Kitobni o'qish: «Сказочная тайга»

Кафедра

Аудитория при кафедре орнитологии сегодня пустовала, и потому Вале было немного грустно смотреть на родные стены без толпы студентов, мечтающих внести свое имя в историю советской зоологической науки, без их задорного смеха и горящих глаз. Сессия закончилась, а значит, совсем скоро – горячая пора производственной практики. Валя, как лаборант кафедры, отвечала за подготовку к экспедиции и с нетерпением ждала профессора Доценко с партсобрания. Это был ее главный кумир, если не считать академика Павлова и Владимира Ильича Ленина. Но те уже давно умерли, а Артемий Михайлович жив, живет и продвигает родную орнитологию вперед, к победе коммунизма в отдельно взятой области науки. Так он, по крайней мере, говорил, и Валя ему верила. Но помимо слов были и дела! Это Артемий Михайлович первым из советских ученых описал лысую трясогузку и ленского выползня – птиц, которых не мог изловить и изучить никто из его предшественников. Потому что только он заходил в тайгу так глубоко, чтобы найти их компактный ареал обитания. При одной мысли об Артемии Михайловиче сердце Вали трепетало, она закрывала глаза и представляла его образ – высокий, с седеющей бородой и продолговатым лысеющим черепом, выдающим недюжинный ум, с его тонкими нервными пальцами и быстро краснеющей на солнце кожей – он был воплощением ее идеала ученого и человека.

Хлопнула дверь аудитории, Валя обернулась и увидела Артемия Михайловича во плоти. На нем была голубая рубашка с коротким рукавом, так идущая к его гиацинтовым глазам, и брюки, – пожалуй, чересчур узкие для профессора. Но Валя считала, что такой выдающийся человек как Доценко может себе это позволить. Для своих лет он был молод душой, в его глазах часто загорались задорные огоньки, и даже морщины у глаз его не портили.

– Валя, что ты тут делаешь? Все студенты пошли в клуб на танцы.

– А я ждала вас, Артемий Михайлович. Я приготовила вам чаю. И вот еще, – Валя протянула ему список студентов, задействованных на практике, и перечень оборудования.

– Валя, ты такая умница, – Артемий Михайлович улыбнулся и положил руку ей на плечо. От этого прикосновения по ее телу пошли теплые волны. – Если бы я был моложе, обязательно бы на тебе женился.

– Артемий Михайлович, вы совсем не старый! – Валя с нескрываемым обожанием глядела в эти мудрые глаза.

– Для тебя, Валюша, старый, – горестно вздохнул профессор и опустил взор, словно стеснялся влюбленного взгляда студентки. – А вот тебе уже замуж пора! Шутка ли? Двадцать два года завтра исполняется!

– О, Артемий Михайлович, вы помните! – с восторгом воскликнула Валя.

 Конечно, помню. Ты же моя любимица! Как ты тогда препарировала пискульку на глазах у комиссии из Москвы! Как им все преподнесла! Любо-дорого! – Доценко покачал головой и широко улыбнулся. – Я горжусь тобой, Валюша! С тобой наша кафедра пойдет далеко вперед!

На глазах у Вали выступили слезы счастья. Она бросилась к Доценко и порывисто обняла.

– Артемий Михайлович! Я так боюсь вас подвести! Так хочу вас порадовать! Всегда радовать, как тогда!

– Валюша, ну, что ты? Нас могут не так понять, – Доценко отстранился и потоптался на месте. – У меня для тебя подарок. Я завтра уезжаю в тайгу, потому дарю сегодня.

– Ох, Артемий Михайлович, заранее же не дарят! – ойкнула Валя. Она, хоть и комсомолка, верила в приметы. И ей за это было стыдно.

– А я твой подарок в свой стол положил и ключом запер, – профессор хитро подмигнул и раскрыл ладонь, на которой лежал латунный ключ от ящика стола. – Ты завтра, когда оборудование будешь грузить, загляни туда.

– Артемий Михайлович, не стоило! – Валя зарделась.

– Стоило, Валюша! Ты сокровище! И редкость, как красношейная поганка!

От такого сравнения Валя залилась краской. Этих птиц в Сибири осталось не больше пары сотен.

Доценко, кивнув ей на прощание, забрал свой потертый портфель с кафедры и вышел за дверь. На столе остался ключ от ящика стола и манил воспользоваться им сейчас. Но комсомолки не должны быть нетерпеливыми. И потому Валя взяла себя в руки и направилась в лабораторию, где уже работали Вадик и Сеня, им надо было помочь сложить оборудование в ящики. Они, конечно, будут ее прогонять, говорить, что не девичье это дело. Но Валя знала, что нет такой силы, которая заставила бы ее предпочесть танцы в клубе сборам в экспедицию. К тому же, парням нужна была ее твердая рука и наставление. Они оба не вызывали у нее доверия как лаборанты.

Когда Валя увидела, как ребята сложили весы, микроскопы и инструменты в ящики, она просто руками всплеснула. Все было не по инструкции! Пришлось все переделывать, соблюдая технические условия транспортировки для каждого прибора. Ребята, конечно, ворчали, но в итоге Вале удалось переломить их желание пойти на танцы: она убедила их всё сделать по правилам. Когда уже остались самые мелочи, она, видя их грустные глаза, сжалилась:

– Ладно, идите.

– Валя, ты человечище! – воскликнул Вадик и поцеловал ее в щеку. – Мы ведь еще успеваем в шахматный кружок. Сегодня турнир Советского района!

Молчаливый Сеня кивнул, вынул из-под папки с бумагами набор шахмат и встряхнул. Этот звук предстоящей игры радовал его почти как мелодия советского гимна. Провожая их взглядами, Валя подумала: «И как я могла решить, что они на танцы пойдут? Там, поди, уже и иностранную музыку под вечер включают! А вот шахматный кружок – как раз по таким хорошим парням, как Сеня и Вадик».

Валя сложила в коробку канцтовары, нужные для экспедиционной лаборатории, и присела на стул. Латунный ключ лежал в нагрудном кармане ее блузки, том, что ближе к сердцу. Она думала о Доценко и его подарке. И тут ей пришла в голову мысль, что завтра она в спешке может забыть о нем. Или, что тоже весьма вероятно, ей будет неловко заглядывать в ящик стола заведующего кафедрой на глазах у лаборантов и студентов. И она решилась. Подошла к заветному столу, на его темной полированной крышке были видны царапины от скрепок скоросшивателей и белесый кружок в том месте, где профессор всегда ставил чай. Валя обвела это место пальцем, будто прикоснулась к нему самому. Ключ в кармане словно шевелился от ее быстрого ритмичного дыхания, она взяла его в разом вспотевшую ладонь и чуть не выронила. Здесь было два запертых ящика. Валя попробовала верхний, но он не поддался. Неужели Доценко держит у себя два ключа от ящиков одного стола? Это странно. На нижнем ящике были заметны следы ключа, который часто вставляли в скважину. На верхнем таких следов почти не было. Может, он просто не открывается, застрял? Валя провернула ключ во втором ящике, и тот поддался. Внутри лежала маленькая зеленая коробочка. Сердце Вали екнуло. Она схватила подарок в руки и принялась рассматривать. Это были духи «Ландыш серебристый». На коробочке был нарисован этот нежный цветок. Такой же нежный, как ее любовь к Артемию Михайловичу. И запах лесной, тонкий, напоминающий об экспедициях, нехоженых тропках болот, о солнце, утонувшем в затоне.

Валя вдыхала этот аромат и просто млела от удовольствия. Она даже не заметила, как пролетело время. На кафедру зашла вахтер тетя Зина и сказала, что запирает двери института. Валя вздохнула, вернулась к ящику стола и хотела его задвинуть, но это оказалось не так-то просто. Она сунула туда руку и вытащила застрявший между двумя ящиками листок. На нем были в столбик напечатаны номера и даты. Даты были прошлогодние – 23, 24, 25 июля. Как раз самый разгар летней экспедиции в тайгу. Номера ей были непонятны. В их кодах кольцевания птиц использовались совсем другие аббревиатуры. Странно все это. Валя положила лист обратно в ящик и закрыла его на ключ.

Выходя из института, Валя прижимала к сердцу коробочку с духами. Все в ней трепетало от предстоящей поездки в тайгу и совместной работы с Артемием Михайловичем.

Экспедиция

Старый перегруженный уазик долго трясся по таежным дорогам, все дальше увозя Валю из города в глухую тайгу. Там вот уже двадцать лет работала летняя научная станция, которую делили ученые нескольких НИИ и крупных вузов со всего СССР. Впервые Валя побывала там в позапрошлом году, когда поехала в экспедицию по личному настоянию профессора Доценко. Обычно такой чести удостаивались только студенты старших курсов, аспиранты и лаборанты. Но Артемий Михайлович уже тогда разглядел в Вале ту, что будет от зари до зари, несмотря на жару и гнус, обходить птичьи ловушки, регистрировать окольцованных птиц, а еще стирать, убирать и готовить на всех ученых кафедры орнитологии. Валя гордилась тем, что была полезна коллективу и могла с легкостью заменить любого лаборанта на любом участке работы, знала назубок коды кольцевания и не чуралась препарировать птиц, даже если они пролежали в силках несколько дней. Она не боялась черной работы и была настоящим боевым товарищем. Так про нее всегда говорил профессор Доценко, и от такой характеристики ей хотелось работать еще больше, заходить в тайгу еще дальше, вникать в свое дело еще глубже. Праздная жизнь была не по ней. Ее папа был стахановцем, получившим множество наград за рекорды по выплавке стали. Он погиб в цеху, когда раскаленный металл внезапно вырвался из чана и залил огненной лавой место, где самоотверженно трудился Петр Образцов. Сталевар буквально сгорел на работе. И Валя уже тогда, в свои 10 лет, знала, что именно так и должны умирать советские люди – в трудовом подвиге, давая стране угля, достигая границ стратосферы, пересекая экватор на подводной лодке, в космосе, в шахте, в тайге – везде, куда позовет Родина.

Когда уазик, наконец, остановился, Валя, едва держась на ногах, вышла у ворот научной станции. Ее мутило от тряски. Она отбежала в кусты, и ее стошнило.

Вновь прибывших встретили лаборанты Новосибирского геологического института, они здесь жили уже с весны. Парни помогли Сене и Вадику снять привязанные к крыше ящики с оборудованием. А две девушки, вышедшие с ними, курили и приветственно улыбались парням. На них обеих были шорты, слишком короткие для комсомолок, и мужские рубашки, завязанные узлом под грудью. Валя оглядела их критическим взглядом, они ответили ей тем же.

– Тебя чего тошнит? Укачало по дороге? Или ты уже с груженым багажником к нам приехала? – засмеялась одна.

– Ага, люди из экспедиции привозят сюрприз, а она уже с ним сюда приезжает, – подхватила вторая, выпуская сигаретный дым изо рта.

– Смотри, не успеешь в поликлинику в срок, придется пеленки покупать, – сказала первая и снова рассмеялась, увидев непонимание в глазах Вали.

– Что вы такое говорите? Да как вы… – Валя подхватила рюкзак и побежала внутрь станции. Ее щеки пылали, а в глазах стояли злые слезы. У нее не было подруг в институте, и теперь, очевидно, в экспедиции ей тоже придется обходиться компанией Сени, Вадика и профессора Доценко. И она была этому рада. Валя не понимала, почему почти все встреченные ею лаборанты, аспиранты и младшие научные сотрудники – женщины принимали ее в штыки. Неужели только потому, что она не юлит, всегда говорит правду и не старается облегчить себе жизнь? Или потому, что не допускает никаких вольностей в своей жизни и прямо указывает на недопустимость подобного поведения? Ну, где это видано – позволять парню себя целовать на первом свидании? Или уж тем более идти дальше этого до свадьбы? Валя искренне не понимала таких женщин! И не понимала, как такое в голову может прийти комсомолке и, тем более, ученому? Валя твердо знала, что никогда не допустит в своем кругу никакого непотребства, и, как старший лаборант кафедры, зорко следила за своими подопечными. К счастью, Сеня и Вадик никогда не были замечены ни в чем предосудительном. Никаких девушек, никакого праздного поведения. Они вместе жили в доме аспиранта и студента, вместе ходили в шахматный кружок и каникулы проводили в стенах общежития, словно не хотели покидать родной институт даже ненадолго. Вот это настоящая дружба и преданность делу!

Валя прошла к главному корпусу станции, на крыльце стоял профессор Доценко и радостно потирал руки при ее появлении. У него была такая привычка, когда он был в приподнятом настроении. Уголки его глаз горели озорными звездочками, плечи то и дело возбужденно подергивались, как у мальчишки, впервые поймавшего на удочку леща. Профессор был азартен азартом ученого.

– А сегодня день пискульки, Валюша! – радостно сообщил он.

– И что же, кто выиграл? – спросила она.

– Пока никто! Студенты в этом году совсем ничего не умеют, а сейчас берега реки размыло, и никто не решился заглянуть в самые дальние ловушки! Всему учить приходится!

– Артемий Михайлович, я беру это на себя! И пискульку вам принесу, и этих оболтусов под крыло возьму! – восторженно пообещала Валя.

– Вот и славно, Валюша! А то я сейчас своим проектом занят, не до молодняка мне.

– А что за проект, Артемий Михайлович?

– А это, Валя, секрет! – серьезно сказал профессор. – Ты пока проходи, располагайся, тебе в третьем домике место оставлено. А потом вперед, на охоту за пискулькой!

Артемий Михайлович подмигнул ей, снова радостно потер руки и зашел в лабораторию, а Валя направилась в третий корпус. Оказалось, что ее поселили как раз с теми девицами, что встретили ее у ворот. Неприятная компания! Но что поделать, если в нынешние времена так трудно найти порядочных комсомолок, честных, открытых сердцем, готовых к труду и подвигам? Только воспитывать тех, кто пока не дотягивает до этого стандарта.

Положив рюкзак на свободную койку, она достала оттуда флакон духов «Ландыш серебристый» и брызнула на себя. Оказавшись в облаке аромата и закрыв глаза, Валя не заметила, как в комнату вернулись соседки.

– О боже, что за вонь! – воскликнула одна из девиц, злобно уставившись на Валю.

– Это подарок! – с обидой сказала та.

– Оно и видно. Себе бы такое никто не купил, – заметила вторая и упала спиной на койку. И это в разгар рабочего дня!

– Девушки, почему вы такие злые?! – не выдержала Валя и выбежала на улицу. Только отбежав несколько шагов, она поняла, что до сих пор сжимает в руке флакон с духами. Валя прижала его к губам, а потом положила в карман ветровки. Она не захотела возвращаться, лучше потратить время на обход ловушек, чем на ссоры.

Профессор Доценко каждое лето устраивал для студентов и аспирантов соцсоревнование – по утрам он вешал на информационный стенд лаборатории фотографию птицы, которая обитала в здешних местах. Студент, принесший ее в лабораторию первым, получал балл, а по итогам экспедиции выявлялся лучший охотник. Ребята воспринимали это как захватывающую игру, они носились по окрестным лесам и берегам рек в поисках поползней, выпей или кукушек. Но сегодня было действительно сложное задание – пискулька была водоплавающей птицей, причем осторожной, и редко попадалась в силки.

Валя пошла по местам, которые уже неплохо изучила в прошлые годы, и вскоре нашла несколько ловушек, уже осмотренных. В некоторых были птицы, только не пискульки, а поганки и другие водоплавающие. Большинство было мертво. Ну что за варварство! Соревнование, конечно, важно, но ведь нельзя оставлять птиц в ловушках, пусть даже Доценко не начислит за это баллы, все равно нужно нести их в лабораторию, взвешивать, осматривать, окольцовывать. Но не всем была близка дисциплина, многие студенты воспринимали практику в таежной лаборатории как повинность или как летний досуг. И это всегда возмущало Валю. Разве это будущие советские ученые?!

Пройдя все ей известные по прошлым годам места с ловушками, Валя нашла пискульку. Она была уже мертва, запуталась в сетях и задохнулась. Такое часто бывает. Поначалу Валя при виде такого зрелища плакала, но потом привыкла и поняла, что без жертв науки не бывает. Тем более ей, будущему советскому ученому, негоже бояться замарать руки. Нужно жертвовать всем ради прогресса и построения коммунизма, Валя в этом была абсолютно уверена.

Обратно на станцию Валя возвращалась с большим грузом – она несла заветную пискульку и еще нескольких птиц, которых оставили в ловушках нерадивые охотники. По дороге никто из них ей не попался. Непонятно, куда они ушли и не прохлаждаются ли они на какой-нибудь полянке вместо того, чтобы нести трудовую вахту. Валя решила обязательно поднять этот вопрос на ближайшем комсомольском собрании.

Вечером после ужина все жители научной станции собрались у большого костра – это была давняя традиция. Там проходила перекличка – все ли вернулись из тайги, научные руководители проводили планерки, хвалили, ругали, раздавали задания на следующий день. И обязательно в конце таких собраний были песни под гитару. Сеня и Вадик принесли много хороших дров, и костер в этот вечер был особенно дружный. Валя увидела, что из их института приехали только четверокурсники – совсем новички, и она высказала им все про оставленных в силках птиц. Ребята были сконфужены, профессор Доценко качал головой и грозил им пальцем. Неприятно, конечно, оказаться на их месте, но они это заслужили. И, чтобы подбодрить студентов и не заканчивать вечер на неприятной ноте, Валя первой затянула «Изгиб гитары желтой» – ее любимую походную песню. Ребята сразу подхватили, Вадик вытащил откуда-то из темноты гитару, и по ночному лесу потекли звуки этой прекрасной песни. Валя пела и думала о своем. И каждая строчка ей говорила о ее любви и ее мечте:

Изгиб гитары желтой ты обнимаешь нежно,

Струна осколком эха пронзит тугую высь.

Качнется купол неба, большой и звездно-снежный.

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

Валя смотрела на профессора Доценко и мечтала, что он ее нежно обнимает, как Олег Митяев обнимает свою желтую гитару на Грушинском фестивале.

Как отблеск от заката костер меж сосен пляшет.

Ты что грустишь, бродяга? А ну-ка, улыбнись!

И кто-то очень близкий тебе тихонько скажет:

«Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»

На этих строчках Валя всегда представляла профессора Доценко в его камуфляжной форме, болотных сапогах и красной, как флаг СССР, косынке на голове, которую он лихо завязывал на затылке и становился похож на капитана Блада из ее любимых приключенческих романов, которые она читала и перечитывала в детстве. Она вспомнила, как был счастлив профессор, когда она все-таки принесла ему в лабораторию пискульку, как он ее порывисто обнял, и, если бы между ними не было мертвой птицы, это объятие было бы по-настоящему близким.