Kitobni o'qish: «Третья»

Часть 1

Не могу уснуть, ворочаюсь, вглядываюсь в темноту. Безрезультатно считаю до ста уже не в первый раз. Думала о хорошем, мечтала о несбыточном всё безрезультатно. Сон даже лёгким намёком не коснулся моего сознания, постель нагрелась от тела надоедливым жаром, выдавливая в бодрствование.

Всему виной мысли, бесконечные, бегущие сами собой воспоминания и зачем всё это выплеснули нам на голову? Уместней будет «в голову». Не люблю словно «правильно», просто не переношу этого: «правильно-то, правильно это».

Правильно было бы уснуть, но я не могу.

Этот день я точно не забуду никогда. Впрочем, как и вся наша группа. Полагаю, каждый из нас сегодня также мечется в тесной кровати, вспоминая кадр за кадром, помня каждое слово, задаваясь вопросом: «а как было бы, если бы, этого не было?». Как это жить по-другому, жить на земле в свободе действий и поступков, распоряжаясь своим временем, своей жизнью. Как?

Содрогнулась от этих мыслей, ещё раз перевернулась, снова считаю до ста.

Сбиваюсь на середине, снова мысли ускакали в прожитый день, выплёскивая надоедливые: «если бы; может быть; тогда».

Никак не могу отделаться от захвативших размышлений, включить бы свет и почитать, но лимит на электричество…

– А вот если бы третьей наземной войны не было? – Снова переворачиваюсь на спину, вглядываясь в темноту. – Если им верить, то я могла бы включить свет и читать сейчас, или рисовать, может, даже что-то… Ох, нет… Спать.

Безрезультатно. И я снова возвращаюсь во вчера, фрагменты лекции воскресают без моего на то желания. Вот о чём я думаю: «мне трудно представить мир иным».

С самого рождения я знаю мир именно таким, то есть таким какой, он есть, как сейчас. Длинные туннели дороги соединяют разные части нашего штаба. Хотя в новостях пишут «наш мир», «наш город», но между собой всё называют штаб, иногда «бункер», но в основном так говорят очень пожилые люди. Сплетники говорят даже, что некоторые из них жили когда-то на земле. Так, вот в центре города, того, что мы называем штаб, в самом, самом центре, в районе первой площади самая большая высота до свода, аж целых тридцать метров. В остальных районах всего десять, а в жилых и вовсе пять. От осыпания пыли и песка на голову нас защищают светоотражающие листы из плотного карбона, поддерживаемые металлическими сваями – столбами.

По дисциплине «мироустройство» мы уже изучали структуру строения мира, и оказываются карбоновые листы, скрывают собой бетонные плиты, между ними блестящая прослойка утеплителя. Я ужаснулась, когда нам показали структуру этого сооружения, – это же самая примитивная коробка, в которой мама хранит соль, только у неё из пластика, а мы живём в коробке из бетона, да ещё со встроенными железными трубами и отверстиями выходами в туннели. Вот так и живём, как те жуки, которых мы ловили в детстве и селили их в коробки из-под соли и чая. Живём как жуки. Только те быстро умирали. Правильно у них же не было труб с воздухом и проводов с электричеством.

Да, электричество. Вот что отличает нас от жуков. Под сводом установлены громадные ламы, которые протирают каждую неделю от пыли и иногда заменяют стеклянные цилиндры, те самые лампы, что освещают наш мир. Сами же дома, словно встроенные в землю контейнеры из-под удобрений с металлическими дверцами и окнами плотно запечатанные полупрозрачным карбоном разных оттенков. У жуков их тоже нет. Вот что спасёт нас, людей – дверцы и окна из карбона.

Снова считаю до ста, примерно после тридцать четыре мысли сбиваются со счёта.

У современных людей кожа бледная, глаза почти без цветных, светлые, изредка серые. Волосы цвета пыли изредка встречаются люди с рыжими волосами, а ещё реже с тёмными. Это называют – аномалия. А ещё так звали ту крупную женщину в бюро продуктов, у неё на груди была малюсенька табличка, как и у всех нас и там было написано «Аномалия» и код семьи, вот его я не помню, но помню, что звали её Аномалия, потому что это слово я-то уж слышала множество раз.

А ещё я много раз слышала, впрочем, как и всё мы жившие в этом мире, с самого детства мы слышим истории о том, что мир был другим, крайне нам так, говорят, и мы другого не слышали.

Вот сегодня, нашей группе в академии рассказывали о великой трагедии, произошедшей вначале двадцать первого века. Странно представлять, как это было, совершенно необычно. Даже неугомонный Лето елозил на стуле, вслушиваясь в каждое слово. Меня поразило нереальностью того, что я услышала. О третьей наземной войне знал каждый, с самого детства. Об этом рассказывают так же часто, как и о том, какое чудо, что всё мы ещё живы… Мы живы и это чудо… чудо… Чудо было бы жить наверху. Сегодня нам показывали слайды о том, какого было жить там.… Наверху! Вот это чудо!

Раньше люди жили на земле. Я точно знаю. Моя прабабушка родилась еще, когда люди жили на поверхности.

У людей наверху был свет и вода в каждом доме, а ещё они могли обходиться совсем без домашних аккумуляторов у них светило… Как же это называлась? То, что освещало. Ну, как же этот прибор называется. Как же? Нет, ни прожектор, ни лампа, фонарь? Нет же.… Ох, я точно не смогу сдать «мироустройство». А это грозит тем, что слова мамы окажутся пророческими и быть мне до конца своих дней помощником почвоведа, разрыхляя землю, смешивая удобрения, пропахнуть гумусом. Вот так перспектива…

Мысли утекают дальше от бесперспективного, на мой взгляд, будущего, куда-то в прошлое, во вчерашний день, где в непривычной тишине нам рассказывали:

– Когда люди жили наверху, на земле, у них было всё! Они даже не платили за воздух, они просто дышали, – звучал где-то внутри голос профессора из академии. Трудно, конечно, представит это. Ну, как воздух может быть бесплатным? Кто же тогда платил за его очистку?

Сейчас приходится платить за воздух каждому, а ещё дополнительно покупать баллоны с очищенным воздухом без пыли. Но как это не платить за воздух? Тогда можно вообще не работать. Вот, я не могу сказать: «не буду работать в парниковой лаборатории. Знаете, это не то, чего я хочу». И меня моментально вычеркнут из реестра, а значит, и в мой дом будет поступать кислорода по вентиляционным трубам меньше на одну долю. Для меня не будет дотации на очищенный кислород. Вся моя семья задохнётся от астмы.

Не хочу думать об этом. Один, два, три… снова считаю до ста, сбиваюсь, перейдя рубеж за сорок.

Зачем люди уничтожили такой прекрасный мир? А голос профессора звучит всё настойчивей:

– Мир был совершенно другим. Люди жили на земле, на пяти континентах, разделёнными океанами. Огромная поверхность воды, которую невозможно перейти или переплыть самостоятельно. На этих континентах жило чуть больше семь миллиардов человек, образуя порядка двухсот стран. Их объединяли и разделяли языковые и религиозные особенности. Уровень жизни в странах также был неодинаков. Люди, живущие на поверхности нашей планеты, дружили и враждовали между собой.

Одни хотели завладеть тем, чем владели другие; страны нападали друг на друга, всё отстаивали свои интересы; никому и дела не было сохранить общий для всех свободный мир.

На земле было много воин, но самой страшной была «Третья наземная война». Мир стал другим без шанса вернуть и всё исправить. Каждый день теперь даётся человеку с колоссальным трудом.

– Так, что же произошло? – Спросить решился лишь один из нас.

Профессор, изогнув пурпурно накрашенные губы, удовлетворённо кивнула, словно ожидала этот вопрос, запустив следующий слайд:

– Человечество, не познав ещё такого горя, которое предстояло узнать тем, кто живёт сегодня, было совершено другим. Их действия часто были эмоциональными, экспрессивными, хаотичными, приводящие к весьма странным и сумбурным поступкам.

Выдерживая паузу, дала шанс рассмотреть нам синий шар с разноцветными полосами, ректор провела лазером по надписи «планета Земля вначале двадцать первого века, вид из космоса».

– Катастрофа произошла ещё в двадцать первом веке, тогда наша планета выглядела именно так! Людей на земле было в шестьдесят раз больше, чем сейчас, а стран и вовсе осталось лишь семнадцать. Наша страна на данный момент крупнейшая. Каждая из ста девяноста пяти стран двадцать первого века имела свой управляющий аппарат, принимающий решения от лица своих жителей. Это вам сложно понять. – Она встряхнула тёмными локонами, словно отмахивалась от назойливого насекомого.

– Между управляющими структурами стран было много нелепых, порой и абсурдных договорённостей, но были и те, что служили во благо всему человечеству. Нередко эти договорённости нарушались, провоцируя на конфликты, решаемые как дипломатическим способом, так и насильственным с применением разнородного орудия. Это были постоянные истории, испокон веков, нации отстаивали свои права и нарушали чужие. Те, кто из вас хорошо изучал историю и знают, что мироздание включает в себя деление на эпохи… – Она замолчала, окинув всю группу вопрошающим взглядом, ни один не отозвался. Наверное, профессор опять ожидала какого-то ответа. – Что ж, помните, предмет «Мироздание» является ключевым на аттестационных экзаменах.

Щёлкнув кнопкой пульта сменив слайд, тукнула пурпурной точкой лазерной указки в гущу людей на картинке.

– Одна из проекций войны близкая к подлинной! Люди гибли в войнах ещё до первой эры мироздания, а уж в период средневековья были случаи столетних войн. Жизнь людей преследовали боль, смерть, голод, разорение и несчастья, но по их вине.

– Как же она любит всё время кого-то упрекать, дед говорит, это была необходимость. – Шепнул мне Лето.

К слову, многие мальчишки увлекались историей и мой сосед Лето, уж точно из их числа. А его ворчливый дед может часами перечислять названия воин, даты, когда они начинались и оканчивались, кто был виноват, а кто был прав. Но мы так редко видели яркие, тем более раскрытые на пять метров картины, что всё внимание было захвачено иллюстрациями.

Профессор осекла Лето одним лишь взглядом, это она умеет, как никто другой. Парень вжал голову в плечи, демонстративно смотря на проекцию и только тогда, она продолжила:

– Одна из стран нарушила всё мыслимые и не мыслимые предосторожности, впервые массово применив страшнейшее оружие. Ужасней оружия не было применено ни разу до той поры. Оно было запрещено международными конвенциями. Пожалуй, вам ещё рано о конвенциях. – Она снова поджала губы. – В общем, одна из стран применила новейшее оружие.

Мадам перевела дыхание, словно сама присутствовала в то время, более столетия назад. И щёлкнув пультом, сменила слайд на тот, где падают снаряды. Затем на искажённые лица от боли, на кровоточащие раны людей.

– Никто и не мог предположить, что произойдёт подобное… – Обвела лазерной указкой женское лицо, искажённое криком. – Снаряды падали с неба, раскрываясь, в воздухе покрывали землю белым, словно пепел порошком. Всё, чего касался порошок, сгорало практически за секунды. Ветер разносил порошок на многие сотни километров, покрывая всё на своём пути этим проклятием.

– Что такое проклятие? – Лето почти подпрыгнул, задрав руку, за что был вознаграждён тем же недовольным взглядом.

– Это неважно, – отмахнулась профессор, вернувшись к иллюстрации.

– Мой дедушка тоже часто говорит «проклятие», но никогда не может объяснить, что это. – Группа захихикала, но окинутые сухим, прожигающим взглядом мадам, всё тут же утихли.

– Лето, проклятие – это как пожелание, но отрицательного характера.

– Пожелание? – Попробовал он на вкус. – То есть если я своей подруге желаю быть счастливой и здоровой, то проклятие, это когда я пожелаю ей болеть и быть несчастной? – Непроизвольно взгляды устремились в его сторону.

– Очень близко к этому, – задумчиво кивнула профессор.

– Ну, дедушка даёт. – Лето хлопнул рукой по пластиковому корпусу парты. – Получает, дед постоянно всем желает бед и несчастий?

– Для твоего дедушки это лишь безобидный фразеологизм, не имеющий смысловой нагрузки. – Профессор оперлась руками о небольшую кафедру.

– Фразеологизм? – Буркнул недоумённо Лето, рухнув обратно всем весом на стул.

– Нужно чаще читать то, что задают на дом. После лекции принесёшь свой плезис на проверку.

Сосед прикусил губу, явно решив впредь молчать. Профессор, перекинув взгляд на картинку, продолжила:

– Животные, и люди умирали от ожогов и удушья. Крики и стоны от боли заполняли собой мир. Страдания людей были ужасающими, если они не умирали от удушья, то их разъедали ожоги. Ветер так быстро разносил яд, что остановить это было невозможно. Число поражённых от удушья становилось столько, что их не успевали хоронить и многие лежали на улице, источая ядовитые пары. А воздух всё тяжелел и сгущался, дышать становилось всё тяжелей. Птицы падали замертво на землю, животные выли, люди стонали, мир взвыл от боли.

На слайдах мелькали разные картинки, из животных я знала только крыс, кошек, и были собаки, который выращивали в специальных вольерах, а птицы были мелкими, серыми и незрячими.

– Только тогда люди поняли всю трагичность ситуации, но было уже поздно. Яд практически уничтожил поверхность земли, сделав её непригодной для жизни. Яд под действием влаги впитывался в землю, растения гнили на глазах, превращаясь в труху, мир земли умирал.

– Мир, птицы, животные, люди, стоны, крики… – Я погружалась наконец-то в сон.

Я совершенно не выспалась. Сегодня снова аттестация. Больше всего боюсь, что нам придётся писать доклад на вчерашнюю тему. Зеваю, тру глаза. Мама ещё на кухне, всё так же, как обычно, она готовит дневные контейнеры всем нам.

– Как же всё это вынести? – Возмущается она чему-то. Выходит, утро не только у меня сложное. – Снова уменьшают квоты на воздух. Придётся покупать уже два дополнительных баллона. Видите ли, очередной очиститель вышел из строя. Хорошо им там под куполом!

– Тише, ты что! – Папа очень опасается подобных разговоров. Только если мама уж совсем распаляется и начинает, громко выказывать недовольство он шепчет почти беззвучно, шевеля лишь губами: «круго́м уши, всё слышат, и всё записывают».

– Да, пусть знают… – мама пыхтит, но всё же речевые обертоны спадают, переходят в едва уловимое бурчание, а затем она и вовсе умолкает, поджав губы. Наши родители, предсказуемы, так словно их кто-то записал на видео несколько раз и теперь включает, ну и изредка меняет по очерёдности их настроение. Вот сегодня мама в режиме закипающей воды в кастрюле, папа тот самый кусок льда, который всё это остудит. Остудил. Мама суёт ему в руки карточку, аккуратно укладывая контейнер с едой, флягу с водой и переносной баллон с чистым кислородом в сумку на длинной лямке.

Игнорируя происходящее, целую бабушку, она смиренно сидит, как, обычно в кресле с кислородной маской на лице. У неё астма, которая всё сильнее и сильней день ото дня.

– Проснулась? – Мама указывает мне на часы, затем на такой же набор, что только что утрамбовала в сумку отца. – Это твоё. Сама сможешь хотя бы контейнеры сложить в сумку?

Мне абсолютно не хочется ни с кем разговаривать, тем более, сейчас. Просто киваю.

– После работы сразу домой! – Мама явно не в духе и виной тому, наверное, не только квоты на воздух. Снова киваю. – Нам сегодня выдают чеки, мы с отцом идём в банк, затем в главный реестр. Нужно кому-то побыть с бабушками.

– Да, мама!

– И вычисти, наконец, аквариумы! – Кричит мне в спину в тот момент, когда я пытаюсь укрыться от неё в ванной. – Это единственное, что я прошу тебя сделать!

Налив воды в умывальник, записываю в ежедневник отчётов: 200 мл воды плюс 0.1 квт энергии, статья расхода = гигиена.

День предстоит тяжёлый, облачаюсь в серую форму из плотной ткани, нахожу сумку с учебным планшетом и кейс с рабочими инструментами. Контейнер с едой, баллон с водой едва влезают в сумку, кислородный же предательски никак не хочет уместиться так, чтобы ничего не выкладывать.

Пытаясь всё утрамбовать, провозилась лишних семь минут и плезнер настойчиво верещит в кармане. Вот, уж вредная штуковина, этот портативный разум.

– Бегу! – Кричу на ни в чём не повинный прибор. Ох, если бы он умел разговаривать, давно бы меня гневно отчитал за подобное обращение. Но, я же не специально, я люблю тебя мой милый плезнер, но сегодня ты меня раздражаешь.

Плезнер, это мобильное устройство, в котором, есть всё – от часов, ежедневника, телефона, до дневника с анализами и копией ежедневника расходов. У древних людей на земле были похожие устройства, но современные намного совершенней. Когда мы писали аттестационное сочинение в младшей группе, то всё писали про свет и воздух, а я писала про плезнер, где сравнила плезнер с электронной копией меня само́й. «Он более совершенный, чем человеческий мозг, важен как сердце для человека…». Сочинение мне вернули с большим знаком вопроса, родителей вызвали в академию, мама вздыхала, папа отводил глаза, пряча ухмылку, прабабушка, прочитав моё сочинение, расхохоталась: «Ну, ты и задала им. Пусть знают правду!». Что такого в моих детских мыслях такого уж сакрального, я так и не осознала, но сочинения я впредь писала, только обсудив с мамой содержимое и тему.

Мама часто повторяет мне: «Плезнер, это сложна штуковина, и очень опасная».

В этом она права. Шестьдесят лет назад один из ученных вживил это устройство в искусственное механическое тело, так был создан первый самостоятельный робот. Об этом я писала доклад несколько лет назад по предмету «механизация». Робот был признан опасным, так как стал подсовывать своему изобретателю неправильные расчёты с целью не показать, как много энергии потребляет. Изобретение забрали в лабораторию, всех обязали регулярно сдавать плезнеры на проверку в бюро контроля техники, а лимит электроэнергии значительно уменьшили. И имя учёного стало нарицательным, так теперь и говорят: «не будь М-К1833, не трать зря электроэнергию».

Недаром я это вспомнила сегодня утром, светильники под сводом жутко раскачиваются, угрожая погаснуть, а это грозит тем, что мы останемся в темноте, страшнее только удушье от пыли.

Раскачивающиеся светильники не редкое явление, но за последнее время, это становится всё чаще и чаще. Иду как можно, быстрей стараясь, избегать вида ламп.

– Третья, подожди. Третья! – Голос подруги догоняет эхом. Суетливая и долговязая с пепельно-серыми волосами и примерно такими же глазами, опаздывающая всегда, так что увидеть её спокойно идущей, это практически невозможно. Но она моя лучшая подруга. Дружим мы с тех пор, как начали ходить и говорить. Точнее, она говорит, а я слушаю, потому что энергии в ней больше чем в проводах.

Вот, у неё красивое имя Река. В отличие от моего, которое скорей из базового курса арифметики. Меня так и дразнили в академии «арифметическая переменная». Были бы у меня светлые глаза и обычное имя, как, например, Река или Луна, жить было бы куда легче. У подруги даже есть картинка на планшете с изображением потока воды, древние люди называли это – Река. Но у меня всё не как у всех: ярко-синие глаза, золотисто-рыжеватые волосы и необычное имя… Необычная семья, две бабушки, трое детей и имена не из реестра.

Обычно, когда рождается ребёнок, родители регистрируют его в главном реестре и как рассказывала сестра, перед родителями открывают редкую бумажную книгу, родители выбирают понравившееся имя для своего ребёнка, там даже помогают найти картинку, соответствующую имени. В этом есть что-то волшебное. У меня просто цифра «три». Никакого волшебства.

– Ох, почти до утра уснуть не могла, – охает подруга, поравнявшись со мной.

– Я тоже. – Выдыхаю. – Ты тоже всю ночь думала о последней наземной войне?

– О чём? – Она вытягивает лицо, вскинув брови дугой. – А ты о вчерашней лекции. Нет, мы идём сегодня на вечерний матч. – Обычно в такие моменты она захлёбывалась эмоциями, характерно вздымая кисти рук на уровни груди и содрогаясь всем телом, начинала трястись. Наверное, это не слишком уж важный матч, ухмыльнулось моё внутреннее «я».

Подруга вдруг впала в оцепенение, словно у неё сел заряд, как у электрического механизма, но кинув косой взгляд на меня, она взвизгнула, вскинула руки на уровни груди и содрогаясь мелкими конвульсиями всего тела, выпалила:

– Вечером будет матч между выпускной группой и отрядом астронавтов. Представляешь? Третья, там будут Клён, Кипарис, Ястреб, да вся выпускная группа. Представляешь? И в матче против астронавтов! Наверное, на стадионе будет много и жителей купола! В своих ярких костюмах. Ах, – и она закатила глаза, престав дёргаться.

– Подкуполники? – Я не удержалась от сарказма.

Подкупольниками прозвали людей, живущих под куполом. Каждого из них можно легко отличить по цвету одежды, чуть желтоватой коже и странным именам. Почти всё их имена что-то из космоса, хоть изучай астрономию по их родословным. А вместо кода семьи у них фамилии. Фамилии… Ещё раз мысленно протягиваю это слово, для меня всегда было странным, но что-то в нём есть скрытое, словно секретное.

– Третья, а ты не хочешь жить под куполом? Третья? – Подруга ухмыльнулась, уставившись на меня скривив губы.

– Мне всё равно! – Огрызаюсь, и, схватив её за руку, шагаю в сторону академии. – Мы опаздываем.

– Третья, купол, это же… это… – Захлебнувшись эмоциями, не унималась она. – Там, всегда светло, тепло, нет пыли и чистейший кислород без осадка, ты можешь дышать им просто так… без баллона. – Размахивает на бегу своими длинными руками, словно они плохо прикручены к её телу болтами.

А что такое, по сути, купол? Замыкаюсь в своих мыслях от её болтовни. Это полностью изолированный мир, шар диаметром в несколько километров, окружённый стенами из прозрачного пластика. Под крышей установлены очистительные сооружения воздуха и светильник с громадной мощностью, что освещает всё пространство внутри, уверяют, он схож с тем самым, что был на поверхности земли. Говорят, там даже нет лимита на воду и электричество. Это, наверное, всего лишь вымысел, придуманный людьми. Не могут же они не платить за воздух. И как воздух может быть без пыли? От пыли не избавиться, она везде. Ну, и как можно не платить за воздух? Как бы они тогда жили? Дышали? Они бы вымерли от астмы. Всё это сказки…

– Я вот, очень хочу жить под куполом. – Дёрнула Река за руку, снова закатив свои бледно-серые глаза.

Пожимаю плечами:

– Не знаю, я там не была.

– Я тоже, – выпалила она, – но очень бы хотела! – Её улыбка расплылась на всю ширину лица.

– Леди, – преподаватель химических наук воскрес, словно из пустоты, протягивая пластиковые карточки, не успели мы перешагнуть порог. – Ваши талоны! При следующем опоздании вы будете лишены квот. – Слова звучали ровными отрывистыми слогами, что усугубляло чувство вины.

Ежедневно каждому студенту выдают по два талона один на воду, второй с квотой на электричество для планшетов. Мы должны внести в ежедневник: статья – доход, выбрав «субсидия» поставив пометку «на обучение». Всё это должны сделать ещё до того, как двери отсканировав наш пропуск, отползут, дребезжа металлическим лязгом, отползут в сторону.

Утренняя лекция о минералах настолько утомительна, засыпаю, подперев лицо рукой. Очнулась, вздрогнув, роняя голову, едва не ударившись о стол.

Следом было почвоведение, проспала всю лекцию, примостив голову возле контейнера с реагентами, и уже к механике удалось чувствовать себя более-менее сносно.

Весьма бойкий недавний выпускник нашей же академии, молодой академик с кодом М-Ю5386, эмоционально рассказывал о важной роли механических приборов обработки земли, дающие шанс выращивать больше продовольствия и возможность помочь нам лучше жить. Странная формулировка, но я прониклась к его красноречию, хотя, по сути, так, и не поняла, для чего он так долго рассказывал о важности механизмов, не рассказав ни об одном из них.

В двенадцать часов наступило обеденное время. Общая столовая для всей академии гудела голосами и вспышками смеха. Каждому студенту в обмен на талон выдают бесплатные тюбики с желе и упаковку тёртых безвкусных овощей выращенные младшими группами на внеклассных уроках. Когда-то и мы выращивали такие же овощи, под проповедь старшего лаборанта: «Как это важно, нужно и необходимо. Каждый человек должен это уметь, а тем более девочки». Как же тогда всё было для меня просто и понятно, без всех этих мыслей.

Река стреляет глазами в пространстве столовой, Октябрина молчаливо жуёт, я разглядываю желтоватую мутноватую массу и снова на обед мне досталось желе с рыбным вкусом. На десерт немного сладких тёртых корней с зелёными стеблями. Даже открывать не хочется.

– Больше всего ненавижу молочный пудинг. – Река отставила маленькую баночку на поднос Октябрины, тоже наша подруга, всегда молчаливая, послушная и всё понимающая. Ну, или нам так хотелось думать. Так, вот Октябрина с каким-то фанатизмом любила этот пудинг в принципе, как и всё съестное.

– Можно мне? – Она моргнула, и её бледные щёки чуть порозовели.

– Бери. – Подёрнула плечами Река.

– А я не люблю рыбное желе. – Показала свой тюбик.

– Ух ты, а мне досталось желе «дикие овощи». Меняемся? Рыбу больше уважаю, чем «дикие овощи».

«Дикие овощи», я любила ровно так же, как и рыбное желе, разницы никакой, одно чуть солёное, другое чуть горькое, обменялась одним кивком головы. Два самых распространённых и доступных желе в наше время «рыба», пахнущая аквариумами с планктоном и «дикие овощи». Последние по запаху не отличить от удобрений в теплице. Ковыряла вилкой на тарелке кусок увядшей полупрозрачной тыквы, сухой, словно стружка поликарбоната.

– Интересно, а молоко на самом деле такое же на вкус было? – Октябрина уже доедала пудинг. – На истории говорили, что на самом деле его из животных добывали.

Мы с Рекой, не сговариваясь, переглянувшись в попытке сдержать смех. Не удалось. Рассмеялись в голос, резанув и без того гудящее пространство.

– Ну, ты и скажешь! – Река заливалась звонким хохотом. – Как из животных можно добывать молоко?

Октябрина всегда умела придумать что-то такое из ряда вон выходящее. Мы любили подругу, тем более что она была доброй и молчаливой. В жизни ей повезло меньше, чем нам. Её мамы не стало, когда она только родилась, а её отец, будучи камнетёсом, был либо на работе, либо спал после работы. Собственно, мы были единственными, с кем она могла поговорить. Мы любим её и привыкли к её странностям, но вот порой обижаем её такими поступками, как сейчас.

Не успела подруга даже показать хоть намёк на обиду, как Река вспыхнула румянцем, её глаза распахнулись, словно, излучая лазерное свечение, и взгляд сварочным бластером устремился в сторону входа. В дверях появились Клён и Кипарис, два неразлучных друга и лучших игрока в команде нашей академии. Скорее, всего, они будут поступать на астронавтов, и возможно, им это удастся. Если Кипарис не поступит, завалив аттестацию по механике, то ему придётся идти по стопам отца и быть обычным камнетёсом. Но, сейчас… Это самые перспективные парни в нашей академии. (Дословная цитата моей подруги).

Двери не переставали крутиться, впуская следом и других игроков сборной нашей академии. Но для Реки, на фоне этих двух парней, остальные меркли, словно их и вовсе не было. Она до сих пор не могла определиться, кто из них ей нравился больше. Просто нравились оба, и она мечтала о том, кто из них был в поле видимости, а когда они были вместе, её разрывало на части, но счастье её в этот момент было безгранично.

– Кого бы ты выбрала? – Мои слова не успели прозвучать, потонув в отзвуке громкоговорителя.

«Сегодня, в семь тридцать утра произошло обрушение в южной части города. Дома, прилегающие к склону между проспектом Астронавтов, и улица Почвоведов были разрушены. Предупреждение от смотрителей ко всем жителям, без надобности не выходить на проспекты. Если у кого-то имеются личные вещи пригодные для дальнейшего использования просьба поделиться с пострадавшими, через пункт «взаимопомощи» академии или главного реестра».

«Южный склон» – меня обожгло.

– Вот почему утром дрожали светильники! – Река смотрела на меня.

– Там живёт моя сестра! – Внутри всё сжалось в комок, от волнения всё поплыло перед глазами.

Дрожащими пальцами, едва попадая по се́нсорным кнопкам, пыталась набирать имя сестры на мониторе плезнера. «Квота на разговоры исчерпана. Баланс будет обновлён спустя три дня». Неблагодарное устройство! Сообщение не отправлялось.

Сердце стучалось, пульсируя тупой болью. Раздражение нарастало, я нервно выстукивала пальцами о пластик столешницы.

– Река?

– Моя недельная квота заканчивается обычно на второй день. – Пожала плечами подруга, сжав мои пальцы, не стерпев звонкого постукивания.

– Напиши фамилию семьи своей сестры в поле «чрезвычайные происшествия». – В этот момент нестандартность мышления Октябрины пришлось впору.

Плезнер пролистал множества чисел и букв, затем вывел на дисплей:

М-Л1748 – молодая семья. Листок, Ясмин, Маргаритка. Приходятся родственниками, допуск к информации. Пострадали: сегодня в семь двадцать восемь их дом был разрушен оползнем. Члены семьи госпитализированы. Экстренной помощи не требуется. Обновлена информация. Листок – не пострадал. Ясмин – не пострадал, Маргаритка – не пострадал.

Я выдохнула, прижав планшет к груди, слёзы готовы были сорваться крупными каплями на щёки, испарина на висках проявилась сквозь налёт пыли.

– Как же мне повезло! – Только выпалив эти слова, осеклась мыслью о том, что всё равно есть пострадавшие и они чьи-то родные и близкие. Стыд полыхнул пунцовыми щеками. Когда же мы выберемся из этого ужасного плена? Мама, так и говорит, что это обещают всю её жизнь.

Оставшееся время мы практически молчали, а после обеда отправились на работу. Лица, достигшие двенадцатилетнего возраста, работают в больших теплицах, те, кто младше двенадцати выращивают овощи для общественных столовых в теплицах, так прописано в законе и это важно. Каждый с самого детства вносит свой вклад в систему жизни.

Наша теплица представляла собой огромное помещение, обшитое карбоном с частотой лам в два раза больше обычного и длинными батареями вдоль контейнеров с почвой. Отчего находится долгое время, здесь было вредно. Может, поэтому в большие теплицы пускали людей только старше двенадцати лет. Достигнув этого возраста, каждому выделяли отдельный сектор в теплице, и изо дня в день каждый студент обязан ухаживать за предоставленным ему контейнером почвы. Были даже соревнования по выращиванию овощей. Но мне сегодня было не до этого…

всё мои мысли, снова и снова возвращались к тому, что произошло утром. Оползень… Каждый из нас может стать жертвой обрушения. Быть похороненным под руинами собственного дома. Подобной участи хочет, пожалуй, лишь дедушка, моего соседа Лето.