Kitobni o'qish: «Коллектор»

Пусть человек пользуется прошедшими веками, как материалом, на котором возрастает будущее.

Жан Мари Гюйо, французский философ и поэт XIX века.

– Так, вы говорите, внук в коллекторы подался? – переспрашивает

интеллигентного вида пожилой мужчина.

В его голосе слышится разочарование и сочувствие.

– Да нет же! – возражает его не менее пожилой собеседник. – Я сказал, что он по роду деятельности связан с коллекторами.

– Понятно… Понятно… – скептически бормочет себе под нос первый.

– Ну, что вам может быть понятно! – с некоторой досадой реагирует на это второй. – Загляните хоть в справочник, что ли! Коллектор – термин многозначный…

Из разговора, невольно подслушанного в трамвае.

Прежде чем пошел снег

Осень в Новой Шотландии – сезон не самый приятный. Тем более осень поздняя, когда погожие деньки можно перечесть по пальцам. Недели напролет затянутое хмарью и плачущее дождем небо – явление здесь в эту пору самое заурядное. Из-за довлеющей над всем и вся серостью, иной раз не сразу сообразишь: утро сейчас, день или уже вечер. Краса здешних лесов – дубы и клены – растеряли пышную листву, и теперь их голые стволы навевали лишь тоску и уныние. Словом, картина безрадостная.

11 ноября выдался один из таких угрюмых дней. С самого утра установилась обычная для межсезонья, то есть чертовски паршивая, погода. Столбик термометра застыл на нуле. Пелена свинцовых туч, нависших над землей бесформенной грязно-серой массой, угрожающе набухла. Того гляди, сверху прольется холодный дождь или того хуже – повалит снег. В довершение обшей удручающей картины порывистый, колючий, пробирающий до костей ветер с океана недвусмысленно давал понять, что осеннее ненастье разумнее пережидать, сидя в уютном кресле подле камина.

Не имеет ровным счетом никакого значения, что нынешний Галифакс давно уже не тот, притулившийся на задворках обитаемого мира городишко, каким он был в стародавние времена, а огромный мегаполис с трехмиллионным населением – промышленный, научный и образовательный центр Атлантической Канады. Но, невзирая на все это, из него так до сих пор и не выветрился дух степенной провинциальности. И коренные галигонцы, как называют себя местные жители, и те, кто провел здесь хотя бы пару лет, реагируют на предзимнюю непогоду так же, как сто, двести или триста лет назад: то есть, вняв голосу рассудка, предпочитают, по мере возможности не покидать своих домов. А значит, улицы пустеют и какая бы то ни было активность в Галифаксе и окрестностях замирает.

Сегодня же, вопреки той давней, прочно укоренившейся традиции, в городе царило невиданное оживление. Особенно заметно оно было на дороге, соединяющей город с аэропортом «Стенфилд». В обоих направлениях по шоссе непрерывным потоком катились большущие армейские грузовики вперемежку с разномастными автобусами, и веренице этой, казалось, конца не будет. К пассажирскому терминалу подъезжал либо угловатый камуфлированный грузовик, либо каплевидный автобус, быстро высаживал сотню – или что-то около того – мужчин, женщин и детей и возвращался в Галифакс за новой партией горожан. На смену ему немедленно подкатывал следующий.

После выгрузки прибывшие поступали в распоряжение военных, которых здесь было пруд пруди. Строго говоря, не совсем военных, а представителей военной полиции, которые выводили группу за группой на летное поле, где всем доставленным из города предстояло погрузиться на воздушные суда, чтобы убраться как можно дальше отсюда. Почему? Да потому, что третьи сутки шла эвакуация. И надо воздать должное армейским полицейским: с задачей своей они справлялись. Процесс был отлажен до автоматизма. Никакой суеты и неразберихи. Во всем чувствовалась четкость и организованность.

Попадая на летное поле, тысячи эвакуируемых сливались в некое подобие реки, медленно текущей по бетонным плитам аэродрома. Все те же парни из военной полиции умело разделяли эту людскую реку на ручейки, направляя каждый к одной из шести башен, отдаленно напоминающих знаменитую Эйфелеву. Впрочем, маячившие на фоне мрачного неба металлоконструкции имели существенные отличия от главной достопримечательности французской столицы. Они были в полтора раза ниже парижанки, и верхушка каждой представляла собой широкую платформу, предназначенную для швартовки воздушных судов и, соответственно, для посадки и высадки пассажиров. Ажурные башни-близнецы располагались примерно в полукилометре одна от другой, образуя цепочку, наискось уходящую к горизонту. Полицейские цвета хаки, стоявшие в оцеплении, внимательно следили за равномерным распределением отбывающих, по мере необходимости концентрируя людей возле той или иной конструкции.

Ежечасно к башням причаливало в общей сложности не менее десятка воздушных лайнеров. Они принимали на борт положенное количество людей и отваливали восвояси. В настоящий момент полным ходом шла погрузка на два корабля. Зависавшие возле платформ летательные аппараты, несмотря на свою массивность, легко и непринужденно парили над землей. Вид этих гигантских сигарообразных туш подспудно навевал ассоциации со старинными жесткими дирижаблями, созданию которых посвятил жизнь приснопамятный Фердинанд фон Цеппелин. Разумеется, сходство было чисто визуальным – за минувшие с тех пор почти три столетия техническая мысль шагнула далеко вперед. Каждая такая махина в разы превосходила размерами самое крупное из творений «старины Ферди», вмещала пять тысяч пассажиров и могла передвигаться со скоростью до двух с половиной тысяч километров час. Понятно, что первым энтузиастам дирижаблестроения подобные технические характеристики и не снились.

Э-ва-ку-а-ци-я… Казалось, давным-давно ушло в небытие это тягостное порождение войн, катаклизмов и техногенных катастроф прошлого. Даже и слово-то само почти стерлось из памяти. Кто же мог предположить, что в конце двадцать второго века оно вновь будет у всех на слуху. Видно, и впрямь рано или поздно все возвращается на круги своя. Снова люди вынуждены срываться с насиженных мест, ища спасения от неумолимо надвигающейся беды. И все из-за того, что в разных странах и на разных континентах лица, облеченные правом принятия решений, подверглись приступу массового умопомешательства, в очередной раз развязав всепланетарную кровавую бойню.

Впрочем, благодаря новейшим технологиям, кровопролитие в чистом виде ушло в прошлое. Усыпанные трупами поля сражений и бесчисленные жертвы среди мирного населения, вызванные разрушительными бомбежками городов, давным-давно канули в лету. Разумеется, танки, пушки, самолеты и ракеты никуда не делись – усовершенствованные почти до неузнаваемости они по-прежнему были смертельно опасны для человека, но силою вещей стали вчерашним днем, просто-таки детскими игрушками, которые ни в какое сравнение не идут с современными аннигиляторами. Если раньше противоборствующие стороны главным образом при посредстве снарядов, бомб и прочих боеприпасов превращали живую силу противника в мертвую плоть, а его боевую технику в металлохлам, то теперь после применения аннигиляторов не оставалось вообще ничего, даже пепла.

Все происходило будто по мановению волшебной палочки. Вспышка, и избранная цель полностью дематериализуется. Причем предназначенный для уничтожения объект мог быть сколь угодно мал, скажем, размером с пачку сигарет, или огромен – для достаточно мощного аннигилятора, к примеру, не составляло труда стереть с лица земли городской квартал или целый поселок. Само собой разумеется, в мгновение ока погибало и все живое, оказавшееся в зоне воздействия подобного суперуничтожителя. Как ни цинично это прозвучит, но по-своему столь адресный и абсолютно не мучительный способ лишения жизни был даже гуманен. Хотя данное обстоятельство мало что меняло: предназначением любого оружия как было, так и остается истребление и разрушение.

Общеизвестно, что если история чему-либо и учит, так только тому, что люди ничему не учатся и неспособны усваивать уроки истории. Увы, так оно и есть. Ближе к концу двадцать второго столетия кому-то показалось, будто создание сверхвысокоточного оружия чудовищной разрушительной силы, наконец-то, раз и навсегда, исключит войну из перечня способов разрешения противоречий, возникающих между странами и народами. Забавно, ей-богу! Хотя, какое уж тут веселье, когда человечество, начиная с каменного века, успело десятки, если не сотни, раз пережить крушение иллюзий на сей счет. Никакое сверхоружие не может служить гарантом вечного нерушимого мира. Аргументы вроде того, что, дескать, необходимо иметь про запас нечто, что станет сдерживающим фактором, способным остудить самые горячие головы, не выдерживают никакой критики. А довод «Не самоубийцы же, в самом деле, наши оппоненты, чтобы затевать заварушку, чреватую катастрофой планетарного масштаба?!» – не более чем жалкий детский лепет. Как оказалось, кандидатов в самоубийцы на Земле до сих пор предостаточно…

В таком примерно ключе рассуждал молодой человек, шагавший по летному полю в толпе беженцев… Вот, кстати, и еще одно слово, вынырнувшее из далекого прошлого! Звали молодого человека Гаррет Маклафлин. Среди прочих он ничем, кроме щеголеватого коротенького пальто, носить которое больше пристало тинэйджеру, нежели взрослому мужчине, не выделялся. Худощавый, среднего роста, словом, самый обычный – неприметный.

Надо признать, ход его мыслей несколько отличался от того, что неотвязно вертелось в головах у всех тех, кого свозили сейчас в «Стенфилд». Понятно, что коли уж леденящее кровь дыхание войны донеслось досюда, вряд ли кто-то в состоянии был думать о чем-либо другом. В отличие от Маклафлина, подавляющее большинство людей заботила лишь их собственная судьба и судьба близких. И боже упаси кого-либо упрекнуть их за это! Нет ничего предосудительного, когда в критической ситуации человек беспокоится о том, как выжить в грядущей новой реальности, а не предается рассуждениям о недальновидности человечества и уж тем более о причинах, побудивших одну половину мира сцепиться в смертельной схватке с другой.

Маклафлин к упомянутому большинству не относился, хотя бы уже потому, что не был обременен семьей – ни жены, ни детей у него не было, да и родители его покинули этот мир довольно давно. К тому же, будучи ученым, он взирал на происходящее иначе, нежели прочие. Было бы преувеличением, причислить его к фигурам, сопоставимым, скажем, с Эйнштейном, о нет! В списке гениев всемирного значения имя Гаррета Маклафлина не числилось. Пока, во всяком случае. Да и в обозримой перспективе такому вряд ли суждено было случится. Причем даже не по вине разразившейся войны, которая трудно даже предположить, чем могла завершиться. Причина крылась в другом: Гаррет посвятил себя прикладной физике, а мир большой науки устроен таким образом, что прикладники вечно находятся в тени теоретиков, пожинающих все лавры. Как правило, именно светилам передовой теоретической мысли, достается мировая слава. Их физиономии красуются на обложках научных журналов, и в Стокгольм на вручение Нобелевской премии гораздо чаще приглашают тоже их.

Справедливости ради, следует заметить, что Маклафлин по данному поводу нисколько не комплексовал, ибо, вне всякого сомнения, уже состоялся как ученый. Несмотря на относительную молодость, он сумел добиться многого, лучшим подтверждением этого стало выделение ему два года назад персональной лаборатории в Дальхаузе* вкупе со штатом из семерых сотрудников и неплохое финансирование. Хотя, в сложившихся обстоятельствах, это едва ли имело какое-либо значение. Лаборатория брошена на произвол судьбы, а его теперь уже бывшие сотрудники если еще и не покинули город, то сделают это в ближайшее время. Тем не менее Маклафлина накрыло теплой ностальгической волной – какими же славными выдались прошедшие два года! Какие были планы! А какие ребята подобрались! Сплошь и рядом по-настоящему светлые головы. Взять, к примеру, хоть Дэни Айрона. С виду смазливый шалопай, дамский угодник – собственно, вне работы так оно и было, – а коснись дела, никакие девицы ему не помеха, в лепешку расшибется, но разберется с любой самой заковыристой головоломной проблемой. Бывало, сутками торчал в лаборатории и таки находил решение.

Если бы не война, будь она неладна! – подосадовал Маклафлин, невольно вернувшись от воспоминаний к реалиям дня сегодняшнего. Совсем некстати на глаза ему попался какой-то офицер, стоявший в оцеплении. Все из-за вас, уроды в погонах! Наворотили дел – не разгрести! – зло подумал Гаррет, выплеснув на вероятнее всего ни в чем неповинного лейтенанта скопившееся в душе раздражение. Однако при более внимательном взгляде на молоденького офицера, почти мальчишку, он испытал чувство неловкости. Тот едва держался на ногах от усталости. Лицо бледное. Глаза ввалились. На щеках двухдневная щетина. Похоже, за прошедшую ночь бедолага глаз не сомкнул, а если даже и прикорнул где, то ненадолго.

Нашел к кому цепляться, устыдился Маклафлин собственных мыслей. Претензия не по адресу! Парень определенно не из тех, кто эту кашу заваривал. Такие, как он, обречены лишь расхлебывать ее наравне со всеми. Да и вообще, кого-кого, а этих ребят из военной полиции упрекнуть не в чем. Работают на износ – захочешь, не придерешься. Шутка ли – запустить маховик и третьи сутки, если не блестяще, то вполне исправно поддерживать непрерывность эвакуационной карусели?! Молодчаги!

Погасив таким образом спонтанный всплеск негативных эмоций, Маклафлин вновь вернулся к размышлениям о судьбах человечества. Его пытливый ум настоятельно требовал осмысления происходящего, не оставляя попыток через призму прошлого и настоящего разглядеть контуры будущего…

Итак, война таки грянула! По большому счету, произошло ровно то, что и должно было

*Дальхауз – один из ведущих университетов Канады, расположенный в Галифаксе.

произойти, – свершилось глобальное столкновение Запада и Востока, о котором кто только не говорил, кто только не предрекал на протяжении многовековой истории человечества. Бессмысленно разбираться в корнях конфликта, так же как и вспоминать, что многие и многие великие умы предупреждали о роковой предопределенности и неизбежности такого столкновения, толковали о грядущей опасности, призывали что-то предпринять. Что проку теперь ссылаться на многочисленных провидцев, предвидевших подобную развязку, если к их словам никто так и не соизволил прислушаться?!

Точка невозврата была пройдена лет семьдесят назад, когда ислам проник в Китай и укоренился там. В силу необъяснимой притягательности этой религии, число ее приверженцев в самой населенной стране мира росло буквально не по дням, а по часам, и довольно скоро вера в Аллаха всемилостивейшего и всемогущего заняла в Поднебесной главенствующее положение. Стоит ли напоминать, что, едва где-нибудь укоренялся ислам, там немедленно возникал очаг напряженности, закипали страсти, и лилась кровь. Разумеется, религия использовалась лишь в качестве орудия. Истинными виновниками развития подобного сценария всегда выступали и выступают люди, извращенное миропонимание которых требует установления очередного нового миропорядка, только едва ли кому от этого легче.

На какое-то время вроде бы установилось хрупкое равновесие, но вскоре всем стало очевидно: мир, как состояние не-войны, в ближайшей перспективе обречен. Буквально через пару поколений случилась самое ужасное из того, что только могло случиться – над лидером Востока Китаем взметнулось знамя джихада. В поисках врага далеко ходить не пришлось: им оказался, конечно же, проклятый Запад. Перед лицом нарастающей угрозы Европа, обе Америки и Австралия объединились, составив Западную коалицию. Азия же и поглощенные ею Африка, а заодно и Россия с Японией слились в Восточную. Мир раскололся надвое. Планета балансировала на грани третьей мировой войны.

Статическое состояние, как известно, противно человеческой природе. Оно не может длиться вечно. Когда курки взведены, все только и ждут, кто выстрелит первым, и можно не сомневаться, что роковой выстрел обязательно прозвучит. Теперь уже вряд ли удастся достоверно установить, кто первым пересек запретную черту – по версии каждой из сторон это, разумеется, был кто угодно, только не она. Как бы то ни было, но веками вызревавший, словно гнойник, конфликт прорвался, выплеснув копившуюся столетиями взаимную ненависть, и война вошла в жизнь миллиардов людей, населяющих планету Земля.

Она длилась уже третью неделю. Основные события происходили где-то на периферии, не затрагивая до поры Америки. Для обывателя единственным источником информации всегда были, есть и, вероятно, долго еще будут масс-медиа. Само собой разумеется, выдаваемая ими информация была строго дозирована и исключительно позитивна. Какой телеканал не включи, там либо многозвездные генералы, демонстрирующие с экранов стереовизоров непоколебимую, просто-таки железобетонную уверенность в скором разгроме противника, либо дикторы новостных программ, ежечасно зачитывающие победные реляции, поступающие с театра военных действий.

Полчаса-час такой массированной обработки ежедневно, и зрителю начинает казаться, что от окончательной победы над ненавистным врагом Западную коалицию отделяет всего ничего, и вот-вот загремят бравурные победные марши. Надо полагать, творцам информационных поводов мнилось, что столь нехитрым способом можно сколько угодно долго морочить голову доверчивым согражданам. Собственно, так оно и было, но до недавнего времени. В какой-то момент нечто, так и не ставшее достоянием гласности, серьезно повлияло на общую ситуацию. Что-то изменилось, и отнюдь не к лучшему. Правда, поначалу это ощущалось скорее эмоционально, нежели имело под собой твердую почву. К примеру, в экранном поведении генералов поубавилось небрежной величавости, присущей без пяти минут победителям. Их комментарии сделались сдержаннее, а прогнозы – неопределеннее. Да и в речах дикторов, озвучивающих ежедневные военные сводки, восторженные интонации сменились сухим, деловито-сосредоточенным зачтением перечня событий с указанием цифр потерь. Впрочем, ура-патриоты, чье численное преобладание над скептиками по-прежнему было несомненным, скорее всего, даже не обратили внимания на едва заметные перемены в поведении того или иного персонажа новостных шоу.

Иное дело, люди, хоть сколько-нибудь критически мыслящие. Они сразу подметили: творится что-то неладное. Похоже, за примитивной пропагандистской шумихой власти пытаются скрыть истину, состоящую в том, что дела обстоят вовсе не столь блестяще, как об этом вещают говоруны с экрана. Иначе чем объяснить участившиеся в последнее время перебои с энерго- и водоснабжением, происходящие по всему атлантическому побережью? Да, кратковременные. Да, пока сервисные службы как-то выкручиваются. А что произойдет, если оставить гигантский город без воды и света не на десять-пятнадцать минут, а на несколько часов или – не приведи господи! – на несколько дней? Ведь он же просто утонет в собственных нечистотах. И число такого рода тревожных сигналов только множилось. Не все ладилось с воздушными и наземными пассажирскими перевозками: что ни день, следовали сообщения об изменениях в расписании, связанных с сокращением количества рейсов. Случалось, мобильная связь начинала функционировать отвратительно, чего раньше не наблюдалось десятилетиями.

Впрочем, как уже говорилось, подавляющее большинство людей предпочитало не обращать внимания на подобные досадные, как они полагали, мелочи. Однако три дня назад, когда было объявлено о начале экстренной эвакуации населения всех крупнейших городов восточного побережья, даже самым отчаянным оптимистам пришлось-таки снять розовые очки и взглянуть в глаза неприглядной действительности. Стыдливое молчание правительства, а внятных разъяснений о причинах принятия подобного решения так и не последовало, могло означать только одно: все не просто плохо, а очень плохо.

Реакция обывателей последовала незамедлительно. Маклафлин, разумеется, понятия не имел, что происходило в других городах, но то, что творилось в Галифаксе, ему довелось узреть воочию. У зарядных станций немедленно выстроились огромные очереди из электромобилей. Толпы вкладчиков штурмовали банки. Люди бросились в продуктовые магазины, словно саранча, сметая с полок все, что могли унести. Причем, никому и в голову не приходило за что-либо платить. Чрезвычайно быстро всеобщее остервенение достигло невиданного накала. Без каких-либо видимых причин повсеместно вспыхивали конфликты. Дрались, не поделив место в очереди к банкомату, за продукты на полках магазинов, да за что угодно. Полиция попыталась вмешаться, чем лишь подлила масла в огонь. В Армдейле – районе, считавшемся одним из самых благополучных, – разъяренная толпа разгромила и сожгла полицейский участок. Казалось, еще немного, и в городе необратимо воцарится хаос, однако вспыхнувшие беспорядки удалось быстро пресечь.

Возможно, решение об эвакуации принималось и второпях, но в недрах сейфов соответствующих служб, несомненно, годами пылились планы, специально разработанные на случай такого рода негативного развития событий, и в них наверняка пошагово прописано было, кто за что отвечает и кто чем занимается в подобной ситуации. Как говорится, чрезвычайные обстоятельства требуют чрезвычайных мер. Следуя этой неумолимой логике, за дело взялись военные. В считанные часы Галифакс, как, вероятно, и остальные города восточного побережья, наводнили вооруженные люди в военной форме, на касках которых красовались крупно выведенные белой краской буквы «МР». Они быстро навели порядок на улицах и привели в чувство деморализованных последними событиями чиновников городской администрации, заставив тех вернуться к исполнению своих обязанностей.

Определенно, армейские полицейские дело свое знали. Совместно с мэрией они без лишнего шума и суеты оперативно наладили систему оповещения населения, определили места сбора и установили график вывоза эвакуируемых, а параллельно с этим мобилизовали все транспортные средства, пригодные для доставки людей в «Стенфилд». Выбор аэропорта был предопределен. Расстояние от города – всего сорок километров. Плюс наличие соответствующей инфраструктуры, позволявшей в сжатые сроки, отведенные на проведение столь масштабного мероприятия, оперативно пропустить через себя что-то около трех миллионов человек, населявших Галифакс. Да чего уж лукавить, международный аэропорт «Стенфилд» оказался единственной на всю Новую Шотландию воздушной гаванью, пригодной для приема как пассажирских лайнеров большой вместимости, так и тяжелых транспортников, которые, очевидно, так же предполагалось использовать для эвакуации людей, возникни в том необходимость. Небольшие аэропорты в Дигби и Ярмуте и пара аэродромов, находившихся в ведении ВВС, априори для этой цели не годились…

Неожиданно откуда-то сверху обрушились почти слившиеся в одну две вспышки, что заставило всех, кто находился на летном поле, задрать головы и уставиться в пасмурное небо. Немедленно вслед за этим, буквально через секунду, сквозь пепельно-серую толщу туч пробился еще один приглушенный облачностью слабый всполох. В окружающем пейзаже что-то изменилось. Маклафлин не сразу сообразил, что именно, а когда понял, ужаснулся: башни по-прежнему стояли на своих местах, а вот два пришвартованных к ним огромных пассажирских лайнера, еще несколько секунд назад безмятежно паривших в воздухе в сотне метров над землей, бесследно исчезли, как будто их и не бывало.

Внутри у физика все смерзлось. Никогда раньше ему не доводилось наблюдать последствий применения аннигиляторов на практике. По понятным причинам его представление об этом страшном оружии ограничивалось лишь теорией. Однако он не испытывал ни малейшего сомнения: только что, у него на глазах, по «Стенфилду» был нанесен удар боевым аннигилятором. Скрытый облаками невидимый глазу противник успел распылить на атомы два гражданских судна, прежде чем его самого настигло справедливое возмездие, о чем свидетельствовала последняя блеклая зарница в облаках. Так вот, значит, как это происходит.

За спиной раздалось похожее на звериный рык раздраженное: «А-а-а… Чтоб вас!» Маклафлин обернулся. Всю дорогу рядом с ним чинно вышагивал, опираясь на трость, солидный пожилой джентльмен в роскошном пальто. Сейчас он, кряхтя и ругаясь, поднимался с мокрого бетона, на котором только что лежал плашмя. Что заставило респектабельного немолодого человека распластаться на земле, точнее, прямо в луже у себя под ногами, поди пойми. Он уже почти принял вертикальное положение. Увидев, что сталось с его туалетом, старик пришел в ярость. Он принялся почем зря сыпать крепкими выражениями, нимало не смущаясь присутствием рядом женщин и детей. Впрочем, окружающие были настолько шокированы произошедшим, настолько подавлены, что долго еще продолжали таращиться в небо и совершенно не обращали внимания на его забористую брань.

– …Вот дерьмо! – такими относительно безобидными словами старик завершил свой монолог и попытался хоть немного привести в порядок промокшую и перепачканную одежду. Однако осмыслив всю тщетность своих усилий, он оставил это безнадежное занятие, пробормотав напоследок себе под нос: – Гребаные ками, мать вашу! Просочились-таки ублюдки!

– Простите, что за ками? – поинтересовался Маклафлин.

Старик посмотрел на него так, словно тот был распоследним придурком, и презрительно фыркнул:

– Ох, уж мне эти гражданские!

Ясно. Отставной военный, и, надо полагать, в немалых чинах, догадался Маклафлин. А ведь можно было и раньше смекнуть. Ну кому еще пришло бы в голову плюхнуться на мокрые бетонные плиты едва ли не раньше, чем сработал вражеский аннигилятор. Вот что значит многолетняя армейская выучка! Рефлекс! При первых признаках опасности вжимайся в землю или, как в данном случае, в лужу на бетоне.

– Все-таки, что за ками? – настойчиво повторил вопрос Маклафлин.

– Ками-то? – переспросил старик и в той же грубоватой манере пояснил: – Да камикадзе. Пилоты-смертники. Неужто вы, молодой человек, никогда о них не слыхали?

Помнится, Маклафлин что-то читывал о камикадзе. Кажется, в конце Второй мировой войны так называли японских летчиков, которые таранили американские корабли на своих самолетах и погибали.

– Так ведь это когда было, – промолвил он. – С тех пор, если не ошибаюсь, лет двести пятьдесят прошло.

– Да плевать, сколько прошло! – отмахнулся отставник и назидательно заметил: – Искусство войны, молодой человек, консервативно. Главное – добиться результата. Чтобы победить, используй то, что принесет успех. Азиатские традиции, черт возьми, живучи.

– И все же, я не понимаю… – начал было Маклафлин.

– Нечего тут понимать! – перебил его старик. – «Зонтик», что над нами висит, их воздушно-космическим силам и впрямь не по зубам. Но, – он значительно поднял указательный палец, – только если речь идет о крупных кораблях: линкорах, крейсерах. А мелочевка всегда способна просочиться.

И он снова занялся приведением в божеский вид своего пальто. Остальное Гаррет додумал сам. Ну конечно же! Небольшой корабль. Экипаж – один-два человека. Расчет на один-два залпа, а потом хоть трава не расти. Действительно, камикадзе.

– То есть, никакой обещанной нам стопроцентной защиты нет, – разочарованно резюмировал Маклафлин, который, несмотря на свойственный ученым здоровый скептицизм в отношении чего бы то ни было абсолютного, в глубине души все же надеялся, что достижения в этой области соответствуют официально заявленным.

– Ее никогда и не было, – цинично вторил ему ветеран, не прекращая попыток отчистить одежду, и проворчал: – Вы, гражданские, ну чисто дети! Разве можно доверять обещаниям ушлых политиканов?

А чего я, собственно, ждал? – вздохнул Маклафлин, оставив армейского пенсионера в покое. И только тут до него дошло, очевидцем какой трагедии он только что стал. Господи, там же были люди! Очень много людей! Вместе с лайнерами эти ками превратили в ничто пассажиров, которым чертовски не повезло оказаться на борту в роковою для себя минуту. Десяти тысяч жизней как не бывало. Если так пойдет и дальше, победителей в этой войне не будет. Сумеют ли они остановиться, и если сумеют, то на какой стадии взаимоистребления?

Странное все-таки существо – человек. Вот, казалось бы, какое дело ему, Гаррету Маклафлину, как отдельно взятой биологической единице, до вселенских проблем. Когда все катится в тартарары, нет для живого организма более важной задачи, чем сберечь себя, самосохраниться, чтоб впоследствии воспроизвестись в потомстве и тем продолжить существование вида. Так стоит ли сейчас забивать голову никчемными размышлениями о причинах и следствиях? От тебя все равно ничего не зависит. Беги без оглядки, спасайся! А так ли уж не зависит? – уцепился Гаррет за кончик ускользающей нити-мысли. Черта с два! Может, как раз именно от меня и зависит. Кое-что и в моем арсенале найдется. Тем более что я не одинок – есть единомышленники, мы не раз это обсуждали…

Отойдя на несколько шагов от неподвижно застывшего на месте потока беженцев, он поднес к глазам запястье правой руки, плотно охваченное довольно широким пластиковым браслетом толщиной миллиметра в три, не больше. Это был его индивидуальный коммуникатор. Устройство считало мысленную команду хозяина, и матово-серая поверхность засветилась экраном, но котором чуть погодя появилась физиономия Дэни.

– Где ты сейчас, красавчик? – не утруждаясь приветствием, без предисловий поинтересовался Маклафлин.

– На сборном пункте, естественно, – скептически хмыкнув, ответил Айрон. – Где же еще мне быть?

– Только что, у меня на глазах восточники уничтожили два лайнера, – сообщил Маклафлин. – Это никак не меньше десяти тысяч человек.

– Я в курсе, – печально кивнул Дэни. – Нас оповестили. Они еще сообщили, что атака отбита, противник уничтожен, и эвакуация продолжится с минуты на минуту…

– У меня нет времени на болтовню, – перебил его Гаррет. – Надеюсь, ты помнишь наши крамольные разговорчики?

Айрон смущенно кашлянул в кулак и пробормотал:

– Но, Гаррет… Это же общедоступный канал связи. Стоит ли?

– Стало быть, помнишь, – удовлетворился его столь осторожной реакцией Маклафлин. – Как насчет того, чтобы воплотить идею в жизнь?

Брови Дэни удивленно поползли вверх:

– А как же табу?

– К дьяволу все их табу, – рыкнул Маклафлин. – Кто-то должен это остановить.

– Вон ты о чем… – задумчиво протянул Айрон, а потом, словно собравшись с духом, решительно заявил: – Я с тобой. Говори, что делать?