Kitobni o'qish: «Легкое дыхание лжи»

Все, в том числе и ложь, служит истине. Тени не гасят солнца.

Франц Кафка

Бывают дни как дни: ровные по настроению, они проходят по намеченному плану.

Бывают дни, когда планы приходится менять на ходу, – что стресс, раздражение и суета.

Но бывают дни, в которые резко переворачивается вся жизнь. Казалось бы, истина банальна, – но почему-то мы никогда не готовы к таким дням.

© Гармаш-Роффе Т. В., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Часть 1

Кис (Пятница)

– Кис, как дела? Чем занимаешься?

– С малышней в зоопарке, – ответил в телефон Алексей Кисанов. – А что? … Опа, похоже, детки собрались пообщаться с тигром! Подожди, Серег, они через ограду лезут, чертенята!

Чертенята – двойняшки Лиза и Кирюша, – пыхтя и тужась, карабкались на заборчик, отделяющий сетку вольера от неразумных посетителей.

– Та-ак, – Алексей сунул мобильник в карман и ухватил обоих за шкирки, – сейчас будем повторять урок. Что я сказал, когда мы входили в зоопарк?

Он поставил детей на дорожку, присел перед ними, заглядывая в ясные глазки.

– Что… – Лизонька посмотрела на небо, – что звери тут настоящие.

Маленькая хитрюшка, она ведь отлично знает, о чем папа говорит!

– Нельзя подходить к решеткам, – честно и виновато пролепетал Кирюша.

– А вы что сделали?

– Мы к ним не подходили! – обиженно заявила дочка.

– Мы только хотели, – признался Кирюха.

– Только хотели на заборчик встать, чтобы получше видеть! – снова лукавила Лизавета.

– Только хотели, значит? Что ж, мы уходим домой, дети. Зоопарк отменяется.

Он протянул обоим руки.

Кирюха скуксился, готовясь захныкать, а Лиза быстро спрятала ручонки в карманы васильковой летней юбочки, гордо вскинула головку и зашагала впереди папы. Охо-хо, что день грядущий нам готовит. Ей еще четырех нет! Ну и характер, ну точно в Сашку.

Сашка – это Александра, жена. И мама соответственно.

– Кис? – раздался приглушенный голос из кармана.

Упс, Серега все еще на связи, Кис про него забыл.

– Тут.

– Закончил строить мелкоту?

– Более-менее. Так что там у тебя?

– У меня нехорошая новость, Леха. Убийство и ограбление.

Кто бы сомневался. Сергей Громов служит на Петровке, 38, где когда-то служил и Алексей Кисанов, ныне трудящийся на ниве частного сыска. Они до сих пор работали совместно над многими делами, помогая друг другу раскрывать преступления, – так что новости у них всегда нехорошие.

– Это срочно, Серег? Я бы предпочел сначала отвезти малышню домой. Оттуда тебе позво…

– Срочно! – сурово перебил Громов. – Очень.

– Ладно, говори. Только покороче. Неровен час, мои шмакодявки еще чего-нибудь натворят.

– Боюсь, Леха, это твой старшой чего-то натворил.

– То есть?..

– Он отправился в деревню Рыбкино, так?

– Откуда ты знаешь?!

– Там в одном доме убийство и ограбление. А Роман снимал соседний, в областном РУВД установили. Он исчез из деревни в ту же ночь, когда случилось убийство, то есть вчера… Хотя, может, и не убийство, а похищение: трупа нет. Только следы крови. Никто не знает, куда и почему Роман смылся, но подозрения падают на него. Жертва – девушка, кто-то из деревни видел, как они общались, подробней не могу сказать. На месте преступления остались какие-то генетические следы и отпечатки. Сравнить пока не с чем, – в доме, который он снимал, отпечатков не нашли, а Роман в бегах. Но областному РУВД, которое взялось за это дело, известно, что это твой сын. Он объявлен в розыск. Они хотят с тобой связаться, Леха. Чтобы взять у тебя генетический материал для сравнения. У отца и сына есть много общего в ДНК, ты знаешь…

– Серег, я что-то не соображу никак… Такого не может быть, ты же понимаешь, что не может! Ромка не мог никого убить! И ограбить не мог!

– Лех, опомнись. Это то, что всегда говорят родственники убийц. А в полиции не забыл еще, как к подобным заверениям относятся?

Алексей промолчал. Он знал.

– Короче, Кис, вот что я предлагаю: смойся куда-нибудь, типа в командировку, чтобы потянуть с анализом. А сам ищи сына. Как найдешь – ко мне веди. Объясни, что он делает себе только хуже, ударившись в бега… И звони, если что.

Алексей с недоумением посмотрел на затихший телефон.

Что это он услышал? Что за бред? Ромка, он не мог… Нет, чушь какая-то!!!

Он с остервенением нажал на кнопки: безрезультатно. Мобильный сына был выключен.

Роман (Двумя неделями ранее)

Тут пели птицы, цвели цветы. Роман не знал ни одного названия – ни растений, ни пернатых. Городской житель, он, кажется, никогда в деревне и не бывал, а теперь удивлялся. Природа здесь вела себя не робким гостем, застенчиво присевшим на краешек каменного ложа мегаполиса, – нет, здесь она была владычицей. Она царила во всем: в деревьях, травах, птицах, в сочном воздухе и даже в людях. Хорошо-то как!

…Хотя нет, он когда-то жил за городом. На даче. Это было давно, Летом.

Лето – так Роман называл свое раннее детство. Наверное потому, что оно было солнечным. Тогда была веселая и красивая мама и веселый добрый па… Нет, не папа. Просто маленький Роман так думал. Но это был не папа, и однажды он перестал быть добрым. Он выгнал их с мамой из дома. И тогда в жизни Романа началась Зима…¹

Он толкнул старую калитку. Она не открылась – отвалилась. В саду росло что-то невообразимое. Даже дорожка к дому с трудом угадывалась. Не сад, а прерии.

Ступени крякнули под его тяжестью. Развалятся? Нет, обошлось.

Роман вытащил из кармана связку из двух ключей. Андрюха сказал, что большой от нижнего замка, а поменьше – от верхнего… Точно. Повернулись с трудом, заржавели. В этом доме, сказал Андрюха, никто не бывал уже четыре года, с тех пор как бабулю похоронили.

Роман вошел. Здесь холодно – хоть на улице бушует май, загнав градусник под тридцать. И пахнет здесь не так, как снаружи. Сыростью пахнет, плесенью и еще чем-то нерадостным.

Андрюха сказал: дом первым делом протопить. А дрова лежат в «сараюшке».

Пока дом протапливался, Роман обследовал свое временное жилище. В нем имелись две горницы – маленькие две спаленки – помимо той большой комнаты, где находилась печь и которую Роман окрестил столовой. Он выбрал ту из горниц, что посветлее, окнами на восток: ему нравилось, когда его будило солнце. Отсыревший перьевой матрас со старой кровати со скрипучими пружинами оттащил к печи: авось к ночи просохнет. Нашел пару одеял, подушку – их тоже к печи отволок, развесил-разложил на стульях. Белье он обнаружил в рассохшемся глухом шифоньере – оно было чистым и глаженным, еще бабулей Андрюхиной, видимо. Подумав, он вынес простыни в сад, повесил на ветки дерева с нежными белыми цветами: пусть ткань воздухом пропитается.

Роман умел справляться с бытом – с бедным бытом. Он много лет жил в нем, с тех пор, как закончилось его детство-Лето, и многому научился. Тем более вышло так, что мама о нем не заботилась, это он заботился о маме…

Он сходил в местный магазин, купил сахар, соль, спички (те, что нашлись в доме, совсем отсырели, и печь пришлось разжигать зажигалкой), несколько лампочек и немного еды. Кое-что он привез с собой, так что быт вполне налаживался. Вернувшись из магазина, он перекусил, вскипятив на печке старый эмалированный чайник, затем вымыл горницу. Разложил на столе учебники. Ну вот, его «отшельническая келья» готова. Можно приступать к штудированию науки под названием «психология». Он для этого в деревню и подался, собственно.

Но безудержно хотелось выйти вон из мрачноватого дома – туда, в сияние мая, во владения природы, в буйство запаха и света. Надо починить калитку, удачно вспомнил он. И вышел в сад.

До этой самой поры своей жизни, до двадцати с малым лет, Роман занимался ремеслом рукодельным. А точнее, был он великим мастером по ремонту машин. Хотя, если вдуматься, не в руках заключался его талант, а в умении слышать механизм. Его жалобы, боли, недомогания. В силу чего он сумел стать чудо-лекарем для своих железных пациентов.

Но Роман умел и с другими вещами разговаривать: с детства привык чинить все, что есть в доме. Хромой стул и электропроводку, телефон и газовую колонку… Не на кого было маленькому Ромке полагаться – вот и научился. Так что калитке пришлось быстро уступить его умным рукам и повести себя правильно: встать на свое место.

После чего Роман решил, что заслужил небольшой перерыв, и уселся на ступеньку с банкой пива. Он не употреблял спиртного (из-за мамы, спившейся от горя…), но пиво ему не казалось алкоголем – так, чуть крепче кефира, по крайней мере, если не пить больше одной банки зараз.

Ступенька снова закряхтела, и Роман сказал ей: ладно, тебя тоже подправлю. Попозже.

Он сидел, жадно вдыхая необыкновенный воздух, на котором была настояна деревня, как водка на кореньях, и ни о чем не думал.

Послеполуденное солнце изрядно напекло голову и лицо. Роман очнулся. С его светлой кожей он уже наверняка обгорел, черт. Пора в дом.

Неожиданно слева что-то ярко вспыхнуло. Он повернул голову. На верхнем этаже соседнего дома, здорового кирпичного особняка, распахнулось окно, отправив солнечный зайчик в его сторону.

В проеме показалась девушка. Длинные светлые волосы, хорошенькая вроде бы, насколько можно разглядеть.

Она с наслаждением потянулась, затем подставила лицо солнцу, зажмурившись.

У Романа появилось чувство, что он подсматривает. Он быстро вскочил на ноги и ушел в дом. Проходя мимо горенки, не удержался, глянул в окно: соседка все еще стояла, подняв лицо к светилу. Вот и хорошо, она его не заметила.

Роман сел за стол и открыл учебник.

Он работал в автосервисе давно, с пятнадцати лет, – работал много и с удовольствием. И доход имел от своего ремесла приличный. И вот вдруг показалось ему, что рукодельную работу он перерос, что мозгами теперь хочется поработать.

Да не так уж и «вдруг» на самом деле. Несколько лет назад Роман решил взяться за чтение женских журналов. Решение то было неспроста – если по-научному, его вполне можно назвать «маркетинговым». А проще говоря, он, будучи юношей застенчивым, легко краснеющим (что при его светлой коже немедленно становилось очевидным), хотел научиться общаться с клиентками-женщинами, которых все больше прибывало в автосервис. И принялся штудировать статьи, где говорилось о том, что нравится женщинам, что для них важно, с сугубо практической целью понять, как поддержать с ними беседу. Чтение помогло: он стал обращать внимание на одежду, которая до сих пор была ему совершенно безразлична; он стал разбираться в моде и стилях; и, главное, он научился делать комплименты. Какие, мол, туфли у вас обалденные и сумочка зашибенная. После чего Роман стал едва ли не самым востребованным мастером в своем автосервисе. Комплименты – двигатель торговли, ха.

Незаметно для себя Роман принялся читать и статьи по психологии, которые водились в дамских журналах, – и хоть специалистом в данном деле он отнюдь не являлся, но нередко чувствовал: бредятина! Непрофессионально написанные непрофессионалами статьи.

Так и вышло, что Роман подписался на серьезный журнал по психологии. И все больше увлекался этой наукой. Впрочем, «наукой» психологию можно назвать лишь с натяжкой: завиральных теорий в ней тьма. И не существует критерия проверки на «завиральность». Только один, но тоже не научный: чувствовать людей.

А Роман вдруг обнаружил, что он их чувствует. Так, как он чувствовал вещи. Просто раньше его ощущения были аморфны, безо всяких «отчего-почему», – теперь же, благодаря прочитанному, он стал видеть не только эмоции людей, но и понимать их тайные истоки.

Это было увлекательно.

И решил Роман поучиться на психолога. Правда, что с этой наукой он станет делать в будущем, не представлял. Кабинетным ученым он себя не видел, а практикующим психологом, как Лана…

Лана была клиенткой, подругой и его добровольным психоаналитиком. Еще она стала его первой женщиной – она сама настояла, успокоив Романа обещанием, что их близость не выльется в отношения иного рода.

Лана не обманула: все осталось между ними по-прежнему. Зачем она настояла на близости, он не знал. Она красивая, сексапильная, независимая, поклонников у нее тьма. Роман не нужен был ей ни поклонником, ни любовником. Иногда он думал, что Лана просто хотела помочь ему преодолеть жуткую застенчивость… Или, наоборот, ее это забавляло? Не слишком лестно для мужского самолюбия, сказать по правде, но она лет на десять старше и психолог, роль наставницы ей шла. Если даже и так, Роман ей благодарен. За все: за ее психологические беседы, за первый сексуальный опыт.

Роман задавал ей этот вопрос не раз – все-таки первая женщина в его жизни, огромный эмоциональный шок (прекрасный шок, что греха таить…), и он пытался дать какое-то определение этим отношениям.

Лана отшучивалась, назначая ему все новые и новые свидания. И только спустя несколько месяцев после начала этих неопределимых отношений Лана заявила, что он «излечился» и она готова ответить на его вопрос.

– Излечился от чего? – спросил он.

– От чернухи, – она ласково потрепала его по волосам и поднялась с кровати. – Пойдем на кухню, поговорим. Тебе налить вина?

– Пиво. У тебя есть?

– А как же, – засмеялась она, надевая пеньюар. – Пошли.

Она достала несколько банок, но Роман взял только одну и попросил убрать остальные. Лана понимающе кивнула: она знала – единственная из всех друзей и знакомых! – про его детство-Лето. И про детство-Зиму тоже знала…

– Чернуха? – спросил он, открыв банку.

– В детстве ты видел отца-тирана – он был тираном даже в ту пору, когда у родителей все еще шло неплохо, так? Он поднимал руку на твою мать, когда они ссорились, хоть и редко. Потом он узнал, что тебе не отец, и стал избивать мать регулярно. Чуть позже просто выгнал вас из дома. Хорошая картинка?

– Ну что ты задаешь дурацкий вопрос!

– Он не дурацкий. Это картинка, которая наложилась на твое восприятие отношений мужчины и женщины: насилие. Дальше: вы с мамой мыкались в бедности, ты пошел работать с малолетства, чтобы хоть как-то выжить, а твоя мама…

– Осторожнее, Лана.

– Я ничего плохого не собиралась сказать, Рома. Она любила твоего отца. Слишком любила, слишком много вложила в это чувство. И ты знаешь, чем ее любовь закончилась…

Он знал. Мама запила. Потом умерла от цирроза.

Он все время сравнивал Лану с мамой, против собственной воли. Казалось, эти женщины родились на разных планетах: мама терпела боль, унижения и при этом преданно любила своего мучителя. А Лана устраивала свою жизнь, как ей хотелось и нравилось, без оглядки на чужие суждения. Мужчины ее боготворили – Лана сумела заставить себя уважать. А почему Ася, мама, не сумела? Почему рабски целовала занесенную над нею руку?

Была ли она мазохисткой? Любила ли она, когда ей причиняют боль? Или она относилась к тому поколению женщин, которых вырастили в рамках сознания, что мужчина – хозяин? И бьет – значит, любит?

Ему становилось душно от одной этой мысли. Так душно, что хотелось рвать воротник, бежать на свежий воздух – отдышаться. В истории человечества много несправедливых и дурных вещей, но ведь тогда уже двадцатый век заканчивался – совсем другой век, с другими идеями! О ценности человеческой жизни, о неприкосновенности личности, о равенстве полов, о… Как мог этот скот, задержавшийся в развитии на уровне пещерного века, поднять руку на его маму? Как могла мама сносить это?!

Он не понимал. Не понимал, нет!

Но ему приходилось с этим жить. С его запоздавшей во времени жаждой, с запоздавшей возможностью защитить мать. Он зарабатывал деньги изо всех сил, надеясь с их помощью сделать жизнь мамы если не счастливой, то хотя бы приятной, комфортной…

Но он опоздал. Алкоголь убил ее.

Или ее убила эта странная любовь?

Лана будто прочитала его мысли. Собственно, почему «будто»? Она хороший психолог, она знала, о чем он думает.

– Тебе обязательно нужно было убедиться на собственном опыте, что любовь – это не подчинение одного человека другим, а совместная радость. Секс – это совместное наслаждение, а не повинность или стыд. Но я не знала, кто станет твоей первой женщиной и не испортит ли она тебе твой первый опыт. Поэтому ею стала я. И я тебе хороший опыт дала, мой дружочек. Теперь ты знаешь, как это должно быть. И я тебе больше не нужна.

– Нужна!!!

Роману было хорошо с Ланой, он не хотел с ней расставаться…

– Ты стал привязываться ко мне, Ромка. Как мужчина, я имею в виду… А это уже лишнее. У нас с тобой нет никаких перспектив для хеппи-энда. Мне за тридцать, пора подумать о семье. Надеюсь, ты не собираешься делать мне предложение? – засмеялась она и тут же спохватилась: видимо, выражение его лица ее напрягло. – Во всяком случае, я за тебя замуж точно не собираюсь, – твердо произнесла она. – Я на двенадцать лет тебя старше. Ты очень славный, я тебя нежно люблю, но…

– Останемся друзьями? – улыбнулся Роман.

Что-то внутри у него ныло и саднило – он действительно привязался к Лане как мужчина, не только как друг. Но он понимал, что она права. И надо принимать ее правоту достойно.

– Конечно, мой хороший. У тебя будут другие женщины, больше подходящие тебе по возрасту. – Лана обошла столик, обняла его, поцеловала в макушку.

Оказалось, это была их последняя ночь.

Но дружбу они сохранили. И, само собой, на решение Романа изучать психологию Лана тоже невольно повлияла.

…Что он будет делать, получив диплом психолога, Роман не знал. Но от поступления в вуз (предстоящего) до диплома еще о-го-го, – в конце концов, он начнет учиться, а там видно будет. Не понравится – бросит. Работу он не оставит: поступать Роман собрался на заочно-вечернее отделение. Зарабатывать-то на жизнь надо. Отец (настоящий отец, которого Рома не так давно нашел) сказал, едва услышав о его планах: я тебе помогу материально! Ну уж фигушки, Роман себя сам содержит с детства, и мать содержал, пока была жива. На шею он не станет садиться даже любящему папе. Или, правильнее сказать, зависеть финансово. В общем, как ни назови, а независимость дороже.

А пока что надо готовиться к экзаменам…

Девушка в окне

В последующие дни Роман не раз замечал в том же окне девушку, но упорно делал вид, что не видит. Направляясь в сельский магазин, он рассмотрел повнимательнее дом за высоким забором: куб из красного кирпича с жестяной крышей, слепившей на солнце; глухие металлические ворота с камерой видеонаблюдения. Никто оттуда никогда не выходил и никто не входил, по крайней мере в те моменты, когда Роман оказывался рядом. Со двора не доносился шум – если бы он не увидел девушку в окне, решил бы, что дом необитаем.

Что-то странное было в этом. Девушка, насколько позволяло рассмотреть расстояние (разделяло их метров пятьдесят, около десяти до забора и все сорок с той стороны), весьма миловидна, а живет одна, будто отшельница… Ни веселых молодежных вечеринок, ни хотя бы родительских заездов на дачу… Может, она, как и он, уединилась здесь для подготовки к экзаменам?

Заинтригованный, Роман решил последить за домом более пристально. Он обнаружил, что в окне отшельницы вечером зажигался неяркий свет, будто от настольной лампы, и гас около полуночи. Возможно, в этой комнате девушка только занимается? А потом спускается вниз, смотрит телевизор или слушает музыку, или болтает с друзьями через Интернет… Высокий забор не позволял ему увидеть два нижних этажа, но все верхние окна были постоянно закрыты ставнями (кроме комнаты его таинственной соседки, которая закрывала их лишь на ночь), отчего дом казался необитаемым…

Обнаружилось и еще кое-что любопытное: в девять вечера из ворот выходили двое мужчин, и двое входили. Позже выяснилось, что точно такая же смена караула происходит в девять утра. Они охраняют дом?

Или девушку?

После нескольких дней наблюдений, вконец заинтригованный, Роман дождался, когда она появится в окне. На этот раз он не стал прятаться – напротив, поднялся на свое крыльцо и помахал ей.

Девушка помахала ему в ответ.

– Как тебя зовут? – что есть мочи прокричал он, приставив ко рту ладони рупором.

Девушка вдруг всплеснула руками, затем резким движением приложила палец к губам и быстро закрыла окно, оглядываясь куда-то назад. Стекла сверкали на солнце, и ничего за ними разглядеть уже было нельзя. Роман постоял на крыльце, немного подождал и пошел в дом.

Наука, однако, его теперь занимала куда меньше, чем загадочная девушка. Окошко горенки выходило как раз на кирпичного уродца, и Роман не столько читал учебник, сколько ждал: появится ли незнакомка снова в проеме окна наверху?

Она появилась часа через два. И явно высматривала Романа в саду Андрюхиной бабушки. Он выскочил на крыльцо.

Девушка, увидев его, снова приложила палец к губам, призывая его к молчанию. Затем жестами, покручивая кулачками у глаз, дала ему понять, что ему нужно обзавестись биноклем.

Роман, уже до предела увлеченный тайной, смотался в Москву, купил бинокль и вернулся в деревню уже затемно. Пришлось ждать следующего дня, хотя нетерпение в нем булькало кипятком.

Он проснулся рано и принялся караулить окно незнакомки, настраивая бинокль. Наконец оно распахнулось. Роман подкорректировал фокус…

Девушка была действительно хороша собой. Русые прямые волосы немного ниже плеч, светло-серые лучистые глаза, изящные черты лица: узкая переносица, нежная линия рта.

Не то чтоб он подумал – скорее, почувствовал, будто что-то внутри радостно толкнулось: она, девушка эта, одной с ним крови, одной породы!

От матери Роман унаследовал утонченную внешность, и это оказалось, как ни странно, проблемой. Клиентки-женщины часто говорили, что ему не идет профессия автомеханика, что скорее его можно принять за поэта. А мужчины, случалось, намекали, что он голубой. Роман занимался в спортзале, и его тело приняло нужные очертания – но не лицо. Оно оставалось по-прежнему утонченным.

Впрочем, девушкам он нравился. Беда, однако, заключалась в том, что многие девичьи лица, сами по себе хорошенькие, рядом с ним смотрелись грубо или вульгарно. Роман страдал из-за этого, девушки тоже. Отразившись вдвоем в зеркале единожды, они впредь избегали приближаться к зеркалам ближе чем на пятьдесят метров. Но кроме зеркал существуют взгляды, и они отсылали им тот же приговор: не подходите вы друг другу, ребята…

А эта, на которую он смотрел в бинокль, – казалось, она была выписана тем же художником, что и Роман.

Он медленно, почти с опаской, опустил бинокль пониже. Округлые плечи с лямками голубого летнего сарафана… Кости не торчат, повезло. Еще чуть ниже… А вот и две вполне приятные выпуклости, не слишком строго прикрытые тканью сарафанного декольте… Да, повезло: она не худая. Роман не любил худых девушек – они казались ему нездоровыми. И он знал, откуда это. Из-за мамы. Когда она стала худой, она стала больной. Или наоборот. С тех пор Роман считал идеальной фигуру, конечно, стройную, но округлую. Такую фигуру, как была у его мамы раньше, когда в жизни царило Лето. Когда она была здорова…

Комплекс у него или что, – но его тестостерон реагировал только на этот тип женщин.

Роману пришлось вдохнуть-выдохнуть, прежде чем он сумел сосредоточиться и перевести бинокль на лист бумаги, который держала в руках незнакомка.

На нем красным фломастером, крупными печатными буквами было написано: Я МИЛА. МЕНЯ ПОХИТИЛИ И ДЕРЖАТ ВЗАПЕРТИ!!! ПОМОГИ МНЕ!!!

Ну что ж, так он и думал. А что, собственно, еще думать, когда девушка боится, что ее услышат?

У нее бинокля не имелось, – иначе б она принесла его к окну. Да и откуда, если ее держат взаперти… Роман вспомнил детский язык жестов – когда с помощью пальцев и рта, служившего вспомогательным элементом в некоторых буквах, составлялись слова – и показал ей: «Я РОМАН. КТО ТЕБЯ ПОХИТИЛ?»

Мила вглядывалась в его жесты, пару раз знаками просила повторить – то ли не очень хорошо понимала этот язык, то ли не слишком внятно видела – и наконец кивнула. Она отошла от окна, но не закрыла его и вскоре вернулась с новым листком: «ОДНА СВОЛОЧЬ. НАЛОЖНИЦЕЙ ХОЧЕТ МЕНЯ СДЕЛАТЬ».

– КАК? – спросил Роман и тут же понял, что вопрос его будет неверно истолкован. Потому поспешил, делая новые знаки. – КАК Я МОГУ ПОМОЧЬ?

Мила снова отошла от окна – Роман ждал. Он знал, что она пишет ответ.

– ПОМОЧЬ СБЕЖАТЬ ОТСЮДА, – выставила Мила в окошко новый лист.

У Романа не было листов формата А4 – у него были только общие тетради. А на тетрадной странице крупно не напишешь… Подумав, он сделал знак Миле – мол, подожди – и принялся писать большими буквами, жирно штрихуя их элементы ручкой – фломастера у него не имелось.

– ТАК, – выставил Роман первый листок, – НЕЛЬЗЯ, – выставил он второй, – ОБЩАТЬСЯ, – показал ей третий. – ПОЗВОНИ МНЕ.

На последнем листке был его номер.

Мила качала головой. Потом написала: Я НЕ МОГУ ПРОЧИТАТЬ ТЕКСТ, СЛИШКОМ ДАЛЕКО.

Роман достал свой мобильный, покачал им в воздухе. Мила развела руками: У МЕНЯ НЕТ.

Он подумал еще чуть-чуть и показал ей знаками: ЗАВТРА.

Нерв. Это то, благодаря чему ты чувствуешь боль – или удовлетворение. Чувствуешь, что живешь. Может, это неточно в медицинском смысле, но Роману слово казалось подходящим для измерения отношений: в одних был нерв, в других нет.

В общем-то, по большому счету, до сих пор его не было. Он вроде бы влюблялся, ухаживал, надеялся, что отношения с девушкой продлятся… Но в них не было нерва. Сходясь, он не чувствовал полноты счастья; расставаясь, он не чувствовал боли.

И вот сейчас впервые он ощутил этот нерв, напряженный до предела. Оголенный, почти болезненный: спасти Милу!

Возможно, его странное детство, несчастливое и трудное, приучило его к экстремальным ощущениям? На фоне которых нормальные человеческие отношения казались пресными? Так альпинист не может жить без гор – без опасных гор, где нечем дышать, где за каждым выступом скалы подстерегает смерть?

Возможно.

Но именно сейчас Роман дышал полной грудью и каждой клеткой тела ощущал жизнь.

Он быстро собрался и завел машину: в деревенском магазине листов для принтера не продавали, фломастеров тоже – придется за ними ехать в ближайший город.

Хотя это, конечно, все равно не общение. У Милы нет бинокля – придется писать по одной огромной букве на листе. На каждое слово уйдет несколько минут, на предложение – с десяток. А потом она пойдет писать ему ответ… Таким способом они сумеют обменяться лишь парой предложений в час!

А он должен узнать многое, чтобы Миле помочь. Тем более что он очень хочет ей помочь.

И… Кажется, у него есть идея получше, чем обмен буквами!

Роман взял направление на Москву.

На этот раз пробки его не раздражали: он время не терял, делал поиск в Интернете через смартфон. Когда он добрался до города, рабочий день магазинов, даже в Интернете, закончился, зато он нашел то, что хотел.

Роман переночевал в своей квартире, с утра пораньше сделал покупки на сайтах и поехал за ними самолично – самовывоз называется. Дешевле и, главное, скорее. Правда, все равно полдня ушло. С другой стороны, если б он делал покупки не через Интернет, ища нужные вещи с заданными в поиске параметрами, а объезжал бы магазины, то у него дня три бы на все ушло! Так что спасибки тебе, Мировая паутина.

В деревню он вернулся к восьми вечера. Милы в окошке не было – но это даже к лучшему: Роману нужно сначала потренироваться.

Он вынес из машины объемистую сумку, достал из нее красочную коробку, разрезал пластиковые ленты. Затем бережно вытащил из коробки вертолет. Заправил пульт дистанционного управления батарейками.

ДРОН! Ладно, пусть это лишь его младший брат, радиоуправляемый вертолет, но он поработает в почти боевых условиях. Главное сейчас – научиться его пилотировать.

И Роман, положив инструкцию перед глазами на ступеньку крыльца, – уже отремонтированную, к слову, – принялся осторожно нажимать на кнопки пульта.

Вертолет оказался послушным. Собственно, он такой и искал в долгие пробочные часы, читая характеристики каждой игрушки. С ценой Роман не считался: тут ведь надо девушку спасать, на таком нельзя экономить. Основными параметрами, по которым Роман выбирал покупку, были как раз стабильность, легкость управления машиной (одно с другим связано, как он понял) и дальность полета. Продавались куда более дешевые модели, но они запускались только в радиусе десяти метров. А ему нужно хотя бы шестьдесят…

И он нашел такую модель. Теперь изучал ее в действии, тренируясь в управлении дроном. В характеристиках вертолета писали, что он не издает шума, однако это не совсем соответствовало действительности. Шум был. Не очень громкий, но… В доме есть охрана. Если мужики сидят внутри, то, пожалуй, шум не услышат. А вот если снаружи… По такой-то дивной погодке это очень даже вероятно…

Роман задумался. Рискнуть? Или найти способ подстраховаться?

Риск, говорят, дело благородное, но шансы пятьдесят на пятьдесят, как в любом риске. Если он «благородное дело» провалит, то Миле помочь уже вряд ли сумеет. Значит, лучше подстраховаться.

Над этой задачей Роман размышлял еще минут пять. И придумал. В деревне полно собак – вот они ему и сослужат службу.

Мила выглянула в окошко спустя полтора часа. Солнце клонилось к горизонту, и девушка стояла в его розовых лучах, как… Ну, как что-то волшебное. Или это у него в груди стало волшебно.

Роман показал ей жестами: ЖДИ. А сам выскочил на улицу и, пригибаясь пониже заборов, пробежал два дома, кинул подобранный на дороге камень во двор третьего. Там обитали две псины, которые не замедлили залиться лаем. Роман знал, что через несколько секунд его подхватят все деревенские собаченции, но для верности кинул камень и на следующий участок. Когда он вернулся к себе во двор, так же пригибаясь, деревня голосила нестройным собачьим хором.

Он схватил свой «дрон», прикрепил к нему мобильный телефон – самый маленький, какой только смог найти, самый легкий, – и запустил его через забор. Собачий хор утопил в своих руладах звук вертолетного винта. Не прошло и минуты, как вертолет сел на подоконник Милы и затих, послушный дистанционному пульту.

Даже с такого расстояния Роман видел, как она изумлена. Он положил пульт, взял в руки бинокль. Да, она была изумлена и… И явно не понимала, что ей делать с вертолетом.

Роман показал жестами: ПОДНИМИ ЕГО.

Мила подняла. И увидела под брюхом вертолета махонький мобильный. Она отцепила телефончик и торжествующе покрутила в руке, показывая Роману: нашла!

Ага, вот она увидела и приклеенную к нему скотчем записку с его номером… Читает… Нажимает на кнопку телефона…

Через несколько секунд сотовый Романа зазвонил.

– Ну, здравствуй, – произнес он.

– Это ты круто придумал! – восхищенно выдохнула она в трубку.

Роману страшно не хотелось прерывать только начавшийся разговор, но вертолет следовало вернуть к себе, и ему пришлось, попросив Милу подождать минутку, повторить операцию.