Kitobni o'qish: «Наяву»

Shrift:

Посвящается человеку, который перевернул мой мир.
Самому сильному и необыкновенному.
Ты сделал меня счастливой.
P. S. Мои сны иногда сбываются…

Пролог

На утреннем совещании следователь Константин Витальевич Быстрыкин отчитывался перед начальником отдела. Высокий и немного сутулый, с неизменной полуулыбкой, которая никак не вязалась с его колючим взглядом, говорил слегка женственным голосом:

– Мы снова обнаружили труп девушки. Как и предыдущие жертвы, она умерла от истощения, и заметьте, в ее крови тоже обнаружены наркотики. Она не была связана, следов насильственной смерти также не удалось обнаружить.

Внутри все противно скрутило от бессилия, и Быстрыкин тоскливо покосился на огромное приоткрытое окно в полтора человеческих роста. На улице звонко пели птицы, а легкий ветерок приносил запахи весны. Уже почти по-летнему яркое солнце заливало кабинет, отделанный рыжими деревянными панелями.

– То есть вы хотите сказать, что и эта девушка добровольно голодала?

Начальник следственного отдела, плотный и приземистый, как баскетбольный мяч, с раскосыми глазами, выдававшими в нем бурятские крови, уже ознакомился с очередным висяком, третьим за последние полгода. То, что дело может остаться нераскрытым, наводило на него тоску. Это уже не казалось простым совпадением. Все девушки были одиноки, молоды и очень красивы.

Он не сомневался, что им выпало «счастье» столкнуться с маньяком, очередным ненормальным, возомнившим себя черти чем. Не могли такие положительные, вполне обеспеченные дамочки просто взять и начать принимать немереное количество наркотиков, да и еще совсем не есть при этом. Все они были обнаружены в квартирах строящихся домов, каких очень много. Особенно в тихих спальных районах Москвы, до которых у хозяев еще не дошли руки или ремонт был приостановлен.

Злоумышленник вскрывал двери, вставлял свой замок и пользовался свободным жильем сколько хотел. Опаивал очередную девушку гремучей смесью, состоящей из метадона, опия и чего-то еще. А дальше? Что он делал дальше? Зачем? Какую идею пытался воплотить? Что его вело?

Нынешнюю жертву нашли в Бескудниково. Владелица заехала, чтобы посмотреть пустующую жилплощадь, но с удивлением обнаружила чужие замки и вызвала МЧС. Когда вскрыли дверь, на диване посреди пустой комнаты лежал труп. Бывшее когда-то очень красивым тело портила не только смерть, но и уродливые признаки давнего и изнурительного недоедания. Аккуратно расчесанные волосы обрамляли лицо с ненормально острыми скулами, готовыми вот-вот прорвать истончившуюся кожу.

Больше всего удивляло то, что за жертвой перед смертью явно старательно ухаживали. Экспертизы показывали, что девушки явно долго лежали без движения, однако пролежней не было. Даже ни одного синячка или царапинки. Какая-то очень старательная сиделка профессионально следила за своими жертвами, не допуская малейших повреждений.

Быстрыкин не сомневался, что в ближайших заключениях будут указаны спермициды и ни малейшего следа биоматериала преступника.

Сиделок-маньяков на его памяти еще не было.

Быстрыкин не выдержал и встал со своего места.

– Мы найдем этого гада, не может быть такого, что он не наследил.

– Я это понимаю, но если будет еще один труп, мы с вами вылетим отсюда, как торпеды. Вы понимаете, какой это резонанс? В городе маньяк! Если об этом узнает пресса, нам конец. И что там с ДНК? Что-нибудь есть?

– Да, образцы на всех местах преступления совпадают…

– Пересечения по базе?

– Никаких.

– Так я и знал. Что ж, вы свободны, продолжайте работать. Завтра утром жду от вас наконец результатов! Вы должны носом землю рыть!

Быстрыкин вышел из кабинета с опущенной головой, он так и не привык за все годы нелегкой службы получать нагоняй от начальства. Но это порой работало как спусковой крючок, мотивировало и дисциплинировало.

Возле кабинета он увидел плачущую пожилую женщину. Она подняла на него красные глаза и смачно высморкалась в носовой платок.

– Извините, – прогундосила она. – Я мама Полиночки Нечаевой…

– Что ж, – вздохнул следователь. – Проходите.

– Вы просили сообщить, если я вспомню что-нибудь необычное. И я вспомнила.

– Слушаю Вас.

– Моя Полиночка в последнее время, когда я ей звонила, была очень веселой, даже слишком, как мне казалось. Когда я спрашивала ее, в чем дело, она говорила, что у нее появилось какое-то хобби, и хоть она от него устает, ей оно очень по душе. Она не рассказывала, чем именно занялась. Но как-то обронила фразу, что пока ей нельзя много спать… Что-то в этом роде. Тогда я не придала значения ее словам, думала, может, танцы какие. – Женщина снова всхлипнула и засобиралась.

– Что ж, Вы нам очень помогли, – Быстрыкин задумчиво смотрел ей в спину, пока не захлопнулась дверь.

«Хобби? Какое хобби? Лежать без движения под наркотиками? И при этом не спать и не есть? Зачем? Только этого нам не хватало, но это действительно может помочь следствию».

Быстрыкин вновь открыл папку с заключениями экспертов и результатами обысков. Следов нет, биоматериалов нет, отпечатков нет, но есть три трупа и наркотики. И отказ от сна.

Он задумчиво уставился в окно, покусывая губу, а затем потянулся к телефону.

– Анна Леонидовна, добрый день. Следователь по делу Вашей дочери беспокоит. Скажите, Дарья не говорила о каком-то новом хобби в последнее время?

Глава 1
Алёна приходит в себя

Я открыла глаза от резкой головной боли и сильной жажды. Прямо надо мной склонилась пожилая и очень худая женщина. Толстый слой тонального крема только подчеркивал её глубокие морщины. Красная помада, выходящая за контур тонких губ, дополняла неприятный образ. По застиранному, некогда белому халату я догадалась, что она медработник. Тонометр в её руке только подтвердил мои опасения. Значит, я в больнице.

Заметив, что я проснулась, «старуха Шапокляк», как я мысленно её прозвала, неожиданно крикнула почти мужским басом:

– Она очухалась!

Я дернулась от неожиданности и с ужасом поняла, что не могу пошевелиться. Руки и ноги были крепко привязаны к кровати!

– Прокапаем её, да и всё. Глюкоза ещё никому не навредила! – протискиваясь в палату, ещё громче прокричала вторая медсестра.

«Господи, ну зачем же так орать!» – скривившись от слишком громких голосов, подумала я.

Тучная, с короткой завивкой, вошедшая медсестра напомнила мне Фрекен Бок. С детства не могу избавиться от привычки сравнивать незнакомых людей со сказочными персонажами или героями мультфильмов.

– Что со мной? Почему я связана?! – вместо нормальной речи я издала какой-то жалкий писк.

Я вдруг заметила, что из моей правой руки торчит игла капельницы. Всегда боялась сдавать кровь из вены, а тут капельница! Я почувствовала подкатывающую тошноту.

– Ты пока полежи, а то вдруг выкинешь ещё что-нибудь, – недобро ухмыльнулась Шапокляк.

Облизав пересохшие губы шершавым языком, я снова попыталась узнать, что произошло:

– Я ничего не понимаю! Что происходит, где я?! Принесите мой телефон!

Но медсёстры больше не обращали на меня внимания. Раскладывая таблетки по маленьким стаканчикам, они смеялись и обсуждали больных.

Извиваясь, я попыталась высвободить руки. Но ничего не вышло. Немного усмирив панику, я осмотрелась.

На соседней койке лежала старуха. Невидящий взгляд, всклокоченные, давно не мытые седые волосы. Меня передернуло от запаха, исходившего от неё. Неужели я в психушке? И что же я такого натворила?! Остальные пациентки были не в лучшем состоянии, никто из них даже не посмотрел в мою сторону. Стало страшно, все это напоминало кошмарный сон.

Я насчитала шесть коек, вместе со своей. Стены были выкрашены в невнятно-желтый цвет. За блёклыми занавесками я увидела решетки. Сомнений не осталось – это психиатрическая больница. Значит, отсюда не так просто выбраться, мелькнуло у меня в голове.

За окном удручающе завывал ветер и гнул ветви голых деревьев. Казалось, еще немного, и тонкие стволы берез сломаются. Я никак не могла припомнить, какой сейчас месяц, но, судя по всему, самый разгар зимы. Интересно, сколько времени я провела здесь? И что же со мной произошло?

Я опять попыталась освободиться. Но спустя несколько минут сдалась и простонала:

– Пожалуйста, можно попить?

– Что? – Фрекен Бок наконец перестала считать таблетки и повернулась. – Чего ты там пищишь? Не расслышала.

– Можно попить, пожалуйста? – ещё тише прошептала я.

– А-а-а, пить она попросила. Ну надо же, вежливая! – хмыкнула она. – А вчера что вытворяла? Помнишь?

– Я ничего не помню, – с трудом выдохнула я. – Что со мной случилось? И где я?

– В психушке! Где ж еще, – пожала она пухлыми плечами. – Вот девахи пошли, сначала наломают дров, а потом – расскажите, подскажите, ангелочками прикинутся и жрут тут халявную еду! – Фрекен Бок все же налила воду прямо из-под крана в пластиковый стакан и протянула мне.

Сделав несколько глотков, я скривилась от привкуса хлорки. Но все же стало немного легче.

– Я хочу поговорить с врачом! Что вы мне капаете? – мой голос приобрёл более уверенные нотки.

– А мы чем не врачи? – хохотнула Шапокляк. – Ты правда не помнишь, что было?

Я напряглась. Понемногу туман рассеивался, и я начала припоминать:

– Мне было очень плохо, я была дома и ждала Вадима, моего молодого человека…

– Да ты, детка, была накачана наркотой по самые уши и к тому же бросалась на санитаров. Скажи спасибо соседям, что скорую тебе вызвали. Когда они тебя нашли, ты лежала в холодной ванной прямо в платье и пыталась перерезать себе вены. Ты у нас тут теперь знаменитость. Сюда редко такие красотки попадают. Сразу видно: породистая. Видать, загуляла, да неудачно! – Шапокляк начала менять уродливое постельное на свободной койке.

Моё левое запястье было забинтовано, значит, они не врут. Неужели я могла на такое пойти?!

– Но я же никогда не принимала наркотики!

– Анализ показал: крови в наркотиках не обнаружено, – пошутила Шапокляк, и медсестры снова рассмеялись.

Закончив с бельём, Шапокляк взяла поднос со стаканчиками и вышла из палаты.

Я лихорадочно пыталась вспомнить предшествующие события. Но ничего не получалось.

– Я хочу в туалет, – снова попросила я. – Пожалуйста…

– Будешь теперь тише воды ниже травы. Усекла? – сверкнула глазами-маслинами Фрекен Бок. Она подошла к кровати, вытащила иглу из моей руки, а затем развязала меня.

– Всю глюкозу на тебя извели. Смотри: будешь скандалить – к буйным отправим.

Я с трудом села на жёсткой продавленной кровати, застеленной белой простыней с жёлтыми разводами. О происхождении пятен оставалось только догадываться. Затёкшие ноги мучительно покалывало.

Непослушные руки, словно плети, висели вдоль тела. Казалось, слабость и тошнота стали моими спутниками. Осмотрев себя, я заметила, что сильно похудела. А ещё кто-то неровно остриг мои длинные ногти. Заметив мой взгляд, толстушка буркнула:

– Положено так, в приёмном тебя помыли и ногти обрезали. Неужто и это забыла? И давай быстрей, долго ты там копаться будешь? Мне ещё Маруську помыть надо, а то она опять под себя сходила!

– Сейчас, извините.

Приложив неимоверные усилия, я с трудом поднялась на ноги и нетвердой походкой направилась к выходу. Одна из пациенток, резво вскочив со своего места, преградила мне путь. Вскрикнув от неожиданности, я увидела женщину средних лет со спутанными жидкими волосами, что едва прикрывали блестящую кожу на макушке. Она улыбалась щербатым ртом.

– Пропустите, мне в туалет надо, – я содрогнулась от омерзения, увидев, что руки женщины были покрыты какими-то мелкими язвами.

– Прячь! Всё прячь, отберут! – озираясь по сторонам, прошамкала она.

Тошнота накинулась с новой силой.

– Пропустите, пожалуйста! – попросила я снова, стараясь не потерять самообладание. Мне не верилось, что всё это происходит со мной.

– Они всё украли! – причитала она.

– Не обращай внимания, у неё мания. Прячет свои вещи, думает, что мы отберём. Хотя зачем нам, подумай, её рваные трусы, огрызок помады и сломанная расчёска! – Фрекен Бок снова рассмеялась трескучим прокуренным смехом.

Медсестра повела меня по длинному коридору, в самом конце которого находился туалет. В больнице было тихо и пустынно. Типично больничные голубые стены и ощущение закоренелой грязи давили к земле. Такое впечатление, что кроме нас здесь больше никого не было. Войдя в узкие двери, я снова ужаснулась: в некоторые кабинки невозможно было зайти. Зловоние убивало моё тонкое от природы обоняние. Зажав нос рукой, я всё же отыскала более-менее приличную кабинку.

– Почему здесь так грязно? И нет дверей.

– Все санитарки разбежались. Платят мало. Должна быть одна, Алкой зовут, но не вышла она, запила, поди, – пояснила она. – А нам не по рангу сортиры намывать! А дверей нет, потому что нет. И вообще, поменьше вопросов задавай.

– Может, вы выйдете и в коридоре меня подождете? – предложила я.

С детства не могла справлять нужду при посторонних.

– Не положено, палата номер шесть под наблюдением, у нас правила!

Мне, честно говоря, было уже плевать, да и организму, пожалуй, тоже. Правила так правила. Пожалуй, так меня ещё никто не унижал.

В туалете над умывальниками висело треснувшее зеркало. Я, наплевав на приметы, все же посмотрелась. Уж лучше бы я этого не делала: мои блестящие черные волосы сейчас свисали длинными верёвками, под глазами темнели круги. Бледная и изможденная, я словно постарела лет на пять. Я брезгливо, кончиками пальцев выкрутила вентиль на умывальнике и сполоснула руки холодной водой.

– Налюбовалась? А теперь пошли, – скомандовала Фрекен Бок, когда я закончила свои дела.

Я медленно брела вдоль стены по узкому коридору, чуть впереди шла, словно конвоир, Фрекен Бок и с явным удовольствием рассказывала сплетни про пациентов и медсестёр. В коридоре никого не было, стояла тишина, но изредка её прерывали крики и стоны.

Увидев мой испуганный взгляд, медсестра засмеялась:

– Ты тоже вчера орала. Привыкай, чай не барышня, – и, отсмеявшись над собственной шуткой, продолжила. – В другие палаты переводят пациентов, которым стало лучше. Думаю, завтра тебя осмотрит врач и положит на свободное местечко. Ты ж не совсем ку-ку. Вроде оклемалась уже немного.

– А здесь у нас столовка. Завтрак в девять, обед в два, ужин в восемнадцать ноль-ноль, и не опаздывать. Лежачим еду подаём в палаты. Жрачка так себе, но со временем привыкнешь.

Возле столовой пахло борщом.

– Как «со временем»?! Скажите, меня надолго сюда положат? Я же не сумасшедшая! – разволновалась я.

– Деточка, у тебя попытка суицида! Ты здесь будешь как минимум пару недель.

Фрекен Бок смотрела на меня с брезгливым недоумением, от которого я почувствовала себя редкостной идиоткой. Внутри начало закипать раздражение. Я, запинаясь, зачастила:

– Но я никогда не думала о таком… И наркотики не принимала, я не знаю, что со мной случилось и почему я решилась на такой поступок. Я… я ничего не помню…

– Дорогуша! Как бы там ни было, мое дело маленькое, а врачи уже решат, сумасшедшая ты или нет. Просто так сюда не попадают!

Я пожала плечами. Пролежать здесь длительное время – перспектива так себе. И что же подумают коллеги и подчиненные? Вдруг узнают, в какое место я угодила?!

Я остановилась у двери своей палаты. Перед входом на табуретке, как цербер, восседала Шапокляк.

– Давай, заходи быстрей! – рявкнула она так, что я вздрогнула.

– Слушай, не пугай её так. Она такая худая и длинная, ещё сломается! – рассмеялась толстуха, ничуть не стесняясь моего присутствия, и снова мою голову словно разорвало на части от слишком громкого хохота.

Я моргнула, пытаясь прийти в себя от накатившей головной боли, пославшей противную липкую волну по всему телу.

«Что ж, придется вести себя хорошо, не стоит их провоцировать».

Я решила не нарываться, не хотелось снова оказаться привязанной к кровати. Поэтому смиренно легла на своё место, натянув тонкое одеяло до самого подбородка.

Сумасшедшим из этой палаты не было до меня никакого дела. Они витали в своих мирах.

Глава 2
Отделение «пограничных» и знакомство с пациенткой Машей

Сегодня я поняла, как мало нужно для счастья человеку! Меня перевели в отделение пограничных состояний. Как выяснилось, я забыла не только последние события. Я не помнила, кто мои родители, где я училась и росла и кто мои друзья.

Ранним утром меня пригласили к врачу, и вот уже час мы сидели напротив друг друга в тесном кабинете, доверху заваленном папками с документами.

Моложавая психиатр, поправляя очки, съезжающие на переносицу, спросила:

– Милая, почему Вы довели себя до такого состояния? – и, не дожидаясь ответа, продолжила. – Полежите немного под нашим наблюдением, поправьте здоровье. Побудете без телефона пока. Если нужно сообщить на работу, пожалуйста, придумайте легенду. Работодателю совсем не обязательно знать, в какой вы больнице. Вы должны чётко осознавать: мы не враги. Вам нужна помощь. А теперь ответьте мне на пару вопросов. Сколько вам лет? У вас есть родственники? Дети? Муж? В последнее время замечали что-нибудь необычное? Может, слышали какие-то голоса?

Я вздохнула:

– Ионова Алёна. Тридцать лет. Детей точно нет, не замужем… наверное. Родственники… я… я… не помню. Никаких голосов я никогда не слышала.

– Теперь давайте проведем несколько тестов, – мягко предложила она. – Посчитайте от одного до десяти в обратном порядке.

Потом я раскладывала какие-то карточки. Все задания были элементарны и даже насмешили меня. Удовлетворенно кивнув, психиатр продолжила:

– Ну что ж, в целом всё не так уж и плохо. Но меня беспокоят ваши провалы в памяти. Возможно, лекарства и покой помогут. Хотя я иногда говорю: не стоит вспоминать то, что организм пытается от нас скрыть. Может быть, ваш мозг пытается вытеснить негативные воспоминания. Но всё же в этом отделении вам не место, полежите в другом, двумя этажами ниже. Там вам должно понравиться. Алёна, вы очень красивая девушка, вероятно, вы попали в нехорошую компанию. Поймите, наркотики – это очень плохо.

– Я не наркоманка! Отпустите меня, пожалуйста. Я не хочу здесь находиться, здесь ужасно, кругом одни сумасшедшие. И этот запах, он не даёт мне дышать… – меня снова начало знобить.

– Милая, успокойтесь, а как же наркотики? И попытка суицида. Что вы об этом скажете?

Мой взгляд заметался по кабинету, перескакивая со старой мебели на большой горшок с каким-то фикусом, а с него на неуместно новое здесь пластиковое окно. Здесь было тепло.

– Я не знаю… Может, мне их подсыпали?

– Вот именно, «не знаю», «может». Слишком много вопросов. Вот и разберитесь пока. Две недели – не так уж много. Отдохните, – всем своим видом она дала понять, что уговоры бесполезны.

Я кивнула, решив последовать её совету. Ведь истерики в этом месте не имеют смысла и даже опасны.

– Сегодня я передам ваши документы заведующему отделением пограничных состояний. Его зовут Рустам Равильевич Кольцов. К слову, он большой молодец и профессионал. А теперь можете вернуться к себе.

Мне снова пришлось вернуться в свою палату и до утра слушать стоны больных и громкую ругань медсестер.

Всю ночь я не могла уснуть, вертелась с боку на бок. Зловоние, исходившее от всех этих женщин, убивало меня.

К счастью, утром мои мучения и страхи закончились: меня перевели с третьего этажа на первый.

Если отделения психиатрической больницы можно оценивать по уровню комфорта, то это был стопроцентный вип. В коридоре, переливаясь на все лады, сверкала глянцевая плитка. Приятная персиковая краска на стенах радовала глаз, особенно после кошмара на этажах выше. Большие напольные цветы в огромных плетёных горшках смягчали и украшали больничный вид. Но самым приятным оказалось то, что в этом отделении было что-то типа развлекательного уголка: несколько новеньких столов для игры в пинг-понг, большой кожаный диван и огромная плазма. Вдоль стен стояли стулья и пара столов, на которых лежали шашки и другие игры.

Палаты, рассчитанные на двоих пациентов, тоже приятно удивили: кровати с чистым бельем и вполне комфортабельная мебель, два небольших шкафа, тумбочки и письменный стол возле подоконника. Занавески в клеточку и теплые пледы создавали уют. Отдельный санузел – душевая кабинка и унитаз были совсем новыми. Если бы не все те же решетки, можно было подумать, что я нахожусь в санатории.

Юная медсестра, провожая меня в палату, объяснила:

– Здесь совсем недавно прошел капитальный ремонт. Пациентов пока мало, полежите одна, но, возможно, к вам кого-нибудь подселят. Если будет скучно, приходите в игровую зону. Познакомитесь со всеми.

– Да-да… – кивнула я машинально, мечтая сходить в душ и лечь.

После той палаты и запахов, что там витали, хотелось помыться и прийти в себя. Как мало надо для счастья…

Но, отдохнув, я всё же решилась и вышла посмотреть телевизор. Так странно быть не на связи с окружающим миром. Здесь не нужно никуда спешить, бежать и вертеться, словно юла. После тысяч сообщений в рабочих чатах, способных, кажется, достать даже из-под земли, местная тишина даже немного пугала.

В «живом уголке», как я окрестила это место, было почти безлюдно: высокий и худощавый старик сражался в настольный теннис с симпатичным, крепкого телосложения мужчиной лет сорока. На диване со скучающим видом сидела миловидная брюнетка из разряда вечных подростков. Её короткие темные волосы торчали в разные стороны. Присмотревшись, я поняла, что ей уже явно за тридцать.

– Здравствуйте! – я решила быть предельно вежливой, ведь неизвестно, что у них на уме.

Мужчина едва кивнул, чего не скажешь о старике. Он широко и добродушно улыбнулся и громко поздоровался. А девушка, погруженная в свои мысли, промолчала, словно не заметив меня.

Я скромно присела на край дивана и вместе с ней начала смотреть мультфильм про незадачливую маму-обезьяну.

С улыбкой я отметила, что эта девушка чем-то похожа на ту самую обезьянку из мультфильма. За пять минут моя соседка несколько раз меняла позу: то закидывала ногу на ногу, то садилась по-турецки, а потом и вовсе прилегла.

Во время рекламы девушка, наконец, меня заметила:

– Привет, я Маша. Ты давно здесь?

– Минут пять.

– Да я не об этом! – рассмеялась она. – В этой больнице ты давно?

– Сегодня второй день. Меня перевели с третьего этажа.

– Понятно. Это хорошо. Плохо, когда наоборот – из этого отделения туда наверх.

– И такое бывает? – удивилась я.

– Конечно! Нашу Киру вчера забрали. Она устроила скандал у главного. Требовала, чтобы её выписали. Но здесь это не работает. Попадая сюда, мы становимся безвольными рабами. Любой врач может затянуть лечение на долгие месяцы и даже годы. И никакой судья не поможет.

– Но зачем кому-то держать пациентов против воли? – я растерялась.

– Не знаю, может, у них свои планы, – вздохнула Маша. – Ну, а ты почему здесь? И, кстати, как тебя зовут?

– Алёна. Честно говоря, я не помню, как сюда попала и, главное, почему? Помню, как мне было плохо, это да. Помню своего парня, хотя уж лучше бы я его забыла. Работу свою помню… – я силилась вспомнить что-то еще, но в голове было пусто. К тому же меня снова начало знобить. Наверное, это последствия от наркотиков.

Я вдруг почувствовала отчаяние и беспомощность. Мне стало страшно, что я никогда не вспомню и ничего не узнаю.

– Просто так тебя сюда бы не загребли, это факт. Значит, что-то такое было, – убежденно заключила Маша.

В этот момент подошла медсестра, и я снова про себя отметила, насколько вежливые в этом отделении работники. Она с улыбкой попросила пройти всех на обед. В ее волосах поблескивала красивая золотая заколка.

– Потом договорим… – успела шепнуть Маша и быстро засеменила по коридору.

Я задумчиво поплелась следом. Столики в столовой были покрыты скатертями, а на окнах висели жалюзи. Но даже сквозь них я разглядела решетки. А за ними – внутренний дворик, заключенный между несколькими корпусами больницы, соединенными крытыми переходами. Голые ветви деревьев чернели на фоне хмурого неба. Нетронутый белый снег укрывал землю.

Здесь же приятно пахло сдобой, и я почувствовала, что проголодалась. Увидев количество пациентов отделения, я удивилась – их можно было пересчитать по пальцам.

Поспешив взять поднос с супом, картофельным пюре и котлетами, я направилась к Маше, сидящей за столиком у окна.

– Можно к тебе?

– Конечно! – улыбнулась она, уплетая за обе щеки. – Ты не смотри на меня. Это от антидепрессантов такой аппетит. Я тут уже килограммов пять набрала.

– Расскажи мне, кто все эти люди, – попросила я и, последовав её примеру, тоже принялась за обед.

– Это я с удовольствием, – улыбнулась Маша. – Начну с себя. У меня высшее образование. Красный диплом, прошу заметить! Разведена. В последнее время работала продавцом в секонде. Теперь вот, как видишь, здесь.

– Продавцом? Ты продавала ношеные вещи? – я удивленно подняла на нее глаза.

Она смешливо фыркнула.

– Не удивляйся. Ты многого не знаешь. Потом обязательно расскажу. Вон ту парочку ты уже видела, наши спортсмены. Каждый день машут ракетками. Старичок – многоуважаемый Иннокентий Петрович, вдовец, есть дочь и внук. Работал дворником, а кем был до пенсии – даже не знаю… Говорят, вроде на заводе трудился. Рядом с ним сидит Николай, к сожалению, он тоже овдовел совсем недавно. Всё убивается по жене, наверное, потому и оказался здесь, – Маша давно доела свою порцию, но словно не замечала этого.

Мне было с ней комфортно. Она живо осматривала окружающих, а не буравила взглядом меня или мои тарелки.

– Смотри, только что взяла поднос вон та кудрявая девушка, её зовут Лера, она глухая. Тоже недавно к нам поступила. Она отлично читает по губам. Поэтому можешь смело с ней общаться, будто не знаешь про её недостаток. А ещё у нас лежит Кира. Только вчера её забрали санитары. Я тебе рассказывала. Сирота, нигде раньше не работала. Очень хороший человечек. Бойкая и языкастая.

Когда обед закончился, мы вернулись в «живой уголок». Но не успела я присесть, как меня пригласили в кабинет заведующего отделением.