Kitobni o'qish: «Сказки ведьминого сада»
Глава 1.
Всё началось с рекамье.
Но Софочка об этом, конечно же, не догадывалась. К своему пятидесятилетию она подкатывала с изрядной долей здорового скептицизма и целым ворохом давно уже разбитых иллюзий. Да, она именно подкатывала. Так она саму себя ощущала последние несколько лет. Лёгкость и грациозность её походки улетучились самым коварным образом, она и не заметила, когда это произошло. И теперь Софочка по жизни не шла, а именно катилась. О нет, совсем не в пугающую неизвестность и вовсе не по наклонной плоскости. Всё в её жизни было до обидного известно. Устойчиво, понятно и тщательно распланировано.
Сказать откровенно, она и Софочкой себя не очень-то ощущала. Софья Брониславовна – так к ней обращались коллеги и благодарные клиенты. Имя прямо-таки ужасало своей громоздкостью и неприятной тяжеловесностью. Как, впрочем, и нынешнее отражение в зеркале.
Больше всего ей самой нравился период, когда она была просто Софьей. Это имя не громыхало отчеством, оно словно лилось и струилось мягким воздушным потоком. Так её с раннего детства называла бабушка – выходило у неё это немного манерно, по-старомодному трогательно и уютно.
Собственно говоря, Софьей она перестала быть лет десять назад. Как-то вдруг и сразу круг её общения разделился на тех, кто принялся называть её исключительно Софочкой, и тех, для кого она превратилась в Софью Брониславовну.
– Что ж, видимо, это возраст, – уныло вздохнула она и приняла досадную перемену как неизбежность.
Однако во время своих увлекательных внутренних монологов – а случались они частенько – она по-прежнему оставалась Софьей. И да, имя произносилось непременно с особой бабушкиной интонацией.
До юбилея оставался примерно месяц, когда Софочка решила порадовать себя роскошным подарком. Настоящим. Таким, чтобы не кому-то хвастаться – ах, взгляните, что за прелесть я приобрела, – а таким подарком, который бы, наоборот, хотелось ото всех спрятать. Уберечь от чужих взглядов. И наслаждаться им самой, и любоваться до бесконечности.
– Это должна быть Вещь с большой буквы, – сказала себе Софочка, и вооружившись этим лозунгом, приступила к поискам.
Она быстренько отмела все стандартные, но такие милые женскому сердцу варианты вроде ювелирных украшений, изысканных фарфоровых статуэток и брендовых сумочек с ласкающими взор логотипами. Всё это было слишком банально. А душа требовала нечто восхитительно бесполезное, но от того не менее ценное.
Первые пару недель поиска Софочка пребывала в приятном возбужденном состоянии. О, она наслаждалась процессом. Но всё было не то, всё не то… Дни шли, идеи заканчивались, новые находки не цепляли ни своим видом, ни содержанием, и где-то за неделю до дня рождения радостное предвкушение сменилось у неё на лёгкую серенькую апатию.
– А, – махнула рукой Софья, – тогда просто закончу ремонт в квартире. Куплю наконец-то новую мебель. Давно пора. А то, ишь ты, нафантазировала себе глупостей всяких…
С этими вполне здравыми, не отдающими привычной безнадежностью мыслями она прожила ещё несколько дней – ровно до тех пор, пока к ней на работу не заявился один весьма странный субъект.
Работала Софочка в небольшом магазинчике – настоящем царстве винтажных безделушек. Здесь продавалось всё. Зайдя в совершенно обычную дверь на первом этаже ничем не примечательного административного здания, покупатель мгновенно переносился в прошлое. Витрины и полки не очень большого, в общем-то, помещения были забиты до отказа. Старые открытки, виниловые пластинки, слегка потрёпанные книги, детские игрушки, нарядные ёлочные украшения, наивные и трогательные фигурки из фарфора, кружевные воротнички, немного вычурные заколки для волос, дамские чулки, бусы и браслеты, коллекционные редкие монеты, сливочники, молочники, шкатулки… Всё это некогда было чьей-то жизнью, являлось повседневной рутиной, или же, наоборот, долгожданным и дорогим подарком. Ну, а теперь хранилось на полке – бережно упакованное, осмотренное, подписанное и учтённое под своим инвентарным номером.
Софочка заведовала административной частью. По факту она была вторым человеком после начальника, но в виду немногочисленности сотрудников и специфичности самого заведения, ей частенько приходилось вникать и в дебри бухгалтерии, и заменять временно отсутствующих продавщиц. А в непогоду брать швабру в руки и самоотверженно бороться с упорно возникающими лужицами у входной двери.
– Бог в помощь, – услышала она за спиной скрипучий старческий голос, когда тихонько чертыхаясь на московскую слякоть, орудовала шваброй вдоль прилавка.
Повернувшись к посетителю, Софочка онемела. Сначала она подумала, что стоящий в дверях пожилой мужчина просто надел на себя женское пальто – настолько нелепый у него был вид. Когда первое оцепенение прошло и Софочка всё же смогла оторвать свой взгляд от некогда роскошного, а ныне порядком облезлого лисьего воротника, она заметила удивительную антикварную трость, на которую опирался посетитель. Его покорёженные артритом пальцы сжимали огромный резной набалдашник в виде головы чёрного пуделя. И Софочка могла бы поклясться, что пудель ей подмигнул. А потом злобно оскалился. Потрёпанная лисица, висящая на пальто головой вниз, тоже не осталась в долгу – она приподняла свою хитрую морду и ощетинилась.
– Давление что-ли, – испуганно пробормотала Софочка и поспешно обойдя витрину, присела на маленькую табуреточку.
Восстановила дыхание, прокашлялась и повернулась к старику.
– Добрый вечер, вас что-то конкретное интересует? – громко и внятно спросила она.
– Надеюсь, я не очень вам помешал? – мужчина вежливо улыбнулся, и с явным усилием опираясь на трость, подошёл поближе к заставленной витрине.
Софочка снова увидела перекошенную от злобы морду пуделя и машинально подумала о том, что в помещении-то она сейчас одна одинешенька. Продавщица отпросилась домой пораньше, курьера она сама недавно отправила доставить покупателю милый чайный сервиз в крупный горох, а бухгалтерша вообще приходит к ним только раз в неделю.
«Ну, что за глупости, – укорила себя Софочка, – этот щуплый старикашка вмиг рассыпется, даже если я его просто случайно задену»
– Конечно, не помешали, – бодро ответила она. – Я буду рада вам помочь. Желаете что-нибудь посмотреть?
– О, благодарю. Я переживал, что ненароком отвлёк вас от уборки.
Тут Софочка заметила, что до сих пор крепко сжимает в руке швабру. Как будто собралась ею обороняться. Фыркнув, она поднялась с табуретки, прислонила швабру к стене и стараясь не выдавать своего раздражения, произнесла:
– Всё в полном порядке. Слушаю вас.
Посетитель неуверенно осмотрелся, на несколько секунд задержался взглядом на окне – за стеклом вальсировали огромные пушистые снежинки – потом сделал ещё один шаг к витрине и сказал:
– Видите ли, я пришёл не за покупкой. Совсем забыл представиться – меня зовут Рудольф. И прошу простить великодушно, если я ввёл вас в заблуждение относительно цели своего визита. Я вовсе не покупатель, а совсем наоборот. Я пришёл продать вам одну чудную вещицу.
Софочка с облегчением выдохнула. Теперь всё понятно, это всего лишь ещё один незадачливый продавец. Пришёл разведать обстановку. И вряд ли он сейчас что-то принёс для продажи. Обычно такого рода потенциальные продавцы долго ходят вдоль полок с выставленным товаром, внимательно разглядывают, щурят глаза, с осуждением качают головой, и только после этого незатейливого ритуала начинают задавать наводящие вопросы. Чаще всего предлагаемые ими для реализации предметы оказываются не особо интересными, а вот их ожидания по поводу назначенной цены весьма и весьма завышенными. Однако, бывают исключения.
– Я вас поняла, Рудольф. Расскажите мне подробнее, что именно вы бы хотели отдать на реализацию в наш магазин, и тогда я смогу назвать вам примерную стоимость. Более точные цифры, как вы понимаете, я смогу озвучить только после детального осмотра конкретной вещи.
Старик удивлённо вскинул брови.
– Зачем же рассказывать? Давайте я сразу покажу!
Теперь удивилась Софочка.
– Даже так? Отлично, показывайте, что там у вас, – сообщила она и положила на поверхность витрины подушечку из мягкого чёрного бархата.
Софочка была абсолютно уверена, что Рудольф сейчас извлечёт из потайных карманов своего диковинного пальто какой-нибудь прелестный перстенёк, изящную браслетку со сломанным замком, ну или в крайнем случае видавшие виды карманные часы на цепочке. Что он там ещё может выудить? Не медный самовар ведь.
– Ох, боюсь, я опять не точно выразился. Временами я бывают непростительно косноязычен. Дело в том, что моя вещь на улице, я оставил её возле входа. Согласитесь ли вы выйти посмотреть? – с виноватым видом произнёс старик.
Лисица на его огромном воротнике немедленно скорчила жалостливую гримасу. Пудель остался холоден и безразличен. Он даже чуть прикрыл глаза.
«Тьфу ты, что за чертовщина. Погода меняется наверное» – тоскливо пронеслось в голове Софьи.
– Вообще-то габаритные предметы мы не принимаем… Ну да ладно. Пойдёмте, – устало сказала она вслух, – пойдёмте посмотрим…
А про себя добавила: «И закончим уже с этим дурацким недоразумением».
Софочка вежливо подождала, пока экстравагантный посетитель шаркающей походкой добрался до двери, приоткрыл её одной рукой, и неловко опираясь на трость другой рукой, боком протиснулся на улицу. Она вышла следом. И застыла.
Январский колючий ветер, спускающиеся на город сумерки, летящий прямо в лицо снег – ничего из этого Софочка не заметила и не почувствовала. Потому как чётко напротив дверей, в искрящемся ореоле падающих снежинок и в мягком оранжевом свете уличного фонаря стояла она – та самая Вещь с большой буквы, смутные мечты о которой терзали Софочку все эти последние недели.
– О! – вырвалось у неё.
– Это рекамье, – поспешно сообщил за её спиной тихий старческий голос.
Голос почему-то сильно дрожал от волнения, но Софочка не обратила на это внимания. Она жадно разглядывала и буквально впитывала в себя полинявшую шелковистую обивку цвета весенней болотной воды, грациозно закруглённый длинный подлокотник тёмного дерева; и на секунду ей даже показалось, что падающий снег в знак высшей степени уважения облетает Вещь по кругу, не решаясь уронить на её драгоценную поверхность хоть каплю влаги.
Рудольф же затянувшееся молчание Софочки расценил по-своему.
– Рекамье – это такой антикварный диванчик, разновидность кушетки, – принялся он объяснять. – Появилось во Франции в самом начале девятнадцатого века, и…
– Я знаю что это такое, – нетерпеливо перебила его Софочка.
Продолжая с благоговением рассматривать Вещь, она лихорадочно соображала как быть дальше. Мысли крутились в её голове с бешеной скоростью.
«Так, обивочная ткань сохранилась почти без утрат, дерево в хорошем состоянии, скорее всего – дуб, видна резьба и рисунок… Чёрт возьми, да состояние кушетки просто отличное! Сколько же этот Рудольф захочет за неё получить? Надо попробовать договориться со стариком в обход магазина… Иначе, с учётом всех наценок и налогов… О, нет, тогда стоимость будет слишком для меня высока! А понимает ли он сам, какова настоящая цена такого рекамье?»
Сделав глубокий вдох и выдох, Софочка придала своему лицу как можно более равнодушное выражение, и развернувшись в сторону старика, произнесла:
– Ну, шёлк местами совсем истончился…
И осеклась.
– Эй, вы где? Рудольф!
Софочка в недоумении покрутила головой, после чего с минуту растерянно потопталась на месте, потом не спеша прошлась вокруг рекамье в одну сторону и в другую, снова посмотрела по сторонам и наконец сообразила, что таинственного посетителя и след простыл. Самым же странным оказалось то, что следов не осталось в буквальном смысле этого слова. Возле входной двери в магазин, где только что стоял Рудольф, лежал белый снег – плотным и ровным слоем. Дорожка следов виднелась лишь от Софочкиных сапог с небольшим квадратным каблучком.
– Не может быть, – пробормотала она, – куда он делся-то? Как испарился…
Из-за угла вылетел особенно промозглый порыв ветра, и Софочка поёжилась – на улицу она вышла лишь накинув пальто на свою тонкую блузку, без шарфа и перчаток. Запахнув поплотнее пальто, она воровато оглянулась по сторонам, подхватила вожделенную кушетку с одного края и бережно подтащила её к двери магазина.
Спустя полчаса, уже сидя в уютном тепле, и любуясь на спрятанное за прилавком сокровище, Софочка пила свой любимый чай с чабрецом и прикидывала как бы уговорить таксиста помочь ей с доставкой рекамье до дверей квартиры.
Да, всё началось именно с рекамье.
В восемь часов вечера Софочка закрыла магазин и вызвала такси, предварительно объяснив диспетчеру, что везти придётся слегка негабаритный предмет мебели.
Предмет разместился фактически поперёк салона автомобиля. Ехавшая на переднем пассажирском сидении Софочка каждые пять минут кидала встревоженный взгляд назад и критически оглядывала своё сокровище. И как минимум два раза она заметила еле уловимое, рассеянное свечение, исходившее от выцветшей обивочной ткани.
«Это луна, – почему-то решила Софья, – она светит в окно, а шёлковые нитки, которыми вышита ткань, бликуют от лунного света. Всё просто, и никакой мистики».
Да, луна в этот вечер шалила. Полная, молчаливая, колдовская…
Рекамье Софочка поставила в спальне, освободив место возле окна. Стул и этажерка с комнатными цветами, стоявшие там раньше, дружно переехали в соседнюю комнату. Поужинав на скорую руку, Софочка принялась за чистку антикварной французской кушетки. Она вооружилась мягкой щёткой, влажной губкой и кучей бумажных салфеток. Нацепив на нос очки и усевшись прямо на пол, бережно, едва касаясь, провела пальцами по изящно изогнутому старому дереву и тихонько вздохнула. Ей не верилось, что это чудо принадлежит ей. Странный какой-то вечер сегодня получился, что и ни говори. Старик этот чудной – Рудольф… Чего только стоит одно имя, теперь уж так, поди, никого не называют. И куда он исчез – непонятно.
Размышления Софочки перебил резкий телефонный звонок. От неожиданности она неловко качнулась и чуть не завалилась на бок. Пыхтя, она поднялась с пола и взяла свой телефон.
Звонила Женька.
– Привет! Слушай, я буквально на пару минут. Насчет завтра. У нас всё в силе? – голос на том конце провода то звенел в трубку, то терялся в каких-то посторонних шумах.
– Привет, Жень. Конечно, в силе. Столик уже давно забронирован. Так что, в шесть вечера жду тебя с роскошным подарком и с не менее роскошным букетом цветов, – с улыбкой ответила Софочка.
В ответ что-то забулькало, раздался пронзительный детский визг, переходящий в басовитый и громогласный рёв.
– Что? Ой, прости, у меня внуки сейчас, половину не слышу… В шесть, да?
– Да, да, в шесть. Приходи! – крикнула в трубку Софочка.
Рёв прекратился, но появилось дребезжащее металлическое звяканье.
– Ты зачем монеты в раковину бросаешь, засранец ты этакий?!
Рёв немедленно возобновился.
– Софочка, прости, дорогая… Я с ума сойду с ними, – с тяжёлым вздохом пожаловалась Женька.
– Да всё в порядке. Надолго они у тебя?
– Завтра к обеду зять заберёт. Надеюсь. Ты сама как? Готова к круглой дате? Или снова отметим восемнадцать? – хихикнула Женька.
– Как можно быть готовой к таким датам… Хотя, знаешь, я сегодня получила совершенно неожиданный подарок. Ты не поверишь, но я стала обладательницей настоящего французского рекамье! Это такая кушетка. Не знаю, как тебе попроще объяснить…Диванчик маленький, оттоманка…
– Какая ещё атаманша?
В трубке грохотало и повизгивало. Повизгивало на заднем фоне, а вот грохот, казалось, происходил непосредственно в Софочкином ухе.
– А, ладно, Жень, – сказала она, прорываясь сквозь шумы, – завтра тебе всё объясню. Приходи, буду ждать!
– Да, до завтра!
В отличии от одинокой Софочки, у Женьки имелось два мужа – бывший и нынешний, двое взрослых детей и двое внуков. Трёхлетнюю девочку и пятилетнего мальчика подкидывала матери старшая дочь. Не часто, но регулярно. Женька внуков своих любила, баловала, искренне по ним скучала, и так же искренне радовалась, когда их от неё забирали.
После разговора Софочка ещё минут пять слышала в своём левом ухе визг, громыхание и прочие раздражающие звуки, безошибочно свидетельствующие о том, что в доме находится как минимум один маленький ребёнок.
Она снова уселась напротив рекамье, и взяв в руку салфетку, протерла ей грациозную волну длинного подлокотника. Полюбовалась.
И онемела.
Обивка засветилась. Старая ткань не просто переливалась нежными акварельными полутонами, она щедро разливала своё сияние по стене, окну и даже части потолка.
Софочка отпрыгнула на метр, причём не вставая с коленок. Нет, с её внушительной комплекцией и полным отсутствием физической подготовки это было почти невозможно, но она именно отпрыгнула. Затем проворно поднялась на ноги и спряталась за прикрытой дверью спальни. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Софочка сосчитала до десяти и бесстрашно заглянула внутрь.
Антикварная французкая кушетка рекамье освещала своим рассеянным светом уже добрую половину спальни. Оттенок оказался невероятно мягким и чарующим, но точный его цвет определить было невозможно. Холодная бледная бирюза сменялась на зелёную пастель, та в свою очередь превращалась в лазурный, а потом в перламутрово-жемчужный цвет.
– Зачем я притащила её домой? – ужаснулась Софочка. – И откуда вообще взялся этот Рудольф, хотела бы я знать…
Она так и стояла в дверях спальни, не решаясь сделать шага в какую-либо сторону. Колдовское свечение притягивало её взгляд и как будто лишало сил, но при этом удивительным образом оставляло в голове полную ясность. В конце концов, Софочка заставила себя сделать пару крошечных шагов назад. Попятившись, она плотно закрыла за собой дверь спальни, и развернувшись, быстренько ушла на кухню. Там, присев на табуретку, она попробовала хоть как-то успокоиться.
«У меня всегда накануне дня рождения плохое самочувствие и депрессивные мысли. Это нормально. Завтра у меня юбилей и завтра я буду в норме. А пока мне надо как следует выспаться, поэтому я сейчас встану и переносу рекамье в гостиную, после чего разберу постель и лягу спать. Да. И завтра я ещё посмеюсь над своим глупым воображением. В конце концов, я взрослая, без двух минут пятидесятилетняя женщина, и я не верю в какие-то там чудеса и прочие безумства. Раньше верила, теперь нет… Пусть моё время уже прошло, но зато жизнь у меня устоялась, я сама себя обеспечиваю и всему знаю цену. А это… Это всего лишь запоздалое проявление угрызений совести. Как ни крути, а вещицу я себе присвоила незаконным способом. Поэтому и мерещится теперь всякое. Да, именно так»
Не то чтобы Софочку успокоили или убедили её собственные увещевания, но по крайней мере они позволили ей без дрожи в коленках подойти к двери спальни и открыть её.
Свечение осталось, но как показалось Софочке стало менее насыщенным. Слегка воспрянув духом, она решительно подошла к кушетке и резко ухватив её за один край, выволокла в гостиную. Задвинула в дальний угол, и не оборачиваясь, поспешно вернулась в спальню. Не забыв запереть дверь на замок.
– От кого я закрываюсь? – сердито пробормотала Софочка. – От рекамье?
Ночью ей было душно, жарко, хотелось пить. Проснувшись в очередной раз, она не выдержала и вышла из спальни. Свечение стало ещё меньше. Почти не заметное даже в темноте.
– Ну и хорошо, – с удовлетворением отметила Софочка.
Она уже почти дошла до кухни, когда услышала за спиной еле уловимый шорох. Или шелест. Пожалуй, больше всего звук походил на шелест осенних листьев. Спина Софочки покрылась мелкими капельками холодного липкого пота. Шелест нарастал. Теперь он напоминал переливающуюся воду в небольшом горном ручье.
Почему ноги понесли её обратно в гостиную – Софочка не могла объяснить ни сейчас, ни потом, но дойдя до злополучного рекамье она совершенно ясно и чётко услышала прозвучавшее слово. Голос не принадлежал ни мужскому, ни женскому. И слово было не слово вовсе, а скорее полувздох, полушёпот.
– Лилит, – вздохнуло рекамье. – Лилит…
Мужество окончательно покинуло Софочку, и тихо ахнув, она тут же лишилась чувств. Рассвет своего пятидесятилетия она встретила на полу гостиной, на пушистом ярком коврике с модной нынче геометрической расцветкой.
Глава 2.
Лилит не всегда была ведьмой.
Когда-то давно, Лилит слыла самой милой, красивой и добросердечной девушкой. Не только в своей небольшой горной деревушке, но и по всей обширной округе.
Она росла сиротой – мать бросила её совсем крохой, подкинув в корзинке своим дальним родственникам. Кроме плачущего ребёнка в корзинке обнаружилось несколько тончайших батистовых пелёнок, новое шерстяное одеяльце и сложенный в несколько раз лист бумаги с одним единственным словом – именем младенца. Об отце же вообще ничего не было известно. Но судя по рассказам тётушки, чёрные как смоль волосы Лилит достались ей именно от отца. А вот глаза – прозрачно голубые, словно два хрустальных кусочка июльского неба – были точь-в-точь как у матери.
В приёмной семье Лилит любили. Бездетная тётушка Мария – троюродная сестра непутевой матери Лилит – подарила несчастному брошенному созданию всю любовь и нежность, которые переполняли её доброе сердце. В доме так же жил отец Марии – пожилой, но ещё крепкий мужчина. Вдвоём они держали торговую лавку со всякой всячиной, и с этого дохода жили.
Девочка с раннего детства отличалась удивительной памятью и любознательностью. К семи годам она легко выучилась грамоте, а с восьми начала по мере возможностей помогать Марии в лавке.
Жители деревни обожали маленькую черноволосую продавщицу. Лилит всех встречала с улыбкой. Каждому зашедшему она непременно уделяла время, внимательно слушала, сочувствовала или радовалась, искренне сопереживала. В лавку стали заходить просто так – «поболтать с милой Лилит», но неизменно выходили с покупкой. К тому же, ассортимент товаров был настолько широк, что обязательно находилось что-нибудь нужное. Здесь продавались плетёные корзинки всех размеров, гребни и щетки для волос, домашнее терпкое вино в тёмных бутылках, аптекарские травы, сушёные фрукты, отрезы тканей, бумага для письма, мелкая кухонная утварь, книжки, свечи…
Доходы от продаж росли, и Мария, посовещавшись с отцом, решила открыть скромную пекарню. Прямо у входа в лавку поставили три деревянных столика и несколько крепко сбитых табуретов. Над окном десятилетняя Лилит старательно вывела синей краской надпись «Пекарня у Марии». Мебель вырезал из дерева отец Марии. К процессу он подошёл творчески – на толстых ножках столов появились грубоватые завитушки и нехитрый резной узор.
Предлагаемые блюда в новой пекарне не отличались особым разнообразием, но всегда пользовались популярностью у неизбалованных местных жителей. Подавали здесь освежающие лимонады, чёрный кофе и пироги с ягодами, грибами, тыквой и рыбой. По воскресеньям и праздникам наливали пиво и вино.
Но главным блюдом, точнее напитком, с первых дней работы пекарни стал чай. Его всегда готовила Лилит. Начиная с конца февраля – с первых набухших почек и едва раскрывшихся пронзительно зелёных листьев, она бродила по лесу и собирала будущие ингредиенты для своего чая. Лес в их краях, надо сказать, был весьма условный, ведь деревня располагалась в холмистой местности, а ближе к горизонту холмы и вовсе превращались в горы – красивые, холодные, неприступные.
За травами Лилит уходила к дальнему и самому высокому холму. Его так и называли – Дальний. Вдоль его пологих склонов начиналась не очень густая рощица, простиравшаяся вплоть до подножия величественных и таинственных гор. Но так далеко Лилит не забредала, да это было и не к чему – всё необходимое она легко и быстро находила возле склонов Дальнего. Здесь, среди тонких сосен, растущих вперемешку с лиственными деревьями и пышными низкорослыми кустарниками, прятались очаровательные лесные лужайки. И нигде в округе, а может даже и за горами не встречалось такое богатое разноцветье трав.
Иногда Лилит отправлялась в противоположную от холма сторону, где собирала нужные ей растения в безлюдной заболоченной местности вдоль старого ручья. Марии совсем не нравилось, что Лилит ходит к тем болотам – это опасно сразу по двум причинам. Во-первых, зыбкая топь обманчива и девочка могла запросто провалиться в трясину, а во-вторых, места там и правда были глухими, давно заброшенными, и имели дурную славу. Старожилы рассказывали, что когда-то в быстрой горной речке, ставшей теперь худосочным ручьём, утопили сразу нескольких женщин, обвинённых в колдовстве. Ведь всем известно, что истинные ведьмы в воде не тонут, вот и этих несчастных бросили в речку, дабы убедиться в их дьявольской сущности. Предварительно, конечно же, связав им руки и ноги тяжелыми железными цепями. Трёх женщин через сутки нашли мёртвыми в небольшой тихой заводи далеко за пределами деревни. А вот последняя четвёртая – молодая совсем девушка – так и не отыскалась. Говорили, что сразу после этого случая местные стали замечать, как в полнолуние по берегу речки бродит тоненькая женская фигурка в белых развевающихся одеждах. Она якобы заманивала своей юностью и невинным видом сбившихся с дороги путников и коварно отбирала их души.
Ну, старым байкам Мария не очень-то верила, да и страшное время охоты на ведьм уже миновало, а вот провалиться в болото – это была вполне реальная угроза. Лилит, приоткрыв рот, слушала эти страшилки, послушно кивала головой и обещала тётушке больше не появляться в тех местах. Но, разумеется, появлялась. Просто заходила к ручью с другой стороны, чтобы никто из соседей случайно не заметил её и не рассказал Марии. Хотя, Мария и без того догадывалась, что добродушная, но не по годам сообразительная девочка сможет найти способ обвести её вокруг пальца.
Однажды, гуляя в поисках нужной травы вдоль ручья, Лилит наткнулась на незнакомую ей пожилую женщину. Та стояла возле калины и спокойно собирала в свой передник ярко-бордовые, глянцевые ягоды. Точно также пару дней назад, только с другого куста калины на противоположном берегу ручья собирала ягоды сама Лилит. Сейчас ведь самое время для их сбора.
Женщина явно заметила приближение девочки, но с места не сдвинулась. У её ног примостились две большие плетёные корзинки, до верху наполненные какими-то травами, ветками, скрученной корой и даже пучками мха. Лилит остановилась в нерешительности, в ней яростно боролись два сильных чувства. С одной стороны, ей было не по себе, всё же много чего жуткого люди болтают про эти болота, да и тётушка сто раз её предупреждала… Но до чего же любопытно узнать зачем эта странная женщина положила в свою корзину вон ту неказистую на вид сорную траву… А кора? Для своего чая Лилит использовала только дубовую кору, но эта точно не дубовая. И вот эти противно сморщенные грибы, для каких целей? Да, эта женщина знает о дарах леса гораздо больше, чем все остальные жители деревни!
Посомневавшись ещё с минуту, Лилит храбро улыбнулась, и подхватив подол своей длинной юбки, почти вприпрыжку подбежала к незнакомке.
Так она познакомилась с колдуньей.
Лилит тогда исполнилось двенадцать лет и женская красота её только начала расцветать, но быстро менявшаяся внешность не смущала девочку. Она была целиком поглощена новыми знаниями, открывающими перед ней огромный удивительный мир природы. Своё знакомство с колдуньей Лилит предусмотрительно скрыла от Марии. Вынужденная ложь тяготила её, но она понимала, что тётушка такого сомнительного знакомства не оценит. Ведьм, их злых приворотов и пугающих магических способностей боялись до сих пор. А объяснять всем, что Анна – так звали колдунью – занималась исключительно безопасной натуральной магией и целительством, было делом неблагодарным, да и непосильным для двенадцатилетнего ребёнка.
– У каждой травы своё время сбора, – учила Анна девочку. – Не только месяц, но и время суток играют важную роль. Прошёл ли накануне дождь, выпала или нет за ночь обильная роса, когда наступила засуха – всё имеет значение. И самое главное. Запомни, от того при какой Луне – растущей или убывающей – ты собрала растения будет зависеть и конечный результат их применения.
Лилит оказалась ученицей способной и прилежной. Слова Анны она впитывала словно губка и не раз ловила себя на мысли, что новые знания вовсе не новые, а как будто бы давным-давно позабытые и вот теперь внезапно всплывающие в её памяти. Ощущение неожиданно появляющихся воспоминаний было удивительным и щемяще приятным. Однажды она поделилась этим наблюдением с Анной.
– Всё верно, именно так ты и должна чувствовать, – тихо сказала та после некоторой паузы. – Послушай меня, девочка. Я родилась в настолько мрачные и тёмные времена, что даже солнечный весенний день иногда казался непроглядной ночью. Да, спустя десятилетия всё изменилось. Но какой ужасной ценой! Ценой сотен загубленных невинных жизней и тысяч сломленных судеб. Поверь мне, Лилит, люди никогда не смогут принять тебя в свой круг, если ты имеешь смелость чем-то от них отличаться. Например, носишь красную юбку, вместо общепринятой серой. Или у тебя от рождения рыжие волосы и ты не прячешь свои роскошные кудри под невзрачной косынкой или благопристойным белым чепцом.
– Но я не понимаю, – растерянно произнесла Лилит. – Я ношу такие же платья, как и все… И волосы у меня обычные чёрные. Такие волосы у половины наших девушек. Правда, мои больше блестят. Но это из-за отвара сушёных ягод рябины, которым я их ополаскиваю…
– Не перебивай, Лилит, дослушай. Это важно. Дело совсем не в рябине. А в том, что ты не такая как все. Ты по факту своего рождения другая. Разве сама ты этого не чувствуешь?
– Ну, иногда мне кажется, что я всё же немного отличаюсь от остальных.
– Немного, – грустно усмехнулась Анна. – Ты добрая и искренняя девочка, а твоё сердечко создано для радости и любви. Не забывай об этом, Лилит. Но помни также, что и твоя тёмная сторона обязательно себя покажет, ты не сможешь от неё сбежать или спрятаться. Поэтому не пугайся и не злись, а просто прими темноту как неотъемлемую часть себя. Прими свою тёмную сторону наравне со светлой. Пообещай мне, что так и сделаешь, когда придёт время.
– Хорошо. Я обещаю.
Лилит не совсем поняла о какой темноте идёт речь, но сразу как-то притихла, и до вечера того дня больше ни о чём Анну не спрашивала. Анна же наоборот говорила без умолку, поясняя лечебные свойства и способы приготовления разных травяных настоев и отваров. Объясняя и показывая, она изредка кидала на девочку обеспокоенные взгляды, но в каждом из них читалась не только тревога, но и надежда, и гордость, и спокойная уверенная радость.
