Kitobni o'qish: «Homo Animalis. Бремя славы»
Посвящается старшей из моих младших сестер.
Спасибо за то, что предложила мне попробовать написать книгу.
Пролог
– Да, мама…, – автоматически ответила Пиона. – Мы не собираемся улетать дальше Альфы, ты же знаешь… Да, вернемся через пару недель… Нет, у нас не холодно, Эрст все починил… Да, на этот раз точно.
Девушка поежилась в жестком кресле, сильнее прижав колени к груди, пытаясь сохранить остатки тепла. Из соседнего отсека слышалась приглушенная ругань младшего брата, уже второй час тщетно пытавшегося вернуть к жизни систему кондиционирования. Ругань становилась все громче, а температура на корабле все ниже. Нехотя вытащив окоченевшую руку из-под пледа, Пиона нажала кнопку на рабочем столе, закрыв дверь в каюту. Не хватало, чтобы мать что-то заподозрила. Достаточно, что видеосвязь не работала с самой Земли.
– Да, мама… И мы тебя… Обязательно позвоним, как только доберемся до Альфы. Нет, целовать Эрста я не буду, не маленький. Передай привет папе. Пока!
Раздался сигнал об окончании голосовой связи и в тот же момент открылась дверь, впуская Эрста вместе с потоком обжигающе горячего воздуха.
– Я починил! – гордо сказал он и сел в кресло напротив.
– Поздравляю! – угрюмо ответила Пиона, все еще ежась под пледом. – В следующий раз врать маме будешь сам.
– Ни за что. Мое дело – чинить. А врать – по твоей части.
Недолго думая, Пиона запустила в брата плюшевым бегемотом. Тот ловко поймал игрушку и бросил обратно.
– Ты плохо просматривала свои архивы. Бегемоты не летали! В отличие от птиц, – Эрст кивнул головой в сторону огромного трехмерного изображения голубя, которое занимало почти половину небольшой каюты, служившей Пионе кабинетом. – Я прав?
Девушка нахмурила брови, но ничего не ответила.
– Ладно, – немного помолчав, сказал Эрст, видя, что сестра не в настроении болтать. – Пойду еще раз проверю МАРВа. Надеюсь, на сей раз обойдется без неполадок. Приходи, как будешь готова.
С этими словами он вышел из каюты, оставив Пиону одну. Как только дверь закрылась, девушка перевела взгляд на голограмму. Эрст был прав. И в том, что бегемоты не летали. И в том, что она практически не продвинулась в своем расследовании.
Вот уже несколько месяцев она почти не спала, собирая и изучая информацию о Земле двадцать седьмого века. Данных было много. Даже чересчур. Только полезных среди них – как кредиток в кармане бедняка. Бесконечные заголовки статей, старые фотографии, кадры видеосъемок и голограммы впечатались в сознание так крепко, что даже закрыв глаза, девушка продолжала видеть их четко и детально.
С середины третьего миллениума биосферу Земли поглотила агрессивная ноосфера. Города, какими их помнили далекие предки Пионы, исчезли с лица планеты. Не стало мегаполисов, областных центров, поселков и деревень, некогда разбросанных по поверхности Земли, словно хлебные крошки для птиц на асфальте. Место множества занял один. У него не было названия. Город, просто Город. Огромный, тянущий высоко в небо многочисленные ветви-небоскребы, глубоко зарывшийся в недра туннелями метрополитена, словно корнями диковинного растения, он заполнил собой всю планету.
Тотальная индустриализация привела к одному из самых трагических моментов в истории человечества. Из живых существ на планете, кроме Homo Futuris, уже к 2600 году остались только крысы и тараканы. Остальные виды не устояли перед натиском городов, а животные в зоопарках, не успели адаптироваться к стремительно ухудшающейся экологии. Цветы и трава остались лишь в городских квартирах, деревья и кустарники доживали свой век в особняках миллионеров, вытесняемые новейшими разработками производителей «умных растений». Искусственные розы, кибернетические эвкалипты и электронные клумбы не только выглядели и пахли как настоящие, но и поддерживали в жилище комфортную температуру, следили за влажностью и ионизировали воздух.
Пиона посмотрела в самый центр голографической проекции, где светилась весьма показательная и в тоже время печальная запись – похороны последнего представителя вымирающей фауны – голубя по имени Счастливчик (судьба порой крайне цинично и даже жестоко шутит). Тридцатое марта две тысячи пятьсот девяносто восьмого года: миллионы людей провожают мертвую птицу в последний путь, миллиарды смотрят трансляцию в прямом эфире. Пожалуй, ни одно живое существо ни до, ни после этого дня не удостаивалось подобных почестей.
Запись не зря занимала центральное место в голограмме. Одним из самых интересных материалов, которые оказались в распоряжении Пионы, оказалась стенограмма публичного заседания видных общественных деятелей, политиков и бизнесменов по случаю сотой годовщины смерти Счастливчика, обсуждавших очередное эгоистичное и жестокое изобретение человечества. Торжественные речи слишком пестрели фразами «во благо…» и «во имя…», чтобы идеи, высказанные в них, могли принести реальную пользу обществу, но, как обычно бывает, популизм перевесил жалкие потуги здравого смысла.
Заседание начиналось с очередного «во благо…» от представителя министерства образования и науки Города. Статный седовласый мужчина (каким он был в воображении Пионы, ведь видеоматериалов не сохранилось) выдвинул идею создания объекта, который люди прошлого могли бы назвать зоопарком, а люди будущего – местом встречи с утерянными богатствами природы.
И все в этой идее выглядело прекрасно, если бы не одно «но». Утерянными. Это слово стало ключевым в почти стерильном мире. Биоматериалы большинства видов канули в Лету, и история уже знала неудачные попытки их воссоздать. Обитатели Города захотели бы смотреть на настоящих животных и птиц, но никак не на генномодифицированных мутантов.
Биоморфы тоже были не в счет. Технологии шагнули так далеко, что любой выпускник профильного колледжа мог создать аппарат с центральным процессором вместо нервной системы. Механические животные выглядели полностью идентичными натуральным. Они не требовали особого ухода, не болели, не умирали, не проявляли агрессию, их не требовалось кормить. Электронные котики мурлыкали и ласкались, электронные тигры рычали и скалили зубы. Но никаким программам не удавалось воссоздать естественное поведение животных в природной среде, никакие искусственные материалы не выглядели похожими на натуральный мех. К тому же кибернетические собаки, кошки, попугайчики и черепашки пользовались устойчивой популярностью – так зачем идти в зоопарк, если можно посмотреть на интерактивного питомца у себя дома?
Казалось, на этом заседание можно было бы закрыть. Но нет! Неожиданно для всех выход из положения нашла представительница инициативной группы организаций по защите того, что осталось от первозданной окружающей среды (низенькая дама с водянистыми глазами и крупным, почти жабьим, ртом, в воображении Пионы). Раз человек оказался единственным живым существом на планете, с лица которой сам же и стер других тварей Божьих, так ему и исправлять ситуацию. В прямом смысле этого слова. Было предложено разработать технологию, которая сможет трансформировать человеческое тело в отличную от человеческой форму, сохранив неизменным разум. Оставалось только воспроизвести звериный социум, но как раз эта задача не казалась невыполнимой.
Проект, получивший название «Назад к природе», набрал небывалую популярность за считанные недели. На волне всеобщего энтузиазма Мэрия согласилась выделить средства и, невзирая на тотальный дефицит жилого пространства, изыскала площадь для создания Зоопарка. Да-да, именно так, теперь с большой буквы «З».
Пространство в несколько гектаров очистили от построек и разделили на несколько климатических зон аппаратами для кондиционирования экологически чистого воздуха разной температуры и влажности. Над северной оконечностью нависла искусственная гора, увенчанная снежной шапкой, по южной словно прошлись утюгом. Зоопарк обзавелся даже небольшой рекой и каскадом мелких озер.
Дальше в дело вступили биологи и генетики. Из весьма скудной базы ДНК все же удалось выбрать достаточное количество эндемичных растений, чтобы создать джунгли и прерии, леса и тундру. По счастью почти все растения успешно пережили второе рождение и заплодоносили в положенный срок. Последними в Зоопарке появились главные действующие лица – добровольцы, прошедшие углубленные курсы по адаптации, зоопсихологии, зоолингвистике, основам биоценоза и социального поведения животных, вооруженные не только знаниями, но и уникальными научными разработками – трансфигурационными имплантами, позволявшими силой мысли менять форму внешней оболочки.
Через два года после исторического заседания Зоопарк был готов открыть двери всем желающим. Теперь каждый мог за небольшую плату прийти сам или привести ребенка, чтобы посмотреть, как большой и красивый «настоящий» лев играет с котятами, послушать как «настоящая» птичка выводит на ветке высоченного дерева прекрасные трели, покрошить в пруд с «настоящими» золотыми рыбками купленный здесь же специальный корм. Посещаемость комплекса превысила все самые оптимистичные прогнозы.
Очень скоро Зоопарк стал работать круглосуточно. С «экспонатами» подписали контракты, по которым они обязались изображать из себя животных двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Достаточно быстро стало ясно, что работа «птички в клетке» превратилась в «билет в один конец» и добровольцы, задержавшиеся в проекте, рискуют остаться в нем навсегда. Однако поток желающих отрастить шерсть и когти не иссякал – возможность на долгие годы надежно обеспечить семью выглядела для многих слишком заманчиво.
Проект «Назад к природе» рос со скоростью молодых побегов бамбука, принося своим владельцам баснословные доходы. Но у популярности проявилась и оборотная сторона. Пропускная способность комплекса быстро перестала справляться с потоком посетителей. Клонированные растения чахли из-за приносимых извне бактерий и нарушения климатического баланса. Чах и энтузиазм добровольцев, вынужденных смотреть на праздную толпу, которая в отличие от них может в любой момент покинуть пределы Зоопарка.
Поэтому буквально через несколько лет комплекс закрыли для посещений, создав закрытую биосистему. Зоопарк превратился в Заповедник. По всей площади установили камеры, трансляция велась круглосуточно. Ежедневно стали выходить передачи, в которых показывались самые интересные моменты из жизни «зверей». Таких рейтингов не имела ни одна передача за всю историю телевидения.
В комплексе начали рождаться дети. На них автоматически распространяли условия контракта, подписанного их родителями. С рождения им говорили, что они львы, соколы, дельфины (проект разжился к тому времени собственным небольшим морем), кобры, пингвины и так далее. В пять лет ребенок проходил первичную инициализацию (для этого в Заповеднике стали проводить специальный обряд, абсолютно бессмысленный по сути, но исполненный религиозного пафоса для «аборигенов»), получал трансфигурационный имплант и начинал обучение в «звериной школе». В двадцать лет подростки проходили видовой экзамен и, в случае успеха, могли считаться полноценными членами общества. Такой порядок вещей через пару десятилетий приобрел статус обычая. Провалить экзамен было невозможно, никого просто так из Заповедника не отпускали. Неудачнику давали возможность проявить себя в следующем году. И еще через год, в случае провала. И еще… Чем дольше молодой человек не мог пройти Испытания, тем ниже оказывался его социальный статус. А полные неудачники и неполноценные особи в какой-то момент просто исчезали без лишнего шума.
В свой срок первые поселенцы начали умирать, вместе с ними умирало и знание о большом мире, прежней жизни среди людей. Молодое поколение жителей Заповедника забыло, с чего все началось. А владельцы Проекта не спешили им напоминать. Дела шли слишком хорошо, Проект был слишком популярен.
Пока его внезапно не закрыли… Заповедник просуществовал почти триста лет. Триста лет реального времени и несколько сотен экранного, миллионы фотографий, тысячи книг, как художественных, так и документальных, бессчетное количество статей и заметок… и ничего, абсолютно ничего о последних годах его существования. Нигде ни намека на то, когда именно и почему Проект закрыли.
Пиону это сильно раздражало. Еще полгода назад ей казалось, что с написанием диссертации она справится так же легко и быстро, как справлялась со всеми заданиями во время обучения на историческом факультете Городского гуманитарного университета. Теперь она зашла в тупик, единственным выходом из которого казалась авантюра с незаконно добытыми из Исторического музея имплантами нескольких современников тех событий.
Сами по себе импланты были бесполезны, но вот хранившиеся в них ДНК могли в умелых руках поведать очень многое. По просьбе Пионы Эрст переоборудовал один из медицинских МАРВов – мобильных аппаратов реконструкции воспоминаний, используемых для лечения старческой деменции или потери памяти, например, после аварии. Усовершенствованный МАРВ позволял не только восстанавливать собственную память, но и заглядывать в чужую.
Работал он, правда, не очень стабильно. Последний сбой в работе аппарата как раз привёл к поломке системы кондиционирования корабля. Да и сам процесс просмотра чужих воспоминаний был не из приятных. Пока Пиона тренировалась только на слепках памяти Эрста, коротких десятиминутных ментограммах, вмещающих информацию о нескольких месяцах жизни. И даже после них девушку слегка мутило и появлялись смутные видения, не только во сне, но и наяву. Сейчас же ей предстояло считать память о всей жизни абсолютно незнакомого ей человека. Но другого выхода девушка не видела.
Бросив взгляд на голограмму мертвого Счастливчика, Пиона вышла из каюты и закрыла за собой дверь. Через пару минут в поисках ответов на свои вопросы она погрузится в чужую память. Только чью?
Книга 1
Глава 1. Прайд
На меня глядела молодая, красивая львица… Редкий пепельный окрас, миндалевидные глубокие карие глаза, мягкие большие лапы…
Буйвол моргнул и на мгновение я перестала видеть собственное отражение в его огромных грустных глазах.
– Ну же! – от злости и бессилия крикнула я, ударив лапой по его груди. – Сопротивляйся!
Молодой самец только отвернулся и покорно положил голову на выжженную землю, не предпринимая попытки освободиться от моей хватки. В бешенстве я спрыгнула вниз и начала ходить кругами вокруг поверженного противника. Буйвол удивленно смотрел на меня, но встать не пытался.
– И что это, по-твоему? – мой голос, казалось, разлетался по всей саванне. – Это, по-твоему, охота? Да ты даже не убегал! Сдался, словно последний слабак!
– Ты львица, – обреченно ответил мой противник.
Я сжала зубы, чтобы не закричать снова. Заставила себя сделать еще один круг вокруг буйвола, перед тем как ответить.
– И что? – произнесла я, пытаясь говорить спокойнее. – В честной схватке одинокая львица вряд ли сможет что-либо сделать с молодым сильным буйволом. Как тебя, кстати, зовут?
Буйвол тревожно повел ушами.
– Тауро, – тихо ответил он.
Я усмехнулась. Могла бы и догадаться. Отнюдь не все родители в саванне подбирали своим детям оригинальные имена.
– Так вот, Тауро, – уже совсем спокойно продолжила я. – Ты бесспорно сильнее меня, тем более в такую жару. Львы хорошие охотники, но справиться с могучим быком в одиночку далеко не всегда под силу и главе прайда.
Если бы эту крамолу слышала Леена или другие старейшины, синяков на моих пыльных боках значительно прибавилось бы. Сколько раз уже мне доставалось за попытки объяснить другим животным правду, что мы не всесильны и нет смысла сразу сдаваться, лишь заметив льва издали. От страха беспомощной, покорной жертвы охота теряет прелесть. А, как говорят боги, львы созданы для охоты. Все хищники созданы для охоты.
Буйвол робко приподнялся.
– А мне говорили совсем другое…, – в хриплом голосе сквозила неуверенность, от могучего тела остро пахло страхом.
– Тебе все правильно говорили. Если увидишь льва, лучше беги. И никогда сам первый не пытайся напасть, как бы ни был уверен в себе. Но если убежать не удалось, сражайся и у тебя будет шанс спастись. Все лучше, чем безвольно падать на землю и ждать своей участи. Ты понял?
Каждый раз ведя мятежные и опасные речи, я чувствовала себя неловко. Тем более, что понять меня могли лишь подростки, мои сверстники. Взрослым животным уже не удавалось объяснить, что их поведение неправильно. Что ведут они себя не так как, желают боги, и сами не видят своих заблуждений. Что они – ненастоящие животные в моем понимании. А вот ровесников еще удавалось переубедить. Тем не менее, казалось странным объяснять простые вещи, к которым мог бы прийти всякий думающий зверь. Почему они сами не понимают, почему не делают выводы?
– Ты ведь Нала, да? – неожиданно спросил буйвол.
– С чего ты взял? Я ведь не представлялась, – опешила я от такого вопроса. Похоже, мой пепельный окрас стал известен далеко за пределами ареала обитания прайда, что не сильно меня огорчило, ведь охотится я смогу в любом случае. В своем таланте прятаться и оставаться незаметной в засаде я ни на мгновение не сомневалась, но и лишнюю известность приобретать не хотелось. Неровен час, моим именем начнут детенышей пугать. Б-р-р…
Тауро изобразил что-то вроде улыбки:
– В саванне есть лишь одна львица, которая учит своих жертв, как уцелеть при встрече с хищником.
Вот так новость! Выходит, меня знают не как отличного охотника, а как хищника-гуманиста, наставника слабейших? И то, что я говорю другим животным, не пропадает зря? Как следует удивиться я не успела. За спиной прозвучал голос, вызывающий столь сильное раздражение, что оно заслонило все остальные чувства.
– Вот именно, Нала, хватит учить мою потенциальную добычу. А вдруг я не смогу его поймать, когда выйду на охоту?
Я даже не обернулась, чтобы посмотреть, чей ленивый, раскатистый баритон вмешался в беседу. Вместо этого я наблюдала за удаляющимся в степь Тауро, точнее за облаком пыли, скрывшим его от моих глаз. Все еще не поворачиваясь, я подошла к ближайшей низенькой акации и уселась в ее тени.
– Не удивлюсь, если ты его не поймаешь, Тенорио, – наконец бросила я ответ. – Вся твоя добыча – потенциальная. Ты хоть раз сам изловил кого-нибудь или живешь только благодаря прайду? – пусть я и не кобра, но яду в голосе хватило бы на целый клубок змей.
– Ну-ну, как грубо, Нала. Цинизм тебе не идет.
Передо мной появилась довольная морда наглого зверя. Несмотря на засуху и жару, выглядел он очень опрятно и даже щеголевато. Шерсть прилизана волосок к волоску. На голове кокетливый хохолок. Настолько небрежный, что сразу становилось понятно: Тенорио провел немало времени, чтобы уложить в живописном беспорядке пышную гриву. Меня всегда раздражало, что многие молодые львицы были без ума от ухоженного красавчика. Но разделить чувства ровесниц не могла, да и не пыталась.
– Твое раздражение видимо от голода. Плохо выглядишь, Нала. Осунулась… даже на лучших из нас скверная погода действует не лучшим образом, – он словно читал мои мысли и выворачивал их наизнанку. Интересно, что будет, если я скажу, что он, в отличие от меня, сегодня прекрасно выглядит? Может, признает, что он урод и мерзавец, каких мало? Надежды на искренность не оставалось, поэтому ответ мой прозвучал коротко.
– Наша встреча – причина моего раздражения.
Морда Тенорио стала еще более самодовольной. Вдобавок, на ней появилось сочувственно-покровительственное выражение. Вы видели когда-нибудь сочувственно-покровительственное выражение на морде у льва? Нет? Тогда вам не понять, почему я чуть не рассмеялась ему в морду.
– Ладно, не дуйся, подруга. Я же о тебе забочусь. Не стоит так долго находиться на солнце…
Мне очень не хотелось покидать тень, но терпеть его общество мне хотелось еще меньше, поэтому я поднялась, бросив на ходу.
– Я только что пришла…
– А вот и неправда, я за тобой уже давно наблюдаю. Вон оттуда, с пригорка. – он показал на бугристый холм, за которым спрятался бы и слон.
Покровительственное выражение на лоснящейся морде только усилилось. Для того, чтобы почувствовать это, мне не требовалось даже поворачиваться к собеседнику – хвостом почувствовала. Наглость самца стала меня бесить.
– Ты следишь за мной? – грозно спросила я, стоя вполоборота к Тенорио. Мне стало неприятно, что он наблюдал за охотой. Не в моих правилах нападать на других животных без поддержки прайда или без острой необходимости в пище. Но сегодняшний день казался мне слишком длинным и скучным, и я решила развлечься погоней за буйволом.
– Забочусь, как я уже сказал, – ответил «сама заботливость» нашей саванны.
– Да ты ни о ком не заботишься, кроме себя! – не стоило срываться на рык, но сдержаться оказалось выше моих сил.
– Конечно, я должен подумать о себе, иначе никто не подумает об одном молодом и перспективном льве, его делах и заботах. Но о тебе я тоже забочусь и о других львицах моего прайда, – заявил Тенорио и плюхнулся на сухую траву под моей акацией. Наглец перевернулся на спину, демонстрируя голое брюхо и доказательства принадлежности к мужскому полу.
Я так разозлилась, что не сразу смогла подобрать слова. Тенорио совсем умом тронулся? Это шутка, издевательство или плод его больного воображения? И при чем тут я – неужели красавчик надеется на взаимность? Облизав пересохшие губы я едва смогла выдавить:
–Ты что, совсем перегрелся? Какого твоего прайда? Ты еще не вошел в возраст!
– Наше испытание Совершеннолетия уже скоро, после этого я стану взрослым львом, и мне придется создать свой прайд. Не оставаться же в унылом убожестве, к которому я сейчас принадлежу, – Тенорио пытался придать своей морде выражение безразличия и скуки, но я прекрасно знала, почему он не сможет остаться в прайде.
– Да просто у тебя сил не хватит одолеть Лееу. Не повезло тебе с первым львом твоего прайда. А остаться он не позволит. Ему нахлебники не нужны.
Издевку в моих словах Тенорио уловил так же быстро, как прежде игнорировал равнодушие и неприязнь. В возбуждении он вскочил на лапы.
– Думай как хочешь, но сейчас мне равных нет. А Лееу уже стар и немощен, мне он не соперник. На Испытаниях ты в этом убедишься и согласишься стать первой самкой прайда Тенорио… если я к тому времени не передумаю.
Его глаза злобно блестели. Мы поменялись местами, и теперь он чувствовал себя жертвой в нашей беседе. А вот я пошла в наступление.
– Не смей унижать мой статус второй прайда Леены предложением стать первой прайда Тенорио!
– Вашим прайдом правит львица! Это позор!
Следующей фразой Леена гордилась бы, если б могла ее слышать. Тем более, что произнесла я ее совершенно искренне.
– Нашим прайдом правит львица и это честь для нас. После смерти Нобеля не нашлось ни одного льва достойнее и сильнее Леены.
Это признавали все в саванне. Мой прайд был лучшим и первым во всем. Леена была первой нашего прайда, старейшиной от вида львов и ее уважали все хищники (да-да! Не только львы!) в округе. Хотя нет, Тенорио явно был другого мнения:
– Просто ваша старуха бесится от одиночества и никого к себе не подпускает. Впрочем, она слишком стара, чтобы на её седые мощи польстился хоть самый завалящий самец.
Не могу не признать, что лев избрал достаточно оригинальный способ заслужить мою симпатию. Я ощерилась, упругий хвост заходил по бокам, передняя лапа с выпущенными когтями угрожающе приподнялась.
– Не смей так отзываться о моей матери!
По счастью, я унаследовала от отца не только меткость удара, но и тяжелую лапу – последний аргумент множества детских споров. Все львята, включая Тенорио, носили отметки моих когтей. Наверное, поэтому молодой самец бросил на меня злобный взгляд, развернулся и пошел прочь. Удалившись на приличное расстояние, он бросил:
– Ты пожалеешь… – и добавил эпитет, которым не следует называть львицу. Красавчик ошибся, думая, что выпад пройдет безнаказанно – я услышала. Слух у меня тоже всегда был отличный. И память.
Довольно быстро, несмотря на жару, Тенорио скрылся из вида. Я же осталась под тенью акации удивляться с каким успехом ему удавалось окончательно портить и без того неудачные дни. Сомнительный талант обнаружился у него еще в раннем детстве. Других талантов, увы, не наблюдалось. Я всегда относилась доброжелательно ко всем обитателям саванны, и особенно к кошачьим, но выносить Тенорио дольше короткой пикировки при всем желании не могла.
Больше всего раздражало то, что остальные львы нашей местности считали нас весьма подходящей и перспективной парой. Повод выглядел очевидно – я вторая в сильнейшем прайде, он – второй в прайде, который немногим уступал нашему по статусу – хороший союз, хорошие львята. Умом я понимала логику сородичей, но соглашаться с выводами не собиралась. Особенно выводило меня из себя то, что Тенорио принял мнение большинства как наилучший вариант развития событий и поэтому ходил за мной по пятам. С его стороны это не было ни увлечением, ни любовью. Не думаю, что Тенорио вообще способен любить кого-то кроме себя. Скорее он относился ко мне как к будущей собственности. Весьма престижной, между прочим.
Только уважительное отношение к Лееу – главе прайда Тенорио – останавливало меня от того, чтобы при случае подробно объяснить молодому льву, что его планы так планам и останутся (и набить ему наконец наглую морду).
Лееу очень помог моей матери, когда погиб мой отец – Нобель. Они с Лееу были братьями и всегда защищали друг друга. Но в тот злополучный день семнадцать сезонов назад Лееу поблизости не оказалось. Я точно не знаю, что привело отца к гибели. И никто ничего мне не желал рассказывать, даже по секрету, даже по дружбе. Только Лееу обмолвился однажды, что в смерти брата была и его вина. И чтобы хоть как-то искупить проступок, старался стать опорой для Леены и нашего прайда.
Времена траура оказались очень тяжелыми. Я была совсем маленьким котенком, но все равно помню атмосферу тревоги и затаенного страха, заплаканные глаза матери, львиц, которые старались меня не замечать, одиночество – словно я бродила по недружелюбной саванне, а не жила среди родни. Прайд стоял на грани распада, поскольку Леена не собиралась принимать другого самца, хотя претендентов нашлось предостаточно. Причина состояла не только в любви к отцу и отказе представить другого самца на месте Нобеля. Согласно традиции, новый лев имел полное право убить весь молодняк нашего прайда. Этим молодняком была я. Конечно, традиция считалась условностью, даже на памяти старейшин самцы не реализовывали свое право, но чтобы установить авторитет в нашем прайде, новый лев мог и вернуться к древним обычаям.
Прайд Лееу и он сам помогали, чем могли: и словами (Лееу не отходил от мамы ни на шаг, пока она не смогла кое-как прийти в себя), и физически (только благодаря его покровительству ни один чужой лев не смог взять власть над нашим прайдом). С тех пор прошло уже много сезонов, наш прайд вернул себе былую славу и статус. Леена, пусть она и возражала из скромности, стала более мудрым лидером, чем Нобель. И хотя до сих пор все решения она объясняла одной фразой: «Так поступил бы мой муж» – это выглядело данью традиции, уважением к покойному. Кто через столько лет взялся бы предсказать поступки и тем более решения Нобеля?
Не последнюю роль в возвышении нашей семьи сыграла и я (честное слово, не хвастаюсь… почти не хвастаюсь). Благодаря успехам на охоте, быстроте, ловкости и силе мой личный авторитет рос с каждым сезоном дождей и добавлял авторитета всему прайду. Да и вообще… Не просто же так меня называют «истинной львицей»?!
Даже в нынешнюю засуху наш прайд преуспевал больше других, пусть и ненамного. Мы не испытывали существенного недостатка в пище, были здоровы, и малыши чувствовали себя прекрасно. Все вели размеренный образ жизни. Молодые мамы заботились о котятах, те в свою очередь старались изо всех сил, чтобы устроить веселую жизнь другим членам прайда. Взрослые львы следили, чтобы чужаки не забредали на нашу территорию. Леена всем этим неспокойным балаганом управляла. И только я слонялась по саванне, пытаясь найти себе занятие.
Привычная и однообразная жизнь в прайде мне давно наскучила. Даже охота не доставляла былого удовольствия, так как скорее походила на игру, в которой каждая из сторон прекрасно знала свою роль и не собиралась ничего менять. Других развлечений находилось немного, к тому же праздность не особо одобрялась моей матерью. Она говорила, что мои увлечения – блажь, не достойная львицы. Приходилось уходить подальше от мест, которые прайд считал своим домом и искать себе занятия вне пристального взгляда Леены.
Последним моим развлечением было вырезание когтем картин на гладких стволах деревьев или мягком песчанике. В основном, я изображала животных, которые меня окружали, какие-то необычные по форме деревья или кусты. Получалось достаточно симпатично. По крайней мере все, кто видел мои картины, говорили, что вышло здорово. Скорее всего льстили «истинной львице»… Но я чувствовала неподдельный интерес и любопытство. Единственное, что никто не мог понять – зачем молодой львице разменивать себя на подобные пустяки? Неужели не полезней тратить время на оттачивание охотничьих навыков, беседы с мудрыми старейшинами, игры, с молодежью и поиск пары, достойного вождя прайда и отца будущих львят? Объяснить, зачем вместо нужных дел занимаюсь пустяками, я не могла. Даже себе. Наверное, от скуки. И еще мне нравилось делать то, что никто кроме меня не умеет. Не знаю, было ли рисование на камнях моим изобретением, но других львов-художников я никогда не встречала.
Жаль, что пустяки тоже быстро наскучивали. Сначала все удивлялись, что у меня получается создавать необычные вещи, поражались моей фантазии. Потом привыкли. А мой характер требовал все новых и новых порций свежайшего восхищения. Я должна была оставаться первой всегда и во всем. А смысл гордиться первенством в том, что умеешь делать только ты? Удостоверившись, в который раз, что я могу изобрести что-то необычное, я охладевала к занятию, и приходилось искать новое увлечение. Только фантазия моя тоже имела пределы, и находить новые увеселения становилось все труднее. Особенно в такую жару, когда мысли, казалось, вытекают из головы и испаряются на раскаленном воздухе.
Вот и теперь, я возвращалась домой недовольная еще одним бесцельно прожитым днем, да еще и раздраженная встречей с Тенорио. Дома меня ждало сердитое ворчание Леены.
Пока я брела по жесткой выцветшей траве, предаваясь невеселым размышлениям о невеселой жизни, время приблизилось к полудню. Солнце стояло в зените и поливало равнину горячими лучами. Насколько хватало взгляда, везде простиралась пустошь, высушенная жарким летним солнцем. Некогда зеленая равнина теперь была покрыта потрескавшейся коркой засохшей грязи.
