Kitobni o'qish: «Две стихии»

Shrift:

Татьяна Максименко. Надежды музыка органная

Тень и свет

По стихотворениям Татьяны Максименко скользишь, как лодка скользит по воде в лунную ночь. То ли это скольжение реальное, то ли это чудное видение, то ли часть какой-то удивительной картины.

Благоговейный трепет и восторг!
Тень Баха неразлучна с тенью Бога:
Звучит орган… И в небеса дорога
Длинна… И жизни подведён итог.

Строку «Тень Баха неразлучна с тенью Бога» можно отнести к одним из лучших поэтических образов современности. В нём зашифрован главный код поэтического успеха Максименко. Она умеет расставить слова на нужное расстояние друг от друга. Так вода расставляет на правильном расстоянии волны. Она чувствует звукопись, её слова очень ровны, красками, буквами и звуками она рисует тот мир, в котором всем нам будет тепло, уютно, пусть драматично, но не бесприютно. Она умеет так нарушить цепочки смыслов, что дух захватывает от неожиданного ракурса.

Кровь свежескошенной травы,
Её печаль несущий запах…
Мы все равны, и все правы,
Но солнце клонится на запад.

Максименко не сковывает себя никакими рамками. Она видит мир таким, каким она его видит, а не таким, каким его видеть принято. Отсюда ощущение текучести, движения – главного источника формального совершенства. Но и со смыслами у Максименко всё в порядке. Я бы сказал, все её строки окутаны человеческим благородством самой высокой пробы. Можно сказать, её стихи горизонтальны, но на этом красивом и гордом горизонте видны чудесной красоты деревья. Её стихи первородны. Иногда кажется, они вода, из которой в итоге появилась суша.

Совпали – и замок, и ключ,
Пролёт, этаж…
О, взгляд разлуки нашей жгуч,
Как голод наш.
Как эти розы хороши!
Но ни к чему
Просить прощения в тиши…
Молчи. Пойму.

Максим Замшев,
Главный редактор «Литературной газеты»,
Председатель Правления МГО Союза писателей России,
Президент «Академии поэзии»,
член Совета по правам человека при Президенте РФ

На концерте органной музыки

Благоговейный трепет и восторг!
Тень Баха неразлучна с тенью Бога:
Звучит орган… И в небеса дорога
Длинна… И жизни подведён итог.

Но всё ж любовь в ней теплится лучом,
В твоей груди блаженно замирает…
И белый голубь вьётся над плечом,
В потоке света крылья простирает.

Ты не жалеешь больше ни о чём,
Душа противоречит умиранью.
И с ней ты в ризу солнца облачён,
Мир пред тобой сверкнул особой гранью.

Глаза в слезах ты устремляешь ввысь…
Ты полон веры: бесконечна жизнь!

Проводы зимы

Русы, россы, россияне… Остров в море-окияне.
То не остров – рыба-кит! А на нём – то храм, то скит.
Соболя в лесах кедровых, девки в праздничных обновах,
Пряник в лавке расписной, воздух, пахнущий весной!
На холмах – монастыри, звоны в золоте зари.

В избах на столах – блины, во-от такой столы длины!
С медовухою бадья: угощает попадья.
Пляски с шуткой-прибауткой: с тёщей – зять,
а лебедь с уткой
Пляшут так, что пыль столбом! Пляшет, прикасаясь лбом,
Гармонист – к своей гармошке… Пляшут круглые матрёшки
И квадратные деды, сбив сосульки с бороды.
Пляшут кони, что за диво – солнце путается в гривах!

А народ уже толпится там, где продаётся пицца.
Площадь… Видишь сапоги – на столбе?.. Их снять смоги!
Лезь на столб – и млад, и стар: поскорей снимай товар!
Молодёжь – на карусели! Парочки в обнимку сели:
Боже, в небо вознеси – семь кругов вокруг оси!

Балаганы… Скоморохи шли вперёд, пришли назад:
Одобрительные вздохи – самовар пыхтит, пузат!
Чья кума в искристой шубке куму подставляет губки?
Чей в сугроб упавший внук подаёт протяжный звук?..

Разгорается костёр, языки свои простёр.
Девки, парни – прыг да скок: перепрыгнул – руки в бок!
С палкой чучело – в огонь! Звон подков и свист погонь.
Скачет на коне Ярила, чтоб весна тепло дарила.
Матушка-зима, прощай, шум весенний возвращай!
Слава Богу, живы мы, все – на проводах зимы!

Озвучить мир

Сопротивляясь искушениям,
Соблазнам, почве каменистой,
Надежд нечаянным крушениям,
Круженью снега в дымке мглистой,
Я ощущаю тягу к истине
Среди дорог непроторённых.
Я вижу очертанья пристани
И кроны тополей зелёных.
Я чувствую рукопожатие
И силу братских рук надёжных.
Как вовремя и очень кстати я
Домой вернулась!.. Осторожных
Слов не ищу… Лишь междометия,
В сердечной глубине сверкая,
Напоминают, что на свете я
Любви отважно потакаю.
Люблю я эту землю грешную:
Мой материк – в морях и реках,
Россию – грозную, мятежную –
С историей в стальных доспехах.
Жить без междоусобной накипи,
Без тяжких пут долгов взаимных
Не получается… А надо бы
Озвучить мир в победных гимнах.

«Кровь свежескошенной травы…»

Кровь свежескошенной травы,
Её печаль несущий запах…
Мы все равны, и все правы,
Но солнце клонится на запад.
А там, над призрачной чертой, –
Закат: конец и дня, и света.
Там роща в ризе золотой,
Там дуб с энергией атлета
Колышется, сгущая звук:
Резными листьями трепещет
Густая крона. Вместо рук
Тугие ветви… Если прежде
Мне в роще слышался орган,
То ныне – ангельские трубы.
Призыв к неведомым богам,
Молитву шепчущие губы.

Август

Август жёлтые – львиные – щурит зрачки,
Ощущая бессонного сердца толчки,
И безумного времени в бездну скачки,
Близок воинам и царям.

Август – сгусток горячих эмоций и чувств…
Не затем ли я к синему морю умчусь,
Чтобы в рифмах молоть несусветную чушь
На песке дикарям?

«Август!..»

Август!
Мёд густ,
Роз куст,
Пальцев хруст…
От отчаянья, от убыванья,
От поблекшего очарованья,
От великого непониманья,
Что любовь обернётся разлукой,
Радость жизни – обыденной скукой.
Что тягучее осени время
Превращается в тяжкое бремя.
Щедрость роз, сладость мёда – лишь сон…
За улыбкой последует стон.

Розы

Вот розы: чистота и совершенство.
Их аромата лёгкое блаженство,
Их лепестков фарфор или атлас
В сады Эдема увлекает нас.
Нас – неразумных, грешных и несчастных,
Касающихся лепестков атласных
Горящим взором, ненасытным ртом…

Любуясь розовеющим кустом,
Мы осознаем тлен своих творений,
Зыбь одиночеств, тщетность озарений,
Земли простор и неба новизну,
Задав себе вопрос: «Зачем, откуда
Расцветшей розы утреннее чудо,
Проникшей в душу, в сердца глубину?»

«Если верить народной примете…»

Если верить народной примете,
Гуси – к ливню, а лебеди – к снегу.
Ты останься в пылающем лете,
А потом приготовься к побегу.

Дни прошли, прошумели лавиной,
Ветер пепел над рощей развеял.
Небо над раскалённой калиной
Манит в омут, слегка розовея.

Что там в небе? Лишь перья лебяжьи
Опускаются плавно на плечи.
Я дышу то соблазном, то блажью…
Было утро – и вот уже вечер.

Осень поздняя, холод, предзимье.
Я вздыхаю над красной калиной…
Ускользает из уст твоё имя
И за стаей летит лебединой.

Никто никому…

Никто никому не нужен,
Но каждый кому-то должен,
Потоком вестей простужен,
До осени поздней дожил.

И каждый второй без маски
Застыл перед светофором,
Реклам разноцветных пляски
Узрев равнодушным взором.

Сливаются буквы, цифры,
Забытые лица, даты…
Орут в крови фагоциты
И в бой идут, как солдаты.

А в мире – колючий вирус,
Как рядом с подлодкой – бомба!..
И кто-то на страхе вырос,
Боясь рокового тромба.

А кто-то, тоскуя, любит,
Но солнце во мраке тонет,
И шепчут молитву губы,
И жар поцелуев помнят.

«В свежей луже – рекламы расплывшейся пятна…»

В свежей луже – рекламы расплывшейся пятна.
Дождь со снегом вчера, а сегодня невнятно
Что-то ветер бормочет, по кронам кленовым
Пробегая, спешит к светофорам багровым.

Город в сумерках дышит, гудит, громыхает…
Чья-то дремлет душа, чья-то горько вздыхает,
Чья-то молодо светится у перекрёстка:
Ею миру подарена радости горстка.

Это кажется только: ноябрь – месяц скучный,
В ранних сумерках – с лужей фонарь неразлучный.
С тьмой бодаются автомобильные фары,
И слабеют заплаканной осени чары.

Поздней осени слишком замедлена съёмка.
Второпях поцелуешь, окликнешь негромко,
И опять в ожидании утра застынешь:
Завтра – всё-таки старт предстоит, а не финиш.

Солнце в ноябре

Накануне зимних холодов
Небосвод, цедящий свет, суров:
Солнца луч выглядывает робко
Из-под низких, полусонных туч,
Как весло из-за прибрежных круч,
А за ними – огненная лодка.

Тут же скроет сумрачный туман
В пятнах лихорадочных румян
Солнце, что в любое время года
Ускользнуть готово от людей,
И тогда лишь Моцарт Амадей
Нам напомнит, как щедра природа.

Моцарт

Марине Михайловой

1

Иоганн Хризостомус Вольфганг Амадей –
звуков непостижимые грани.
Мальчик, бегай среди бесталанных людей
в париках, словно туши бараньи.
И лакеям в ливреях язык показав,
в рокот дня, в светотени конюшни
незаметно вникай, как вникал динозавр
в тайны ночи беззвёздной, синюшной.

Вундеркинду трёхлетнему друг – клавесин! –
вместо преданной шумной собаки…
Кто ты, Моцарт? Тщеславья отцовского сын,
во дворцовом затерянный мраке?
Гений, посланный в мир, что гармонии полн?
Ты, познавший восторг вдохновенья,
стал источником света, божественных волн,
магом, остановившим мгновенья.

Но сверлит тебя чей-то завистливый взгляд,
неоконченный «Реквием» глушит…
Бурной жизни стремительный действует яд,
свод небесный на голову рушит.
Почему бы тебе не уйти от судьбы,
Дионис, вожделеющий к нотам?
…В тридцать пять ты умрёшь, слыша голос трубы
С пеньем ангелов, чутких к полётам.

Вена дремлет… Потом до империи звук
донесётся – твой подвиг сыновний.
Ай да папенькин сын! Высек искру каблук,
вздрогнул мир европейский, сановный.
Но не скажет никто, где могила твоя…
Под крылом у Святого Стефана
низвергается музыки свежей струя,
виснет радуга в брызгах фонтана.

2

Моцарт! Венской публикой любим:
слава – нерушимою стеною…
Свет её рассеялся, как дым,
стал тревожной музыкой ночною.

Он воспел любовь, как райский сад,
но она его поила ядом.
Тают силы, угасает взгляд,
нет опоры, нет надежды рядом.

Гений: чем доверчивее он,
тем страшнее ждёт его расплата.
Тем быстрей из рая возвращён –
в ад, где у Творца – душа распята!

В ад, где дышат злоба и корысть,
славы луч – бесследно исчезает,
глохнет звук, а живописца кисть
Бога явью мерзкою терзает.

Зло – бездушно, потому – мертво,
а дыханье Гения – бессмертно.
Моцарт! Светлых звуков торжество.
Звёзды в небе! Их число несметно.

3

Моцарт – Бог! По-детски прост,
влюбчив, радостен и светел…
Но рукой коснулся звёзд –
обратились звезды в пепел.

Музыкою мир потряс,
как трясёт садовник грушу –
мир земной познал экстаз,
звуками наполнив душу.

Говорят, что Моцарт – бог,
в сети дьявола попавший,
от предчувствий занемог,
трепеща, как ангел падший.

И неведеньем томим,
музыкант, сравнимый с Богом,
звук, понятный им двоим,
вдруг услышал за порогом.

Реквием! Расплата за
гениальные творенья!
И Творец закрыл глаза,
ожидая Воскресенья.