Kitobni o'qish: «Дневник Рыжего»

1 глава. Дневник, индюк, одиночество

Мама часто говорила: некрасивую женщину спасёт косметика и шмотки, а некрасивого мужчину – широкие жесты. А папа добавлял: если у тебя бицуха с голову умного ребёнка и спина как раздувшаяся кобра, то ты лакомый кусочек, даже если рыжий.

А я как бы рыжий. Полностью. Морковная шевелюра и пятнышки ржавчины по всей коже. Маме этот цвет к лицу и делает её яркой, почти вызывающей красоткой, а я просто рыжий. Папа у меня полуклассический качок, регулярно просит пробить прессуху, а по выходным и в гаражах с друзьями пьёт пиво. Его тренажёрка, однозначно, спасла, как-то же он женился на маме? Хотя тут другое. Широкие жесты – это именно то, что он умеет лучше всего. Забраться по водосточной трубе на пятый этаж с ромашкой в зубах? Легко. Приехать среди ночи, просто чтобы сказать «сладких снов» и подарить шоколадку, – да запросто! Всё, что любят девчонки, у папы получается на удивление естественно и, кажется, не стоит ему никаких усилий. Правда, нельзя не признать, он не оригинальничает, просто слизывает рабочие схемы из сериальчиков. Что поделать, интеллект у нас в семье распределился неравномерно. Маме досталось десять процентов, папе десять, мне столько же, ну а остальные… ну а остальные семьдесят ушли соседу. Сосед нас постоянно выручает, спасибо ему. Как сказала о нашей семье Лопатина: Рыжие – семья придурков. Я, конечно, не согласен, но иногда обидно из-за того, насколько это верно.

Как-то не так я начал. Обычно: здравствуй, дорогой дневник. Зачем вообще пишу? Вот стану знаменитым, и кто-то раскопает мою тетрадь в завалах на барахолке и опубликует. Бывшие одноклассники офигеют. Это же Рыжий, мы с ним учились, а он вон какой, оказывается, глубокий.

Глубокий, ага. Все хотят думать, что они глубокие, цитируют философов, впендюривают высокопарные отрывки из песен. Смотрят задумчиво в окно и фоткают себя в этой позе, будто это не кадр, выставленный на таймере ещё и с пятидесятой попытки, а их привычный ежедневный взгляд.

Нет у меня бицухи, да и одежда не сильно выручает, когда ты рыжий. Это первое, что в тебе видят. Рыжий – смешной, забавный. А с таким именем просто капец, какой забавный, хорошо ещё, что меня Рыжим называют. Больше родители уже не могли мне подгадить. Родили ржавым, да ещё имечко подобрали соответствующее.

Это все Лермонтов со своим «Героем». И мне захотелось размышлений и славы.

С чего же начать? Малика Андреевна говорила, что нужно писать о том, что реально волнует. Не хочу, чтобы меня называли придурком. Хватит и конопатого. Придурком не хочу. Даже жаль, что за трояки по математике папа меня не лупит, его волнуют только оценки по физкультуре и ОБЖ. Сколько раз он начинал разговор с любимой фразы: «Ну и где теперь эти отличники? Только и могли, что учиться, а жизни не знают». Папа считает, что важнее умение вертеться, а если не получается, то вмазать как следует тому, кто бесит. Хотя бы легче будет, ибо нервам нужна разрядка. А от них все болезни. Вот такая у него философия. Он вообще из тех, кто всё лечит спортом и пивом.

У меня со спортом как-то не сложилось. Ходил на футбол, но недолго. Толку от меня было немного. Бегал туда-сюда, как суетливый заяц, создавал массовку и видимость игры. А вот это всё умение обводить и обескураживать соперника охрененными финтами не про меня. В общем, научился немного набивать мяч, выплёвывать лёгкие после первого тайма, чуток порадовал батю и… бросил.

Зато в набивного во дворе теперь играю почти на равных. Сегодня как раз играли. Я хоть и не Месси, но кое-что могу. Кое-что, но не очень много. Да, по правде говоря, даже до Сани мне далеко, но он у нас звезда. Все умеет. Вот кому следовало стать сыном моего отца.

Когда мы играли в набивного, Лиля сидела на скамейке. Смотрела в нашу сторону, хотя делала вид, что читает. Глазами стреляла и улыбалась. Я, конечно, из всех сил выпендривался, и реально получалось неплохо, если бы Саня не отвлекал своими подколами, может, его бы и догнал. Он это тоже заметил, явно заволновался, что я могу его обойти, начал там что-то лечить про неудобные кроссовки и будто потянул на тренировке ногу, поэтому сегодня не в форме. Да он просто испугался, что при всех опозорится, вот и начал мне мешать. А потом сам стал выпендриваться. Лиля видела, как мяч соскочил с его колена и укатился в палисадник, прямо на любимые цветы Лопаты. Все одновременно замолчали, застыли и обречённо вздохнули, приготовились к прилюдной экзекуции. За эти цветы она нам уши открутит или грязной водой обольёт с пятого этажа. Естественно, внезапно и по закону подлости в самый неподходящий момент. Сане так на первое сентября досталось, а мне – перед Лилей.

Петька, младший брат Сани, ринулся в палисадник. Он не смелый, дурной просто или, как говорит мама, «недоструганный». Ему пока ещё не доставалось от Лопаты. Видимо, по малолетству. С маленькими Галина Георгиевна сюсюкается, а потом непонятно на каком возрасте её переклинивает, и она начинает грозить детской комнатой милиции и подкладывать под дверь собачьи какашки. Я не понаслышке знаком со стервозной натурой доброй на вид бабули. За Петьку стало реально страшно. Схватив за шиворот, я остановил его и перепрыгнул через заборчик. Едва успел перекинуть Сане мяч, как на балконе пятого этажа зашевелилась штора.

– Ах ты ж, рыжий гад! На мои цветы своими копытами! Я сейчас как выйду, мало не покажется. Всё отцу расскажу!

Не могу сказать, что я испугался. Хотя на крики у меня всегда реакция одинаковая. Инстинктивно вжимаю голову в плечи, руки тянутся закрыть уши, ну и щеки пылают. Всегда краснею, и хочется провалиться под землю. Куда-нибудь на границу Китая и Киргизстана. Нет, не страшно, скорее стыдно. Родителям она в любом случае расскажет, только папе плевать. Он сам её не переваривает, а вот мама расстроится. Она любит со всеми дружить. Не переносит, когда о ней плохо говорят за спиной или косо смотрят.

В общем, Петьку я спас. А сам отхватил по полной. Вообще, Галина Георгиевна хоть и бывшая учительница, матерится заковыристо, с фантазией, как портовый грузчик. В папином гараже такое не услышишь. Так хитроумно ругаться умеют только праведные дамы, которые любят читать мораль чужим детям, а родным обещают вымыть с мылом рот.

Облаянный и оплёванный с ощущением, что у меня горит вся башка, как у призрачного гонщика, я выбрался из палисадника и поймал взгляд Лили. Бесспорно, влюбленность мою фантазию приукрашивает, но она стопроцентно смотрела на меня с восхищением. За то, что я Петьку спас от Лопаты. Блин, какое это чувство непередаваемое! Лиля восхищалась мной за доброе дело. Да я готов хоть каждый день снимать кошаков с тополиных макушек и подставляться под гнев Галины Георгиевны, лишь бы она на меня так снова посмотрела. Не зря говорят: любовь делает человека лучше. Меня точно делает.

Блин. Отвлекли. Мама попросила помочь. Продолжу. Пока чистил картошку, додумался до мысли, что мне не нравится то, что я способен на добро, когда на меня смотрит Лиля. Получается, я его сделал, чтобы получить в благодарность этот взгляд? Значит, так просто на безвозмездное добро без свидетелей я не способен? Мерзко от самого себя. Никому не покажу этот дневник, фиг с ней, со славой. Продажная я душонка. Где-то читал фразу: «делай добро и бросай его в воду¹». Позор хвастать своими хорошими делами.

И всё равно приятно, что Лиля на меня так смотрела. Оказывается, не кубиками Рубика на пузе её можно завоевать и не мосяндрой на школьной доске почёта. Хотя чего я удивляюсь? Лиля хорошая, добрая, вот и ценит в людях эти же качества. Сколько я уже в неё влюблен? Кажется, вечность, словно и не было дней, когда я о ней не думал, а на самом деле лет восемь. Нет, семь.

В садике мы были в разных группах. Да и на девочек я не смотрел. Какие девочки, когда есть черепашки-ниндзя? Я каждый люк простукивал, надеялся, что мне ответят и возьмут в свою команду. Я даже имя себе новое придумал, черепашье – Тициан. А позже узнал, что он был большим любителем золотистых оттенков. Рыжих, проще говоря. Рыжий – это прямо моя судьба.

С Лилей же познакомился, когда пошёл в школу, но не в самой школе. Мама давала на дому уроки музыки, и родители Лили решили огранить её талант. Бедная Лиля, стен музыкалки им показалось мало.

Хорошо помню тот момент. Ещё было тепло, даже жарко, в открытое окно вливались звуки улицы: скрип автомобильных шин, лай собак и ор Лопаты, но музыка всё равно играла громче. Мама исполняла на пианино заглавную песню из оперы «Юнона и авось». Правда, мелодия звучала фоном, как саундтрек к моей жизни, я же видел только Лилю. Какая она необыкновенная! Никого красивее её я не видел… никогда. Помню, в детстве хотел жениться на маме, позже влюбился в ведущую прогноза погоды. А потом со мной случилась Лиля. Так что точно могу сказать: Лиля – моя первая любовь. И надеюсь, последняя.

Сейчас же девочка с косичками превратилась в настоящую красавицу. И это, к сожалению, заметил Саня. А я в красавца не превратился и не перестал быть рыжим.

Наташа резко захлопнула дневник и прислушалась. Снова этот истеричный клекот! Она так зачиталась, что не заметила, как к ней подкрался индюк. Что вообще за существо такое мерзопакостное? Разве индюки бродят, словно одинокие волки и охотятся на людей? Этот явно хищный, как овечка Долли. Агрессивный и злопамятный. Чей вообще этот гадёныш? Не лесная птица, чтобы гулять на воле. И почему вообще он её невзлюбил? Устроил ей инфаркт и бег с препятствиями вокруг дома. Наташа впервые видела индюка так близко вживую. Он оказался мерзкой тварью с красной соплёй на носу и неуживчивым характером.

Клекот прозвучал громче. Наташа запрыгнула на деревянный стол, стилизованный под большой пень и, выставив дневник, как щит, оглядела двор. Предыдущие хозяева как-то странно за ним ухаживали. Культурные, редкой расцветки розы соседствовали с чистотелом, а увитый растениями забор частично скрывала буйно разросшаяся крапива. Аккуратный, изумрудный газон местами вспарывали самые обычные сорняки. Причем иногда именно сорняки росли рядами, будто их нарочно так насеяли, а цветы – кое-как, с боем отвоевав себе право погреться под солнцем. Хаотично ухоженный двор. Именно так она делала уборку – сначала бросалась на пыль с остервенелым энтузиазмом и драила до идеальной чистоты всё, что попадалось под руку, но через полчаса лениво елозила тряпкой и едва проходилась пылесосом. Вот и тут наблюдались приступы садоводства, которые случались довольно часто, но и проходили быстро.

Судя по шорохам и клекоту, индюк фланировал где-то за крапивой. Не приближался, но и не уходил. Караулил её и выжидал, когда она потеряет бдительность. Сложив ноги по-турецки, Наташа прижала шершавую обложку к животу и бросила тоскливый взгляд на недосягаемое крыльцо. Чтобы добраться до деревянных ступеней, требовалось пересечь двор, а индюк, несмотря на внушительную тушу, передвигался довольно быстро. Уже дважды он демонстрировал кошачью ловкость и совсем не индюшачью скорость.

Наташа задумчиво побарабанила пальцами по дневнику. Снова вернулась мыслями к личным записям Рыжика. Её совесть спала младенческим сном. Потертая, фрагментами порванная обложка намекала на почтенный возраст тетради. Сколько сейчас хозяину дневника? Наверное, он старше неё, а может, его и в живых уже нет. Никаких маркеров времени на страницах пока не обнаружилось. Хотя можно узнать верхнюю границу его возраста, если припомнить, в каком году состоялась премьера оперы «Юнона и авось». А вот с нижней границей сложнее. Обычный подросток из какого угодно времени.

По приблизительному подсчёту Рыжик времен дневника тянул лет на пятнадцать. Точно ясно только то, что он не местный. Пятиэтажка, которую он упоминал в записях, не деревенская. Тут и домов-то выше второго этажа нет. Разве что школа, и то потому, что в одном здании с ней находились банковское отделение, почта и магазин. Настоящий центр жизни в Старолисовской. Три улицы, маленькая площадь, церковь – вот и вся цивилизация. То что нужно. А этот дом вообще на отшибе, даже не на улице. Сзади лес, выходящий к речке, а впереди виноградники, спрятавшиеся за несколькими рядами подсолнухов, ярких, пока ещё не пожухлых и удивительно единодушных в любви к солнцу. Они же выстроились вдоль дороги, ведущей в деревню. А дальше, сколько хватало взгляда, – виноградные кусты.

Единственный сосед – рядом. Точнее, дом есть, а соседа как раз нет. Судя по виду, дом жилой, двор ухоженный, цветов почти нет, разве что вездесущие подсолнухи вместо забора на заднем дворе. А между участками символическое сетчатое заграждение, ещё и с калиткой. Видимо, соседи дружили. Наташе это только мешало, и, обнаружив калитку, она мысленно понадеялась, что наличие соседа не станет проблемой.

Скорее всего, там жила семья или одинокая женщина, хозяйка гаденыша с красной соплёй. Очень уж ухоженное подворье. Но пока дом пустовал, и знакомиться с местными Наташа не спешила. В Старолисовскую она сбежала не за общением, а наоборот, в поисках одиночества.

Дорога, ведущая в деревню, разделяла лес и поле, а дома как раз находились на этой границе. Восточными окнами встречали рассвет, а западными провожали солнце, ныряющее в сумрачную чащу. Здесь, видимо, планировалась полноценная улица, но пока ещё большинство участков пустовало, на некоторых в дебрях пышной травы виднелся фундамент, пара домов вздыбила стены, обкусанные непогодой и увитые жизнерадостным бурьяном. Ещё один жилой дом втиснулся между ветхими сараюшками уже ближе к деревне. И все. Тишина и звуки природы – то что доктор прописал, точнее, психолог. Наташа бы выселила всех и оставила нынешнее временное жилище единственным на сто квадратных километров. Ей хотелось полного одиночества, всеобъемлющего. И вот уже третий день, как она его ела большой ложкой и, кажется, уже насытилась.

Никогда раньше Наташа не оставалась одна так надолго. Как быстро выяснилось, к безмолвию и одиночеству она была не готова. В первый день испугалась тишины и гула собственных мыслей. То, что она пыталась подавить и спрятать, выбралось на свободу и теперь звучало разными голосами, в основном осуждающими, с издевательскими нотками. Во второй день появился индюк и разнообразил её существование новыми эмоциями и гонками по двору.

Наташа вспомнила, как, не раздумывая, привела совет психолога в исполнение и нашла место, где сможет остаться в одиночестве, а заодно и кардинально сменить обстановку. Она выросла и жила в городе. Деревня и сельская пастораль ассоциировались у неё с той самой непроходимой глушью, которой требовала душа.

Затерянная в лесу деревенька со странным названием Старолисовская встретилась ей на просторах интернета и оказалась придатком знаменитой местной винодельни, когда-то принадлежащей помещику Старолисову. Сейчас от поместья остались только развалины, экспонаты для музея и местная страшилка, а винодельню возродил отец нынешнего главы. Имена Наташа не пыталась запомнить, глава наплодил прилично потомства, в отпрысках путались даже сами сельчане. Да и память последнее время подводила Наташу, вычеркивая факты, даты и события.

Насчёт съёма договаривались по телефону. Её привлекли не столько фотографии симпатичного домика, сколько его месторасположение. Девушка по телефону обещала уединение, но при этом вполне комфортные условия. В доме были и свет, и вода. Насчёт интернета она забыла узнать. На всякий случай обрадовалась отсутствию сети и даже записала это в плюсы.

Не раздумывая, договорилась с хозяйкой дома о встрече и ринулась покупать чемодан. Собирая вещи, Наташа с сомнением оглядывала свой модный, абсолютно городской гардероб. Обувь – вся на каблуках, кроссовки белые, тонкие платья и обилие красивой дорогой бижутерии. Что ж, она туда не пасти коров едет, хозяйства при доме нет, так что одежда вполне сгодится для сельской местности. Себя в деревне Наташа представляла, сидящей на террасе, с шалью на плечах, чашкой чая в ладонях и взглядом, устремлённым на алый восход. Отвлечённо-возвышенная картинка, практически идеалистическая. Далекая, впрочем, от деревенской реальности.

С работой проблем не возникло. Батутный центр «Тайфун», открытый три года назад, работал исправно, приносил неплохой доход и не требовал от неё лишних усилий. Всем управлял двоюродный брат Наташи – Костя. Она подозревала, что он потихоньку приворовывает, но Костя не наглел и, самое главное, относился к работе ответственно. Двурушничать он планировал ещё долго, а потому за «кормушкой» тщательно следил и даже поговаривал о расширении. Наташа действительно год назад подумывала о покупке виртуальной кабины. Но планам не суждено было сбыться, и деньги ушли в другое русло. Хорошо, что они вообще были, иначе загнулся бы и весь батутный бизнес. Новый аттракцион остался в планах. А Наташа до сих пор тратила предназначенные для него средства, про себя их так и называла «виртуальные деньги». Вот и съём дома оплачивался из того же источника, благо кубышка ещё не опустела.

Навигатор исправно вел её от города почти двадцать километров, а когда показал поворот, Наташа его просто не заметила. Проехав несколько метров, притормозила и пригляделась к экрану телефона. Ошибки не было, она проехала поворот, ведущий в деревню. Странно. Совершенно точно обочину слева подпирала сплошная стена тополей. Пришлось сдавать назад. В этот раз обнаружился и указатель, и даже сама дорога, вполне приличная, асфальтированная. Ветви деревьев сплетались, образуя убегающий вдаль тоннель. Наташа тряхнула головой и по привычке смахнула несуществующую чёлку. С короткой стрижкой она ходила уже больше года, всё ещё забывалась и убирала от лица фантомные пряди.

– Зачарованное место какое-то.

Когда деревья расступились, показался мост. Указатель гласил, что мост Первый, а речка зовется Капиляпой. По обе стороны от дороги выстроились чугунные столбы с матовыми плафонами, словно полуслепые стражники. Наташа снова проверила адрес на экране телефона и сбавила скорость. Дорога вывела её к центру деревни. Блага цивилизации столпились вокруг небольшой площади, выложенной серым булыжником. В тени домов промежутки между камнями поросли зеленым мхом, он же заполз на фундаменты и виднелся на черепичных крышах. Самое высокое здание в два этажа прилепило на фасад несколько вывесок, напротив него расположился магазин, явно принадлежащий винодельне. Для тех, кто не догадался по названию, у входа имелись деревянные бочки, а на окнах – пластиковые гроздья винограда. Наташа скользнула взглядом мимо зданий, изучать деревню пока не планировала, ещё неизвестно, задержится ли она тут. Может, домик только на фото прилично выглядит, а сам давно уже ссутулился и зарос мхом по самую планку конька.

Деревня закончилась довольно быстро, дорога сменилась с асфальтированной на грунтовую, а здания уступили место ярким пейзажам. Слева раскинулись убегающие вдаль ряды виноградников, почему-то вдоль обочины стыдливо прикрытые подсолнухами. А справа темнел самый настоящий лес, от него веяло прохладой, влажностью и мрачной сказкой. Машина подпрыгивала на ухабах, поднимая колесами пыль, пришлось закрыть окна и включить кондиционер.

Дом соседа показался первым и понравился Наташе гораздо больше выглядывающей из-за него приземистой хатки. Он высоко стоял на фундаменте и смотрел на поля большими современными окнами. Наташа досадливо вздохнула, перевела взгляд дальше и увидела у открытой калитки высокую девушку. Та призывно махала ей рукой, предлагая заехать в распахнутые ворота. Теперь Наташа рассмотрела и свое будущее пристанище. Невысокий деревенский дом, бросающийся в глаза свежей побелкой и обновленными деревянными наличниками. Слева к зданию прилепилась слегка перекошенная застеклённая чуть ли не от пола до потолка веранда с тусклыми окошками. На крыльце прямо на ступенях вдоль перил выстроились разнокалиберные горшки с цветущей геранью.

Подворье большое, засаженное деревьями и цветами без всякой системы. На фоне темнеющих зарослей крапивы белел пышный бульдонеж, похожий на гроздья громадных снежков. Воздух насытился влагой и обострил запахи.

Заглушив мотор, Наташа выбралась из салона и поздоровалась.

– Добрый день. Мира? Я же не ошиблась?

Высокая красивая девушка никак не ассоциировалась с деревней, скорее с подиумом. Наташа невольно залюбовалась длинными, словно зеркальными волосами и снова по привычке коснулась своего стриженого затылка.

Девушка кивнула и отступила в сторону дверей.

– Добрый день. Не ошиблись. Мы с вами созванивались, – она обвела рукой двор, – как я и говорила, тут очень тихо, поблизости только соседний дом, но его хозяин сейчас в отъезде.

Наташа едва улыбнулась.

– Красиво, на фото дом выглядел как-то по-другому, больше, что ли.

– Да, он довольно старый, – нехотя согласилась хозяйка. – Воду провели в прошлом году, свет – давно. С отоплением сложнее. Была груба², её переделали в камин, но теперь приходится дополнительно включать электрические обогреватели в спальне и на кухне.

Наташа сначала задумалась, а потом решительно покачала головой.

– Меня пока интересует только лето.

Мира едва заметно нахмурилась.

– По телефону я предупреждала, если вдруг найдётся покупатель, я верну вам часть оплаты и придётся освободить дом, ну, или вы сами вдруг захотите его купить.

Наташа поднялась на крыльцо, толкнула двери.

– Я помню. Только предупредите заранее.

– Конечно, – улыбнулась Мира и прошла в комнату.

На обход трёх комнат ушло минут десять. Домик действительно оказался маленьким: небольшая кухня с распахнутыми настежь окнами, ещё меньшего размера спаленка с алым ковром на стене и гостиная с бывшей грубой, теперь вполне похожей на закопченный камин. Несмотря на невысокий рост, Наташа невольно пригнулась, такими низкими оказались потолки, а мебель явно была ровесницей самого дома, не просто старая, а какая-то древняя. На стенах висели часы, больше всего их было в центральной комнате, даже на каминной полке стояла пара штук. Правда, ни одни из часов не показывали правильное время, хотя стрелки двигались практически на всех циферблатах. Когда очередные часы обнаружились чуть ли не на потолке, Наташа не сдержала любопытства.

– Ни одни часы не идут нормально.

Мира не удивилась.

– Не идут. Они для красоты.

Наташа с сомнением покосилась на потрескавшиеся ходики с обглоданными временем шишками.

– Не жалко столько батареек тратить?

– Какие батарейки? Часы старые, все заводятся. Сегодня как раз, пока вас ждала, заводила. Но вы не обязаны это делать. Тем более они очень громко тикают. Это я так, скорее по привычке.

– Понятно, – протянула Наташа, просто чтобы занять паузу, подняла взгляд на дверцу в потолке, – а эта дверь куда ведёт?

– На горище.

– Куда?

– Горище. Ну, чердак. Там голуби живут. Так что не удивляйтесь, когда услышите шорохи. Если будут сильно надоедать, закройте снаружи слуховое окно. Немного погалдят и найдут себе другое пристанище.

– Вы их специально, что ли, разводите? – наугад предположила Наташа.

– Мама разводила. Ну что вы так удивляетесь? На вкус почти как курица. Правда, мясо тёмное и жёсткое.

Наташа хмыкнула.

– Птица мира.

– В Старолисовской это нормальное явление. Я только за пределами деревни узнала, что не все едят голубей и крапиву.

Наташа снова вернулась на кухню и, отодвинув деревянный табурет, села за стол. Мира не торопила её, почувствовала, что пришёл момент принять решение, и безмолвно наблюдала. Ситцевые короткие шторки качались на ветру, ветер доносил запахи свежей травы и чуть сладковатые медовые ароматы. Наташа расправила ладонями тканевую скатерть и снова оглядела комнату. К противоположной стене прижался старый, крашенный зелёной эмалью холодильник. У её бабушки был похожий, правда, это чудо саратовского завода обитало в сарае и использовалось как шкаф для хранения всякой мелочевки, которую жалко выбросить. Больше всего Наташе нравилась блестящая щелкающая ручка. Этот холодильник явно работал и выглядел хорошо за счёт яркой жизнерадостной расцветки. Похоже, она не просто сбежала в деревню, а очутилась в прошлом.

Только сейчас она обратила внимание, что полки и стеллаж заполнены разными баночками, жестяными и стеклянными, а свисающие с потолка пучки трав настоящие, а не бутафорские.

Предупреждая вопрос, Мира грустно улыбнулась.

– Мама делала чаи. Сама собирала и сушила травы, ягоды, фрукты и смешивала с заваркой. Очень вкусные чаи, за ними даже из города приезжали, мамы нет уже больше года. Тринадцать месяцев, если точнее. Меня не было рядом, когда она умерла. Сосед говорит, в тот день она была не в себе, бредила, всё просила какую-то кость, – она тряхнула головой, сжала губы, удерживая подступившие слезы. – Я уехала через год после окончания школы. Давно уже не живу в Старолисовской.

Наташа сцепила пальцы, отвернулась к окну. Вроде как требовалось выразить соболезнования, но как это делается, она не представляла, а потому ухватилась за последнюю фразу.

– Так и думала, что вы не деревенская.

Мира скептически вздернула смоляную бровь.

– Как и вы, – её взгляд задержался на кулоне из чёрного турмалина, скользнул по укороченным белым брюкам, остановился на высоких каблуках босоножек. – Сапоги резиновые взяли?

– Зачем?

– При сильных дождях дорогу размывает, вы на своей машинке точно увязнете. В деревню придётся ходить пешком. Если вдруг отключат свет, какое-то время не будет воды. На этот случай за домом есть колодец.

Наташа нахмурилась. Привлекательность идеи сбежать в глушь выцветала на глазах.

Мира уловила её колебания и поспешила исправить ситуацию.

– Вода там очень вкусная, родниковая. Вы не смотрите, что домик маленький, участок при нём большой. По тропинке можно выйти к реке. Да и места у нас красивые. На Солнечной уже все участки выкупили, не удивлюсь, если в течение года её заселят.

– Так это улица? – Наташа припомнила, что по пути сюда видела фундамент дома.

Мира не ответила, посмотрела на неё пристально и недоверчиво.

– А вы, случайно, не из этих… копателей сокровищ? Или из другого лагеря?

Наташа хмыкнула. В процессе поисков информации о деревне она несколько раз встречала байки про развалины поместья, привлекающие искателей наживы, но посчитала это чем-то несерьёзным, вроде детского развлечения. Тем более эти истории сопровождались местными преданиями явно фантастического характера: легендами о Мёртвой деве, лесных духах и празднике Цветущего сердца.

Отвечать Наташе не пришлось. Мира сама опровергла свою версию.

– Нет, вы не из этих.

– Неужели кто-то ещё приезжает, чтобы найти сокровища? – искренне изумилась Наташа.

Мира пожала плечами.

– Фамильные драгоценности Старолисовых так и не нашли. Так что вы надумали?

Наташа решительно встала.

– Поживу месяц, а там видно будет. Дышится у вас свободно. И так тихо.

– О да, воздух хрустальный, – обрадовалась Мира. – А в реке за домом рыба ловится. Вы увлекаетесь рыбалкой? Хотя, господи, о чем это я. Вам, наверное, больше лотосы понравятся.

Наташа по инерции отрицательно покачала головой, хотя ответ уже не требовался. Поняв, что она сделала выбор, Мира явно расслабилась и повеселела. Дала ещё несколько указаний, показала двери в кладовку, до сих пор частично заполненную закатками, и направилась к выходу.

– Будут вопросы, звоните. Если вдруг станет скучно, в деревне есть небольшая библиотека. Надеюсь, вам так тут понравится, что вы захотите остаться. Все-таки подумайте о покупке, если не дома, то хотя бы участка, в петле реки земля дешевле.

Наташа не была в этом так уверена, но домик, несмотря на свой скромный размер, ей приглянулся, а больше всего понравилась та самая тишина, которой никогда не было в городе. Даже телефон, почувствовав себя тут лишним, молчал с того момента, как она пересекла речку.

Что ж, решение принято, отступать некуда. Как минимум на месяц она нашла убежище от сочувствующих и понимающих взглядов, ненавистных советов и необходимости изображать оптимистичную жизнерадостность. Здесь она просто отдохнёт от искусственных эмоций и примет новую реальность, может быть, даже найдёт новый смысл жизни.

Второй день Наташа посвятила знакомству с подворьем. Ещё вечером она сделала неприятное открытие – туалет есть только на улице. Аккуратный, чистый – и всё же уличный, со всеми атрибутами отхожего места: с пауками по углам и входом в преисподнюю. Новый день начался с посещения дощатого строения, отозвавшегося желанием бросить затею с переездом и вернуться в комфортную квартиру.

Возвращаясь в дом, Наташа брезгливо разглядывала низ пижамных брюк, промокших в обильной утренней росе. На границе с соседским участком в кустах смородины зашевелилось что-то темное. Наташа приостановилась и настороженно притихла. Не успела даже представить себе какую-нибудь жуть, как на неё из зарослей выскочило лохматое чудо-юдо. Это позже она распознала в монстре индюка, а в первый миг ей привиделся стремительный комок перьев. Она даже взвизгнуть не успела, просто молча отскочила, как кошка, разве что хвост не вздыбила.

Индюк издал воинственный клекот и ринулся вперед. Никогда Наташа так быстро не бегала. Испугавшись, не додумалась повернуть к дому и понеслась по периметру участка. Заодно быстро, но невнимательно оглядела временные владения. Пожалуй, крапивы могло бы быть и поменьше. Она едва не врезалась в натянутый гамак и споткнулась о невысокий каменный борт колодца. Индюк то отставал, то нагонял и не переставал издавать угрожающий клекот. Добежав во второй раз до сетчатой границы с соседним участком, Наташа толкнула калитку и резко отступила в сторону. Индюк влетел пушечным ядром во двор, развернулся и тут же всем телом врезался в закрытую калитку. Снова разбежался и снова впечатался в сетку. Он больно ударился головой и зацепился гребнем, но не оставил попыток снести преграду.

– Терминатор бесчувственный. – Наташа показала ему фигу. – Башку себе уродскую разобьёшь и соплю вырвешь.

Индюк стукнулся ещё пару раз, уже без злобы, скорее для острастки, и ушёл в глубь соседского сада. Наташа фыркнула ему вслед и вернулась в дом.

Тишины действительно было с избытком, несмотря на множество тикающих часов, здесь остро ощущалось безвременье. Словно мир замер, добровольно поставил себя на паузу. Уборка и готовка не отвлекали от мыслей, наоборот, воспоминания накинулись, словно ждали, когда она останется в одиночестве и не сможет отбиться от них телефоном. Оказывается, бездумное пролистывание ленты в социальных сетях здорово отвлекало от собственных дум разной степени едкости.