилась услышать кошмарные новости.

– Какой…какой год сейчас? Какое число? – Сколько прекрасных лет своей жизни она потеряла?

Врач оторвался от своих записей, и взглянул на нее сквозь лохматые брови.

– В смысле, ты не знаешь?

– Ответьте!

– 2012, 18 Ноября. В чем дело? Ложись, лучше. Ты пережила настоящий кошмар. Но мы провели несколько тестов, и, кажется, ты даже царапин не получила.

– Я не понимаю… Что, правда? Я не была в коме? – Задыхаясь произнесла Варя. –Дайте мне зеркало… Быстро дай мне зеркало! – Если врач с ней не церимонился и называл на «ты», то она тоже не станет. Ее всегда удивляло это в испанском языке. Слово «вы» у них существует, но пользуются они им в крайне редких случаях. Хотя сейчас ей было не до грамматики.

– Да не волнуйтся ты о своей внешности. Великолепно выглядишь. Ни царапинки. Просто удивительно. Вечно вы женщины, даже из горящего самолета должны выходить как из салона красоты. – Врач по-видимому, думал, что сострил. Или, он, что? – флиртует с ней?

– Где я? – Варя не переставала удивляться насколько естественно звучал ее испанский. Вот что значит погрузиться в среду. Правда, некоторые звуки она произносила не так, как привыкла. Не было межзубного «с», а двойная «л» звучала как «ш», но звучала естественно, выходя даже в словах, которые, как Варе раньше казалось, она не знала. И ее это удручало, хоть и в меньшей степени, чем внезапно изменившаяся внешность.

– В городской больнице Мадрида, Ля Паз. Флоренс, тебя что-то беспокоит? – Врач снова нахмурил брови, и, несмотря на странность ситуации, ей захотелось расхохотаться в голос.

– Флоренс? Да Боже ж ты мой? Какая я Флоренс? И что с моими чертовыми волосами? Что с моей одеждой? Сколько я тут провалялась? И кто сошел с ума – я или вы?

– Успокойся. Это нормально. Ты пережила сильнейший стресс. Но поверь, выглядишь действительно потрясающе. Великолепно. И волосы тоже. Длинные, красивые, черные волосы. А провела ты тут где-то около двух часов, – он глянул себе на запястье, и добавил: – с половиной.

–В том-то и дело. Они черные. Не пегие.

– Э…ну, вернешься, сделаешь прическу, какую пожелаешь. Такое бывает – после сильнейшего стресса люди обычно хотят что-то поменять. Это только на пользу. У меня же есть несколько вопросов. Стандартная процедура.

Варя издала страшный стон. Неужели он не слышит, что она говорит…

– Но если хочешь отдохнуть, я зайду позже.

Врач быстренько свернул свои бумажки и направился к выходу.

– Я, пожалуй, пришлю психолога. И сделаем КТ на всякий случай. Я могу предположить травму головы. Хотя, не похоже. Тошноты нет, сознание ты не теряла. Несмотря на то, что на твоих глазах страшной смертью гибли люди. – Он почесал затылок и вяло произнес: – Флоренс, я к тебе зайду через пару часов. И если все в порядке, мы держать тебя не будем здесь. Надо будет еще поговорить с представительством авиакомпании, они запишут данные. Что-то по поводу компенсаций, – врач говорил невнятно, и постоянно заикался, явно смущенный вопросами Вари.

Он, судя по всему, решил, что она всего лишь капризная девка, не довольна своим видом после авиакатастрофы.

Врач открыл дверь, но Варя вскочила и перегородила проем.

– Зеркало. Мне нужно зеркало. Со мной что-то не так, – прошептала она. – Это совсем-совсем не я. – Варя с отвращением откинула длинные черные пряди, которые словно паучьи лапы липли к ней, заставляя все ее тело дрожать от ужаса. Она опустила взгляд на тонкие руки, украшенные золотыми кольцами, на изящные пальцы, так не похожие на ее коротенькие пальцы-сосиски. – Если бы ты меня видел, то понял бы. Я такая маленькая, чуть пухленькая, хотя раньше была совсем толстая. – Лицо врача застыло, и Варя отчаянно опустила руки и заплакала. – Вы не видели меня? Я жива? Что со мной? Где я…Может, я в коме, как в том фильме, а?

– Я…Я принесу зеркало. Но, правда, ты зря волнуешься по поводу внешности. Зря.

Через несколько минут врач вернулся с маленькой пудреницей, явно позаимствованной у одной из медсестер. Он протянул ее Варе и жестом предложил ей посмотреться.

Тонкой рукой Варя неуверенно открыла ее, и, едва поймав отражение, тут же потеряла сознание.