Kitobni o'qish: «Сестрёнки и прочие. О тех, кто вплетает свою судьбу в нашу жизнь»

Shrift:

* * *

Об авторе и его героях

В литературу люди приходят по-разному. Пути Господни тут неисповедимы вдвойне. Кто-то видит в писательстве своё предназначение, а кто-то до поры до времени даже не думает об этом.

Вот и Тагир Нурмухаметов стать писателем, как говорится, с детства, не мечтал. Родился в СССР, в небольшом городе Троицке, что после распада Союза оказался на границе с Казахстаном. Там и живёт – прямо по пословице «Где родился – там и пригодился». Получил добротное инженерное образование в Челябинском политехническом институте, работает на Троицкой ГРЭС (в системе ОГК-2) начальником лаборатории металлов и сварки. В молодости увлекался самодеятельной песней: такое уж это поколение – бардовское, на Галиче и Высоцком взрослевшее и мужавшее. До сих пор песни иногда пишет.

А примерно с год назад попробовал «прикоснуться» к прозе: ведь во многих из нас по мере взросления просыпается потребность поделиться накопленным и осмысленным жизненным опытом с окружающим миром.

Получается это, правда, не у всех, но у Тагира получилось сразу и «на ура». На скромного автора рассказов обратил внимание один из редакторов интернет-платформы «Дзен», опубликовал несколько произведений подряд на достаточно раскрученном канале. И волна читательского восхищения быстро выросла в цунами. «Тагир, спасибо за очередную великолепно поданную историю о доброте, взаимных сострадании и сочувствии людей и их домашних питомцев! Вы словно идёте вверх по лестнице: от рассказа к рассказу – всё сильнее и сильнее впечатление, всё больше восторг!» – таких комментариев под каждой публикацией собирался не один десяток. А ведь народ у нас в России искушённый, воспитанный на хорошей литературе, с безошибочной чуйкой на искренность и талант.

Ярким маркером таланта явилось и то, что автор смутился в ответ на поток вполне заслуженных комплиментов, не поверил первым нотам «медных труб» успеха: «Считаю, что читатели отнеслись к моим рассказам излишне благожелательно. Знаю, что необходимо работать и работать над текстами, шлифовать их, доводить до совершенства…». И писатель неустанно следует своему правилу.

Стартовой ступенью лестницы литературного труда стал для Тагира Нурмухаметова цикл рассказов «Сестрёнки» – о том, как находившийся на пределе жизненных сил человек спас от неминуемой гибели двух помоечных котят. А они спасли его – и тоже от беды, которая казалась неотвратимой. Произносишь мысленно: «Сестрёнки…» – и сразу ассоциация: «Братья наши меньшие…»

Так и повелось: героями всё новых и новых рассказов – психологических, всегда лиричных, порой весёлых, чаще печальных, но всегда просто жизненных – становились люди. Разного возраста, профессий, социального статуса, непременно находящиеся в состоянии внутреннего надлома, стоящие перед необходимостью сделать выбор, которые предопределит их дальнейшую жизнь. А рядом с людьми всегда оказывались кошки, помогавшие развернуть колесо человеческой судьбы в нужном направлении. Те самые загадочные «инопланетяне» нашего мира, которые, в отличие от собак, никогда не служат хозяину, но столь же верно берегут и утешают его.

С каждым рассказом в мире становилось чуть больше Доброты.

О высшей доброте живых существ друг к другу и расскажет эта замечательная книга.

Татьяна Дугиль

Сестрёнки

Жить дальше…

Непрошенное сознание стукнулось о стенку черепа изнутри. Раз, другой… И застучало непрестанно в ритме бьющегося ещё сердца. «Всё? Это всё? – пронеслось в голове. Сколько я был в отключке? Часа три-четыре? Мало. С каждым разом все меньше и меньше».

Он почти не ощущал своего тела. Чувствовал скомканное одеяло под левым боком, а тела не чувствовал. Надо обмануть сознание. Главное – не шевелиться, и тогда есть возможность вновь провалиться в небытие, где нет желаний, изматывающей тоски и воспоминаний…

Обмануть сознание не получилось. С каждым ударом сердца тело обретало тяжесть, а всего тяжелей была голова. Самое страшное было то, что он вновь обретал способность думать. Думать ему хотелось меньше всего, но мысли и воспоминания вопреки его желанию впивались в мозг, тупыми иглами впивались в виски. Всё явственней вспоминался стук мокрых комьев земли о крышку. Вновь он видел рыдающих женщин, угрюмых мужчин и суетливых работников похоронного агентства, спешащих закончить работу. И моросящий дождь…

Тогда он не позволил себе расслабиться. Словно окаменев, слушал соболезнования, поминальные речи своих друзей и подруг. Её подруг. Уже в конце поминок он осознал: Её больше нет. Он – есть, её подруги – есть, а Её – нет! И уже не будет никогда!

В тот вечер он сорвался. Один. В пустой квартире, где больше нет и не будет Её. Глядя на семейную фотографию, где он, Она и сын. Сын так и не пришёл проститься с Ней. Бог ему судья.

Хмель долго не брал его, но потом овладел каждой клеточкой страдающего тела. Надолго. До сегодняшнего дня. Или ночи? День сейчас или ночь? Надо открыть глаза, чтобы понять.

Был вечер. Он добрёл до кухни, спотыкаясь о пустые бутылки, открыл кран и долго пил холодную, отдающую хлоркой воду. Залезть в ванну или не стоит? Зачем в ванну? Чтобы стало легче. А надо, чтобы было легче? Нет. Надо забыться. А для этого нужна не ванна, а водка. Прозрачная жидкость, раствор этилового спирта, отравляющая мозг и тело, но дающая забытье. Убивающая организм, но дарующая освобождение от страданий.

Поплескав водой на лицо, покрытое неряшливой щетиной, он наскоро собрался, надел куртку, нащупал в кармане две купюры. Двести рублей. Всего-то. Но на сегодня хватит, а про «завтра» буду думать завтра.

Нетвёрдой походкой он спустился по лестнице и двинулся к расположенному в соседнем доме магазину. Не обходя луж, шлёпал по ним, забрызгивая джинсы и пропитывая водой и мокрым снегом обувь. На осеннем ветру голова немного прояснела, и он снизошел до разговора. С самим собой.

– Тебе обязательно надо выпить? – спрашивал он.

«Да. Без этого я вновь буду плакать в одиночестве и вспоминать Её».

– А ты не хочешь плакать и вспоминать Её?

«Хочу. Я всегда плачу и вспоминаю Её, когда один. Даже когда выпью».

– Так, может, лучше это делать без водки?

Он остановился, раздумывая над сказанным.

«Не знаю. Не пробовал. С того самого вечера – не пробовал».

– А, может, стоит попробовать?

«Не вижу смысла. Так я быстрей уйду вслед за Ней».

– Но ведь есть много способов уйти. Твоя квартира – на двенадцатом этаже. Вот он, способ. Или вон стоят тёмные личности. Подойди, затей драку и считай, что дело сделано. Так даже лучше.

«Возможно, я так и сделаю, но не сегодня…»

Возвращаясь назад, он всё же обошел мутную компанию, инстинктивно осознавая исходящую от неё опасность. Проходя мимо мусорных баков, он неловко поскользнулся. Купленная бутылка, выскользнув из рук, со звоном разбилось о бетон. От мусорных баков врассыпную кинулась свора собак, повизгивая от неожиданности.

– Чем хуже, тем лучше, – усмехнулся он.

Апатия, владевшая им, не позволила даже огорчиться. Он подобрал крупные осколки стекла и подошёл к бакам, чтобы выбросить их. Краем глаза заметил шевеление в просвете между баками. Наклонившись, он заглянул туда. Два маленьких котёнка, дрожа то ли от страха, то ли от холода, смотрели на него округлившимися глазами. Не раздумывая, он выгреб их из щели и сунул себе за пазуху.

– Вот чего тут псы крутились! – догадался он. – Охота близилась к концу. Но сорвалась! Не волнуйтесь, малыши, сегодня мы ещё живём, а завтра – будет видно.

Котята бродили по квартире меж пустых бутылок и пищали. Согревшись у горячего радиатора, они требовали кушать. Но в холодильнике было пусто. Пошарив по карманам, он убедился, что деньги были последними. Теперь все чувства, жившие в нем, неожиданно трансформировались в заботу о малышах, но даже покормить их он не имел возможности.

Решившись, он вышел на лестничную площадку и позвонил в соседнюю квартиру. Дверь открыла пожилая женщина и, увидев его, горестно покачала головой.

– Матвеевна, займи рублей пятьдесят. Молочка надо купить, – пряча глаза, произнёс он.

– От бешеной коровы, что ли, молочко? – соседка недоверчиво оглядела его.

– Нет. Котята там, кушать хотят, а у меня – ничего…

Матвеевна, так же недоверчиво смотря на него, прошла по площадке и, открыв дверь, заглянула в его квартиру. На пороге сидели два хвостика. Умильно глянув на женщину, они синхронно мяукнули.

– Ах, ты ж, Господи! – улыбнулась она. – Сейчас вынесу молочка. У меня есть.

Сытые и согревшиеся котята, оказавшиеся девочками, провели ночь в блаженном сне. Он не спал. Организм, отравленный многодневным запоем, с трудом освобождался от алкогольного яда. Пересиливая себя, он раз за разом принимал контрастный душ. Забылся беспокойным сном лишь под утро.

Пробуждение было безрадостным. Вновь навалились воспоминания, и первое желание было – выпить, чтобы забыться. Что-то мягкое тёрлось о лицо, щекотало отросшую щетину. Он открыл глаза. Котята! Маленькие девчонки тёрлись о него мордашками и ласково мурлыкали. Непроизвольно он улыбнулся. Впервые за долгое время в груди разлились тепло и нежность. Сердце застучало ровней и уверенней.

Пару часов спустя он заканчивал уборку в доме. Через распахнутые настежь форточки выветривался спёртый воздух, с которым постепенно улетучивались отвратительное настроение и тяжесть в душе. Котята, напоенные остатками молочка, резвились, задрав тоненькие хвостики, и преследовали его, забираясь на колени всякий раз, когда он присаживался отдохнуть.

– Надо пробовать жить, ребятки, – убеждал он себя и малышей. – Жить дальше. Трудно, тяжело, но надо!

Котята были с ним абсолютно согласны.

С желанием жить появились и заботы. Первая – где найти средства на эту жизнь. Он всегда жил без сбережений, а остатки денег закончились вчера. На службе он не появлялся с того самого дня. Наверняка уволили… Можно продать машину, она до сих пор стоит на стоянке во дворе, но быстро сделать это не удастся.

Размышления прервал звонок телефона. Подняв трубку, он услышал голос своего начальника. А может, уже бывшего начальника…

– Живой? Слава Богу! – Слышно было, как тот облегчённо выдохнул. – Неделю не могу с тобой связаться – трубку не берёшь. Времени нет, у нас тут запарка. Так что слушай, повторять не буду. Я тебе оформил дни в счёт отпуска. Они заканчиваются завтра. Потом – выходные, и в понедельник ты должен быть на работе! – начальник помолчал. – Ты в порядке? Работать можешь?

– В порядке. Уже в порядке! – твёрдо ответил он.

– Зайди в бухгалтерию, получи отпускные, а не то их заморозят до зарплаты. Всё. До понедельника! – В трубке раздались короткие гудки.

Ещё какое-то время он сидел на стуле и не клал трубку. Котята, сидя у ног, хитро поглядывали на него, будто спрашивая: «Всё? Всё наладилось? Значит, будем жить дальше?» Он поднял их на руки, зарылся носом в тёплый мех и замер, понимая, что если бы не эти маленькие тёплые комочки, то всё могло бы закончиться. По-другому.

– Сестрёнки мои, сестрёнки, – повторял он.

И они, словно понимая его состояние, ласкались, успокаивая своим мурлыканьем…

Матвеевна встретила его на лестничной площадке, когда он возвращался из магазина с пакетами, заполненными продуктами, лакомствами и игрушками для котят, лотком, мисками и наполнителем. Выбритый до блеска, в аккуратно выглаженной одежде. Только изрядно похудевший и поседевший.

– Прошёл морок, сосед? – строго, по-матерински поинтересовалась она.

– Прошёл, Матвеевна, прошёл, – признался он.

– Ну и слава Богу! – перекрестила она его. – Мужиком был, мужиком и оставайся, не раскисай больше, а не то уважать перестану!

И соседка потопала к лифту.

Да. Надо жить дальше. Не теряя уважения людей и самого себя. Пусть не так счастливо, как прежде. С неистребимой тоской в сердце, но так, будто Она смотрит на тебя и оценивает твои поступки. С любимой работой, где его ждут. С проблемами, которые решить может только он. С малышками-Сестренками, которым нужны его ласка, внимание и тепло.

Надо жить…

Естественный отбор. Хозяин

Не спалось. Он повернулся на правый бок, к журнальному столику, стараясь не побеспокоить двух хвостатых Сестрёнок, сладко посапывающих на одеяле в ногах. В темноте нащупал мобильник и, включив его, взглянул на цифры часов. Было начало второго ночи. «Опять не высплюсь! – пронеслось в голове. – Тяжёлый будет день. Надо вздремнуть, хотя бы пару часов». Но дремотное состояние уже улетучилось и, судя по ощущениям, возвращаться не собиралось.

Стараясь не задеть Сестрёнок, он выпростал из-под одеяла ноги, всунул их в тапочки и двинулся на кухню, подсвечивая дорогу мобильником. Уткнувшись лбом в подмороженное стекло окна, постоял, прикрыв глаза. Окончательно решив не возвращаться в постель, включил на кухне свет и поставил на плиту чайник.

Метель на улице закончилась ещё днём, и на смену ей пришёл крепкий мороз. Градусник за окном показывал –27. Заварив пахучего кенийского чая, он закурил у окна, приоткрыв форточку. По ногам прокатилась волна свежего морозного воздуха. Налив горячего чая, он хотел присесть к столику, но оба стула уже были заняты Сестрёнками, сонно поглядывающими на него прищуренными глазами. Пришлось моститься на подоконнике, рядом с обжигающим голые ноги радиатором и холодящим бок воздухом из форточки.

– Не спится, Хозяин? – вопросительно мявкнула Младшая, потягиваясь на стуле и переворачиваясь на бочок.

– Тебя что-то беспокоит, – пристально глядя ему в глаза, муркнула Старшая и присела поудобнее. – Поделись, может, легче станет.

Он, одинокий, уже давно привык обсуждать с Сестрёнками проблемы, планы на будущее, делиться новостями и просто беседовать. Они, слушая его, смотрели в глаза и то отворачивали усатые мордочки в сторону: «Чушь несёшь, Хозяин!», – то, мурлыча, тёрлись о его ноги: «Одобр-р-ряем, Хозяин, всё пр-р-равильно!»

– Сегодня на улице мороз, – начал Хозяин издалека. – Хорошо тем, у кого есть тёплое жильё и мягкая постелька, а в мисках достаточно вкусного корма и свежей водички…

– Ну-ну, продолжай! – поощрили его хвостатые, взгляды их выражали полное согласие.

– …А есть такие, у кого этого нет и взять негде. По дороге на службу я заезжаю в один двор, чтобы забрать коллегу, с которым вместе работаю. В его многоэтажке есть окошечко в подвал, из которого всегда выглядывают замурзанные мордочки ваших соплеменников. Пять или шесть котеек живут там и питаются только тем, что принесут им добрые люди.

– Ты ведь тоже подкармливаешь их? Мы видели, как ты вываливаешь остатки нашего корма в мешочек. Это ведь не для того, чтобы выкинуть его в мусорку?

– Да. Вы у меня капризные девочки, привыкли кушать только свежее. А они всегда ждут меня, выбегают, видя мою машину, и набрасываются на угощение. Но сейчас стоят такие морозы, что они даже не успевают доесть, как корм замерзает…

Кошки молчали. Хозяин отхлебнул из кружки и затянулся сигаретой.

– А недели две назад к ним прибился котёнок, ему от силы месяца два. Девочка, как и вы. Я зову её Люсей, и она уже привыкла к своему имени, бежит ко мне, когда позову. Я кормлю её отдельно, иначе взрослые коты всё отбирают, а то и поддают ей по загривку. Сегодня вечером, когда я привёз товарища домой, ещё раз угостил хвостатых, но она не вышла, хотя я слышал её писк в подвале. Может быть, она болеет – простыла, что и не мудрено в такие морозы… – Он вздохнул и ещё раз глубоко затянулся сигаретой. – Если действительно простыла, то она обречена: без тепла, хорошего питания и лечения ей не выздороветь. Переживёт она эту ночь или…

– Бросил бы ты курить, – проворчала Младшая, – поберёг бы здоровье! Не мальчик ведь уже…

– Не заморачивайся, Хозяин. Это естественный отбор. Помнишь, ты читал нам об этом? Выживут только те, кто… ну, сможет выжить… – Старшая зевнула и отвела глаза.

– «Естественный», говорите? – Хозяин задумчиво смотрел на них и прокручивал в голове какую-то мысль. – Что естественного в том, чтобы выбросить на мороз маленькое, беззащитное существо? Естественно ли обрекать его на голодное существование, постоянный холод, отсутствие заботы, болезни и неминуемую гибель? Естественно ли пнуть голодного кота, подошедшего к тебе с единственной целью – попросить что-нибудь покушать, или выгнать измученную невзгодами, бездомную кошку в морозный день из тёплого подъезда? Думаю, что тот, кто считает это «естественным», уже потерял человека в себе. Так что это не естественный отбор, а противоестественный. Так-то, хвостатые.

Теперь уже обе Сестрёнки прятали глаза. Они ещё помнили себя в такой же ситуации. Но месяцы сытой и спокойной жизни в тепле, рядом с Хозяином, притупили эти воспоминания, и только холодный воздух из открытой форточки, пронизывающий их до дрожи, сейчас напомнил им о былых временах.

– Да ладно тебе, Хозяин! – Младшая выгнула спину крутой дугой. – Мало тебе забот на работе?

– Пойдём лучше досыпать, часика три ещё есть, – Старшая зевнула, прикрыв от наслаждения глаза. – Заморозил кухню. А в постели тепло, уютно. Утром всё забудешь, и жизнь потечёт дальше.

Когда Хозяин вошёл в комнату, Сестрёнки уже мостились поверх одеяла, отпихивая друг друга упитанными хвостатыми попками. Хозяин с улыбкой глядел на их возню. Наконец, решившись, он открыл шкаф и принялся одеваться. Сестрёнки неодобрительно посмотрели на него.

– Куда ты, Хозяин, подожди до утра, – буркнула Старшая, присев.

– Мороз на улице, девчонки, надо поторопиться.

Сестрёнки проводили его взглядами. Хлопнула входная дверь, а через некоторое время под окном заурчал двигатель машины. Потом шум двигателя удалился и затих – машина выехала со двора.

– У Хозяина доброе сердце, – вздохнула Младшая, – хорошо это или плохо?

– Когда это касается нас – хорошо, а когда других – не уверена, что хорошо для нас, – глубокомысленно промурлыкала Старшая.

– Но ведь…

– Хватит! Додумаем утром, а сейчас – спать!

И Сестрёнки задремали, прикрыв носики лапками.

А старенькая иномарка двигалась по ночному городу, пробиваясь по свежему, успевшему затвердеть на морозе снегу. Заехав в знакомый двор и заглушив двигатель, Хозяин по колено в снегу прошёл к подвальному окну и вполголоса позвал:

– Люся, Люся!

Из оконного проёма высыпал разношёрстный прайд, Люси не было.

– Кушать! Кушать! – с жалобным мяуканьем требовали замёрзшие кошки, обнимая хвостами его ноги и просительно заглядывая в глаза.

Он очистил от снега две плошки и наполнил их сухим кормом. Хвостатые жадно проглотили угощение и снова юркнули в подвал, спасаясь от мороза. Он продолжал звать Люсю. Прошло некоторое время, и он увидел её в проёме подвального окна, стоящую, пошатываясь, на дрожащих лапках. Она не пыталась выйти наружу, а только молча смотрела на него слезящимися глазами. Подхватив малышку под тощий, с выступающими рёбрышками, живот, он сунул её за пазуху и что-то говорил, говорил, успокаивая её или, может быть, себя:

– Всё будет хорошо, Люсенька. Вот увидишь, всё будет хорошо. Ты будешь жить. Ты должна жить. Ведь это правильно и естественно.

И, уже усаживаясь в автомобиль с дрожащей Люсей за пазухой, вспомнил:

– Естественный отбор, однако!

Да, самый что ни на есть естественный.

Естественный отбор. Люся

Холод ледяными руками сжимал худое тельце. Кончиков ушей и хвостика она уже не чувствовала. Реденькая, тонкая шубка больше не в состоянии была защитить её от всюду проникающего мороза. «Поскорее бы… – билась в голове последняя мысль, – поскорее бы… к Маме, к Старому коту – на Радугу».

Можно было ещё потолкаться, пробиться в серёдку сбившихся в кучу сородичей, греющих друг друга слабым теплом, но зачем? Чего ради продолжать эту бессмысленную борьбу с холодом, голодом, от которого нестерпимо болел животик, с сородичами, которые готовы были вырвать из лап другого съедобный кусочек? Что хорошего в этой жизни? Была Мама, был Старый кот, а теперь – никого. Что ждет её в будущем? Этот подвал, кроме которого она ничего не видела, сырые, промёрзшие стены да маленькое окошечко во двор, до которого нужно было ещё допрыгнуть.

Люся прикрыла глаза. Мама… Самое светлое и теплое воспоминание. Шершавый язычок, вылизывающий шерстку ей, единственной выжившей дочке, ласковое мурлыканье, тёплая мягкая шерстка и ощущение покоя и счастья.

Мама-кошка в конце сентября окотилась четырьмя котятами. Сберечь получилось только одну. Пока она, ослабевшая, переносила из придорожных кустов в подвал первую, остальных успели найти бродячие псы. Когда Мама вернулась за другими, спасать было уже некого.

Люся ещё успела застать несколько теплых, осенних дней. Как-то Мама, вернувшись с поисков еды ни с чем, принесла ей красный кленовый листочек, которым она игралась, забыв о голоде. Она так и уснула с ним, прижав его к бетонному полу лапкой. Однажды Люся даже выглянула в подвальное окно и поразилась огромному и неизвестному миру. Запахов в нём было намного больше, чем в подвале, а уж красок! А потом начались холодные дожди, и сырость в подвале не проходила. Мама всё реже и реже приносила в зубах что-нибудь вкусненькое и на хныканье Люси говорила:

– Если нечего кушать, если нечем заняться и вообще если попала в непонятную ситуацию – вылизывай свою шубку. Это отвлекает от голода и не даёт тебе опуститься.

Как-то раз, когда уже выпал снег, Мама пошла на охоту и больше не вернулась. Коты и кошки, обжившие подвал, шептались о своре собак, порвавших кого-то у мусорных баков, и украдкой посматривали на Люсю. Люся долго звала Маму, бродила по подвалу, искала её, но Мамы нигде не было. Кушать тоже ничего не было. Только Старый кот, уже беззубый, умудрился изловить мышку, отдал её Люсе и одобрительно смотрел, как та, наигравшись, употребила «игрушку» по назначению. Спали они тоже вместе, тесно прижавшись друг к другу. В долгие вечера он рассказывал ей о большом мире там, за пределами подвала, о людях, которых трудно понять, а значит – лучше остерегаться. Одни приносят еду, а другие могут больно пнуть, поэтому лучше не приближаться к ним, а еду брать только тогда, когда они отойдут на безопасное расстояние. Рассказал Старый кот и про свирепых псов, от которых можно спастись, только забравшись на ближайшее дерево. Научил её ловить мышек, которых было в подвале немного, но они были. А когда она подросла, научил запрыгивать в проём подвального окна и ждать, когда кто-нибудь из людей принесёт еду.

Человека, который приезжал рано утром и вечером, Старый кот называл безопасным и позволил Люсе подходить к нему, но с осторожностью. Человек всегда что-то бурчал под нос, раскладывая влажный, мягкий корм из шуршащего мешочка, и строго выговаривал другим хвостатым, когда те пытались отнять еду у Люси. Это он её так назвал – Люся. Она поняла, что он так выделяет её из общей хвостатой массы, и бежала к нему со всех лап, услышав свое имя.

Однажды, с жадностью заглатывая влажный корм, она почувствовала, как Человек погладил её по спинке. Это было неожиданно, пугающе, но так приятно! В испуге она отпрянула от него, но, взглянув в глаза Человека, поняла, что тот не желает ей зла, и сама подошла к нему, подставив голову под ладонь. Закрыв глаза от наслаждения, она принимала ласку, крутилась, подставляя то один бочок, то другой, и неожиданно для самой себя замурлыкала. Старый кот с неодобрением смотрел издали, а потом недовольно выговаривал ей за её безрассудство. Но Люсе было уже всё равно: ее приласкали! Может, даже её любят! У неё есть свой Человек! И пусть она всю жизнь проживет на улице, но она всегда будет помнить, что у неё когда-то был свой Человек!

Потом пришли морозы. Старый кот уже не успевал перекусить влажным кормом, который приносил Человек и другие добрые люди. Тот быстро застывал на морозе, а сухой корм он кушать не мог по причине отсутствия зубов. Он быстро ослаб, перестал выходить на улицу – не хватало сил вспрыгнуть на окно. Теперь Люся пыталась греть друга своим теплом, но его в маленьком, худеньком тельце почти не было.

Старый кот с благодарностью смотрел на свою воспитанницу и тяжело, с хрипом дышал.

– Он тебя зовет «Люся». Что ж, хорошее имя. Я чувствую, что у него доброе сердце. Это твой шанс, Люся. Не упускай его, может быть, тебе повезёт больше, чем всем нам.

– Мне уже повезло – он меня погладил и дал имя, он кормит меня, чего ещё можно желать? – Люся с жалостью смотрела на Старого кота и вылизывала ему шёрстку на лбу.

– Он может дать тебе всё, Люся. Доброту и ласку, тепло и покой, а главное – чувство защищённости. С ним ты всегда будешь в безопасности, а это самое главное, – Старый кот прикрыл глаза от усталости. – Отвечай ему тем же – и проживёшь счастливую жизнь.

– Я не оставлю тебя, ведь о тебе некому позаботиться! – Люся осуждающе посмотрела на своего друга и воспитателя. – Как ты мог подумать, что я брошу тебя?!

– Ты ещё маленькая, глупая киска, но у тебя большое сердце, – Старый кот хрипло вздохнул. – Я уже вижу Радугу, Люся. Скоро я побегу по ней навстречу моим друзьям, братьям и сёстрам, и… навстречу твоей Маме. Там всегда тепло и сытно. Там нет злых людей и собак, там я больше не буду испытывать постоянный страх. Там мы все будем весело играть и сладко отсыпаться…

– Я тоже хочу туда, я устала от голода, мороза и страха. Я больше не хочу оставаться здесь! – пискнула Люся.

– Тебе ещё рано. Ты ещё не видела лета и его прелестей, не наслаждалась запахом трав, пением птиц, игрой бабочек, не грелась на солнышке и много чего ещё не познала… – Старый кот помолчал. – И всё-таки постарайся не упустить свой шанс.

Потом она сидела у окоченевшего тела Старого кота и тихонько плакала. Больше не с кем было коротать вечера, делиться едой, слушать рассказы о большом мире. Больше не оставалось ничего, ничего хорошего здесь. Её била дрожь, а голова сделалась тяжёлой. Утром она попыталась выйти на зов Человека, но не смогла допрыгнуть до окошечка. Не смогла и вечером. Ей оставалось только плакать, глядя снизу вверх на узкий проём подвального окна. Сидя рядом с телом Старого кота, она думала, что тот уже на Радуге, и ей очень хотелось тоже скорей очутиться там, увидеть этого мудрого старика живым и здоровым, боднуть его дурашливо… Встретить ушедших сестрёнок и братишек… И Маму. Прижаться к ней и мурлыкать счастливо, до самозабвения, вдыхая родной запах, ощущая тепло и любовь.

Вконец ослабев от голода и мороза, она прилегла на холодный бетонный пол и провалилась в тяжёлое забытье.

– Люся, Люсенька! – сквозь болезненный сон услышала она.

Человек! Мой Человек! Он дал мне имя, он погладил меня! Надо попрощаться с ним перед дорогой и, если он позволит, ткнуться ему носиком в щёку. Он всё поймет.

С трудом поднявшись на дрожащие лапы, собрав остатки сил, она подошла к окну, примерилась и взвилась вверх. Зацепившись за бетонный подоконник коготочками, она отчаянно скребла по обледенелой, кирпичной стене задними лапками, пока, наконец, не взобралась на него. Выйти наружу сил уже не оставалось. Сквозь пелену, застилавшую всё впереди, она искала взглядом Человека и не находила его. Пелена становилась гуще и гуще, вот уже поглотила всё… Как хочется ещё раз ощутить его руку на спинке, услышать неразборчивые слова, означающие ласку, но…

Рука Человека подхватила Люсю, она почувствовала тепло, и крупная дрожь затрясла маленькое тельце – это холод неохотно отпускал свою жертву. Сквозь забытье слышались слова с непонятным пока ей смыслом, но с доброй, успокаивающей интонацией:

– Всё будет хорошо, Люсенька. Вот увидишь, всё будет хорошо. Ты будешь жить. Ты должна жить…

И уже совсем непонятное:

– Естественный отбор, однако…