Kitobni o'qish: «Македон. Дорога в Небо»

От автора

Дорогие читатели! Эта книга – мой первый литературный опыт. Написана она в жанре исторической повести, на которую меня подвигла история жизни протоиерея Македония Сташевского, священника ачинского Казанского собора, в котором служу ныне и я.

Почему из десятков священников, разделивших эту скорбную участь с отцом Македонием, я выбрал именно его? Основных причин – две.

Во-первых, схожесть наших судеб. Я, как и отец Македоний, окончил технический вуз, прошёл путь от электромонтёра до начальника электротехнической лаборатории электроцеха Ачинского нефтеперерабатывающего завода, принял священный сан «от сохи» в возрасте тридцати восьми лет.

Во-вторых, в 2005 году, когда я готовил материалы к книге «175 лет Казанскому собору», в ачинском архиве обнаружил послужной список протоиерея Казанской церкви г. Ачинска Македония Романовича Сташевского. Вернее, этих списков два, и один из них написан рукой батюшки. В нём – весь его жизненный путь до приятия сана в возрасте 47 лет обозначен одной строчкой: «Занимал различные технические должности». Но есть и второй послужной список, написанный, как я думаю, младшим сыном отца Македония – Георгием. Очень подробный, хотя и с некоторыми хронологическими и фактическими неточностями. Такое впечатление, что Господь специально вдохновил кого-то написать подробную биографию отца Македония. Этот послужной список, датированный июлем 1936 года, и стал основой для построения рассказа.

Должен отметить, что книга не претендует на стопроцентную достоверность, хотя я старался максимально придерживаться исторической правды, опираясь на следственные дела, метрические книги, исторические источники. Не думаю, что мне удалось передать характер отца Македония. Сложно это сделать, опираясь лишь на скупые факты биографии. Поэтому многие его личные переживания, размышления, оценки происходящего переданы через призму моего духовного опыта и понимания жизни.

И ещё – мне хотелось описать жизнь простого священника. Он – не супермен и не аскетический подвижник. Он ошибается, боится. Но вместе с тем чрезвычайно удивителен его приход в священство в грозные 20-е годы прошлого столетия. Властная и Всемогущая Рука призывает грешника, ведёт его к спасению и через все страдания, ошибки, слабости человеческие приводит к мученическому венцу.

Протоиерей Сергий Пигасов,

священник Казанского собора,

г. Ачинск

В тяжкий час испытаний

Чем для меня ценен этот рассказ? Прежде всего – документальной основой, тщательно собранным архивным материалом, который стал фундаментом для захватывающего и честного рассказа о судьбе героя – священника Македона Сташевского – о его взлётах и падениях, заблуждениях и прозрениях, о жажде жизни и трагической гибели. И тот художественный домысел, который допускает автор книги, никак не назовешь вымыслом, ибо рождается он из достоверных сведений о жизни священника, который служил в том же храме – в Казанском соборе города Ачинска, где служит сейчас автор – протоиерей Сергий Пигасов, но совсем в другую эпоху – эпоху лютого преследования за веру в Бога. Стать священником в те годы было все равно что подписать себе смертный приговор.

Но Македон Сташевский, еще недавно вхожий в самые высшие круги красноярской знати, делает этот выбор и несмотря на все препятствия остаётся верен ему.

А препятствий было немало не только со стороны власти, но и со стороны самых близких людей. Это и жаждущая его спасения от бесконечных преследований и тоскующая о нормальной спокойной жизни жена. Это и жаждущий обновления Церкви и увлекший своего ученика в обновленцы глубоко почитаемый отцом Македоном его духовный наставник. Это и лжебратия – лукавые прихожане, из тех, кто писал доносы на своих батюшек…

Почему так захватывает эта книга? Потому что не лакирует автор ни отца Македона, ни его окружения (чего стоит присутствие в жизни героя красноярского епископа Никона Бессонова, снявшего сан и вступившего в брак после победы революции 1917 года), не прибегает автор к приему этакого сладенького православного гламура, который, увы, убивает правду жизни и отнимает у читателя возможность сопереживать героям, так как не из-за чего переживать, когда нет преодоления, когда все углы сглажены, все неизбежные в жизни каждого человека конфликты затушёваны.

Смело, но в то же время и бережно, касается отец Сергий духовных проблем, которые и сейчас весьма злободневны.

Верность и предательство, трусость и героизм ходят рядом с человеком. Один становится героем, другой – предателем. Почему?

Легко и красиво мечтал умереть за Христа отец Македоний, приблизительно так, как погиб близкий ему человек, священник Михаил Каргополов, ныне прославленный в лике святых новомучеников Красноярской митрополии. Но Господь судил ему иное, очень страшное испытание…

Повествование настолько достоверно, настолько психологически выверено, что дух захватывает и слёзы очищения закипают от финала книги, который завершается известным по архивным документам расстрелом священника у безвестного рва близ Ачинска, ставшего братской могилой многих сотен невинных страдальцев.

Судьба одного человека – а за ней живая трагическая история страны. Тяжкие испытания почти вековой давности – а за ними наша современная жизнь и реальные испытания: тюремные застенки и гибель наших братьев-христиан недалеко от наших границ – в городе, именуемом матерью городов русских, в Киевском уделе Божией Матери. Там – Голгофа. Готовы ли мы к восхождению на Крест за Христа?

Валентина Майстренко,

главный редактор издательства

«Енисейский благовест»,

г. Красноярск

Глава 1. Детство. Юность

Жил-был батюшка. Служил он в одном небольшом селе. Жители села очень уважали его. Он был добрый, учил их детей, крестил, отпевал умерших. В воскресенье дяди и тёти любили наряжаться в красивые одежды и шли в храм. Там батюшка служил литургию, учил верить в Бога, просил сельчан жить правильно, никого не обижать, не пить много вина, хранить верность семье… Но вот пришёл 1917 год. Людям сказали, что Бога нет. Сначала они засомневались. Потом – растерялись. А после – обрадовались: мы свободны! Значит, можно жить как хочешь! В воскресенье – поспать, ведь в храм идти не нужно! Взять чужое, если никто не видит. Обмануть, если это выгодно. Бросить свою жену с детьми и даже вполне законно убить ещё не родившегося своего ребёнка, чтобы не было в жизни лишних проблем и трудностей. Ведь Бога – нет!

Прошло десять лет и три года. Но не было у бывших прихожан полного покоя. В селе всё ещё стоял храм, а там по-прежнему служил батюшка. И совесть по временам мучила их. Тогда они собрались всем селом на сход и решили: священника как «ненужного элемента» из села удалить, отобрать у него дом и всё имущество. А самого немедленно заключить в темницу. Ну а храм – закрыть, снять с него колокола, и сделать там «народный дом» – вещь полезная, кто же поспорит?.. И повезли батюшку в лагерь, в голодный и холодный край – на Колыму. Жена его с детьми оказалась на улице, без дома, без вещей и денег… А дяди и тёти стали жить-поживать и добра наживать. И совесть их была спокойна. Вот и сказочке конец.

Спи, мой мальчик…

г. Ачинск. Городская тюрьма,

10 декабря 1937 года

Отец Македоний не спал. Не спали и другие. За дверью камеры творилось что-то неладное. Шум, грохот, крики охранников. С металлическим скрежетом открылась камерная дверь. «Бархатов, Бунчук, Гальвадис, Карачев, Горковенко, Домников, Сташевский – на выход!»

Услышав свою фамилию, отец Македоний вздрогнул, стал торопливо одеваться. Мыслей не было, на спине выступил липкий, холодный пот. «Господи, помилуй!»

Он переступил порог этой камеры чуть больше месяца назад… Камера была переполнена. Вдоль стен стояли двухэтажные нары. Между ними, прямо на полу, лежали грязные соломенные подстилки, на которых были размещены люди. Отец Македоний в смущении остановился у дверей. Заключённые молча раздвинулись, освободив место для ещё одного постояльца. Батюшка уже имел опыт заключения, следствия, лагеря: в 1931-м он был осуждён Берёзовским судом на два года за нарушение КЗОТ при ремонте Скорбященской церкви в селе Дубинино. Но атмосфера в камере на этот раз была иной. Здесь все были примерно в одном положении: никто не понимал, за что его арестовали, и почти никто не имел надежды на освобождение.

«Откуда ты, батя?» Был первый вопрос. «Я священник Казанского храма, протоиерей Македоний Сташевский, родом из Могилёвской губернии, из Белоруси».

Люд в камере был разный. В основном – крестьяне: бывшие кулаки, середняки, бедняки… Было несколько железнодорожников из Боготола, псаломщик из Козульки, баптист.

Знакомых отец Македоний не увидел. Он догадывался, что арестован не один, но, видимо, пока шло следствие, священников распределили по разным камерам. У него давно было предчувствие, что именно арестом скоро всё закончится. Это предчувствие было всегда, с самого рукоположения¹. Но тогда перспектива возможного ареста была чем-то далёким, почти нереальным, как перспектива неизбежной когда-то смерти для юноши. Человек живёт, а вместе с ним живёт надежда.

Отец Македоний читал про себя молитвенное правило, Иисусову молитву². А когда ум уставал – предавался воспоминаниям о прошедшей жизни. Вспоминал он подробно, стараясь ничего не упустить, как будто пересказывал события внимательному, доброжелательному и в то же время взыскательному слушателю, заново всё переосмысливая, оценивая и как бы подводя итог…

Помнил себя отец Македоний лет с пяти-шести. До этого были какие-то отрывки, вспышки смутных воспоминаний. Помнил, видимо, то, что особенно впечатлило его маленькое детское тревожное сердце. Эта тревожность, ожидание чего-то страшного или неприятного преследовали его всю жизнь.

Надолго врезался в детскую память тёмный декабрьский вечер. К родителям пришли гости. Был какой-то праздник, то ли церковный, то ли семейный. Мама пораньше положила Македона в кровать, плотно закрыв дверь. В соседней комнате взрослые пели застольные песни, папа играл на гармошке. А Македону снился кошмар. Он не уверен, что это был сон – уж очень достоверно он переплетался с явью. Македон слышал песни, видел полоску света, пробивающуюся из-под двери. Вдруг его окружили страшные, злобные, мерзкие существа. В ужасе он хотел крикнуть, позвать маму, но голоса не было, и пошевелиться он не мог. Македон запомнил этот кошмар-явь на всю жизнь, похожие кошмары сопровождали его и потом. Когда он повзрослел, он мог бы с уверенностью сказать, опираясь на религиозный опыт, что эти кошмары – отблеск ада, а ужасные страшилища – бесы…

Вспомнилось ещё первое разочарование. Родители готовили дом к побелке, развели извёстку в тазу и убрали её, как они, видимо, думали, подальше, под стол. Македон заполз под стол, почему-то решил, что это сметана – и попробовал. В другой раз он опрокинул на себя кружку с кипятком, которую взрослые оставили на столе. Это был опыт настоящей боли. Тогда он впервые почувствовал себя взрослым. Слишком взрослой была боль. Мама мазала его грудь каким-то маслом: сгоревшая кожа слезала лохмотьями, он не мог спать, было очень больно…

Были и радостные моменты в его детских воспоминаниях. И главный из них – это, конечно, баба Нюра.

Мать Македона была доброй и хорошей. Отец полюбил её, взяв из бедной семьи. Занятая тяжёлым крестьянским трудом, мать, хоть и очень любила сына, уделяла ему мало времени. Воспитывала маленького Македона бабушка. Баба Нюра давно была одна, её муж, дед Македона, не вернулся с крымской войны. Бабушка так больше и не вышла замуж, жила в семье старшего сына Романа. По старости, тяжёлым крестьянским трудом она не занималась. Полола грядки, поливала, смотрела за порядком в доме. Бывало, идёт по дому, увидит на полу соринку, поднимет и положит в карман фартука.

Баба Нюра была местной «интеллигенцией»: она окончила два класса церковно-приходской школы, умела читать и писать. По вечерам при лампаде читала Македону книги. В его детском воображении рисовались батальные сцены, страсти и переживания героев. Не все он, конечно, понимал, но был внимательным и благодарным слушателем. Но главное, что дало ему бабушкино воспитание, – личный пример её смирения, уважения к людям и доброты. Например, убираясь дома, она никогда не позволяла себе выкинуть какую-нибудь безделушку, прежде не спросив внука – не нужна ли она ему?

Мало сказать, что бабушка любила Македона. Он был для неё и собеседником, и подружкой, и смыслом существования. Живя в семье сына, она часто обижалась на невестку. С отцом у неё отношения были прохладные, тот всегда принимал сторону жены – матери Македона. Единственным, с кем бабушка могла поделиться своей душевной скорбью, был внук. Ему она иногда даже жаловалась на мать, всегда очень скупо и тактично. Самым обидным её обвинением в сторону невестки были повторяемые в часы обид и душевных страданий слова: «Из грязи – да в князи», которыми она за глаза как бы укоряла невестку за неграмотность и бедность в девичестве. Македону были неприятны эти оскорбительные слова, направленные на мать, которую он очень любил, но он никогда не перечил бабушке, каким-то инстинктивно-врождённым чувством понимая её обиду и как бы принимая на себя часть боли бабушкиной души. И, конечно, не передавал слов бабушки родителям. Эта маленькая тайна ещё больше сближала старого и малого.

Смерть бабы Нюры стала для юного Македона первой тяжёлой утратой и первым реальным соприкосновением с Вечностью. До этого он видел уже похороны – умирали младшие дети в семье, соседи. Но смерть бабы Нюры – это было другое. Почувствовал он в ней какую-то тайну и даже какую-то её ненастоящесть, обманчивость. Тогда впервые всплыли в его голове строки Евангелия, которое, среди прочих книг, вернее сказать – впереди прочих книг, читала ему дорогая баба Нюра. Тогда же родилось в его детской душе первое серьёзное покаянное чувство, возникшее из-за множества огорчений, которые он ей доставлял.

Очень живо вспомнился отцу Македонию день, когда папа впервые привёз сына в Мстиславль. Этот уездный город, один из древнейших и, после Могилева, самый замечательный в историческом отношении из городов Белоруссии, был недалеко от Карниловки – именно так, через «а», писалось в те времена название его родного села. Город расположен на правом берегу реки Вехры, очень красивый. Мстиславль построен на плоскогорье с крутыми склонами. Улицы в нем были не мощёные, но по обеим сторонам вырыты канавки для осушения, устроены деревянные тротуары, посажены деревья. Богатые двухэтажные дома, красивые каменные белостенные храмы, заходя в которые, Македон восхищался, удивлялся, но не предавал память своего любезного сердцу Дома Божия. Македону очень нравился их сельский Богородице-Успенский храм: деревянный, уютный, со стареньким батюшкой. Он был родным. Именно здесь, по традиции, на восьмой день, крестили маленького Македона, родившегося 24 января (6 февраля по новому стилю) 1873 года в семье потомственного крестьянина села Карниловка Соинской волости Мстиславского уезда Могилевской губернии Романа Сташевского. Он был поздним, жданным ребёнком.

По православному обычаю отец отправился в храм, чтобы выбрать своему наследнику имя. В храме уже более 20 лет служил давно знакомый ему батюшка, отец Михаил Дробовский. В этот день праздновались: святитель Герасим Великопермский, мученик Иоанн Казанский, мученики Вавила, Тимофей и Агапий. Но внимание отца привлекло необычное имя почившего в V веке сирийского пустынника – Македоний. Для Романа Сташевского, проучившегося в церковно-приходской школе два года, это имя ассоциировалось с героем его юношеских фантазий – мужественным и непобедимым полководцем Александром Македонским. Отец, с детства привыкший к тяжёлому крестьянскому труду, мечтал об иной доле для своего новорождённого сына. И жизнь, которую прожил Македон, действительно была неординарной, сообразной необычности отцовского выбора. Последний ребёнок в семье – в его характере причудливо переплелись упорство отца и душевная тонкость матери.

Каждый раз, когда Роман с сыном бывали в Мстиславле, они обязательно заходили на телеграф, совсем недавно появившийся в городе, где стрекот телеграфной машины вызывал у обоих чувство чего-то благоговейно-таинственного. Мало сказать, что Мстиславль очень нравился Македону. В детском воображении город создавал реальное ощущение пребывания в одной из тех сказок, которые по вечерам при лампаде читала ему бабушка, а отец, когда укладывал Македона в кроватку, рассказывал фантастические вещи о каком-то неведомом, волшебном ярком электрическом свете, который некогда заменит эту тусклую коптящую лампаду. От этой лампады, через приходскую школу, реальное училище и Санкт-Петербургскую электротехническую школу и прошёл путь Македония к истокам электрификации и телефонизации Красноярья.

Влюблённый в технику отец отдал Македона в Александровское реальное училище, только что открывшееся в Могилеве, названное в честь 25-летия правления Александра II. В отличие от выпускников гимназии, рассчитывавших на дальнейшее обучение в качестве врачей, педагогов, юристов, жизненный путь «реалистов» был связан с техникой – инженеры, строители. Первое время было тяжело. Македон очень скучал по дому. Но ему нравился большой город, и в сердце появилось, как бы передавшись от отца, желание получить образование, вырваться из тяжёлой крестьянской жизни. Учился Македон старательно, стычек, которые часто происходили с гимназистами, старался избегать. Гимназисты носили серые мундиры с синим кантом на фуражке, за что их почему-то прозвали «синяя говядина», а реалисты, одетые в чёрную форму с жёлтым кантом, получили прозвище «карандаши». Часто их случайные встречи, сопровождаемые взаимными насмешками, заканчивались синяками и порванной формой. Вспоминая об этом, отец Македоний невольно улыбнулся.

Летом 1891-го, после окончания училища, отец повёз Македона в Санкт-Петербург. Роман Сташевский тянулся изо всех сил, не жалея средств, для того, чтобы сын получил хорошее образование, «вышел в люди». Вступительные экзамены, и вот – Македон уже студент Санкт-Петербургского технического училища почтово-телеграфного ведомства, только что получившего громкое наименование электротехнического института.

Столица ослепила Македона своим блеском. За учёбу деньги не взимались, мундиры, питание – всё было за казённый счёт. Отец высылал Македону каждый месяц 20 рублей, на которые сильно не разгуляешься, но на жизнь хватало, даже на небольшие развлечения, среди которых были дешёвые трактиры, где студентам давали в долг еду и выпивку. Македон не злоупотреблял развлечениями, у него была цель – получить образование, хорошую работу. Да и дисциплина в училище была почти военная, преподаватели строго следили не только за успеваемостью студентов, которых было совсем немного – около 20 человек на курсе, но и за их личной жизнью и поведением. Пролетели три года интересной учёбы, практика. Несмотря на громкое именование, институт в те годы выпускал не инженеров, а техников, с возможностью, при желании, самостоятельного написания и защиты диплома. В 1894 году со званием телеграфного техника Македон уходит отбывать воинскую повинность, которая заменила рекрутскую службу и стала всеобщей, всесословной. По закону Македону, получившему среднее образование, отслужить пришлось всего полтора года. Служба закалила его характер, приучила к житейским трудностям.

г. Ачинск. Городская тюрьма,

5 ноября 1937 года

Первая ночь в камере. Жизнь его изрядно потрепала и закалила характер отца Македония. За плечами была и армейская служба, и лагеря. Но возраст брал своё. Летом, накануне своего 63-летия, отец Македоний почти два месяца пролежал с обострившимся миокардитом. Давали знать о себе хронический бронхит и грыжа, приобретённая в каторге. Ночью спал плохо, задыхался, мучили кошмары. И ещё – неизвестность.

Утром дали немного хлеба и какой-то неприглядной баланды, в которой плавали капустные листы…

Ачинская тюрьма располагалась в зданиях бывшего кожевенного завода. Главный корпус был для подследственных, второй – для заключённых, как их называли ещё в дореволюционное время, «решоных». Для них в бывших складских помещениях были открыты производственные мастерские: столярная, сапожная, пимокатная, гончарная, малярный цех. Заключённые своим трудом зарабатывали на содержание тюрьмы. Труд был не тяжёлый, зато разнообразил жизнь, занимал свободное время. Несмотря на свою принудительность, открывал возможность для самореализации, позволял почувствовать себя нужным, почувствовать себя человеком. Этой «радости» были лишены подследственные. Часы, минуты в душной, зловонной, переполненной людьми камере тянулись, казалось, бесконечно.

Поздно вечером, уже после отбоя, лязгнули засовы камерной двери. «Астраханцев, на выход!». Средних лет мужичок, вздрогнув, накинул на плечи куртку, сунул ноги в сапоги и, сгорбившись, пошёл к выходу. Его провожали десятки сочувствующих глаз. Уснуть долго никто не мог. Отец Македоний узнал, что Павел Астраханцев – жестянщик на ачинском элеваторе, родом из Шарыпово, из бывших кулаков. Один из камерных старожилов – арестован ещё в июле. Куда же твой путь, Павел? Помоги тебе Христос! Отец Македоний перекрестился… Кто следующий? Когда же его очередь?