Kitobni o'qish: ««Хочу домой, в Царство Небесное!»»

© Сидорова С. В., текст, 2023

© Сибирская Благозвонница, макет, оформление, 2023

Парадоксы жизни и смерти

Это книга парадоксов. Начиная с заглавия сборника («Хочу домой, в Царство Небесное!»), названий некоторых рассказов («Печаль ваша в радость будет», «Человек обязан быть счастливым», «Покажите, где меня похоронили»), парадоксальные утверждения нам будут встречаться постоянно и в тексте самого повествования. Например, такие: «Но где любовь, там и смерть», «Когда начинаешь вспоминать счастливые моменты из прошлого, испытываешь бесконечную боль. Но ведь это и хорошо», «И на поминках было то же самое: “Вы не обращайте внимания на мои слезы: у меня на сердце такая радость!”», «До Голгофы остались считаные минуты и… вся человеческая жизнь», «И тут, как иногда бывает, очередное “открытие”: радость – это дар скорби!», «Разве могла я подумать, что неосуществимое желание многих – вернуться снова в детство – не призрачная мечта, а реальность?». И еще много других парадоксальных сентенций, фраз, оброненных героями, ситуаций (заочное отпевание живого мужа: «А, надоел он мне; говорят, если отпоешь, то умрет скоро»; похороны «со всеми почестями» неизвестного человека под чужим именем и усердная монастырская молитва за него), деталей, авторских пояснений, жизненных путей (бывшая заведующая детским садом отказалась от пенсии и стала нищей Христа ради; после смерти единственного сына сквернослов, работник свинарника, стал священником; преуспевающие некогда столичная журналистка и директор кинотеатра смогли исполнять обет нестяжания, живя в миру и работая только Господу). И все эти парадоксы словно рисуют на ткани повествования затейливые многоцветные узоры, из которых складываются жизни человеческие, истории государств и судьбы мира.

По законам логики, парадокс (мнение, суждение, резко расходящееся с обычным, общепринятым) стремится быть разрешенным. И разрешиться парадоксы, предлагаемые автором, смогут лишь тогда, когда читатель войдет в Церковь и поймет, что Бог – наш Отец, а мы – Его чада. Ведь парадоксальны эти утверждения только для тех, кто еще не мыслит категориями православного церковного мировосприятия: Для иудеев соблазн, а для еллинов безумие (1 Кор. 1:23), кто не понимает, что в центре всего бытия находится Христос, что мы спасены Его Крестными страданиями и Воскресением.

Написала «книгу парадоксов» Светлана Викторовна Сидорова, любимый многими поколениями православных студентов преподаватель нравственного богословия, руководитель Высших Знаменских богословских курсов при московском Заиконоспасском монастыре и Богословских епархиальных курсов при Свято-Екатерининском женском монастыре города Твери, частый гость портала «Православие. Ru», супруга недавно почившего известного патролога и богослова, переводчика святоотеческих творений, профессора Московской и Сретенской духовных академий Алексея Ивановича Сидорова (1944–2020).

«Хочу домой, в Царство Небесное!» (как и предыдущая книга автора «Мы живем ради вас») – сборник поучительных рассказов, в котором, однако, нет назиданий «в лоб», это собрание конкретных примеров из жизни конкретных людей (порой даже без изменения имен и фамилий), отчасти продолжение, своеобразное приложение к «Очеркам православной нравственности», вышедшим у Светланы Викторовны в 2015 году. В настоящий сборник вошли как знакомые читателю по прошлым публикациям рассказы, так и совсем новые. Их общая тема – размышления о жизни и смерти в свете православной антропологии.

Первая часть включает в себя воспоминания о человеке, рядом с которым были прожиты десятилетия: о супруге, друге, единомышленнике, сотаиннике, брате во Христе – монахе Кирилле (Алексее Ивановиче Сидорове). С удивительным тактом и благоговением Светлана Викторовна делится с нами, как созидалась и укреплялась их малая Церковь, как будущий профессор, доктор церковной истории совсем юным отроком познал плоды молитвенного обращения к Богу, как всегда мог пожертвовать и своим личным временем, и даже жизнью ради ближнего, а ближним для него был каждый. И здесь мы тоже встречаемся с парадоксом: свободно владея несколькими древними и современными языками, за всю свою жизнь Алексей Иванович не смог выучить ни одного светского стихотворения (даже учителя не могли в такое поверить!) и при этом с ходу делал блестящий анализ любого классического поэтического текста.

В части «Неканонизированные – не значит не святые» перед нами предстают величественные образы людей Церкви. С одними автор работала в Издательском отделе Московской патриархии (митрополит Питирим (Нечаев) и архимандрит Иннокентий (Просвирнин)), с другими встречалась на заре своей церковной жизни в Печорах и в Тверской (тогда еще Калининской) области, «в короткое благодатное время, время ежедневных, ежеминутных чудес, время детского видения мира, без сарказма и сомнений, без выматывающих попыток найти смысл жизни». Конечно же, в книгу включены воспоминания о дорогом духовнике Светланы Викторовны, архимандрите Науме (Байбородине), и свидетельства о его благодатной помощи. О Батюшке можно с благодарностью говорить очень долго, но все вмещается в одну емкую фразу: «Молитвами его живем». В самом же начале вспоминаются наши Первоиерархи – Святейшие Патриархи Пимен и Алексий II. «Ушедших ко Господу последних патриархов мне хочется вспомнить не потому, что они были моими близкими знакомыми, а потому, что они были нашими патриархами и мы любили их», – пишет автор.

Истории из части «Промысл Божий в нашей жизни» можно назвать иллюстрациями к одному из разделов учебника «Догматическое богословие» – «Бог как Промыслитель мира». Здесь тоже говорится о переходе в жизнь вечную: «Господь иногда заставляет очнуться от смертного сна, в котором мы пребываем, и задуматься над тем, зачем нам все-таки дана единственная и неповторимая жизнь. Действие Промысла Божия таинственно и сокровенно, и понять причину того или иного события не всегда удается. Но православные люди твердо верят, что это действие направлено на благо нам, для нашего спасения и духовной пользы». В подтверждение этих слов автор приводит разные случаи. Особо примечателен один из них: кончина «человека советской эпохи с ее твердыми понятиями о порядочности, чести, достоинстве», далекого от веры, но успевшего буквально за минуту до смерти исповедаться, собороваться и причаститься (за добрые дела помиловал его Господь!). И, впечатленные его праведной кончиной и дивными беспечальными похоронами, приняли Святое Крещение «трое сорокалетних состоявшихся мужчин: практикующий врач-хирург, полковник, получивший вскоре звание генерала, и профессор, завкафедрой ведущего вуза Москвы. У каждого из них были свои причины поверить в Бога».

Описываются в книге (часть «Хочу домой, в Царство Небесное!») и скорбные случаи, не принимаемые человеческой логикой вне понятия о Промысле Божием: «“Нет, это неестественно, когда мать хоронит своего ребенка, так не должно быть!” – безутешно твердила женщина у гроба своего сына». Вспоминая свой детский страх перед тайной смерти, автор дает ответ: «Господь дал, Господь и взял, на все воля Божия. И если мы сможем в день скорби найти опору в этих словах, значит, мы не напрасно проживаем свою жизнь… Теперь и наши внуки живут неподалеку от кладбища. И кладбище, как и храм, в котором служит их папа, отец Николай, также часть их жизни. Только отношение к смерти у них другое. Они уже знают, что действительно есть такая Любовь, которая может воскресить человека и подарить ему вечность».

И с этим знанием уже можно жить. С надеждой и даже радостью. Несмотря на потери и утраты. И еще открываются тайны: «У детей особая связь с духовным миром». И в эти тайны посвящается читатель.

Каким же контрастом такому восприятию жизни и смерти выглядит печальное замечание из рассказа «Если окажетесь в пустыне, молитесь Антонию Великому». В благополучной Швейцарии, пишет автор, на Рождество и на Пасху на одном из мостов в Берне дежурят волонтеры, чтобы успеть остановить страдающих от одиночества и не дать им свести счеты с жизнью. Как же они не понимают, что любовь никогда не перестает (1 Кор. 13:8), ею держится мир, соединяя нас воедино с Богом!

Без нее человек только медь звенящая, по образному выражению апостола Павла. Что может быть выше и необходимее любви? Ведь именно любовь даст нам возможность встретиться в вечности с теми, кто был дорог нам во время нашего земного странствования, чтобы уже никогда не расставаться! Надо только суметь понять, что смысл любви не в эгоистичном требовании любви к себе, любимому, а в жертвенной любви к ближнему, смысл которой был раскрыт Господом на Кресте.

Вот такие истории. О жизни. О смерти. О любви. О любви человеческой и Любви Божественной.

И пусть читатель будет совсем новоначальным христианином или даже далеким от веры человеком, парадокс как художественный прием, умело используемый автором, увлечет ищущую душу. И душа эта – дай Бог! – откроет для себя то инобытие, где другая система ценностей – Божественная, где иные законы – Божии, где смерть не трагедия, а возвращение домой, в Царство Небесное.

Редакция

Человек обязан быть счастливым
Воспоминания о моем муже Алексее Ивановиче Сидорове

«Печаль ваша в радость будет»¹

Наша машина мчится сквозь осеннюю роскошь, пронизанную солнцем. «Радость моя, мой единственный друг…» Эта песня часто сопровождала нас в ту незабываемую осень, и сердце таяло от беспричинной радости.

Мы и дождь очень любили, когда он стекал струйками по стеклу, отпугиваемый «дворниками». Радость уходящего лета и осенние слезы. Наши с мужем любимые темы бесед во время вечерних прогулок: о памяти смертной и о скорби, которая всегда в конце концов рождает радость.

«Вот бы вместе умереть, в один день!» – говорит муж, а я пугаюсь: только не авария! И передо мной проносятся те страшные секунды, когда мы чудом избежали столкновения со встречной машиной. Мы тогда только что вернулись со Святой земли, побывав на Пасху у Гроба Господня, и спешили в свою тверскую деревню, где живет наша дочь Феодора с мужем-священником и детьми, поделиться впечатлениями о поездке. Муж ехал по правилам, которые не запрещали обгон. Но одно дело – правила, а другое – реальность: из-за горки вдруг прямо перед нами вынырнула машина. До столкновения оставались две-три секунды. И тут время будто остановилось, как в стоп-кадре. За эти секунды я успела оценить наше положение. Так, если муж сейчас свернет налево, встречная машина врежется прямо в меня. Направо и вовсе невозможно уйти: правую сторону занимал длинный желтый рефрижератор, который, казалось, стоял на месте. Сердце сжалось: это конец! А дальше все произошло как в замедленной съемке. Будто кто-то переставил рефрижератор на несколько метров вперед, муж спокойно повернул руль, и мы оказались за рефрижератором. Мы потом долго еще стояли на обочине и приходили в себя…

– Ну почему обязательно авария? – на ходу придумывает муж. – Примем постриг в один день, вот и умрем вместе для мира.

Да, любовь к Богу – высшее, на что способна любовь. Но где любовь, там и смерть.

Почему все романы заканчиваются свадьбой? Сразу вспоминаются симоновские строчки: «Потому что не знают, что делать с героем потом». Со свадьбой период страстей, называемый по недоразумению любовью, заканчивается, а дальше идет рутина будней. Страсти перегорели, осталась одна привычка. Какая может быть любовь через двадцать лет?

И мало кто понимает, что после свадьбы человек только поступает в школу любви. Счастлив тот, кто проучится в этой школе хотя бы лет пятьдесят. Тогда есть надежда, что он поймет: любовь не демонстрируют – любовь хранят, она растет аленьким цветочком в потаенном месте. Что только после многих лет тяжелой работы, когда, скорее всего, будут не только дни, наполненные нежностью и счастьем взаимопонимания, но и времена выяснения отношений со слезами и упреками, со страхом потерять любимого и радостным обретением его, можно считать себя более-менее разбирающимся в таинственной области любви. И то лишь теоретически, практика, к сожалению, бывает доступна немногим…

С каким же трудом нам приходилось добывать истину! «Ничего, ничего мне не надо: ни богатства, ни славы, ни успехов – только Знание!» – в отчаянии мысленно повторяла я.

Именно так – Знание с большой буквы, которое вместило бы в себя все знания, существующие в мире. Вот что необходимо было мне, четырнадцатилетней, вот что мучило и не давало покоя, хотя я не смогла бы объяснить, что мне, собственно, нужно. С этими переживаниями я прожила до девятнадцати лет, а в девятнадцать появилась новая тема: мне непременно нужно было узнать, что такое любовь. «Наверное, я пойму это, когда полюблю», – утешала я себя. Полюбила. Но тайна любви так и не раскрылась передо мною и продолжала беспокоить неразгаданной загадкой до тех пор, пока я не услышала от героя фильма Тарковского «Солярис»: «Человек погибает без вселенской Любви!» – и всем сердцем не отозвалась на них. Вот именно, именно погибает! Так вот что, оказывается, нужно было мне, вот какая Любовь нужна: вселенская, вмещающая любого живущего на Земле и вмещаемая в каждого. А без этого невозможно считать себя счастливым, более того, без нее человек просто гибнет! Значит, она есть, есть эта Любовь, она реальна, а не выдумана мной! И одно это открытие уже окрыляло и давало возможность жить.

Для этого мы и встретились, чтобы разгадать тайны, преподносимые нам удивительной Вселенной, Которую мы еще не умели назвать Богом.

Но не все было так просто в начале нашей жизни вдвоем: муж занимался гностицизмом. Нет, не просто занимался, а полностью погружался в него, погружался в свою работу, которая сначала планировалась как дипломная, но постепенно начала разрастаться до докторской. Он так и называл папку с материалами для будущей диссертации, которая уже вскоре представляла собой солидные разработки, – «Труд жизни». «Гностицизм – это раннее христианство», – объяснил он в первую встречу со мной. Христианство?! Но ведь именно это мне и нужно! И именно это «нужно» и легло в основу моей любви к нему, хотя о христианстве я имела очень смутные представления. Вот я и стремилась понять и принять и Плотина, и гностиков, старательно вычитывая работы мужа и исправляя ошибки. Но мне нужен был животворящий источник, а что, что мог дать мне Плотин? И что такое гностицизм, в конце концов? Муж объяснял, я пыталась понять, но принять, как бы мне этого ни хотелось, не могла, испытывая болезненное отторжение прочитанного, смутно догадываясь, что это не то христианство, которое было так необходимо мне.

А тут еще выяснилось, что муж, оказывается, знает, что есть истина и что истина – одна. Об этом он сообщил мне однажды во время наших вечерних прогулок. Но вот этого принять я уж никак не могла. У меня все закипело внутри, мысли вихрем пронеслись в голове: «Как это – одна? Это что же, меня, выходит, лишают моей истины, моей неповторимости и индивидуальности и тем самым лишают свободы? Нет, я с ним жить не буду!» – твердо решила я.

Но что удивительно, вся эта «буря» не выплеснулась наружу, и на следующий день я даже не вспомнила о нашем разговоре и никогда больше не вспоминала. Неприятие непонятной истины не остановило поиск ее, внутренняя работа не затихала ни на минуту, но об этом мы никогда не говорили с мужем, каждый вынашивал свое созревание истины втайне друг от друга. Главное, мы были вместе, и это давало нам силы.

Мы старались выкроить время не только на чтение современных книг и журналов (книги, скорее, даже не книги, а ксерокопии, передавались из рук в руки, и их необходимо было прочитать за две-три ночи, чтобы вернуть вовремя), но и на просмотр фильмов, которые нас интересовали (они шли обычно на окраине города), надеясь найти ответы на вопросы, мучившие нас. Так было и в тот раз, который запомнился на всю жизнь. В одном из кинотеатров показывали новый фильм Тарковского «Зеркало», и упустить такое событие было невозможно. Понятно, что мы смотрели фильм с интересом, радуясь и режиссерским находкам, и игре актеров. Но не о впечатлении от фильма я хочу сейчас рассказать, а о том, что в это время произошло. Я вдруг увидела (именно увидела!), что наши души, моя и мужа, находятся на высоте трех метров, обнявшись друг с другом. Мало того, я знала, что муж тоже это видит и знает, что я это вижу. Фильм закончился, мы молча вышли из кинотеатра и пошли в сторону метро, не проронив ни слова. Первым прервал молчание муж:

– Что это сейчас было? Брак на небесах?

– Наверное, – только и сказала я.

И больше мы об этом не говорили.

А потом был сентябрь. Я ехала в трамвае по служебным делам, читая воспоминания Татьяны Львовны Толстой об отце, и возмущалась отношением к нему его дочери. Вот и моя остановка. Но стоило мне только выйти из трамвая, как я почувствовала толчок в сердце и вспышку света: «БОГ ЕСТЬ!» И тут же следом мысль: «А что теперь с этим делать?» Но мне с «этим» ничего не надо было делать, надо было просто ждать, пока сама призывающая благодать Божия передаст меня лаврским старцам – отцу Венедикту (Пенькову) и отцу Науму (Байбородину). Это ожидание длилось девять месяцев. То есть ровно столько, сколько, наверное, было необходимо, чтобы родился новый человек, способный жить новой жизнью во Христе.

И в это время со мной происходило нечто удивительное. Мне каждую ночь снились необыкновенные сны, во время которых будто кто-то учил меня азам Православия: как молиться, как вести себя в храме, как правильно перекреститься. И никаких снов больше не было, кроме этих, «обучающих». А если ничего не снилось, то было такое ощущение, что в моей голове все перестраивается, будто все встает на свои места, что мой мозг – это механизм, который настраивают на правильное восприятие мира. И при этом шла колоссальная работа ума, я никогда в своей жизни не работала так интенсивно, как в то время. Даже мужу говорила перед сном: «Я иду работать!» А однажды ночью я вдруг поняла, что мне надо делать. Даже во сне хотела записать, чтобы не забыть! Но, когда проснулась, об этом уже не помнила. На следующую ночь снова то же «открытие». Но теперь-то я точно знала, что делать! Однако, когда проснулась, вновь ничего не помнила. На третью ночь повторилось то же самое. Только теперь я услышала в душе голос: «Ты же знаешь, что тебе нужно делать?» – «Да, знаю», – твердо ответила я. «А почему не делаешь?» И хотя, проснувшись, я не могла бы сказать, что мне нужно делать, я вскоре оказалась в Троице-Сергиевой лавре. Там я и попала к игумену Венедикту. После первой исповеди стало понятно: надо срочно венчаться, но муж, который принял мое желание стать верующей, ходить в церковь не собирался (ну не до такой же степени! Это чтобы на колени вставать, поститься, молиться – ни за что!). Но все эти неприятные разговоры закончились после того, как муж согласился поехать со мной к отцу Венедикту. С мужем отец Венедикт проговорил около двух часов и за это время сумел объяснить ему, что не стоит тратить время на гностицизм, а раз он знает древнегреческий, то лучше бы ему переводить труды преподобного Максима Исповедника. А для начала надо обвенчаться с женой.

Муж вернулся из лавры, вошел в кабинет и убрал свой «Труд жизни» в стол, а это была уже почти готовая докторская: кандидатскую по гностицизму он к тому времени защитил, и книга по манихейству у него была почти готова. Потом положил перед собой чистый лист и написал: «Преподобный Максим Исповедник».

Отца Венедикта вскоре назначили наместником Оптиной пустыни, и мы изредка ездили к нему в гости, а около нашего Батюшки, лаврского старца архимандрита Наума, которого нам с мужем посчастливилось назвать своим духовным отцом, мы провели почти сорок лет.

Венчаться мы поехали в Псково-Печерский монастырь, потому что, когда я была в Печорах в первый раз (в ту поездку муж с радостью отправил меня одну), я получила благословение на венчание от отца Адриана (Кирсавина). Там и произошла еще одна судьбоносная встреча, на этот раз с отцом Иоанном (Крестьянкиным), который в одно мгновение исцелил нас, произнеся слова, изменившие всю нашу жизнь: «Забудьте все, что было!» А потом осенил нас большим крестом, стирая им все, что было в нашей прошлой жизни, жизни без Господа, все преступное и неразумное, греховное и мучительное, все то, что ноющей болью отдавалось в сердце. «Хорошо сказать “забудьте”! Да разве можно это забыть?!» – подумала я. (Но какая же радость ожидала меня в Москве, когда через неделю я вдруг поняла, что мои страдания позади! И это был чудесный свадебный подарок от Господа по молитвам отца Иоанна, избавивший меня от той уже привычной боли, не дающей возможности радоваться наступающему дню!)

Был еще и бесценный совет святителя Феофана, который я вскоре нашла в одной из его книг: «Каждый день начинать так, как если бы он был первым после свадьбы, надеясь на помощь Божию». Каждый день как первый! А это означало, что и цветы были, правда не каждый день. Да и букеты, которые муж приносил мне, не всегда были похожи на букеты: какие-то венички с надломленными кое-где стебельками. Я уже знала, откуда они: «Бабулечка у метро замерзала, надо было выручать!» Нет, они тоже очень даже радовали, особенно если среди них попадались флоксы; надо было их только перебрать и поставить в красивую вазочку. Но когда выдавался какой-нибудь особый день или цветы дарились как утешение, это были непременно белые хризантемы. Я, конечно, радовалась им, но иногда пыталась намекнуть, что для разнообразия могли бы быть и другие (вот в горшочках розочки еще продают, их можно потом высадить на участке), – но что мои намеки по сравнению со счастливой улыбкой мужа: «Радость моя!»

Полвека вместе… Когда начинаешь вспоминать счастливые моменты из прошлого, испытываешь бесконечную боль. Но ведь это и хорошо. «Скорбеть можно и нужно, скорби рождают терпение, а терпение – смирение, без него нельзя войти в Царство Небесное. А унывать нельзя, уныние лишает человека жизненных сил» – дар памяти, сохранившей слова мужа, сказанные им во время наших прогулок. «Нам нельзя унывать» – через несколько лет именно эти слова и будут его последними словами…

Всю нашу совместную жизнь муж не переставал удивлять меня. Особенно своей работоспособностью, она у него была уникальной. Если он не работал вечерами в Ленинской библиотеке, то сидел за письменным столом дома, и, когда моя мама (мы тогда еще жили с ней в разных районах Москвы) спрашивала по телефону, чем он занимается, ответ был известен заранее.

Классика была перечитана еще в ранней юности, книгами его снабжал отец: он работал бухгалтером в книжном магазине; потом было увлечение философией и историей. Книги уже добывались, где только можно, в основном в букинистических магазинах на деньги, сэкономленные от обедов. Муж жаловался на память, удивляясь, как я и мои подруги помнили множество стихов наизусть: «Для меня выучить стихотворение было пыткой: учителям не удавалось этого добиться». Но как же тогда он учил иностранные языки, на которых читал свободно? Немецкий язык, как и французский, он освоил самостоятельно. Особенно трудно давался немецкий, он бился над ним довольно долго. Но однажды муж (он тогда ездил на рефрижераторных поездах ²) купил во Владивостоке собрание сочинений Гейне в подлиннике и, забравшись на верхнюю полку, попробовал читать. Пробежал глазами одну страницу, две, три… И вдруг текст, который только что казался ему совершенно недоступным, стал ясным и простым. «Я понимаю! Понимаю!» – закричал он.

А я не могла понять, как мой муж, человек, казалось бы не увлекающийся поэзией, мог, услышав прочитанное кем-то стихотворение, с ходу проанализировать его?

Наши вечерние прогулки доставляли мне немало переживаний. Муж никогда не рассчитывал свои силы, просто бросался на первый зов о помощи (наверное, потому, что служил в армии в спецназе). И какая разница, сколько парней окружило в арке девушку и что у них было в руках?! (А их тогда было не меньше восьми. Хорошо еще, что ударили его по голове, на которой была шапка, пустой бутылкой, да и парни оказались трусоваты, сразу разбежались.) «А если бы ты кричала?» – говорил он, пресекая все мои попытки удержать его.

Как-то мы ехали к дочке в пионерский лагерь и вышли на подмосковной станции. То, что произошло на перроне, случилось в считаные секунды. Я услышала только женский крик и практически тут же увидела перед собой покачивающегося мужчину. Оказывается, нетрезвый человек упал на буфер поезда, который уже тронулся с места. Муж молниеносно обернулся и выхватил мужчину, оказавшегося между вагонами. Я еще ничего не успела понять, а он уже успел спасти человека, который тоже вряд ли понял, что с ним произошло.

А как сложилась судьба женщины, которая тонула в реке? К счастью, неподалеку оказался восемнадцатилетний мой будущий муж. «Мне пришлось даже ударить ее кулаком, потому что она, обезумев от страха, обхватила мою шею руками и начала топить меня, а весила эта женщина, прямо скажем, немало. Когда ее руки ослабли, мне удалось вытащить ее за волосы на берег. К женщине тут же подбежали какие-то люди и откачали ее».

Так бойцом и перешел в вечность, сражаясь на этот раз с болезнью. Постоянно причащаясь Святых Христовых Таин, он терпеливо исполнял все назначения врачей и ни на день не оставлял своего поприща: прочитал перед смертью очередную лекцию и дописал последнюю книгу. На мой вопрос, который я задала мужу за день до его кончины: «Ты молишься?» – он, потерявший уже способность говорить, кивнул в ответ. Закончил свой земной путь раб Божий Алексей в воскресный день 23 февраля в 9 часов утра, когда в сельском храме Василия Великого, в котором служит наш зять отец Николай и в котором мы молимся уже тридцать лет, прозвучал торжественный возглас: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа ныне и присно и во веки веков…» Третий день приходился на день памяти святителя Алексия Московского, а сороковой – на мои именины.

Теперь уже никогда не войдет в храм мой улыбающийся муж, не кивнет каждому прихожанину, не обнимет детей, а после службы не будет больше развозить своих подружек, девяностолетних Танечек и Валечек, по домам, чтобы они не ждали рейсового автобуса и не мокли под дождем. А еще он очень любил, когда наши внуки уже подросли, брать во время службы малышей на руки, чтобы они не бегали по храму и не мешали молиться. Особенно много любви доставалось маленькому Лёньчику. И когда однажды кто-то из ребят сказал во всеуслышание: «Лёнькин дедушка Алеша повез бабушек на Мох», – наш внук Филипп не выдержал и закричал: «Это не Лёнькин дедушка, это мой, мой дедушка!» Но до того, как развезти бабушек, он вел в сельский магазин ребятишек (их было человек шесть), где им предлагались на выбор игрушки: они продаются в нашем сельпо – простые, незатейливые, но каждый находил что-нибудь по своему вкусу, без подарков никто не оставался.

Его постоянно тянуло к детям, общение с ними доставляло ему неподдельную радость. Сначала это были внуки, потом правнуки, и всегда из комнаты, где он играл с детьми, доносился его счастливый смех. Часто он придумывал для внучек сказки с продолжением про веселых Петьку и Степку. Очень смешные получались истории, я и сама с удовольствием слушала их!

А еще я любила его рассказы о детстве, хотя и знала их все наизусть. Родился он недоношенным: маму, Елизавету Агафоновну, послали разгружать уголь. И бабушка Евдокия, та, которая вымаливала его отца, теперь выхаживала своего внука на печке, обложив его теплыми стружками. А когда его, едва ползающего, увидел дед Агафон, приехавший из деревни, то спросил: «А этот зеленый кузнечик откуда? Отдайте-ка его мне, он у меня на молоке быстро на ножки встанет!» Так и вышло. Когда мама приехала проведать сына, она его не узнала. С тех пор он часто приезжал к деду в деревню, водил коня на водопой, собирал ягоды и грибы, плавал наперегонки с местными ребятишками. Ехали они от станции на телеге. Маленький Алеша лежал на сене, а перед его глазами простиралось высокое небо с плывущими облаками. С тех пор он навсегда полюбил родной край, и, куда бы он ни уезжал, его всегда тянуло на Родину.

Особенно мой муж любил вспоминать один случай, я слышала его много раз. Когда ему было лет семь, его крестный дядя Коля, который вернулся с фронта без ноги, подарил ему пистолетик. Да такого пистолетика не было ни у одного мальчишки из их двора! Но не долго пришлось ему радоваться подарку: уже к концу следующего дня чудесный пистолетик был потерян. Но где, где он мог его потерять? Он пронесся несколько раз по тропинке, по которой ходил на речку, заглянул за сарай, под каждое дерево, под каждый кустик… Все, его не было и никогда больше не будет, никогда! В отчаянии он бросился в сарай, упал на сено и стал горячо молиться: «Боженька, прошу Тебя, если Ты есть, верни мне пистолетик!» А потом он побрел домой… И вдруг на тропинке, по которой он пробегал в поисках пистолетика несколько раз, на той тропинке, по которой прошел уже не один человек, он увидел свой пистолетик! Он лежал на самом видном месте. Его нельзя было не заметить, нельзя было пройти мимо него. Нет, он, конечно, не побежал тут же в церковь благодарить Бога, но помнил этот случай всю жизнь, и кто знает, может, он-то и лег в основу его веры.

«Когда я был маленьким, – рассказывал муж, – я любил спать с отцом на сеновале. Папа был очень теплым, и я, забравшись к нему под бочок, все просил рассказывать о войне».

А отцу было о чем рассказать. Начнем хотя бы с того, что его убили подо Ржевом: немцы их батарею минометами накрыли – и Ивана Алексеевича положили в братскую могилу. Но положили последним, и, когда собрались зарывать, один из тех, кто хоронил убитых, заметил пар на его подшлемнике и обратился к своему товарищу:

– Глянь-ка, этот вроде бы жив или умер только что: тело-то еще мягкое.

А тут рядом проезжает обоз с ранеными.

– Давайте бросим его туда: вдруг выживет?

Так Иван Алексеевич оказался в медсанбате, где пролежал без сознания несколько суток. За это время из него вынули шестнадцать осколков и удалили выбитую почку, случайно повредив здоровую, но два осколка около сердца побоялись трогать, чтобы сердце не задеть. А потом он открыл глаза.

Если бы его опустили в могилу первым, если бы было лето, а не зима, если бы не проезжающий мимо санитарный обоз, он бы действительно был убит подо Ржевом. Вот сколько всего должно было случиться, чтобы человек остался жив, хотя и с осколками у сердца.