Kitobni o'qish: «Самый ветреный на свете ОСТРОВ»

Shrift:

Книга издается в авторской редакции

@ Антон Колосков (фото)

Часть первая

Тася. Южная Испания. Середина 90-х

И только теперь мне стало по-настоящему страшно. Я заставила себя допить кофе и, кивнув на прощание бармену, пошла к себе, с трудом сдерживая шаг, чтобы не сорваться на бег.

Пришла. Заперлась на ключ. Плотно закрыла дверь на веранду. Задвинула прозрачные занавески: днем я все сквозь них вижу, а меня снаружи не видно. Вечером задвину еще и плотные шторы.

* * *

Я приехала сюда чуть больше недели назад. От финского издательства. Работать.

Как это получилось. Вспомните, как было в 90-е. Каждый устраивался как мог. Мне повезло. Сначала чуток помотало между случайными заработками, но я все же прибилась к малюсенькому издательству в рамках фирмы, которая работала в очень разных областях. Как это часто бывает в подобных организациях, кто бы ты ни был по специальности, заниматься приходится чем скажут. На переговоры? Пожалуйста, только объясните мою роль, полномочия и цель переговоров. Ага, сидеть и слушать. Сделать умное лицо. Цель – чтобы другая сторона составила представление о нас как о солидной фирме. Хорошо, понятно. Во время переговоров зазвонит телефон, тебе передадут трубку прямо в той же комнате, где проходят переговоры, ты скажешь пару слов на английском, потом – тоже по-английски! – пообещаешь перезвонить позже, потому что сейчас мы все заняты. Опять сядешь в сторонке с умным лицом.

Да, я учила английский, как и все, сначала в школе, потом в университете, читала и переводила на экзаменах материалы из «Moscow News» о достижениях народного хозяйства. В результате твердо знала, что „London is the capilal of Great Britain" и в состоянии была спросить „Who is duty today".

Однако в 90-е спрос на знание английского резко возрос, мне пришлось подтянуться.

В прошлом году меня занесло на семинар в Хельсинки. Семинар по приглашению финских писателей, книгоиздателей, книготорговцев и библиотекарей – все в одном! Тогда много было семинаров, встреч, практик и т. п. – вся заграница кинулась нас обучать и делиться опытом. Надо отдать должное, много было полезного.

Так вот, наша фирма послала меня на этот семинар в Хельсинки, дабы отметиться: мы есть! Рабочим языком был объявлен английский.

– Вообще-то мой английский не очень, – пыталась я возразить.

– Да брось ты. У других не лучше, вот увидишь.

И правда. На первом же – собрании? Занятии? Уроке? – выяснилось, что наша группа, в которой были представители прибалтийских республик, по-английски понимает плохо. Совсем плохо. А поддержать разговор и вовсе не может. Выступающий в растерянности: «Я могу если не на английском, то только на финском».

И выход нашелся. В эстонской группе была женщина, владеющая финским языком. Она предложила переводить… на русский. То есть она с финского на эстонский, а я с эстонского на русский. Ведь русским (в то время!) владели и латыши, и литовцы, и эстонцы. И тут все взгляды обратились на меня, единственную русскую на всем семинаре. Я всегда решительно отказывалась от синхронного перевода: я перевожу только письменные тексты и только письменно. Но тут я поняла: предложенный выход – единственный. Поставила условие: перевод будет не синхронный, а последовательный, и я наверняка буду задавать уточняющие вопросы.

Семинар закончился, но с Марикой, которая переводила с финского на эстонский, мы продолжали поддерживать отношения. Оказалось, у нее муж финн, работает в финском издательстве. Там изобрели экспериментальный способ переплета, он особенно хорош для детских изданий – рви-топчи-растрепывай – книжке хоть бы хны. Издательство хочет этот способ распространить. Ну, продать заинтересованным издательствам и типографиям. Прекрасная возможность расширить рынок – выйти на Россию. Надо срочно перевести на русский детскую книжку и сделать переплет по новой технологии для распространения в России. Муж Марики тут же с инициативой: есть у меня переводчик! Мои возражения (да не владею я финским!) были отметены как несущественные. На семинаре переводила? Вот и сейчас переведешь. Марика поможет.

Издательство выделило апартаменты в Испании на три недели. Крутись как хочешь, а книжка должна быть готова в этот срок! Мы с Марикой принялись за работу еще до отъезда в Испанию, так что большая часть книги была, собственно, готова. Мне выдан был карт-бланш на любые переделки: хоть заново перепиши, но чтоб книжка читалась, смотрелась и продавалась. Автор не только не возражал, но с замиранием сердца ждал выхода на огромное количество людей, читающих на русском языке.

Из аэропорта такси доставило меня в маленький, даже крохотный поселок на полукруглом склоне у небольшого заливчика с двумя скалами по краям. Строения спускались ступеньками к морю, дорожки затейливо извивались между группами домиков, окруженных буйной растительностью. Финиковые, кокосовые и веерные пальмы, рододендроны и цветущие олеандры, какие-то кактусы и разнообразные цветы, которые в наших широтах проходят как комнатные и растут только на подоконниках. Внизу – небольшой пляж, там же, чуть сбоку, бассейн, окруженный удобными шезлонгами. Терраса каждого строения чуть нависала над соседом снизу, но с каждой открывался потрясающий вид на море и скалы.

Получилось, что в Испании мне оставалось подчищать и шлифовать текст. У меня даже возникло искушение написать еще один вариант – пусть выбирают! Но солнце, море и лень сделали свое: я просто наслаждалась! Перед отъездом купила разговорник и даже успела научиться читать по-испански.

По утрам я, в неизменной широкополой шляпе (где еще я могла бы в ней красоваться?) и огромных черных очках выходила на террасу подышать, потом к морю – посмотреть на волны, и лишь потом взбиралась на самый верх, где в залитом светом здании располагалась администрация и ресторан. Кофе я могла выпить у себя на террасе, но установила для себя ритуал: утренний кофе в баре наверху, обмен приветствиями с барменом и официантками (спасибо разговорнику!), прогулка к морю, и только потом – за работу. К слову, обмен приветствиями стал отдельным ритуалом не только для меня, но и для ресторанной обслуги. Даже из кухни приходили желающие послушать, как я зачитываю фразы из разговорника, забавлялись моим произношением, поправляли, радовались моим успехам и записывали для меня новые фразы, которые я читала вслух на следующий день.

Я притащила с собой допотопный, но редкий по тем временам инструмент для работы – прототип лэптопа, портативный компьютер размером меньше листа А4 и с монитором того меньше. На мое счастье, в моих апартаментах был настоящий стационарный компьютер с современным софтом. Все-таки издательство держало эти апартаменты действительно для работы, а не для начальства или родственников, охочих до южного загара.

Работала я с большим удовольствием. И только вечерами расслаблялась в кресле на террасе с бокалом сангрии в руках.

Вот в один из таких вечеров я и услышала русскую речь. Мои соседи снизу говорили по-русски! В те годы не так-то много русских вообще ездило за границу, тем более не в составе группы, а вот так, сами по себе, да еще в такое не самое дешевое место. Впрочем, был еще не сезон: в Испании жара наступает гораздо раньше, чем в Скандинавии или даже Москве.

Ничего интересного я не услышала и ничем своего присутствия не выдала – не хотелось вступать в разговоры, заводить знакомство, тратить время впустую.

Несколько дней я слушала о том, как Она недовольна: пляжем (каменистый), бассейном (вода холодиющая!), рестораном (есть совершенно нечего! То непонятная паэлья, то вообще гады морские), обслугой (ну как с ними говорить! Ну ничего же не понимают!), своим пребыванием (ну что мы тут сидим? Скучно). В один из дней девица вдруг завизжала:

– Смотри, мне выигрыш пришел! Да вот, сообщение в конверте под дверью! Я выиграла экскурсию с шопингом! Только, котик, это на одного… Ты не обидишься? Ура! Завтра с утра и до самого вечера! На машине! Обед включен! Денег дашь? Ну не жмись! Ура-ура-ура!

На следующее утро после традиционного кофе и прогулки к морю у почти у самого своего домика я встретила незнакомца с невыразительным лицом, машинально улыбнулась, как при встрече с любым обитателем нашего отеля, и… прошла мимо своей двери дальше по дорожке. Почему? И сама не смогла бы объяснить. Лицо никакое, но глаза цепкие, настороженные. И нет улыбки в ответ. Свернув за угол, я оглянулась и сквозь цветущий куст увидела, что незнакомец миновал мой уровень и спустился по ступенькам ниже. Тогда вернулась и я и тихонько зашла в свою комнату. Дверь на террасу открывать не пришлось, она, как и всегда по утрам, была приоткрыта. Прозрачная занавеска шевелилась от легкого дуновения. До меня донесся голос моего нижнего соседа:

– Да финка какая-то. Целыми днями дома сидит, только по утрам к морю. Да не понимает она ничего. Тут вообще русских нет, я спрашивал.

Ага, это, скорее всего, про меня. Ну да, приехала не из России, по-русски ни с кем не говорила, просто случая не было. Апартаменты принадлежит финской фирме.

– А вы сюда какими судьбами? – продолжал сосед.

Ответа не было слышно – видимо, посетитель говорил из комнаты.

Сосед:

– Кто со мной? Да так, одна знакомая. Просто решил на солнышко, взял для компании. Она тут выиграла какую-то экскурсию с шоппингом, счастлива выше крыши… Что? Ну вы даете! А как? Наняли жиголо… Но зачем? Просто поговорить без свидетелей? Но можно было… Хорошо. Давайте поговорим.

Привет от дяди? Спасибо. Базу отдыха? Конечно помню. К какой девчонке? Да не знаю я никакой девчонки, почему я должен помнить какую-то деревенскую девчонку? Откуда знаю, что деревенская? Вы же говорите про ту базу отдыха, а это же глушь… Ну да, там были всякие, и столичные, и местные. Да не знаю я никаких девчонок! Разве всех упомнишь? Не знаю, не ездил, не видел! А девчонка говорит, что видел? Да врет, все врет! Мы в палатке кувыркались, что мы могли видеть? Никуда не ездил, а в палатке кувыркались? Да вы меня сбили совсем. Это вообще в другой день было. В какой другой? Ну, не в тот.

– Да ты успокойся, – это уже голос гостя. Он тоже вышел на террасу. Голос глубокий, низкий, насыщенный. Редкий голос! Из штучных голосов. Как голос Левитана из хроники военных лет. Где я могла его слышать? Помню, снабженец в фирму приходил, вот примерно такой голос, я услышала – чуть не упала! Оказалось, морской офицер в отставке, не певец и не диктор.

Но ведь это – не давешний снабженец? И неужели это тот самый безликий незнакомец, встреченный на дорожке? Да, бывают же удивительные несовпадения внешности и голоса.

– Успокойся, – повторил гость. – Давай прогуляемся, что ли? Не видел и не видел. Тем более что нечего там было видеть. Верно?

Сквозь занавеску я увидела, как они спускаются к дорожке, гость приобнял парня, оглянулся… я боялась шевельнуться. Лучше стоять неподвижно, тогда он не поймет, есть кто за занавеской или нет. А шевельнешься – значит, точно есть!

Вечером девица приехала нагруженная пакетами. Но говорить ей было не с кем. Она стала звонить кому-то по телефону:

– Прикинь, утром уехала на шопинг, приезжаю, на кровати записка: «Надеюсь, ты довольна? Продолжай развлекаться, отель оплачен до вылета. Прости, но на этом все». Ну не козел? Если б знала, я бы на шопинге поменьше спустила, а то теперь до самого самолета сидеть тут. Ну, в принципе-то тут все есть, но просто обидно. Жлоб. Мудило. Идиот.

Через пару-тройку дней и девица уже съехала, и я работу закончила, и ничто не мешало мне наслаждаться пляжем, бассейном и видами. Сегодня за утренним кофе бармен поделился новостью, медленно подбирая английские слова:

– Вчера неподалеку нашли тело одного нашего постояльца. Несчастный случай. Будьте и вы осторожнее, синьора! На левую скалу входа нет, завален камнями, а на правую ведет каменистая тропа, там есть надпись: вход – только под собственную ответственность. Ну, знаете, есть же спортсмены, профессионалы, альпинисты, мы не хотим всем всё запрещать, но простому пешеходу, как мы с вами, по этим тропам лучше не ходить! А он пошел. И сорвался!

– Это точно наш постоялец? Кто его узнал?

– У него в кармане был ключ от номера! Кстати – о святая дева Мария! – это ваш сосед!

И вот тогда я испугалась. Неважно, слышала я раньше этот штучный голос или нет, потом вспомню, просто я осознала, что речь идет не просто о базе, а о базе отдыха на Волге, о той, что неподалеку от нашего острова.

Ирка. Таллинн. То самое лето

В принципе так оно все и было, как они говорили, хотя я и сильно сомневалась.

Они – это мой братец и его семейка. А сомневалась потому, что вполне допускала: отговаривают они меня по одной причине – просто чтоб не брать с собой. Сколько раз так было! Еще когда братец студентом был, соберется, бывало, на вечеринку с друзьями, а мать ему вполне резонно: Ирку-то возьми с собой, жалко тебе, что ли? Он ни в какую: ей там делать нечего, у нас своя компания, свои разговоры, ей будет неинтересно. А мать: откуда ты знаешь? Ты же старший брат, познакомь с кем-нибудь, глядишь, и будет интересно.

Словом, очень редко удавалось пробиться, и то, если рядом с братцем оказывался кто-то из однокурсников и мать обращалась к нему напрямую: что скажешь, витя-саша-костя? Я что, я не против, – тушевался витя-саша-костя, и я победно шла в кафе или в гости, или в парк.

Толку с этого, признаться, было мало. Мать требовала, чтоб я докладывала обо всем: кто был, с кем был, о чем говорили. Был среди одногруппников один вундеркинд… ну, справедливости ради, они все были золотые медалисты и светлые головы, но этот еще и поступил в институт в шестнадцать лет, знал обо всем на свете (ходячая энциклопедия) и охотно со мной общался. Естественно, мы с мамой стали братца расспрашивать о нем поподробнее – кто мама-папа, при какой должности, есть ли братья-сестры, обеспеченная ли семья, большая ли квартира, в центре или в жопеняках. То есть, имеет ли смысл глаз на него положить. Братец сильно разозлился, велел глаза сложить в кучку и закопать на другом поле. Так это направление превратилось в тупиковое: братец в свою компанию брать отказывался наотрез.

Шли годы. Братец женился. Да и я побывала замужем. На день рождения брата или его благоверной собиралась большая веселая компания. Родня в том числе. Мать чуть посидит – и домой собирается. И меня пытаются с мамашей спихнуть в одно такси. Я ни в какую, и всегда найдутся добрые люди: да ладно, мы мимо будем ехать, подвезем. Спрашивается, братцу-то какое дело? Ну было разок, подвозил меня один коллега невестки, его жена всю ночь телефон обрывала у братца: Он, говорит, наверно, перебрал? Зачем вы его одного отпустили? С ним что-то случилось! Да ничего особенного с ним не случилось, я с женатиками ничего серьезного никогда не мутила. Бесперспективно. Просто он думал, ему обломится по легкому, а ему не обломилось. Флирт без последствий. А может и с последствиями – для него. Явился домой и получил корзинку дюлей. Братец – ну прямо вне себя! А я-то тут при чем?

Но ближе к делу. Братец мой с женой и детьми каждое лето ездит в отпуск в одно и то же место много лет. Было так. Приехал как-то его одноклассник своих родителей навестить, пришел к братцу, я как раз там была. Слово за слово, он по окончанию института с женой-однокурсницей получил распределение куда-то на Волгу. Предприятие большое, а поселок при нем маленький. Летом рыбалка, осенью грибы-ягоды, зимой лыжи. Рыбалку, спрашивает, любишь? Мы каждое лето на острове располагаемся, там раздолье! Приезжайте всей семьей в отпуск, не пожалеете.

Они поехали. Меня не звали, да я и сама ни за какие коврижки – жить в палатке, готовить на костре? Это без меня. Но они с той поры каждый год с весны начинают собираться: просматривают и чинят палатку, надувные матрасы, спальники; ближе к лету закатывают мясо и курицу в банки, запасаются макаронами и гречкой. Племянница мелким почерком составляет списки, чтоб ничего не забыть.

Я еще понимаю – братец. Его влечет рыбалка. А дети-то что? Ни телека, ни даже радио, сидят на каком-то маленьком островке безвылазно; невестка, как проклятая, кашеварит на костре. Но им там как медом намазано.

В том году по целому ряду причин мои планы на отпуск накрылись медным тазом. И я решила поехать с ними: чем черт не шутит? Вдруг и вправду так хорошо?

Серьезных планов я не строила. Народ там, по слухам, серьезный, сплошь доктора наук и кандидаты. Очень может быть, что попадаются и холостые, но нафига мне холостяк в глуши?

Однако напроситься с братцем в отпуск – дело непростое. Первым делом я предложила помощь в подготовке. Еду на остров надо было брать с собой, так что я съездила с невесткой пару раз на рынок, помогла выбрать мясо и все для тушенки, развила бурную деятельность – жарить-парить, стеклянные банки стерилизовать, раскладывать, закатывать.

А между делом на мозги капать. Как бы и не я инициатор задушевных разговоров, но со вздохами, скупой слезой поведала я о непростой своей судьбе на текущий момент: на работе подсиживают, придираются по каждому поводу; недавно на наш отдел выделили подписку на «Иностранную литературу», так вместо того, чтобы жребий бросить, отдали старой кошелке, которая если и умеет читать, так только нотации; у подружки бурный роман, ей не до меня, хотя именно я их и познакомила, ну не совсем я, но все-таки и я присутствовала и всячески способствовала, и вот теперь я третий лишний; мать вконец задолбала (ну понимаете? Мне-то она мать, а невестке моей – свекровь, так что можно рассчитывать на отклик в ее обиженной душе). Невестка моя, конечно, стерва еще та, но подход найти можно, если нужные струны затронуть. Нашла. Затронула. Невестка дала слабину. Еду!

Тася. На обрыве. То самое лето

Я стояла на обрыве высоко над Волгой и смотрела вокруг.

Вот и еще одно волжское лето подошло к концу. Сегодня сняли лагерь, осталось всего две палатки и Юрок при них, остальные погрузились в катера и отбыли к лодочному причалу в ближайшем городке выше по течению. Юрок категорически отказался ехать «в цивилизацию» и остался один:

– Ой, да езжайте уже, дайте отдохнуть от вас. Вы же все равно послезавтра опять нагрянете. Не успокоитесь, пока всю рыбу не переловите. Все-все, счастливого пути!

Наша лодка отчалила последней, но оказалась настолько перегруженной, что едва не черпала бортами воду. Малейшее волнение – а оно на Волге может наступить внезапно, без всякого предупреждения – и катер хлебнет забортной водички. Чтобы ничего такого не случилось, приняли решение подойти к берегу и сгрузить лишний балласт. Балласт – это я, мать семейства, которая не умеет плавать и до смерти боится воды. Заодно скинули еще пару рюкзаков и спальников, раз уж все равно за мной возвращаться.

Высадили на узкую полоску гальки под обрывом. Ждать предстояло довольно долго, так что я решила подняться в гору, благо отсюда наверх вела едва заметная тропинка. Обрыв в этом месте был не отвесный, но очень крутой, пришлось продвигаться почти на четвереньках, цепляясь за редкие кустики. Одуряюще пахло нагретой на солнце полынью. Выжженная земля осыпалась под ногами пылью, обнажая камни. Может, не стоило переться наверх: как я спускаться-то буду? Но не было смысла и сдаваться на полпути.

И вот я на самом верху! Не самое широкое место на Волге, но другого берега все равно не видно. Подо мной фарватер, водный тракт для всех видов судов. Дальше наш островок, за ним мне отсюда уже ничего не видно. Зато наш островок как на ладони. Правда, не весь, а нижняя его часть, как бы две клешни, которые обнимают спокойную лагуну.

Правая клешня – это длинная песчаная коса. Тончайший чистейший белый песок! Не раз я вспоминала эту косу, когда много лет спустя бывала на иных, очень знаменитых, но не всегда таких же прекрасных пляжах, как тот, что на маленьком безвестном островке посреди Волги.

Противоположный берег лагуны был поуже и покороче, течение подмывало его и обнажало цепкие корни невысокого кустарника, покрывавшего его по всей длине.

Между двумя клешнями на краю лагуны на неширокой полоске полукруглого бережка и располагался наш лагерь. Ближе к воде стояла походная кухня, большой обеденный стол под парусиновым навесом, лавка, чурбаны, служившие табуретками, поленница, изрядно похудевшая к концу сезона. Палатки мы ставили глубже в лесу, под кронами деревьев, подальше от ветров и палящего солнца.

Жаль, я не взяла наверх свой театральный бинокль, который всегда вожу с собой в отпуск. У Валеры бинокль, который он берет на рыбалку, а у меня свой, театральный. Удобная штука. Сейчас бы пригодился. Вот сбоку от стола расположился в раскладном парусиновом кресле Юрок, Юрий Юрков. Кайфует в тенечке. Он никогда специально не загорает, не мужское занятие, но всегда покрыт загаром до черноты. Днем ходит в плавках, после захода солнца надевает ватник. Такой вот дресс-код.

Немногословный. Говорят, специалист, каких мало. Но мне говорить с ним трудно, ибо – не о чем. Вечерами у костра слушает, но не вступает. Когда выпьет (каждый божий день!) может бормотать что-то невразумительное. Матерится негромко, но изобретательно.

Поначалу я удивлялась, как он попал в эту компанию. Мы-то с Валерой попали сюда через своего одноклассника Вольдемара Либиха, в школе его звали Волли, здесь зовут Волька, а официально – Владимир Карлович. Вольдемара на Владимира заменили, а с Карлом, Карловичем – не получилось. Шумный и безапелляционный, у него всегда на все есть свое мнение, причем единственно верное! Другой член компании – интеллигентный Шурик, который если и возражает, то не повышая голоса и с легкой улыбкой, что порой доводит Вольку до белого каления. А еще добродушный Николай, сглаживающий острые углы и всегда готовый взять на себя любой груз – груз ответственности, груз в килограммах, груз с души чьей-нибудь.

Со временем про Юрка догадалась. Вернее, пришла к предположению, которое считаю верным. Дошла до этого через его сына. У Юрка есть сын Валюшка, ударение на второй слог. Именно Валюшка, а не Валентин, или Валя, или тем более Валька. Ласковый, умный, застенчивый, отзывчивый. Смуглое лицо (в папу) мгновенно заливается краской, когда он смущается. Несмотря на свою застенчивость, легко идет на контакт и прекрасно ладит с людьми, потому что умеет слушать. Сам говорит мало – опять в папу!

И мне подумалось: Юрок немногословен, потому что осознает свою культурную «ограниченность», что ли; опасается попасть впросак, ляпнуть чего-нибудь в такой культурной и интеллектуальной компании, но ума ему не занимать на самом деле; в нем есть то, что я просто оценить не в состоянии из-за – в свою очередь – ограниченности в той сфере, где он царь и бог, ведь я совсем ничего не понимаю в химии и тем более химическом производстве, а Юрок в этом деле – ас! Так говорят, не мне судить.

Так вот. Юрок со всеми своими странностями, неизменным ватником и изощренным тихим матом – просто человек застенчивый, но гордый и независимый.

Так что в этой замечательной компании у него вполне заслуженное и прочное место.

Попробовала изложить свою теорию Вольке. Он поднял меня на смех. По его словам, Юрок с его «культурной ограниченностью», как я это неосторожно определила, на голову выше каждого в этой компании и даже выше всех их вместе взятых. У него острый аналитический ум и мгновенная реакция, способность все разложить и просчитать на много ходов вперед. А мне, курице, не дано даже догадаться, насколько он умен. На курицу я было обиделась, но Волька подвел черту: если бы я думал, что ты курица, то не стал бы и объяснять.

Не обходится на острове и без некоторых трений – жизнь есть жизнь. Не далее, как вчера услышала обрывок перепалки между Юрком и Шуриком. Я так поняла, что Юрок велел Шурику оставить в покое Алку, а Шурик тихим, как всегда, голосом, возражал, а потом просто послал Юрка невзирая на всю свою интеллигентность. Странно, никогда не замечала, чтобы Шурик выходил за рамки обычной своей галантности. Нет, Шурик не волокита, тут Юрок, конечно, погорячился. Просто Алка, Юркина жена, который год пишет кандидатскую, а Шурик ей помогает. И не только он. Помогают, как говорится, всем скопом.

Вот чего не отнимешь у волжской компании, так это готовности всегда подставить плечо. Во всем. Дети проводят на острове все лето вне зависимости от того, в отпуске родители или на работе. Или в командировке. Или просто отлучились с острова по делам. Все дети все лето тут живут, а все взрослые за ними приглядывают. Вкусно кормят, следят, чтобы не обгорели на солнце или не перекупались, не простудились из-за ночной прохлады, чтобы их не искусали комары. Да, собственно, старшие дети и сами приглядывают за младшими. Если старшие позволяют себе что-нибудь недозволенное, например стащить сигареты и покурить, то младшим строго-настрого запрещают такие эксперименты, а те, смирившись, даже и не помышляют пожаловаться или настучать.

Да-да-да, смейтесь надо мной, я тут совсем патокой растекаюсь, слюни распустила, но это факт: наш остров – рай на земле! Идеальная модель мира!

Юрок встал с кресла и занялся хозяйством. Видимо, решил чайку себе вскипятить, взял полешки и стал разводить огонь.

А на другом берегу лагуны, что напротив косы, хозяйством занялась Маруся: снует между палаткой и обеденным столом, то присядет, то опять уйдет в палатку и появится в другом наряде – прихорашивается. Маруся – внучка наших соседей, деда с бабкой, которые все лето ловят рыбу и время от времени возят ее на продажу. Кажется, они и сегодня тоже отправились «в цивилизацию»: продать рыбу, пополнить запасы. Странно, что Марусю оставили, обычно они берут ее с собой. Ну да ничего, Юрок-то на месте. Послезавтра подоспеют Волька с Шуриком и Николаем – у них отпуск продолжается. А в самом конце лета мужчины приедут опять, чтобы законсервировать лагерь: разобрать доски, из которых сколочены стол и лавка, связать, привязать грузила и закопать в яму до следующего лета. Туда же – чурбаки-сиденья, чугунную плиту с «блинами» и прочее хозяйство.

Пора спускаться, скоро за мной приедут. До свидания, остров! До свидания, Волга! Встретимся через год.

И что же это такое – счастье? Да вот же оно! Когда не надо напрягаться, тебя понимают с полуслова, когда лежишь в тенечке под деревом, а дети заняты своими делами и вполне самодостаточны, когда не надо ломать голову, что надеть или из чего приготовить ужин. Приземленно? Может быть. Но как же хорошо!