Kitobni o'qish: «Рапсодия моей мечты»

Хочу поблагодарить за помощь в создании книги, бесконечное терпение и постоянную поддержку моего мужа Александра, за конструктивную критику, многочисленные консультации и полезные советы замечательную певицу и режиссера Елену Куфтыреву, за создание обложки для книги художника-иллюстратора Викторию Шакирову.

Глава первая. Саловей

Май бушевал вовсю. Бушевал солнцем, небом, красками и запахами. Отцвела черемуха со своими холодами, и во-вот грозила распуститься сирень. Вишни стояли, окутанные белым кружевом цветов так, что даже не видно было листвы – одно сплошное белое облако. А в высокой после недавних дождей траве желтели мясистые наглые одуванчики.

На городских клумбах и в палисадниках частного сектора цвели поздние нарциссы и тюльпаны всевозможных сортов и расцветок: от высокомерных махровых голландцев до простецких красных и желтых «дворняжек» без роду-племени.

Уставшие от серо-белого зимнего однообразия люди с восторгом любовались всей этой красотой, радостно вдыхали пьянящие ароматы и радостно подставляли лица ласковому, теплому, пока еще не палящему солнышку.

Весна! Май! А впереди еще целых три месяца лета. Как тут не радоваться жизни? Как не улыбаться беззаботно – просто так, без причины? И жители этого города и радовались, и улыбались. Почти все…

Двадцать пятого мая, в чудесный солнечный денек Катя Соловьева, семнадцатилетняя девушка, ученица одиннадцатого класса пятой общеобразовательной школы и седьмого класса школы музыкальной, сидела на скамейке городского парка и горько плакала.

Ей не было никакого дела до солнца, неба, одуванчиков и прочих лютиков. Она небрежно бросила на скамейку потрепанную папку, в какой обычно носят ноты, сдвинула на лоб очки с толстыми стеклами, закрыла руками лицо и плакала.

Она пыталась понять, когда же в ее жизни все пошло наперекосяк, а, главное, как ей теперь жить дальше и что делать? И ведь как чудесно все начиналось…

Катя была единственным и горячо любимым ребенком своих родителей. Она родилась незадолго до распада великой страны, и ее детство пришлось на непростые 90-е годы двадцатого века. И, несмотря на это, ее детские годы были безоблачными и совершенно счастливыми. Родители оберегали дочку от малейших волнений и делали все, чтобы она никогда и ни в чем не нуждалась.

Ее папа, Юрий Иванович, вовремя сумел просчитать ситуацию и уволился из медленно умирающего НИИ, где трудился много лет научным сотрудником. Он перешел на фармацевтический комбинат, развивавшийся тогда огромными темпами. Последнее было неудивительно – лекарства нужны всем и во все времена, к тому же в это время на место прежнего директора, больного и уставшего семидесятилетнего человека пришел новый – молодой, умный, смелый, энергичный. Он быстро навел порядок: перетряхнул кадры, вместо стареньких бабушек посадил на проходной мрачных бритоголовых парней. Не побоялся набрать кредитов для закупки новейшего оборудования. Но самое главное – он не воровал. И пресекал воровство на любом уровне, от своих заместителей до последней лаборантки.

Естественно, толковый и кристально честный Юрий Иванович пришелся на комбинате ко двору, быстро зашагал по карьерной лестнице и уже через пять лет из простого инженера дорос до начальника цеха.

Марина Николаевна, его жена и мама Кати, была на шесть лет моложе мужа, но рядом с ним всегда выглядела хрупкой молоденькой девочкой: невысокая, худенькая, с горящими каким-то детским восторгом глазами. Она просто обожала удивляться всему новому и всегда была готова рассмеяться хорошей шутке. Она никогда не повышала голос и не сердилась по пустякам.

А еще она была очень красивой и невероятно женственной: длинные темно-каштановые волосы, всегда уложенные в красивую прическу, легкий аккуратный макияж, подчеркивающий благородные черты лица, идеальная осанка и изящные руки пианистки.

Марина Николаевна работала учителем музыки в общеобразовательной школе. Правда, не в той, где училась Катя, а в соседнем районе. Работу свою она любила, говорила, что учит детей ценить прекрасное и ее внешний облик не должен вступать в противоречие с той музыкой, которую она предлагает слушать своим ученикам.

Именно мама первой заметила, что маленькая Катя обладает прекрасными способностями к музыке – отличным слухом и чистым, звонким голосом.

– Ты, дочка, петь начала раньше, чем говорить, – смеясь, рассказывала она подросшей Кате, и это вовсе не было шуткой.

Связными, распространенными предложениями Катя, как и большинство детей, начала изъясняться примерно года в два, но еще раньше она, играя с куклами, напевала – и очень точно – мелодии, которые играла для нее на фортепиано мама или которые она слышала на магнитофонных записях.

Уже через несколько лет, в старшей группе детского сада, она поняла, что петь любит больше всего на свете. И это было уже ее личное воспоминание.

– Я стану певицей! – заявила она родителям, а они погладили дочку по голове и засмеялись:

– Ну, конечно, будешь, раз так сильно этого хочешь!..

Катя хотела. Очень хотела. Она даже играла исключительно «в певицу»: рассаживала своих кукол рядком на диване и устраивала для них концерт, исполняя весь свой репертуар. Иногда девочке особенно везло. У родителей не было срочных дел или в гости приходили папины родственники – естественно, они тут же становились зрителями и внимали выступлению юной певицы.

Многие Катины ровесники не любили семейные торжества из-за традиции заставлять детей «выступать» перед друзьями и родственниками. В этих случаях, независимо от желания или настроения, любимое чадо водружалось на табуретку или стул для чтения стихов или пения. Ребенок, красный от смущения невнятно что-то бормотал про Дедушку Мороза или, напротив, про Первомай – в зависимости от ситуации, а потом убегал в свою комнату или забивался в самый дальний угол, лишь бы не вызвали на бис.

Катя никогда этого не понимала. Столько зрителей – живых, не кукол или мишек! – все сидят тихо, все слушают, никто никуда не спешит – что еще нужно? Хоть весь вечер пой! Тем более, что в этих случаях у Кати еще и аккомпаниатор был – мама. Зачем же убегать? Тут ситуацией пользоваться надо, до следующего праздника еще далеко! И едва взрослые уносили грязную посуду на кухню, накрывая стол к чаю, она подходила к маме и решительно дергала ее за руку:

– Мама, а когда я буду петь? – мама весело смеялась, бросала все и садилась за инструмент, а папа, дурачась, громко объявлял:

– Выступает… Народная артистка Коми-Пермяцкого и Ямало-Ненецкого округа… Республики Татарстан-Башкортостан… Узбекской СССР… Соловьева Екатерина!..

Из всей этой пафосной речи Катя понимала только про «выступает» и про «артистку». Это главное. Сейчас она будет петь!..

Конечно, ее способности заметили и в детском саду. Теперь она на зависть всем остальным девочкам, стала бессменной солисткой во всех песнях, которые старшая, а потом и подготовительная, группа пела на праздниках. Если задумывалась постановка сценки или даже небольшой пьесы, где требовалось петь, у музыкального работника не было никаких сомнений, кто же будет играть главную роль: темноглазая улыбашка Катя. Певица.

Пела Катя всегда и везде. Дома, на прогулке, пока рисовала или лепила из пластилина.

Прошел еще год – в сентябре Катя должна была пойти в школу, и родители отправили ее отдохнуть с детским садом на дачу. Единственная загвоздка была в том, что ехала она не со своим садиком, а с соседним, где были путевки, поэтому ее там никто не знал. Впрочем, Катя не терялась. Почти сразу она заявила воспитателям, что умеет петь и была отправлена в хор, где ей надо было в нужные моменты вместе со всеми тянуть «ааа» и «ляляля».

Такой скромный репертуар детского хора объяснялся тем, что шла подготовка к «мероприятию». Ожидалась важная комиссия, оплошать было нельзя, и в детской постановке все рои играли и пели воспитатели – детям доверить побоялись.

Кате было невероятно скучно, поэтому, пока она ждала своей очереди спеть «ляляля», она на слух выучила все роли: и Зайчика, и Лисички, и Медведя – и когда за день до концерта Лисичка слегла с тяжелейшим отравлением, подошла к воспитательнице и сказала:

– Я могу спеть за нее.

– Ой, Катя, уйди, не выдумывай! Не до тебя! – отмахнулась та, а аккомпаниатор-баянист вдруг хлопнул себя по коленке:

– А что, Катерин, правда, сможешь?

Девочка кивнула.

–А пошли! Попробуем! Валентина Петровна, идемте! Пусть, правда, попробует!..

Вот так, с роли Лисички, сыгранной и спетой блестяще, и началась Катина карьера.

Все это Марина Николаевна знала, все видела, все замечала. И очень радовалась успехам дочки. Она не сомневалась, что Катю обязательно нужно отдавать в музыкальную школу. В общеобразовательной у девочки дела шли хорошо, учеба давалась легко, и мама после третьего класса привела Катю на прослушивание.

– Деточка, ты можешь нам что-нибудь спеть? Какую-нибудь песенку? – спросила Катю симпатичная учительница средних лет.

– Конечно! – кивнула Катя и запела «Пусть всегда будет солнце», да так, что члены комиссии только переглядывались.

– У вашей дочери большой талант, – говорила та самая учительница, Майя Моисеевна чуть позже. – Мы чуть не переругались, решая, к кому в класс она пойдет. Жаль, конечно, что вы так поздно поступаете, ну да ничего. Вы сами на какой инструмент хотите?

– Я хочу петь! – решительно сказала Катя, а Майя Моисеевна грустно покачала головой:

– Нет, Катя. Увы. Такой специальности в нашей школе нет… Скажу больше – ни в одной из музыкальных школ города вокала нет.

– Как нет? – ахнули в один голос Катя с мамой.

– К сожалению, нет. Постойте! Не уходите! Катя сможет заниматься пением и потом, когда подрастет, самостоятельно. Но ведь фортепиано певице тоже нужно! И сольфеджио. И вообще… Голос – голосом, а хорошее владение инструментом еще никому не мешало. Словом, я беру Катю к себе!..

Катя поступила в подготовительный класс музыкальной школы, а в октябре этого же года родители впервые повели ее на взрослый спектакль, в городской театр оперы и балета. Девочка, затаив дыхание, смотрела на своенравную красавицу Кармен, в финале по-настоящему разрыдалась и успокоилась только увидев певицу на поклонах – живую и здоровую. Вернувшись домой, Катя заявила:

– Вот как я хочу петь! Безо всяких микрофонов – и громче, чем целый оркестр!.. Нет, моя Кармен будет даже лучше!

Учеба давалась девочке легко – в обеих школах. У нее даже оставалось свободное время, поэтому она уговорила маму записать ее в кружок танцев, который был прямо в школе и где уже занимались многие ее одноклассницы.

Конечно, больше всех учителей Катю ценила учительница пения. Еще бы! Девочка участвовала абсолютно во всех школьных концертах – как солисткой хора, так и просто солисткой. Быстро учила произведения, никогда не капризничала. Катя охотно участвовала во всех вокальных конкурсах и неизменно приносила победы. Один раз она даже дошла до областного конкурса патриотической песни и один раз – народной. Оба раза Катя вернулась с грамотой за второе место.

Все было замечательно и безоблачно, все давалось легко и просто… Так где же пролегла та черта, та граница, после которой Катина жизнь изменилась столь кардинально?.. Вопрос был риторическим. Девушка помнила, когда все началось.

Ей было почти тринадцать, когда после летних каникул она вернулась в школу слегка округлившимся подростком. За следующий год она набрала десять килограмм, а потом еще пять. И тогда же выяснилось, что ее зрение испортилось. Пришлось надевать очки.

Как же Катя переживала эту двойную трагедию! Фигура и очки. Это было ужасно… Катя бросила танцы, стесняясь новой фигуры. Тогда же начались проблемы с одноклассниками.

– Понимаешь, Катюх, – говорили ей бывшие подружки, – Давай, ты с нами больше не будешь гулять… Ты нам всех парней распугаешь… Некрасивые подружки бывают полезны, наверное… Только не в твоем случае. Ты слишком некрасивая. Иди гаммы играй!..

Катя рыдала, а мама, как могла, успокаивала дочку.

– Глупости это все! – гладила она Катю по голове, – И, справедливости ради, гаммы тебе сейчас полезнее будут. И вообще… поверь мне – парней у тебя еще оочень много будет!..

– Хорошо тебе говорить, – отвечала Катя. – Ты красивая… И строоойная…

– Дурочка, – мама улыбалась, – Да разве за худобу любят? К тому же, ты красивая девочка. Это я тебе не как мама говорю. Полнота… Катюш, не переживай. Наследственность… В твоем возрасте я тоже пампушкой была. Это уже потом, когда замуж вышла, худеть начала. И да – с твоим папой-то я познакомилась еще не худышкой… – и мама доставала фотоальбом, чтобы доказать справедливость своих слов.

Катя маме верила. Правда, легче ей от этого не становилось. Когда еще все это будет… А ей надо сейчас. Мама, конечно, отвела Катю к доктору. Доктор сказал – все хорошо. А что хорошего?.. В школе девушку уже начали подразнивать «жирухой» и «очкастой толстухой». Катя в школе держала лицо, а дома плакала в подушку. Она пыталась сесть на диету, бегать по утрам – ничего не помогало. Все было напрасно.

Нет, все это можно было бы перетерпеть. Пренебречь. Если бы не тот случай…

…Учительница музыки поймала Катю в школьном коридоре:

– Как дела, Катюш? – с доброжелательной улыбкой спросила она – Что новенького? Как в музыкальной? Что учишь сейчас?

– Все хорошо, спасибо…

– А у меня к тебе просьба, – не давая девушке договорить, продолжила учительница. – Мы тут я пятиклассниками будем проходить романс… И я вот что подумала… Я им расскажу… Запись включу… И… а если ты к нам придешь? Споешь… Помнишь, ты в прошлом году пела «Соловья» Алябьева?.. У тебя в пятницу третий урок какой?..

– Физкультура, – проговорила Катя, удивленная таким напором.

– Видишь, ка все удачно складывается! – возликовала учительница. – Значит, договорились. Я тебя жду. А с Петром Никитичем я договорюсь, не переживай. Отпустит.

В пятницу Катя пришла в кабинет музыки и тихонько устроилась за последней партой. Пятиклашки слушали Ларису Васильевну не слишком внимательно – болтали и хихикали.

– А теперь… Тишина!.. У нас сегодня гостья… Ученица восьмого класса «А» Катя Соловьева исполнит романс Алябьева «Соловей».

Ученики, было, хихикнули и тут же притихли под грозным взглядом учительницы.

Са-ловей мой, са-ловей!

Го-лосистый са-ловей!…

Уверенно начала Катя и вздрогнула от неожиданности

–ААА! – завопил мальчишка, сидевший «на галерке». – Ха-ха-ха! Жирная Соловьева поет про соловья! Ха-ха-ха! САЛО-вей! Песня про сало!..

– Смирнов, как тебе не стыдно! – голос учительнице потонул в гоготе всего класса. – Что вы творите, ребята?..

– Сало! – кричали отовсюду, – Сало! Сало – вей!..

Катя затравленно оглядывалась по сторонам. В какой-то момент ее взгляд упал на Ларису Васильевну, и девушка с ужасом увидела, что учительница… улыбается. Не ожидавшая такого предательства Катя разрыдалась и выскочила из класса, еще не подозревая, что с этого дня ее жизнь в школе превратится в ад.

Сначала пятиклашки, а потом и почти каждый в школе считал своим долгом при встрече попросить Катю спеть песню «про сало», а прозвище «Саловей» приклеилось к ней намертво на все оставшиеся годы обучения.

«Ничего, – говорила себе девушка, – ничего! Еще несколько лет, и все закончится! После выпускного я вас больше не увижу! Я уеду в Москву и поступлю в музыкальное училище!» Она не собиралась сдаваться. Единственное, что она решила раз и навсегда – больше не петь в школе. Вообще. Просто забыть о карьере певицы и заниматься инструментом.

Катя часами играла упражнения и произведения, оттачивая их до совершенства и получая заслуженные похвалы от Майи Моисеевны.

Конечно, мама удивлялась и довольно долго допытывалась у дочки, что же такое произошло – мечтала-мечтала певицей быть, и вдруг – как отрезало.

– Мамочка, ну ты же понимаешь, что, если я буду кидаться в разные стороны, то толком ничего не добьюсь. Буду поступать на фортепиано, значит, им и занимаюсь. А пение сейчас только отвлекать будет.

Объяснение выглядело не слишком убедительно, однако, больше ничего добиться от Кати было невозможно – она молчала как партизан. К тому же, в школе, где работала Марина Николаевна, наконец-то появился хор и даже вокальный ансамбль из голосистых ребят, и она все силы и время тратила на занятия с ними – разбираться с проблемами дочери возможности особой не было.

К одиннадцатому классу страсти немного утихли. Во-первых, почти все самые злостные Катины гонители из числа одноклассниц ушли в колледж после девятого класса, а, во-вторых, у Кати появился защитник.

Димка Николаев, симпатичный невысокий мальчик, который перешел в их класс в этом году, как-то сразу почувствовал симпатию к Кате. Он попросил разрешения сидеть с ней за одной партой и чуть ли не единственный из всего класса общался с ней доброжелательно. Больше того, он всегда вступался, если девушку начинали обижать и жестко пресекал обращение к ней обидным прозвищем «Саловей».

Кате мальчик тоже понравился. Очень понравился. Она сразу отметила чуть резковатые, но гармоничные черты его лица, а, главное, необыкновенные желто-зеленые глаза в обрамлении длинных черных ресниц. Когда он подходил к ней и заговаривал, девушка смущалась, краснела и опускала глаза. Дима… Она чувствовала, как в сердце зарождается первое робкое чувство – и очнулась.

«Забудь! – остановила она себя, пока не стало слишком поздно, – он твоего роста и вдвое худее! Мы даже рядом выглядим смешно! Ты же не думаешь, что у вас хоть что-то может быть общее?..» И вскоре Димка подтвердил ее предположение, объяснив причину своей симпатии – сострадание. Он сам прошел через травлю в старой школе:

– Я был очень маленького роста. И очень худой. Даже не буду говорить тебе, как именно меня дразнили… Я был изгоем, – рассказал он как-то в порыве откровенности, провожая Катю домой, – Это только последний год я начал расти, а раньше… Словом, я тебя понимаю, Кать. И в обиду не дам!..

Вот так. Они просто товарищи по несчастью. Не более того. Тем не менее, Катя была рада, что у нее есть Дима. Правда, с его приходом одноклассники перестали издеваться над девушкой открыто, гадости теперь творили исподтишка и гораздо реже. Сейчас, в мае, они притихли совсем, и Катя очень рассчитывала, что у них наконец-то появились дела поважнее. Последний звонок, экзамены, выпускной – до Кати ли тут? И девушка расслабилась, решив, что ее мучения закончились.

На двадцать пятое мая был назначен последний звонок у девятых и одиннадцатых классов. Уроков у выпускников не было, в школу можно было прийти за полчаса до торжественной линейки, в одиннадцать тридцать. Лишь тех, кто участвовал в самом мероприятии или украшал зал, попросили прийти пораньше. Катя традиционно накануне предложила свою помощь, над ней традиционно посмеялись, предложив лучше пойти на пробежку, и девушка, пожав плечами, позвонила Майе Моисеевне. Учительница приходила в школу утром и никогда не возражала против дополнительных уроков для любимых учеников. Катя хотела «погонять» программу перед выпускным экзаменом и концертом, поэтому, пока ее одноклассницы наводили красоту, она отправилась в музыкальную школу.

Чтобы не тратить время, она сразу надела чудесный брючный костюмчик пудрового цвета, купленный специально к празднику. Он отлично сидел на Кате, скрывая лишнюю полноту и подчеркивая пышные формы. К тому же цвет был очень удачным – он очень гармонировал с темными волосами девушки и освежал цвет ее лица. Даже равнодушная к нарядам Катя признала, что костюм отличный и искренне поблагодарила маму.

Девушка покрутилась перед зеркалом, собрала длинные тяжелые волосы в узел, выпустив несколько прядей у лица, тронула тушью ресницы и слегка подкрасила губы. Образ довершили удобные, несмотря на высокий каблук, туфли.

– А неплохо получилось, – с удовольствием констатировала она и улыбнулась. Сегодня никто не сможет испортить ей настроение!

Майя Моисеевна похвалила Катю за отличную технику и экспрессивность исполнения, заверила, что к экзамену девушка абсолютно и однозначно готова, волноваться не о чем. А на прощание внезапно сделала комплимент:

– Катюша, ты сегодня выглядишь замечательно! Этот костюм… Его словно сшили специально для тебя – молоденькая симпатичная девушка и костюм такого замечательного розового цвета. Очень уместно, очень точно!.. И туфли… и прическа тебе очень идет. Даже не сомневаюсь, что ты сегодня услышишь много лестных слов в свой адрес!

– Ох, – вздохнула девушка, – Боюсь, что в моем случае, самое лучшее – отсутствие всяческого внимания…

– Ты мне это брось! – нахмурилась учительница. – Ты красивая девушка и не смей сомневаться в этом! Только слепой этого не заметит! Благородные черты лица, красивый разрез глаз, чудесные волосы… А руки?.. На таких руках только бриллианты носить!.. И вообще. Знай, милая, что мода на худобу возникла недавно, а еще лет сорок назад самым лучшим комплиментом было «ты прекрасно выглядишь, поправилась». Худоба – признак болезни. Да-да! «Худой» – значит, плохой! Худая одежда, карман прохудился…

– Жаль, что я опоздала родиться, – грустно улыбнулась Катя, собрала ноты в папку, тепло попрощалась с учительницей и поспешила в школу.

Катино появление около актового зала не осталось незамеченным. Несколько ее одноклассниц – в нарядных платьях, с ярким макияжем и красиво уложенными локонами – словно стайка экзотических птиц, тут же зашевелились, захихикали, зашептались и, наконец, демонстративно отвернувшись в сторону, принялись разглагольствовать, стараясь, чтобы Катя слышала каждое слово.

– Мил, а ты слышала, что черное стройнит только до сорок шестого размера? А потом всё. Бесполезно. Жир уже не скроешь, – начала Оля Гордеева, а Мила Малинина привычно приняла подачу:

– Ой, ну, конечно! Кто же этого не знает? Поэтому НЕКОТОРЫЕ поняли – ваще бесполезно черное носить… И напялили розовое… Поросячье розовое…

– Девочки, вы темные, – томно вздохнула Таня Еремина, – это цвет…

–… САЛА! – выкрикнул подбежавший Антон Шумейко. – В чем еще мог прийти наш САЛОвей? – все, кто слышал последние слова, дружно захохотали.

– Привет, что за веселье? – к Кате, у которой уже задрожали губы, подошел опоздавший Дима.

– Угадай с трех раз! – буркнула она.

– Понял. Ты снова стала звездой дня.

– Вообще не смешно!

– А я и не смеюсь. Кстати, отличный костюм, тебе идет. Мама всю квартиру завалила модными журналами, так, вот, поверь мне – костюмчик у тебя еще и моднявый.

– Спасибо, – Катя шмыгнула носом, – Ты всегда умеешь меня поддержать в нужный момент. А еще, представляешь, сегодня Майя Моисеевна тоже сказала про костюм, что красивый. И что идет мне. А еще – что я…красивая, представляешь?

– Правильно. Вот и слушай умных людей, а не всяких там… – Димка улыбнулся, но тут же снова стал серьезным. – Кать, может, фигня, конечно… Я накручиваю… В общем, у меня почему-то какое-то нехорошее предчувствие… Ты это… Сейчас на сцену пойдем, ты ко мне поближе держись, ладно? Просто на всякий случай…

– Николаев! – из дверей зала вовсю семафорила классная, – Сюда иди! Машу ему, машу, а он не реагирует…

Дима и Катя подошли ближе.

– Николаев, пойдешь первым, – сказала учительница, – Бревнов заболел, его не будет… Первым мальчик должен идти… Ты не репетировал, но ты самый сообразительный. Больше некого поставить. Давай, иди! Строимся уже!

Дима потащил за собой Катю, но классная девушку отстранила:

– Николаев! Я сказала – только тебя меняем! Соловьева на своем месте, как и раньше – предпоследняя слева. Всё! Быстрее, быстрее!..

Одиннадцатый «А», кое-как разместившись на сцене, толкаясь и похохатывая, все-таки исполнил песню про голубей, которых «провожаем в последний полет». После этого все синхронно развернулись, чтобы спуститься со сцены и сесть в зале. Катя теперь шла второй. Не успела она поставить ногу на ступеньку, как почувствовала сильный и, главное, неожиданный, толчок в спину. Девушка пошатнулась на каблуках, взмахнула руками и удержалась бы – впереди шел высокий крепкий Шумейко, на которого можно было бы опереться. Как нарочно (или на самом деле нарочно), именно в этот момент он спрыгнул с лестницы и отскочил сторону.

Катя грохнулась на четвереньки с задранной кверху попой. Коленями она с размаху ударилась о ступени, локтями о пол и на секунду замерла от острой боли. Не в силах подняться, она прикрыла глаза и тут же почувствовала, как прямо сверху на нее падает животом худенький юркий Васька Григорьев. Поза, в которой они оказались, была не просто пикантной, она была откровенно пошлой, словно из фильма для взрослых. И это на глазах всей школы!..

На несколько секунд наступила тишина, как затишье перед бурей, а потом все вокруг взорвалось хохотом, свистом и аплодисментами.

– Упс! – сказал Васька Кате в самое ухо и тоже довольно заржал – видимо, его падение было не таким уж случайным.

– Пусти меня, придурок!.. – Кате удалось скинуть парня с себя, но в результате этого она снова потеряла равновесие и снова упала – теперь уже на пол.

– Дай руку, помогу! – крикнул Антон, а, когда совершенно ошалевшая от происходящего девушка подала ему руку, сильно дернул за рукав ее пиджака, так, что треснули нитки, а Катя почувствовала, как подмышкой расползается дыра.

С трудом соображая и превозмогая боль, она поднялась на ноги и, со всей быстротой, которую позволяли ушибленные колени, кинулась прочь из зала. В ушах звенело и гремело. Она не слышала, как ее звал Димка, не видела, как он дерется с мальчишками, которые, гогоча, пытаются удержать его. Ей хотелось только одного – провалиться сквозь землю.

Катя уже выскочила из школы, когда на втором этаже открылось окно их класса и Милка Малинина швырнула из него Катину папку с нотами.

– Саловей, барахло свое забери! – крикнула она, захлебываясь от смеха.

И вот теперь Катя сидела на скамейке в парке – в испачканном и порванном нарядном костюме, с растрепанными волосами, сдвинутыми на лоб очками и растекшейся по лицу косметикой. Она вспомнила лица одноклассников, их издевательский смех, злые слова и, разрыдавшись с новой силой, закрыла лицо руками.