Kitobni o'qish: «Другая земля. Лесовичка»
Пролог
Всю ночь снег старался укрыть землю как можно тщательнее. Безветрие, наступившее утром, породило тишину. Все замерло в ожидании неизбежного нарушения этой тишины. Ночью на старую, уже довольно крепкую корку серого наста сыпались новые снежинки. Деревья облачились в зимние белые наряды. Пышные комья снега нависали на ветвях, давя их вниз, держась на честном слове. Казалось, что вот-вот подует ветер и стряхнет с ветвей снежную шубу, оголив ветви деревьев. Временами одна из легких тоненьких веток ломалась под тяжестью снега и срывалась. Тогда тишина прорезалась треском сломанных веток и гулким падением снега. Зимняя сказка началась сразу после того, как солнце лениво взошло над ветвями деревьев, скудно осветив лес.
Резвый черный конь, откликающийся на Мустар, похрапывая и подрагивая, нес вперед седока. Зачем вдруг понадобилось хозяину в столь ранний час прогуливаться по зимнему лесу, Мустару было не понятно. Тем не менее, хрустя свежевыпавшим снегом, он несся галопом, пересекая поляну. Мустар свернул в сосновую рощу. Замедлив бег, направился по заснеженной аллее, которую образовали рослые сосны.
– Мустар, вперед! – погонял его всадник, понукая, ударив левой пяткой в бок.
Всадником оказался мужчина. Довольно молодой, разменявший лишь второй десяток лет, он глубоко дышал ртом, жадно глотая воздух. Мужчина поправил бобровую шапку, спустившуюся на лоб, прищурил глаза, цвета небесной синевы.Светлый камзол, подбитый изнутри черным мехом, контрастировал с темным воротником из норки.
Мужчину звали Генрих Принарри. Именно сегодня утром он решил совершить небольшуюконную прогулку. Прежде всего, это связано с тем, что даже после женитьбы и рождения наследницы он не желал расставаться со своими привычками.
В родовом замке своем, Лаэрго, он не появлялся уже две недели. Генрих жил в небольшом охотничьем домике, практически в одиночестве, дабы отвлечься от той суеты, которая теперь творится в домев связи с рождением девочки. В домике Генрих работал воблаго отчего края, много читал, изучал архивы, а так же занимался духовными практиками, стараясь раскрыть свои способности общения с духами и постижения природы. Удавалось однако это ему с трудом. Знаний было недостаточно для применения на практики. Верные слуги привозили Генрихув охотничий домик еду, качая головами, про себя ворча. Генриху были нужны тишина и покой. Хотя бы на пару недель. Единственным его развлечением были конные прогулки, которые он совершал на верном вороном жеребце. Да и они порой были не долгими. В лесу все-таки волки жили. Но Генриха это не слишком пугало. В округе его звали «волкодавом». А все потому, что пару раз спас жителей деревни от волков. В первый раз Генрих заглянул в дом кузнеца, достаточно долго с ним беседовал. Близ дома появился волк-одиночка, ушедший из стаи. Заприметив волка близ сарая, Генрих не преминул возможностью убить непрошеного гостя. Сделал он это весьма хладнокровно выстрелом из новенького пистолета. Во второй раз Генрих спас двух деревенских девочек, собирающих в лесу ягоды. Тогда мужчина распорол волку живот ножом, прихваченным на всякий случай. После этих случаев народ Лаэрго прозвал молодого барина «волкодавом».Глубоко вдохнув утренний морозный воздух носом, Генрих пришпорил коня. Он скакал на север, все дальше углубляясь в лес. Но вдруг Мустар сбавил ход и начал озираться по сторонам.
– Ты чего, дружок? Учуял волков? – обращаясь к коню, спросил Генрих, прищурив глаза. Но конь лишь дернул головой, шевельнув ушами. Неподалеку от всадника отчетливо послышался детский крик. Благородство и помощь ближнему были выше страха перед волками.– Гони! – крикнул Генрих коню, сжав уздечку.Среди деревьев, на которые налип снег этой ночью, Генрих приметил мальчика, сидевшего близ ствола дерева. Раздвинув ветки, которые мешали обзору, Генрих разглядел и волка, который приближался к мальчику.
– Старый, одиночка, – уяснил для себя мужчина.
Он нащупал близ седла небольшой нож, взятый им с собой на всякий случай.– Сейчас бы «ствол». Ну да ладно, – прошептал мужчина, прищурив глаза.
Спрыгнув с коня, он ударил его по крупу, отпустив от себя подальше.
– Малый, не бойся, – крикнул Генрих, сжимая нож.
И мальчик, и волкобернулись к Генриху. Один закричал от страха, другой зарычал от гнева. В одной руке Генрих сжимал нож, в другой толстую длинную палку, которая так и ждала своего часа под сосной. Наверно это был посох мальчика, который тот бросил от страха. Как раз то, что Генриху было нужно.
Ринувшись вперед, Генрих издал вопль, похожий на тот, которым обычно пользовался во время охоты. Волк ждать тоже не стал и в два прыжка настиг мужчину. Набросившись на Генриха, он тот час же получил по голове посохом. Боль и злость овладели волком. В его желтых глазах читался гнев. Генрих не стоял на месте. Он чуть пригнулся и сам издал рык, похожий на волчий. Глаза его округлились, зубы оскалились. Волк напал первым. Как только он приблизился в прыжке к Генриху, мужчина вытянул вперед руку и полоснул животное сверху вниз. Алая кровь хлынула на снег и испачкала рукав белого тулупа. Как только волк заскулил и упал на белый снег, Генрих с силой ударил его по черепу, на всякий случай.
Обернувшись мальчику, лицо которого почти сливалось с цветом снега, он спросил:
– Жив?
– Да, сударь,– послышалось в ответ.
Мальчик не торопился вставать. Он лишь оторвал спину от дерева, затем упал на колени и, разгребая ими снег, добрался до Генриха, подползая на коленях.
– Спаситель вы мой! Жизнью я вам обязан! Принадлежит она отныне вам! Никогда этого не забуду! Молиться с матушкой заваше здравие буду нощно! – причитал мальчик, обнимая сапог Генриха.
– Эй! Ты чего? А ну встань!
Генрих сначала опешил, заметив такую реакцию юного создания, но, затем почувствовав, с какой силой мальчик сжимает сапог, резко протянул руки и поставил ребенка на ноги.
– Это что такое? Не позволю на коленях ползать! – нахмурился и повысил голос Генрих.
Мальчик замолчал, рассматривая спасителя своего с нескрываемым благоговением. Он шумно и часто задышал, то ли от восхищения Генрихом, то ли от накопившегося за столь долгое время страха. Сам Генрих теперь с любопытством рассматривал несостоявшийся ужин волка. Под темной шапкой, кажется из кролика, виднелись светлые запутанные волосы. Поверх светлого тулупа, был завязан пуховый светлый шарф. Мальчик смотрел на Генриха большими серыми глазами, глубоко внутри их читалась великая скорбь. Обычно такой взгляд Генрих видел у тех, кто перенес недавно какое-то горе. Мальчик поднял свой посох, который лежал неподалеку, очистил от снега и крепко сжал в руке. Он дрожал от нервного потрясения, от холода, при этом, не сводя взгляда со своего спасителя. Помолчав, Генрих спросил:
– Ты кто такой? Как в лес забрел?
– Матушка Лисом зовет, – отозвался он.
– Как это? Лисом? – не понял мужчина, вопросительно подняв правую бровь.
– Алоисом меня зовут, – ответил мальчик, поправив шапку.
Генрих и его спутник тем временем отошли подальше от трупа волка, и вышли на небольшую аллею с высаженными вдоль соснами. Протяжно свистнув, он позвал Мустара.
– Ты из деревни? Из Лаэрго? – продолжал задавать вопросы Генрих, удерживая рядом с собой мальчика за воротник тулупа.
– Это с виду я крестьянин. Но одежка не главное, – охотно объяснил Алоис, – вон и конь ваш, господин.
Мустар послушно подошел к мужчине и принюхался к рукаву, испачканному в крови волка. Дернув головой, он захрапел.
– Потерпи, братец! Зато хозяин твой цел, – поглаживая по холке коня, произнес Генрих.
Обернувшись к мальчику, он протянул ему руку.
– Прыгай в седло. Я тебя в деревню доставлю. А ты расскажешь, как в лес попал. Идет?
– С радостью, господин, – улыбнулся Алоис.
Через пять минут Генриху стало известно, чтоАлоису одиннадцать лет. Онприходится мужчине троюродным племянником. Двоюроднаясестра Генриха –Аделина, много лет назад вышла замуж по любви за бедного дворянина Илмара Кунелли. Отец мальчика погиб полгода назад во время какой-то военной кампании. Овдовев,Аделина пристроила мальчика в кадетский корпус, где он с должным старанием учился. Теперь, когда ближайшим родственникам Генриха, которыми являются Алоис и Аделина, стало известно о рождении у князя дочери, они прибыли с визитом. Засвидетельствовать свое почтение и поздравить молодую мать с новорожденной. Гостили они уже два дня. И если женщинам было о чем поговорить, то Алоис чувствовал себя лишним в этом бабьем царстве. Устав от церемоний, Алоис оставил женщин, а сам отправился погулять в лес.
– Что ж. Рад познакомиться со своим родственником, -улыбнувшись, ответил Генрих, когда Алоис смолк.
– Как же все-таки вас отблагодарить за спасение моей жизни, сэр? – спросил мальчик, не унимаясь. Благородство в крови у мальчика еще не было отравлено никакими обстоятельствами. Мальчик сидел спиной к Генриху, но мужчина слышал все прекрасно. Генрих, прищурив глаза, рассматривал белый снег, молчал. Молчание длилось не долго. Мужчина снял черную рукавицу, провел ладонью по лезвию кинжала, на котором еще оставалась капли волчьей крови. Резко провел испачканной в крови ладонью по розовой от мороза щеке Алоиса, оставив небольшой кровавый след, как бы напоминание об этом мгновении в их жизни.
– На крови поклянись, Алоис. Ты всегда будешь защищать мою дочь, Миранду Принарри. А если нужно, отдашь за нее свою жизнь, – потребовал молодой отец от мальчика.
– Клянусь! – твердо и решительно ответил мальчик, дотронувшись до щеки, на которой Генрих оставил след крови.
Часть 1. Лесовичка
Глава 1
Золотисто-рыжее жирное солнце растаяло за темной линией горизонта, оставив после себя на некоторое время отзвуки шумного дня. Желтовато-синие облака, сопровождавшие многовековую традицию заката, стали пурпурного оттенка и вскоре потемнели. Закатными яркими красками, которые бывают лишь в середине сентября, светило как бы кричало, боролось за свое место на небосклоне со своим главным врагом – ночью. И крик этот выражался в красках, цветовую гамму которых пытался передать каждый из художников империи Ардимален.
Но уже по заученному веками сценарию явления природы сменяли друг друга. Осенний сумрак накрыл город, заставив его полностью раствориться в вечерней мгле. Паутина ярких серебристых звезд замерцала на небе, тщетно пытаясь осветить землю.
Вот уже долгое время жители города Долгата, поднимая голову, наблюдали за необычным цветом неба. Серовато-рыжее, цвета весенней грязи, оно давно перестало быть иссиня-черным, каким его помнили предки.
– Не к добру, – перешептывались старики, суеверно плюя через правое плечо.
– Главное – чтобы не было войны, – вторили им шепотом матери и жены.
– Зато светло, – пожимали плечами юноши и девушки.
Разговоры эти поддерживали немногие. Многие долгатцы предпочитали молчать, смиренно выполняли свои обязанности, пытаясь разнообразить свою жизнь вполне мирскими радостями.
Место общения и проведения досуга среди простого населения обычно сводились к посиделкам за кружкой эля в питейном заведении. Таверны и кабаки закрывались ровно в девять вечера. Засидевшиеся до назначенного времени постояльцы выпроваживались на улицу тут же, как часы пробивали девять раз. Своеобразная борьба с пьянством, показательные меры правительства были введены достаточно давно, в то самое время, когда трон Империи занял он, Мэйтанус.
Старший сын из династии Кайренов, Мэйтанус Гэллен возлюбленный сын Всевышнего, божественный дар для империи Ардимален. История династии насчитывает несколько веков, и в каждом из этих веков представитель славной династии оставлял яркий свет, был символом своей эпохи. Теперь Мэйтанус, правивший Империей уже десять лет, собственноручно контролировал всё, вплоть до личной жизни своих подданных.Законодательно власть его распространилась на весь континент Ардимален. Не учитывались ни географическая специфика региона, ни этнические особенности. Все ардималенцы были равны перед императором, и лишь от него зависели судьба, жизнь и благополучие жителей. Абсолютная, полная, беспрекословная императорская монархия. Такая тактика правления была вынужденной. Континент Ардимален, чье название переводится с древних языков, как «Другая земля», была населена людьми, и только ими. Никаких других рас и подвидов не существовало. Кентавры, эльфы, гномы, вампиры, великаны, нимфы – обычно ими пугали маленьких капризных детей. До определенного времени малыши верили в существование таких существ, но с возрастом забывали о наличии внеардималенских существ, углубившись во взрослую жизнь. Научно доказывались факты отсутствия каких-либо следов пребывания внеардималенских цивилизаций. А всё сверхъестественное объяснялось законами природы и способностями людей.
Но и среди людей были те, которые могли подчинить себе природу и вмешаться в ее естественный цикл. Таких людей было немного, но все же они существовали. В силу своих особенностей простые люди называли их по-разному: колдуны, шаманы, знахари. Их уважали и боялись, ценили, но обходили стороной их дома. Родиться со сверхъестественными способностями означало – стать слугой, другом и братом стихий. Разумеется, каждый из шаманов, знахарей, ведьм, колдунов был на учете у императора Мэйтануса. Возлюбленное дитя Всевышнего, как он сам себя называл, Мэйтанус пытался вмешаться и в природу стихий.
В этот осенний вечерний час, император Мэйтанус находился в своем рабочем кабинете резиденции Эланвирт. Как и многие из его предков он предпочитал работать в поздние часы, когда все мирные жители готовились ко сну, благодарили судьбу и правителя за прожитый день. Каждый из жителей континента знал, что император заботится о них, ежеминутно улучшает качество жизни, стараясь продлить ее, делая для этого всё возможное.
Мэйтанус отложил от себя лист пергамента, с начертанными на нем цифрами. На секунду император перевел взгляд на темно-синий сюртук, оглядев манжеты белой сорочки. Воротник сорочки в порыве гнева выбился из лацканов сюртука.
Вытянув вперед длинные ноги, обутые в мягкие кожаные ботинки, он, наконец, произнес:
– Вижу, что низкие показатели рентабельности, дикий спад производства, уменьшение темпов экономического роста Вашего герцогства, Вас нисколько не волнует! В Ваших глазах я не вижу даже раскаяния! Полная безучастность к происходящему! Вам есть, что на это сказать, Генрих?
Мэйтанус впился тяжелым взглядом в фигуру мужчины, стоящую околостола. Большие черные глаза мужчины прищурились, словно он мысленно высасывал оправдание из собеседника, хотя сам прекрасно знал, каким образом тот будет оправдываться. Темные волосы были тщательно зачесаны назад, а несколько прядей спадали на плечи. Крылья прямого носа императора в данный момент расширялись и сужались с завидной частотой. Губы достаточно правильной, идеальной формы поминутно сжимались в тонкую нить, снова раскрывались от порыва гнева, обнажая ровные белые зубы. Широкие черные брови двигались по мере увеличения недовольства императора, придавая всему лицу законченность, являясь неотъемлемой частью всего образа.
– Вам известно всё, Ваше Величество. В очередной раз оправдываться я не буду, знаю, что это бесполезно. Я докладывал Вам, почему в моих землях неурожаи и засуха. И эта проблема сугубо климатическая. Еще весной я говорил Вам, что столь богатого урожая в Винансене не будет. И эта вина не моя и не Ваших подданных.
Собеседник Мэйтануса, стоявший в нескольких шагах от рабочего стола не шевелясь, позволил себе чуть повысить голос, чувствуя свою силу даже перед лицом императора. Средних лет мужчина, почти ровесник императору, он чуть прищурил глаза, цвета небесной синевы, от чего в уголках глаз появилась сеточка морщин. Непроизвольно изогнулась и широкая светлая бровь. Генрих поднял подбородок, словно не желая мириться с неприятностями на своих землях. Проведя задумчиво по коротким темно-русым волосам рукой, он снова взглянул на императора, когда тот заговорил.
– Вам доверили Винансен, – напомнил Мэйтанус, – земли, которые всегда отличались плодородием, которые кормили практически всю империю ни одно десятилетие. А теперь Вы, Генрих, докладываете мне, что климат поменялся. Везде остался прежним, с небольшими отклонениями от нормы, а в Винансене он, видите ли, катастрофически изменился. Быть такого не может! Может, дело не в климате, а? Может, дело в руководителе, в Вас?
Мэйтанус повышал голос с каждым заданным вопросом, все более и более закипал, глядя на собеседника. Генрих молчал, поджав губы. Он опустил взгляд, словно рассматривал паркетный пол, выложенный затейливым рисунком из нескольких пород дерева. Когда вопрос завис в воздухе, мужчина очнулся и потер пальцем кончик широкого носа.
– Ваше Величество во многом право. Я не сомневаюсь в мудрости своего правителя, и не имею права просить о снисхождении. Ведь мудрейший Возлюбленный Всевышнего назначил меня, скромного военачальника, генерала Вашей армии на пост наместника Винансена, сельское хозяйство поднимать. Из военной службы Вы определили меня на гражданскую. Чем Вы сами руководствовались, о, мудрейший? – уголки губ нервно задергались. Генрих прекрасно понимал, что рискует жизнью, произнося такие слова вслух.
Однако Мэйтанус встал со стула, обитого зеленым сукном, и подошел к окну. Прищурил темные глаза, он повернулся к Генриху спиной и произнес.
– Вы талантливый военачальник, Генрих. А талантливые люди талантливы во всем. Я полагал, что вы справитесь с поставленной задачей, и не будете ломать систему, выстроенную за многие годы. Кажется, я ошибся в вас.
– Какое взыскание Вы на меня наложите, мой повелитель? – послышался ровный, лишенный теперь всяких лишних эмоций голос. Обреченный, но все еще спокойный.
– Мне надо подумать, – ответил император и повернулся лицом к собеседнику, – скажите, Генрих, в силе ваше предложение о проведении традиционной охоты в Винансене? Кажется, месяц назад вы первый настаивали на этом.
Генрих пытался прочитать во взгляде императора хоть какую-нибудь эмоцию, но не смог. Что в мыслях у Мэйтануса было известно только ему. Вопрос снова завис в воздухе, а Генрих снова провел по волосам рукой.
– Разумеется, сир. Через неделю состоится королевская охота. Я с нетерпением буду ждать дорогих мне гостей. С нетерпением будет ждать дорогих гостей и моя супруга Эйлин. Давненько она не показывалась в свете, посвятив себя дому. Итак, мой повелитель, добро пожаловать в Винансен.
Генрих натянуто улыбнулся, заметив, как Мэйтанус изогнул правую бровь. Кажется, он напомнил императору о своей супруге не случайно. Разговоры о супруге Генриха были настолько животрепещущими среди придворных, что лишь ленивый не говорил о необъяснимом затворничестве красавицы Эйлинв имении мужа, Лаэрго.
– Вот и отлично, тогда мы обсудим сложившуюся ситуацию на месте. Я вас больше не задерживаю, Генрих.
Мэйтанус кивнул и проследил за тем, как Генрих взял кожаную папку и церемониально поклонился. Мэйтанус пристально наблюдал за Генрихом, затем отвернулся к окну, когда тот скрылся за дверьми. Император глубоко вздохнул и продолжал созерцать звездное небо в окне, высотой от пола до потолка.
Тишина, которая наступила после ухода Генриха из кабинета, заставила Мэйтануса немного успокоиться. Еще минуту назад император кричал и возмущался, и вот теперь все стихло. Тишина давила на уши. Освещенный лампами и свечами кабинет казался темным и неуютным, холодным и маленьким.
– М-да, надо поменять цвет стен, синий меня утомил, – тихо проговорил словно Мэйтанус, барабаня пальцами по стеклу.
Взгляд его упал на отпечатки пальцев, которых на окне осталось слишком много. Раздумывая над очередным проектом, император имел привычку барабанить по любой поверхности, поэтому ногти его были всегда тщательно подстрижены.
– Да и выговор лакеям надо сделать, плохо убирают, – добавил он, напряженно вглядываясь в темноту. Он прислушался, словно ожидая услышать нечто такое, что может вернуть его из задумчивости. Спустя минуту до ушей Мэйтануса донесся тихий скрип, который бывает у межкомнатных дверей. Неприметная дверь в углу, скрытая гобеленом с изображением цветов, открылась, запустив в кабинет мужчину. При свете свечей черная высокая фигура выглядела скорее устрашающе, чем внушительно. Возможно потому, что одет он был в длиннополый камзол из черного сукна, под которым была заметна черная бархатная туника, подпоясанная тёмно-коричневым тонким ремешком. Темно-синие брюки были заправлены в сапоги, словно мужчина только что вернулся с улицы и теперь имеет к императору срочное и неотложное дело. На шее у мужчины висело несколько амулетов: небольшой белый клык, выкованная из железа витиеватая буква, очень похожая на «М», еще пара камней, вероятно защищающие от негативного воздействия. При свечах черты его лица осветились, теперь можно было разглядеть пришельца, так бесцеремонно нарушившего уединение императора. Черты лица человека в черном были схожи с императорскими. Но все отличались большей тонкостью. Правильной формы губы его были плотно сомкнуты, отчего казались тонкими. Прямой нос, широкие скулы, черные миндалевидные глаза, широкие темные брови. Весь образ вошедшего мужчины не мог быть незамеченным, такое лицо нельзя было не запомнить, увидев однажды, хотя бы мельком.Черные волосы его были перехвачены на затылке темной лентой. Мужчина вместо приветствия лишь склонил голову на бок, не произнося ни слова.
– Ты все слышал? – обернувшись к вошедшему мужчине в черном, произнес Мэйтанус.
– Разумеется, – кивнул мужчина, подойдя ближе.
Человек в черном провел пальцами по столу, близ которого еще несколько минут назад стоял Генрих. Потер кончики большого и указательного пальца друг о друга и понюхал.
– Неужели он оставил после себя запах, шаман? – спросил Мэйтанус, следя за действием мужчины.
– Конечно, и для этого не обязательно наносить на себя капли духов. Я знаю, чем пахнет вор, – проговорил тихо мужчина, не глядя на императора.
– Лиам, – назвал Мэйтанус человека по имени, – второстепенный запах вора – возмездие. Ты ведь этого хотел?
– Реган желал возмездия, – покачал головой мужчина, – у младшего сына династии, у Регана Сайнола Кайрена однажды украли невесту. Шаману Лиаму не следует копаться в чужом прошлом.
– Сколько лет прошло, а ты так и не успокоился,– отозвался после недолгого молчания Мэйтанус, – и даже после того, как принял силу. И после того, как сам женился и твоя супруга подарила династии принца Корригана.
– Ценой своей жизни, – продолжил мужчина в черном, – поэтому Лиам – плата за этот дар.
Он отбросил все протокольные условности и сел в ближайшее кресло, и воззрился на Мэйтануса. Это был разговор неофициальный, родственный, по душам, который необходим был им обоим.
– Я желаю восстановить справедливость, возлюбленный брат мой, – чуть расслабленно проговорил Мэйтанус, – неужели ты не желаешь вернуть прежнюю любовь? Генрих обречен, жизнь его отсчитывает последние часы. Он слаб, чтобы бороться против меня и системы. После того, как Генрих уйдет в мир предков, ты сможешь вернуть свою любовь, которая принадлежит тебе по праву! Одно слово только, Реган!
Глаза Мэйтануса заблестели, словно он предвкушал охоту с риском.
– Какая выгода тебе от его ухода? – сложив домиком пальцы, спросил Реган.
– Мне нужен свой человек в Винансене. Отправить в отставку Генриха слишком просто, – объяснил Мэйтанус, – подумай, Реган. Эйлин будет твоей, как ты об этом и мечтал.
– А как быть с детьми Генриха? Кажется, у него тоже есть маленькая дочь? Неужели отправится вслед за своим папашей? – поднял бровь Реган, глядя на старшего брата,– Мэй, это слишком большая жертва. Даже предки ее не примут. Хочешь почувствовать на себе силу их проклятия?
Мэйтанус закрыл глаза, расслабившись в кресле. Он барабанил по подлокотнику, усиленно соображая, решая судьбу ни в чем не повинного ребенка.
– Дочь Генриха должна исчезнуть, и упоминаться лишь в прошедшем времени. Ардимален велик. Неужели в нем не найдется место маленькой девочке, дочери Эйлин? Надеюсь, ты меня правильно понял?
Мэйтанус поднял бровь и пристально вгляделся в лицо Регана. Мужчина в черном выдержал взгляд собеседника. Глубоко выдохнул и так же утонул в мягком кресле, положив правую ногу на левое колено.
– Кажется, ежегодная королевская охота устраивается во владениях Генриха? С удовольствием поохочусь в этих краях, – ответил Реган, закрыв глаза.
– Твое присутствие на охоте будет необходимым, – кивнул Мэйтанус, – кто-то должен задабривать духов леса, в котором мы принесем кровавую жертву своих прихотям.
Шаман встал с кресла и поклонился императору.
– Мне пора, Ваше императорское величество. Надеюсь увидеть Вас завтра в добром здравии. Да помогут духи нам в этом.
– И тебе помогут твои духи, – скривил подобие улыбки Мэйтанус.
Шаман Лиам покинул кабинет императора так же тихо, как и проник сюда, через дверь, украшенную гобеленом.
Лиам шагал через залы и комнаты дворца, словно тень. Изящная потолочная лепнина, белая и позолоченная, картины на стенах, известных придворных художников, наборный паркет из дорогих пород дерева, выполненный лучшими мастерами империи Ардимален, это нисколько не интересовало мужчину. Спустившись на пару этажей, он оказался в комнате, больше напоминающей молельню, нежели жилое помещение. Комната, украшенная яркими пейзажными росписями, без каких-либо образов Всевышнего, с небольшими синими колоннами. По периметру была уставлена деревянными скамьями, покрытыми темным сукном. Пол был выложен светлым камнем, покрыт шерстяным ковром, вышитым яркими узорами. Освещалась комната свечами, расставленными по периметру, в чугунных канделябрах или стояли в нишах, закрепленных собственным воском.
Такова была комната, в которой Лиам нашел, наконец, покой. В молельне его уже ожидали. Тщедушный молодой человек, обладавший широким большим носом, зелеными, как молодая поросль, глазами, толстыми губами, узкими скулами, волосы его были коротко подстрижены так, что цвета было не разобрать. Он рассматривал пейзаж на одной из картин, украшавших молельню. Одет он был в простое платье, которое носили студенты – серый камзол и темные брюки. Резко повернувшись, услышав шаги шамана, он за секунду задержал дыхание. То ли от страха, то ли от неожиданности.
– Мой господин, – преклонил молодой человек колено, с благоговением принял руку шамана для поцелуя, – я здесь, чтобы служить Вам!
Позволив поцеловать свои пальцы, без особого удовольствия, кстати, Лиам сел на ближайшую скамейку, позволив студенту стоять в своем присутствии. Лиам говорил тихо, глядя в глаза посетителю.
– Гершик, ты явно не рассчитал свои силы на последнем празднике. Пришлось мне лично объяснять государственным слугам государя мотивы, побудившие тебя говорить непристойности об императорской семье. Кто называл императора кровавым разбойником?
– Я каюсь в своих словах, Лиам! – повысил голос Гершик, подняв глаза на шамана, отчего лицо его исказилось в неподдельном мучительном раскаянии, – Я клянусь, что не давал себе отчет в словах и мысли мои расступились, как только я позволил себе выпить лишнего. Прошу простить меня! Вы ведь не доложите об этом императору? У меня на руках младшая сестра и больная мать. Не оставьте семью без кормильца! Прошу Вас о снисхождении и вверяю Вам свою судьбу.
Молодой человек сцепил пальцы в молитве и закрыл глаза, ожидая решения шамана.
– Не должно раскаявшемуся отроку стоять на коленях, – проговорил тихо Лиам, осторожно дотронувшись до плеча студента. Как только юноша поднялся с колен, Лиам посмотрел в глаза его и произнес:
– Огненная вода превращает человека в свинью и без помощи духов, заставляя грешить намеренно. Послужи на пользу нашему императору, и твои грехи я отпущу. Хочешь побывать на настоящей императорской охоте? По глазам вижу, что желание перебарывает здравый смысл.Так вот, один выстрел заставит всех говорить о тебе, ты прославишься и решишь многие проблемы. За это я одарю тебя, а твоя матушка получит хорошую прибавку к пенсиону, сестрицу твою я удачно выдам замуж. Что скажешь?– Гершик любит мать и сестру, но не настолько любовь к ним сильнее здравого смысла, – поднял глаза молодой человек на шамана, – ценой жизни моей моя сестра удачно выйдет замуж?– Это охота, мальчик мой, – одними губами улыбнулся шаман, – зверя всякого много в лесу Винансена. Даже император рискует своей жизнью, начав охоту.
– Я согласен, – кивнул юноша, протягивая руку шаману.
– Приглашение на императорскую охоту я пришлю тебе завтра утром. Не промахнись, Гершик, – произнес растянуто Лиам.
– Постараюсь, – прошептал юноша, пожав руку Лиама.
Гершик покинул молельню, двигаясь спиной к выходу, наблюдая, как шаман следит за ним и его попытками выбраться из душной комнаты. Оставшись в одиночестве, Лиам дотронулся до белого клыка, висевшего на шнурке, задумчиво на него посмотрел. Большим пальцем он аккуратно отвинтил верхнюю часть клыка и высыпал из полости небольшое количество желтого порошка себе на запястье. Закрутив крышку, Лиам лизнул порошок с запястья и шумно проглотил. Мужчина закрыл глаза и шумно выдохнул. Лиамобвел черными глазами молельню и взмахнул рукой. Вмиг подул легкий теплый ветерок, которого хватило, чтобы задуть все свечи. Оставшись в темноте, шаман покинул помещение так же тихо и незаметно, как и прибыл сюда.
Молодой человек, склонил голову над листом пергамента и старательно выводил слова. Почерк был изумительным, аккуратным и ровным, словно он всю свою недолгую жизнь только этим и занимался. При свете желтой лампы, стоящей на письменном столе, молодой человек щурил глаза каждый раз, когда начинал писать предложение. Подняв голову, он долгое время смотрел на лампу, сдавая глазам отдохнуть от долгого напряжения. При свете лампы цвет глаз молодого человека казался темно-синим, но при дневном освещении были серыми, как море в непогоду. Прямые пепельно-русые волосы его были перехвачены на затылке белой лентой, несколько прядей спадали на высокий лоб. Молодой человек, что-то прошептал губами, поднося гусиное перо к кончику прямого правильного носа, и снова углубился в письмо.
Одет он был в белую рубашку, ворот был расстегнут так, что обнажалась рельефная ключица, темные бриджи, белые чулки, которые сковывали атлетически вылепленные ноги, а обут в кожаные башмаки с простыми железными пряжками.
Молодой человек сидел довольно просторном кабинете, стены которого были обиты деревом. Темно-синее сукно письменного стола, идеально сочеталось с обивкой мебели, расставленной в комнате. Диван, три кресла, с позолоченными ножками и подлокотниками, небольшой стол, на котором расположились несколько фужеров и графин с темной жидкостью. Два книжных шкафа, словно отражения стояли друг напротив друга, были наполнены книгами. Они лежали, стояли, поддерживали друг друга, им было тесно в этих шкафах.
