Kitobni o'qish: «Лезла баба на печь»

«Лезла баба на печь»

Откровенный разговор с прихожанкой, которая уехала жить в деревню

Современная деревня Нечерноземья стремительно трансформируется из запомнившейся мне по детству многонаселенной, с распаханными полями, огромным, мычащим по утрам совхозным стадом, управляемым оглушительным щелканьем пастушьего кнута, сенокосной страдой, высоченными скирдами соломы, с которых мы катались, как с гор… в (не скажу – резервацию) рекреацию, практически никому не нужную, забытую властями всех уровней и мастей, с коротающими свой век родившимися еще до войны бабушками и дедушками, становящимися настоящими «ископаемыми», иногда живущими с детьми, родственниками. Но – неисповедимы пути Промысла! Есть, оказывается, люди, которые предпочли деревенскую жизнь всем городским «прелестям». Как? Почему? На эти вопросы отвечает прихожанка Свято-Троицкого храма д. Озерец Татьяна Иванова.

– Таня, вы живете в деревне много лет. Кем вы были в «той» жизни, что имели, когда решили все это оставить?

– Мы с мужем оба родились в 1973 году, он на полгода старше меня. Познакомились с ним в 2006 году, у меня на тот момент был 6-летний сын от первого брака, в 2007 «расписались», в 2008 обвенчались, а в 2010 уехали жить из Москвы в глухую деревеньку в Тверской области (как потом выяснилось, расположенную по соседству с вашей). В Москве муж работал ИТ-директором, я – начальником отдела внешнеэкономической деятельности. У нас были очень неплохие оклады и прекрасные соцпакеты. Сын учился хорошо, в обычной школе в 5 минутах от дома. Рядом с нашим домом был лесопарк, детская поликлиника, школы, детские садики, магазины, метро в семи минутах ходьбы. У нас была машина, у мужа была собственная двухкомнатная квартира. Летом мы ездили в Карелию сплавляться на байдарке, а по выходным часто приезжали в Дубну к моим родителям и друзьям. В общем, жизнь цвела и пахла, а мы взяли и уехали. И по прошествии почти 8 лет возвращаться совершенно не хотим.

– Можно поподробнее о том, почему решили оставить жизнь в городе?

– В жизни успешной женщины с неплохим достатком существует немало радостей. Ну, вернее, конечно, удовольствий. Опять же – есть муж, москвич с квартирой, есть сын от первого брака. По выходным можно встретиться с друзьями, даже устроить пикник в ближайшем парке, или в кино сходить. Или даже иногда к родителям съездить, там вообще Волга, пляж, сосны. Много всего. Но однажды понимаешь, что чего-то не хватает. Чего-то важного, но неощутимого. И лет-то совсем немного, чуть за тридцать. И муж – ровесник. А детей вот общих как-то не получается. И чем дальше, тем больше это начинает напрягать. Но ты же привыкла добиваться своего, ты проходишь различные тесты, обследования, сдаёшь анализы, роешься в Интернете. И так три года. И ни гу-гу.

Параллельно пикники на лоне московской природы уже кажутся слишком людными и грязными. Под каждым кустом может оказаться помойка от чьих-то предыдущих пикников. Да и видно всё насквозь – вон, через три дерева тоже праздник, но там алкоголя побольше, да и люди попроще. И начинаем мы поиски дачи. На майские праздники, иногда на лето, ну, и так, чтобы как у всех – квартира, машина, дача. Одни к себе в гости позвали – машина не завелась. Другие позвали – машина отъехала на километр от дома и сломалась. Мы не стали настаивать на повторных поездках, намёк поняли. А тут то ли на «Авито», то ли на каком-то ещё сайте наткнулись на объявление. Продаётся дом. В Тверской области (ха-ха, мы-то думали, что Тверская область – это между Москвой и Ленинградом, а она-то и влево, и вправо раскинулась, да площадь чуть поменьше Австрии). Фотографии обычные, но как-то… ну, что-то ведь привлекло. Созвонились с хозяйкой. А она уже бабушка, живёт во Владимире. Но, видя нашу заинтересованность, поехала, считай, за 800 км показывать нам усадьбу. Дело было на 23 февраля. Выезжали из Москвы в жуткую метель. Впереди ехал грузовик, пробивавший колеи в снежных заносах, а мы за ним на своём «матиссе» – и сразу же за нами заметало дорогу вновь. Но когда мы приехали в Торопецкий район, тут уже было холодное зимнее солнце, снег блестел, как рафинад, грейдер расчистил дороги, и мы по какой-то девственно-белой дороге ехали в никуда. Это, конечно, было помутнение разума. Дача в 450 км от дома – это очень далеко. На выходные не наездишься, да и вообще, дороги там такие, что лишний раз вообще не хочется ехать. Дом – изба 1940 года постройки. Русская печь. Хозпостройки. Гектар земли. Муж залез в подпол, залез на чердак, всё устроило. А мы пока с хозяйкой на улице стояли.

Идёт сосед с коромыслом – в баню воду таскает. Подходит к нам и говорит: «Земля здесь отравлена, грибов нет, диких зверей нет, рыбы нет, ничего не растёт, вода плохая», и много ещё всякого наговорил. Я мужу говорю: «Надо брать!» И тут этот сосед, мужчина уже сильно в годах, берёт и надевает ведро с водой на голову нашей хозяйке. И говорит: «Если моя жена из-за тебя помрёт, я тебя убью». Не дословно цитирую, но смысл именно такой. Сказать, что я опешила, значит не сказать ничего. Одна льдинка рассекла хозяйке бровь, у неё кровь капает, она мокрая стоит и уже начинает ледяной корочкой покрываться. Дело-то, напомню, в феврале было. Мы сели в машину, я печку посильнее включила, а сама думаю – вот это приём. Там родственно-наследственные претензии впоследствии оказались, но юридически всё было чисто. А просто у людей была обида, что дом не достался им бесплатно. Тег «яжродственник», как сейчас принято писать во всяких социальных сетях.

Мы поехали обратно, и при подъезде к Москве, буквально на МКАД, у нас спустило колесо. Была уже ночь, сервисов маловато, кое-как добарахтались до ближайшего, где доброжелательные мастера обнаружили у нас в колесе гвоздь длиной 10 см. Видимо, когда он в колесо зашёл, то шляпкой дырку закупорил, и мы смогли проехать почти тысячу километров с гвоздём в колесе. Приехали домой слегка, скажем так, обескураженные. И сели думать. Думали два дня, а потом позвонили хозяйке – покупаем! Оформляем сделку! И в этот же день тест на беременность показал мне две полоски. Намёков уже не было, нам сказали прямым текстом, что мы всё правильно сделали, и теперь сами виноваты.

– Таня, вы у нас на приходе относительно недавно, насколько я помню, примерно три года. Скажите, при переезде из города в деревню какую роль сыграло наличие действующего храма в нашей округе, и сыграло ли вообще, или это потом стало важно и нужно, после переезда?

– Мы ещё на стадии выбора дома задавали вопросы о наличии школы, магазина, церкви. Хозяйка дома, в котором мы теперь живём, ответила на все вопросы утвердительно. Правда, потом оказалось, что «рядом» для деревни – совсем не то, что для города. Школа от нас в 15 км, церковь в 8, ближайший магазин в 4 км. Правда, приезжает автолавка, но там всё чересчур дорого, не факт, что хорошего качества, и не тот ассортимент, который нам интересен.

Но после переезда мы в церковь пошли в первый раз, наверное, не раньше, чем через год. Как всегда – было недосуг, да и не были мы на тот момент воцерковлёнными. Я на Пасху ходила крашеные яйца святить – вот мой уровень православия. А муж только на венчание со мной пришёл в храм. Не первый раз в жизни, конечно, но всё равно – были мы нечастыми захожанами.

– Ваша семья многодетная, а ведь вы, если дети не болеют, бываете в храме на каждой службе. Как вам это удаётся?

– Непонятный для меня вопрос. У нас правило – мы каждое воскресенье и каждый церковный праздник ходим в храм на литургию, причащаться. Это всё равно, как мы каждый день завтракаем, обедаем и ужинаем. Ни у кого из нас не возникает вопросов «как, зачем?» Правда, время от времени мы давали «слабину демократии» для детей. Возможность выбора. Но выбор у детей всегда один – лучше остаться дома и посмотреть телевизор. Поэтому сейчас мы в ракурсе службы эту демократию убрали. Это аксиома. Конечно, когда кто-то болеет или мы вынуждены уехать из деревни, например, в Москву, мы в церковь не идём. Но это бывает, слава Богу, нечасто. И по возможности мы, будучи в отъезде, стараемся сходить в местный храм, хотя бы детей причастить. А когда все остаёмся дома, то включаем по «Спасу» прямую трансляцию из храма, там каждое воскресенье тоже идут литургии. Хоть так поприсутствовать. Это уже как вода родниковая – ищешь везде возможность испить воды.

– Я наблюдаю, в вашей многодетной семье (Пете – 18 лет, но он сейчас в армии; Варе – семь лет, Егорке – недавно пять исполнилось, Диме – будет три) всё происходит одновременно. Труд и отдых, наведение порядка и беспорядка, пробуждение и сон, трапеза, прогулка, стирка, ремонт машины, болезни и выздоровление и т. д. В связи с этим вопрос – готовитесь ли вы к таинству Исповеди и Святого причащения сами, и готовятся ли ваши дети. И если да, то как это у вас происходит?

– До недавнего времени мы вычитывали Последование ко Святому причащению в субботу вечером, а последние месяц или два супруг каждый день утром на молитве, помимо глав из Евангелия и Апостола, которые положены к чтению, читает ещё один из канонов. Я вечером езжу на службу в храм, где читается канон на утрене, а муж в это время читает Последование. Детей мы к Причастию молитвенно готовиться не понуждаем, но Евхаристический Пост соблюдают в нашей семье все – после полуночи и до Причастия никто из нас не ест и не пьёт. Пока совсем крохотные младенцы были (на грудном вскармливании), конечно, этого правила не соблюдали, я кормила детей по потребности. Но постепенно они привыкали не есть, а позже и не пить до Причастия. Как-то удаётся их отвлечь от постоянного желания что-нибудь сгрызть мимоходом. Немного беседуем, когда повод попадается, со старшими детьми об Исповеди: в чём надо исповедаться, как себя надо вести, чтобы потом не пришлось раскаиваться. Но, скорее, это повседневная жизнь, нет какого-то специального урока. Главное правило – когда взрослые молятся, не шуметь: можете спокойно делами своими заниматься, но не мешать. Перед едой мы все вместе молимся, дети приучены не брать вилки в руки без благословения старших. И этим, кстати, они сильно отличаются от невоцерковлённых детей.

– Сейчас вы переключились в основном на пчеловодство, но в прошлом у вас был длительный «сермяжный» период, когда вы держали всех животных, кроме коров, всех птиц домашних. Как удавалось это сочетать с воспитанием детей и с церковной жизнью?

– В первое же лето, а мы приехали сюда в мае, после того как старший сын закончил 4-й класс, мы купили утят, гусят, инкубировали куриное яйцо, которое взяли у соседки. Просто все эти мелкие птенчики такие симпатичные (мой подход), и с них идёт экологически чистое (своё!) мясо и яйцо (подход мужа) – мы не могли отказаться от этого. Соответственно, вокруг этого всё и закрутилось – полки и клетки в птичнике, корма, лекарства, организация выгула, сенокос, зимний режим жизни в хлеву и т. д. Мы в то время обживались в новых для нас деревенских реалиях и в связи с этим часто ездили в Москву и Дубну, откуда я родом, и много покупали подмосковной экзотики – цесарки, перепела, индюки, зааненские козлята. Но для всей экзотики очень важны условия содержания, в отличие от кур и местных коз, которые, может, много молока и яиц не дадут, но зато их можно кормить со стола, а не качественными кормами. Потом ещё кролики как-то сами собой завелись.

– Сами собой? В норах, что ли? Я однажды видел такой необычный способ содержания!

– Нет, в клетках. Но через два года их выкосила их «фирменная» болезнь, после чего мы зареклись их держать. Ещё были овцы, индоутки, вьетнамские вислобрюхие свиньи. В общем, действительно, не держали только коров и лошадей, и то приглядывались и так и эдак. Но если вся живность, которую мы держали, могла позволить нам уехать на сутки-двое за пределы дома, то с коровой так не получится. Два раза зимой и три раза летом её надо доить, молоко немедленно перерабатывать и куда-то его сбывать. В последний год мы оставили себе индоуток, кур, свиней на откорм. И постепенно свели всё на нет.

Главная причина – подросшие дети, с которыми надо заниматься. Дочке недавно исполнилось 7 лет, пора идти в школу, и мы наконец определились с семейным образованием, а это накладывает на меня обязательства – занимаюсь с ней я. Вроде бы ничего сложного – читать, писать и считать, но это фундамент, и если она освоит его плохо, остальная учёба пойдёт через пень-колоду.

Средний сын требует внимания, ему 5 лет, надо тоже его постоянно держать при себе, следить за его речью, играми, поведением. Младшему 2,5 года, он ещё младенчик, от мамы никуда. Поэтому ни на что, кроме детей, времени не остаётся. Естественно, это подразумевает стирку, готовку, прогулки и т. п. Но благодаря нашей живности мы смогли многое узнать, например, о цикличности жизни, о повадках, болезнях, характерах животных, которые, к слову сказать, ненамного отличаются от человеческих, о здоровой еде, из-за чего теперь страдаем, так как не можем есть в мегаполисе магазинную еду. Ну, и заготовили огромное количество консервов (у нас есть автоклав).

Был даже курьёз, когда пару лет назад я пересчитала банки и нашла неучтённых 80 пол-литровых банок бараньей и свиной тушёнки. Сейчас мы эти консервы понемногу подъедаем.

Регулярным поездкам в храм на службу животные и птицы никогда не мешали.

– Вы поёте на клиросе. Папа читает Часы и Апостол. Как папе удаётся в храме справляться с тремя малышами? Иногда я «спиной» слышу хныканье, а то и плач во время литургии – балуются они или слушаются его?

– Для нас обоих это было непростым решением, потому что, конечно, хочется постоять, спокойно помолиться, последить за ходом службы, а дети этого не дают. Был вариант – приезжать всем к Причастию. Но так урезать пребывание в храме мы не смогли, решили – все будем от начала до конца, спасибо, что вы нас в этом непростом решении поддержали; тут уж что – дети есть, за ними надо следить. Никто в храме не должен отвлекаться от службы из-за того, что твой ребёнок балуется. Отвлекаются, конечно, и наши дети, не стоят по струнке во время службы. Я даже не представляю, как этого можно добиться (и нужно ли?).

– Думаю, не нужно.

– Дочка уже ездит со мной на вечерние службы, в это время часто стоит на клиросе, пытается разгадать текст на церковнославянском языке. Во время литургии мы последние два раза выдавали ей напечатанный крупным шрифтом текст Символа Веры, и она пела вместе со всем приходом. Ей уже 7, как я говорила, она из младенца стала отроковицей (подумать только!), теперь каждый раз исповедуется перед Причастием. Средний сын в этом плане самый сложный. У него сейчас такой возраст, когда на одном месте долго усидеть невозможно, а тут нельзя шуметь, нельзя бегать, нельзя громко разговаривать. Очень хорошо, что у нас в храме есть столик и стульчики, где дети сидят во время службы, рисуют, раскрашивают. Это очень сильно их утихомиривает. Но к «Херувимской» обычно у среднего терпение заканчивается, его начинает «колбасить», он путешествует туда-сюда по прихожанам, каждый его пытается хоть на пять секунд у себя удержать. А потом, на «Милость мира», мы преклоняем колени, это большая радость детям, они все группируются вокруг матушки, как цыплята вокруг клуши, и с воодушевлением кланяются, поглядывая друг на друга – кто поклонился лучше, ниже, ловчее. Ещё детям поручено гасить свечки, возжигать новые, убирать с подсвечников огарки, что тоже даёт им причастность к службе, это важно. Младший сын почти всё время спит на руках у мужа.

Мы обычно просыпаемся зимой не раньше 8-9 утра, а на литургию встаём в 7, так что дети, конечно, сонные. Но если дочка и средний сын уже повзрослее, если их разбудили, уже не лягут, то младшему, конечно, надо доспать недостающее. И главное – его укачать. Папа его обнимает, оборачивает своей курткой, и тот довольно быстро засыпает, правда, успев иногда поскандалить из-за карандаша или непоставленной свечки. Муж читает Апостол. На чтение Апостола его, спящего, муж передаёт с рук на руки матушке, а потом забирает обратно. Вообще, очень большим нашим недостатком является наша с мужем малая воцерковлённость. Мы не можем дать детям понимание того, что происходит на литургии, что это не просто стояние ровно до тех пор, пока придет время причаститься, а именно служба, с таинственным, волшебным и чудесным смыслом. А ведь детям это гораздо проще понять, если только суметь объяснить. Мы вот не можем.

– Будем работать над этим вместе, вопрос требует решения. Семья – это малая Церковь. Расскажите, как проходит жизнь в вашей малой Церкви. Есть ли молитвенное правильце, знают ли дети молитвы?

– Буквально пару дней назад я обратила внимание, что младший сын, который ещё не разговаривает, начинает креститься перед тем, как съесть первую ложку каши. Это для меня было совершенной неожиданностью, наполнившей таким восторгом, что сердце ёкнуло в самом прямом смысле слова. То есть не зря мы их постоянно стараемся приобщить к нашей довольно неуклюжей церковной жизни! У нас есть утреннее и вечернее правило, но вечернее я читаю уже, когда все спят. Мы каждый раз перед едой молимся, молимся перед дорогой. Утром у нас перед всякой едой есть традиция – кусочек просфорки и глоточек Крещенской воды, которой мы запасаемся на целый год. А перед сном мы помазываемся освящённым маслицем – крестообразно каждому лоб, грудь и спину. Дети мажут папу и маму по очереди и говорят при этом: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, Аминь». То есть эту молитву они знают точно, хотя, возможно, не понимают, что это молитва. Дочка, поскольку стоит со мной на клиросе время от времени, знает ещё «Трисвятое», «Господи, помилуй», «Пресвятая Богородице, спаси нас». Коротенькие молитовки, в общем. И все трое знают: если что случилось – крестись. И молись своим словами.

– Большой проблемой многих городских многодетных семей является трудовое воспитание детей. В деревне с этим как обстоит дело?

– Уверена, и в этом мы с мужем полностью солидарны, что лет до пяти дети должны жить в деревне. Не в пригороде, не в коттеджном посёлке, а именно в самой что ни на есть деревенской деревне.

Это та самая воля, которой не найти уже больше нигде. Это свежий воздух, чистая колодезная вода, простая еда, очень близкие (даже в силу квадратных метров площади) отношения с людьми разных возрастов, это игрушки, сделанные своими руками – палки, камушки, ветки, верёвки, тряпочки, грязь. Что угодно идёт за игрушки (оказывается, это по методике Монтессори, я недавно узнала). Это даже комары, к укусам которых мои дети равнодушны, а городские страдают от каждого укуса. И, в нашем случае, это возможность и отцу, и матери жить рядом с детьми 24 часа в сутки.

Это, конечно, очень тяжело, моё самое заветное желание – побыть одной хотя бы пару часиков. Но для детей это невероятно важное время – когда рядом папа с мамой, которые во всех их затеях принимают деятельное участие. И как раз детский труд, как таковой, выражается в помощи родителям. Средний сын знает всякие ключи и рашпили, или что там ещё в мужниной мастерской, гораздо лучше меня. Младший помогает топить печку (дрова подаёт), вытаскивать из подпола банки с заготовками. Дочка моет посуду, помогает застилать постели младшим детям. Все они приучены убирать за собой игрушки перед сном (хотя в доме всё равно постоянный бардак), все чуть не дерутся за пылесос, вешают и раскладывают свою одежду.

Но каких-то закреплённых конкретно за каждым из них, обязательных работ у них, пожалуй, нет. Да и мы сами стараемся максимально облегчить физический труд – те же самые стиральные машины, пылесосы, миксеры и прочее, – ведь в моём детстве было очень всё скромно, и моя мама, а уж тем более бабушки много делали вручную.

Я постоянно затеваю какое-нибудь мероприятие, вроде походов к ручейку (это около километра, но детишкам более чем достаточно), где мы строим мостки по болотине, чтобы легче было пробраться. Делаем кормушки для птичек. Ну, в общем, ничего экстраординарного. В этом главное – не лениться самому взрослому, потому что, конечно, дети всё делают коряво, нужно терпение, должно преобладать желание их чему-то научить, а не отругать за то, что плохо сделано, да и переделывать за ними приходится постоянно.

– Прожив достаточно долго в деревне, вы можете оценить качество вашей предыдущей жизни в городе как бы «с деревенской колокольни»?

– С материальной точки зрения мы, как я уже говорила, были очень хорошо обеспечены. Даже на момент переезда мы «просели» в доходах в семь раз, по моим подсчётам. Сейчас эта разница ещё увеличилась – детей стало больше, деньги обесценились, запасы подъели.

Мы с мужем и в мегаполисе не любили тратить деньги на всякую ерунду типа духов, бриллиантов, постоянной смены машин и прочую «статусность». Часть денег откладывали, на остальные вполне безбедно жили – на ценники не смотрели, ели, что хотели, ездили, куда хотели. На тот момент у нас был один ребёнок – мой сын от первого брака, он был уже достаточно взрослым, чтобы везде путешествовать с нами. Мы ездили в Карелию, на юг. За границей, правда, не были, но я периодически туда летала по работе.

Но если бы нас всё устраивало, мы бы никогда не уехали из столицы, с должностей и зарплат, в никуда, в глубинку. Ведь даже большая часть дауншифтеров уезжают в благоприятный климат, на берег океана, в полное безделье, и я их понимаю, если честно. Периодически, особенно в ноябре, когда световой день длится пару часов, хочется плюнуть, всё бросить и уехать в какую-нибудь Кампучию.

– Но он ведь не только в деревне короткий, но и в городе?

– Конечно. Но в городе, во-первых, есть освещение улиц, и это очень важно. А во-вторых, там всегда есть чем себя развлечь. И каналов больше, и Интернет быстрее, для эстетов вроде меня есть консерватория, для практиков вроде мужа есть секция рукопашного боя. И всё доступно, в первую очередь по транспорту. Вышел из дома, сел в метро, максимум через час ты на месте. Полный комфорт.

Но – сначала у нас начались проблемы со здоровьем. У мужа образовались камни в почках, и это в 35 лет, пошли фурункулы по всему телу. Я не могла забеременеть. Сейчас, прожив почти 8 лет в деревне, мы понимаем, что это было следствием отвратительного питания, воздуха и водопроводной воды, нервов на работе. И это все настойчивей побуждало нас к переезду в более чистое место России, каким в итоге оказалась наша Ватолиха.

Вдобавок и у мужа, и у меня на работе появилось ощущение не просто бесполезности, а даже вредности нашей работы. Не сами мы, но фирмы, в которых мы работали, в той или иной степени занимались осваиванием бюджетных денег. И, с точки зрения человечества, наше наличие на планете Земля было абсолютно бесполезным и бессмысленным. То есть – исчезни, скажем, я – начальник отдела внешнеэкономической деятельности компании АБВГД – и в мире ничего не изменится. Не то что бы мне хотелось какой-то славы или чего-то подобного, но бесцельность этого «бултыхания» откровенно утомляла и раздражала.

Я, конечно, не могу сказать, что здесь, в деревне, я приношу пользу обществу, государству или человечеству, но я по крайней мере убираю за собой мусор и не врежу экологии. Хотя бы местной. Это, на самом деле, сложно объяснить тем, кого всё в городской жизни и работе устраивает. Мы для них – чудаки, белые вороны и паршивые овцы в стаде. Так что я могу только констатировать – больше всего нас с мужем угнетала бесполезность нашей работы. Хотя делали мы её хорошо, по совести.

Сейчас, когда у нас появились маленькие дети, мы увидели ещё один плюс в жизни в деревне – безопасность детей. Я, будучи ребёнком, могла целый день гулять на улице, сходить ко всем друзьям в гости, там поесть, здесь уроки сделать на завтра, поцарапать коленки, порвать колготки, потерять варежки и т. п. – но родители всегда знали, что я в безопасности. Возможно, это было явление нашего города, очень безопасного, возможно, в детстве вообще дети не понимают, что люди могут причинить им вред. Но когда у меня родился сын, я уже не могла оставить его ни на миг на прогулке. Нужно было провожать его в школу, встречать из школы (это делали соседи по нашей просьбе, т. к. мы всё время были на работе), нужно было везде держать его за руку. Это ощущение опасности для своего ребёнка гораздо страшнее, чем всё остальное.

Здесь же, в деревне, дети уходят гулять на улицу, и мы даже не поглядываем в окно, где они и что с ними. Есть, конечно, правила – не лезть в пруд, не ходить на дорогу, где ездят лесовозы, не ходить по высокой траве (змеи), – ну, собственно, обычные правила безопасности. Но дети довольно легко их усваивают, если объяснить – почему так, а не иначе. А в прочие моменты я спокойна. И вижу, что детям здесь хорошо. Они действительно – и по поведению, и по внешнему виду – очень отличаются от городских детей. Поверьте – есть, с кем сравнить!

– Какими мотивами вы руководствовались, уезжая из города? Вас же сюда никто не приглашал, не звал, здесь нет какой-то общины православной, которая бы вас поддерживала на первых порах, да и жизнь здесь не сахар. Я вообще опасаюсь кого-либо приглашать сюда. В гости, пожалуйста, посмотреть. А сразу бросать всё и переезжать – это опасно.

– Мы переезжали сюда не по православным мотивам, мы вообще тогда о Церкви имели очень смутное представление, полное суеверий, ошибочных мнений и наговоров. Собственно, мы и не бросили всё, переезжая в деревню, у нас остались квартиры в Москве и Дубне, и мы не собираемся их продавать.

– Это очень важно! Многие совершили большую ошибку, продав свое жилье в городе.

– Да! Ну, и переезжали мы в каком-то помутнении разума, уверенные, что здесь будет наша дача.

– Мы, кстати, тоже поначалу были в этом уверены!

– Однако буквально за месяц дача превратилась в ПМЖ, сына устроили в местную школу, муж уволился с работы, зимой родилась дочка (родила я её в местном роддоме), и мы так и остались. Как наши знакомые из соседней деревни приехали в эти края в фольклорную экспедицию от института – и вот их экспедиция у них уже 20 лет длится.

У нас похожий вариант – мы тут «на даче» живём уже 8 лет круглый год. Мы вообще с мужем, слава Богу, довольно самостоятельные люди, многое можем сами, поэтому мы и не искали ни от кого помощи здесь. Наличие Интернета помогает сохранить общение с друзьями, хотя, конечно, их количество сильно поубавилось. Машина даёт необходимую мобильность. Внешний доход, конечно, развязывает руки, мы не должны в поте лица своего добывать хлеб свой.

– На расстоянии многим деревенская жизнь представляется идиллией: «Хорошо иметь домик в деревне, продукты все свои, экологически чистые, красота, свежий воздух, благодать, тишина, безопасность, молочные реки – кисельные берега»… Но надо на что-то жить. Мне представляется, что один из самых реальных способов материального обеспечения горожанина, живущего в деревне, – это сдача городской квартиры в наём. Вы согласны с этим, может, есть что-то ещё?

– Сдача, и не одной, а по возможности нескольких квартир. Конечно, мало кто обладает таким богатством, но это было бы идеальным вариантом.

Есть ещё пособия детские на детей до трех лет. Это поддержка символическая. Есть вариант пенсии, например, у военных. Или у пожилых людей, которые хотят на старости переехать за город. Надеяться на то, что можно, например, продавать молоко или картошку, выращенную своими силами, можно, только если деревня находится не более чем в 10 км от довольно крупного города, хотя бы 100 тыс. населения. Но тогда, конечно, о чистом воздухе и прочих прелестях деревенской жизни придётся забыть. Тогда начнётся именно страда – сенокос, уборка навоза, перенос тяжестей, неурожай, колорадский жук и ещё 33 напасти, которые описываются словосочетанием «зона рискованного земледелия». И доход будет очень скромным. По моим подсчётам и опросам местных жителей, максимум дохода – это за летний, дачный сезон около 50 тысяч в месяц с трёх коров.

Честно – мы к такому не готовы. Горожане не умеют так трудиться. И поэтому наш вариант – внешний доход.

– Вы приняли решение оставить из хозяйства только пасеку. Одним медом сыт не будешь, хватит ли доходов от нее для вашей семьи?

– Это не основной наш доход, скорее, разовая, довольно существенная сумма, которую можно потратить на какую-нибудь серьёзную покупку. Вообще, мы оставили пчёл и кур, и, пожалуй, в первую очередь для себя, для того, чтобы дети ели качественную еду. Сейчас очень много подделок мёда, не хотим никого обижать, но мы, если честно, предпочитаем есть только свой. И распространяем мы его среди очень узкого круга ценителей, готовых платить весьма приличную цену. Сейчас думаем над премиум-упаковкой. А вообще, рамка сотового мёда, на наш взгляд, – это прекрасный подарок человеку, у которого всё есть и которого уже ничем не удивить. А вот мёдом – можно!

– Если я правильно понял, старшую дочку вы хотите начать обучать дома. При этом в нашей школе очень мало учеников. И если их не будет хватать, отдадите ли вы её в школу или оставите дома?

– Очень сложно сейчас ответить «да» или «нет». Мы же решили обучаться дома не из-за того, что наша школа плохая, а потому, что мне очень не нравится сама современная методика, программа школьная, где очень много сумбура, плохо поданной и совершенно ненужной информации. Уверена, что программу начальной школы я вполне смогу преподать ребёнку самостоятельно, учитывая её ритм, оставляя время на занятия, например, в музыкальной школе и цирковом кружке, куда мы хотим пойти с сентября. Насчёт средней школы я уже не уверена, хотя физику, например, может давать мой муж, инженер-электронщик. Возможно, к моменту закрытия школы, если таковой момент замаячит на горизонте, мы придумаем какой-нибудь ход конём, чтобы этого закрытия не допустить. Возможно, уже наши дети к этому грустному году настолько вырастут, что это и не будет нашей проблемой. Понимаете, это слишком большой, тяжёлый момент, и, конечно, хотелось бы отбрыкаться от участия в его решении, потому что это потребует очень больших усилий. Думаю, что самым правильным ответом будет – мы будем решать этот вопрос по ситуации, и я не могу сейчас сказать, что мы не отдадим наших детей в нашу школу ради её спасения.