Kitobni o'qish: «Клуша»
Глава 1
Сколько бы ни прошло лет, сколько бы времени ни утекло со школьной поры, но Клава не могла простить дур-одноклассниц, прилепивших ей позорное прозвище “Клуша". Прозвище Клава ненавидела даже больше собственного имени. Что за имя “Клава"? Как у вороны из мультика. С таким именем становятся вахтершами или зав складами, толстыми злобными бабами, Которые отлично понимают – ничего им в жизни не светит.
Внешность Клавы под стать имени. Пухлое лицо, волосы тонкие и кудрявые, ничем не выпрямишь, плечи широкие, как у пловчихи, склонность к полноте и румянец во всю щеку, как у деревенской простушки.
Клава не любила ни себя, ни имя свое, ни свою жизнь.
После школы поступила в институт в святой уверенности, что уж тут-то все изменится. От сессии до сессии и все такое прочее. На втором курсе забеременела от однокурсника и стало совсем не до учебы.
Так, едва начавшись, ее жизнь закончилась.
Впереди ждали лишь растущий живот, пеленки, нескончаемый плач, осуждение родственников и какая-нибудь работа за кусок хлеба.
***
Мальчика назвали Олег. Когда ему исполнилось три года, осатаневшая от прозябания дома и вечного безденежья Клава решилась искать ту самую тяжелую работу за кусок хлеба. Без образования, опыта и с маленьким ребенком на руках, другой все равно не найти, считала она и принялась посматривать объявления. Еще одной насущной проблемой стало пристроить Олежку в детский сад. Пусть какой-нибудь, даже на другом конце города, но, чтобы был сыт и под присмотром.
Лицом Олежка пошел в папу. Клаву одновременно и восхищали, и огорчали его зеленые глазки и длинные-предлинные реснички, навевающие воспоминания. Прямые волосики смешно торчали во все стороны, темные, прямо как у того парня. Клаве то и дело тянулась ласково их погладить. Но стоило Олежке закапризничать, и Клаве хотелось малыша за волосики как следует дернуть. Корила себя, но ничего поделать не могла.
Очередь в садики на городском сайте значилась огромная. Клава родила ребенка как раз в разгар демографического взрыва, и теперь у ее дитя стало больше перспектив пойти сразу в школу, а то и в армию, прежде чем подойдет его очередь в садик. Клава не жаловалась по этому поводу, она же сама решила родить ребенка несмотря ни на что, и не ждала ничьей помощи. По крайне мере, именно так она заявила три года назад матери, на чью шею уселась вместе с внуком.
***
По телевизору показывали очередное шоу про красивых и успешных. Клава задремала на диване, пока Олежка играл крышками от кастрюль. Вот купишь ему на последние, выклянченные у бабушки, какой-нибудь пищащий и мигающий огоньками танк, думала Клава, а он таскает крышки от кастрюль, пока чудо-игрушка пылится в коробке для таких же заброшенных собратьев.
“224-673" мелькнуло в бегущей строке на экране телевизора, и Клава встрепенулась. Набирали персонал в продуктовый супермаркет. С ее комплекцией и внешним видом то что надо. Она уже пробовала устроиться продавщицей, но хозяйка магазина отвергла ее кандидатуру сразу же.
– Нам нужны миловидные девушки, – сказала она нисколько не смущаясь.
– Мымра, – буркнула Клава.
– Что, простите? – хозяйка и сама не отличалась красотой. Худая как жердь, в широком цветастом балахоне и желтоватым цветом лица. Что же, с нее привлекательной внешности никто и не спрашивал.
– До свидания, доброго дня, говорю, – сказала Клава.
– И вам, – фыркнула хозяйка. – Позовите следующую.
“Следующую кого?"
Больше Клава устраиваться в бутики не пыталась. Не подходила она под образ накрашенной и благоухающей девушки с улыбкой на лице и блеском в глазах. Откуда ему там взяться, блеску, разве что голодному.
Но в этот раз точно повезет. Сидеть на кассе или расставлять коробки по полкам – много красоты и приветливости не надо. Форму выдадут, тратиться на рабочую одежду не придется. Опять же, еду кой-какую списанную можно будет домой приносить. Клава почти уснула, предаваясь мечтам о замечательной работе в супермаркете, среди всякой всячины и с дружным коллективом.
В институте Клава так и не успела обзавестись друзьями. В школе ее дразнили, и дружить с ней для одноклассников было как-то… не вариант. Да она и не рвалась водить дружбу с “этими придурками". Даже спустя годы после выпуска мнение ее не изменилось.
Ребенок звонко громыхнул крышкой, выдернув Клаву из полузабытья. С кряхтением она поднялась с дивана и отправилась на кухню, заварить лапши или сделать бутерброд с картонной колбасой и кетчупом сверху. Хлопнула дверца холодильника.
– Олежка, хочешь кушать? – крикнула Клава из кухни. Олежка в гостиной на журнальном столике молча крутанул крышку. Он все еще не говорил, да и вел себя как годовалый ребенок, даже ходил в подгузниках. Кушал с ложечки и только растворимую кашку, какие использовали для начала прикорма. Клава купила сыночку аж два горшка, Олежка к обоим оставался равнодушным.
– Ну, нет так нет, – сказала Клава и налила себе чай с тремя ложками сахара. Покушать она любила. Пусть готовить только для себя лень, но простая и вкусная пища все же ей доступна. В плохие дни – сублимированная лапша, в хорошие – пельмени. Иногда салаты из супермаркета, иногда – рыбные консервы и тушенка. Время от времени Клава подумывала о том, чтобы сесть на диету, но все они казались такими невыполнимыми, а диетические продукты неоправданно дорогими.
– Истязать себя – не наш путь, – говорила Клава отражению. – Да и перед кем прихорашиваться?
Пусть всякие красотки сидят на диетах, покупают дорогую косметику и брендовые вещи. Природную красоту никакая косметика не скроет. Ни косметика, ни жир на боках, ни прыщи по всей роже. Зато внутренний мир богатый.
***
По телефону сообщили, что собеседование состоится в понедельник, в девять утра и просили не опаздывать. Клава торопливо записала на бумажке, что, куда и когда. Приличной одежды со студенческих времен осталось не так много, так что не пришлось мучиться выбором “что надеть". Джинсы, широкая рубашка, чтобы скрыть дряблый живот, вот образ и готов. Мазнула по лицу пудрой, послюнявила тушь. Ребенка оставила маме. Пусть хоть раз в жизни присмотрит, решила про себя Клава, хотя “раз в жизни" случился вовсе не впервые. И отправилась.
Клава в последние три года редко уходила от дома дальше пары остановок. В основном, только с Олежкой на прогулках. Ей нравилось гулять с ребенком на свежем воздухе, отдыхать от опостылевших стен. Олег оказался достаточно спокойным, чтобы часами качаться на качелях или просто сидеть на лавочке рядом с мамой. Только иногда просился на ручки, и Клава, не в силах отказать, тащила уже заметно потяжелевшее дитя метров десять или пятнадцать.
Город, в котором жила Клава, нельзя назвать мегаполисом, но, как справедливо считала Клава, какая разница, большой город или не очень, когда не каждый день покидаешь пределы своего двора. Рядом с домом располагался парк, неухоженный, с мусором под деревьями и разбитыми асфальтовыми дорожками. Он начал меняться к лучшему только в последний год. Недалеко расположенная церковь выклянчила участок у городской администрации, и прихожане разбили симпатичную клумбу вдоль заборчика. Обещали и асфальт починить. Хоть что-то.
Добраться на собеседование можно было либо на автобусе, либо пешком. Пешком долго, но прогуляться летним утром, раз уж удалось вовремя проснуться, святое дело. Клава шла мимо ряда мелких магазинчиков с названиями типа “Одежда у Наташи" или “Ольга", ну или “Российская обувь". Новый супермаркет открывали на бывшем пустыре. Теперь там высилось и во все стены сияло стеклами обширное здание в два этажа.
Вход для работников находился сзади, там, где принимали товар. Клава глубоко вздохнула и, подавив желание перекреститься, толкнула новенькие, еще пахнущие краской двери.
– Здрасьте! – сказала она пожилому охраннику под два метра ростом. Лицо мужчины украшали казачьи пышные седые усы. Он глянул на нее свысока, скосив выцветший голубой глаз.
– Ну? – спросил он.
– Я вот на работу, – сказала Клава, невольно робея.
– Так это, в отдел кадров, – сказал охранник и махнул рукой куда-то в сторону. – Бумажку там заполнишь и иди.
“Мишин Виталий Кириллович" прочитала Клава на бейджике охранника.
– Виталий Кириллович, – сказала она, брови охранника взметнулись вверх, – а много людей хотят нанять? С кем лучше поговорить, чтобы взяли?
– Да много, много берут, только мало кто держится, – сказал Виталий Кириллович. – Поколение сейчас такое, не хотят работать.
Он вздохнул.
– Да иди, – он взял Клаву за плечо и развернул ее в направлении лестницы, – сейчас на второй этаж поднимешься, потом налево, там до упора, дверь светлым деревом оббита. Это отдел кадров. Спроси там Веру Ивановну, толстая такая женщина в очках. Она тебе и анкету даст и все расскажет. Опыт у тебя есть?
– Нет.
– Плохо. Да тебя тут всему научат.
– Спасибо, – пробормотала Клава и направилась к лестнице.
***
Клаве случалось бывать в зданиях, которые внешне напоминали заброшенные дома с призраками, а внутри оказывались наполненными мрамором, светом и удобными креслами дворцами. На этот раз оказалось наоборот. Новенькая оболочка таила в себе недоделанный потолок, звуки перфоратора и неуместный холод в разгаре июля. Едой в будущем супермаркете и не пахло.
Налево от лестницы, до упора. В конце коридора было темно, электричество не работало или лампочки не было, но Клава разглядела строгую дверь без таблички, оббитую светлым деревом, как и говорил охранник. Клава еще раз глубоко вздохнула и постучала. Не дожидаясь ответа, она с тихим скрипом толкнула дверь и просунула голову.
– Здрасьте! – сказала она. – Можно?
На нее уставилась пожилая женщина. Очки в роговой оправе придавали ей сходство с учительницей. На голове у женщины красовалась старомодная химическая завивка, а полные телеса обтягивала светлая кофта. О достатке и старомодном шике говорили лишь крупные золотые серьги в ушах, да пальцы, унизанные золотыми перстнями.
– Проходите, – ровным голосом произнесла Вера Ивановна. – Работу ищите?
– Ага, – сказала Клава, протискиваясь в дверь.
– И кем работать хотите? – спросила женщина, вороша стопку бумаг на столе. Несмотря на то, что заехала Вера Ивановна в кабинет недавно, он уже приобрел вид затертого и заваленного пыльными папками помещения, как и выглядят все, какие ни есть, бухгалтерии. Перед дамой стоял ноутбук, на котором, как Клава подозревала, вместе с бухгалтерской программой, была открыта “косынка".
“Хоть бы сесть предложила"
– Кладовщиком, – ответила Клава не задумываясь. Вера Ивановна смерила ее взглядом
– Программу 1С знаете? – спросила она.
“Чего?"
– Знаю, – сказала Клава.
– А корочка есть?
– Нет, так учила. Сама.
– Самоучка, значит.
– Угу.
– Ну, заполняй анкету, самоучка, – сказала женщина, подавая Клаве листочек А4 со стандартными вопросами об опыте работы и “кем вы видите себя через пять лет".
– И вот еще, – женщина подала Клаве еще два листа распечатки. – Психологический тест.
Клава непонимающе уставилась в листы. “Соедините все линии не отрывая руку от бумаги" значилось там надо несколькими точками и другие задания в том же духе.
“Что это?"
Она подняла взгляд на женщину, но тут же отвела его. Вряд ли психологический тест – идея Веры Ивановны. Да и вряд ли сама Вера Ивановна проходила его при устройстве на работу. Да и не прошла бы, скорее всего.
– Здесь заполнять? – спросила Клава. Вера Ивановна кивнула и показала глазами на стул, низкий и неудобный, специально для посетителей. Через полчаса Клава протянула заполненные мелким аккуратным почерком листы и тяжело вздохнула.
– Что вздыхаете? Тяжело опросник заполнять?
– Нет. Просто странно. Тест этот… Интересно, прошла ли.
– Где учились? Ах, вижу, вижу. Неоконченное высшее. Еще и дети есть.
– Один. Один ребенок.
– Замужем? Нет? Хм, понятно.
Клава неуютно поерзала на стуле. Она ожидала другого, готовилась отвечать на вопросы, доказать, что она замечательный работник. Но Вера Ивановна ее ни о чем толком не спрашивала, а если спрашивала, то ответов не слушала.
– Мы вам позвоним, – наконец сообщила Вера Ивановна. – Телефон свой оставили?
– Конечно. А когда примерно позвоните?
– Откуда же я знаю, девушка? Как анкету посмотрим, так и позвоним.
Вышла Клава, выжатая как лимон. Виталий Кириллович сочувственно покачал головой.
Клава не спеша обогнула здание. Ее не покидало чувство опустошенности. Вроде бы все прошло хорошо, наверняка ей позвонят, но никакой радости Клава не испытывала. Теперь надо срочно решать вопрос с садиком, ведь свободного времени станет меньше. Перспективы трудоустройства больше не выглядели радужными. Коллектив наверняка окажется полным смазливых дур и тупых парней, а начальница заклюет и повесит недостачу. А самое плохое, что даже с такой работой, где не нужен ни опыт, ни образование, она может не справиться.
Что же, надо как-то поднять себе настроение в честь будущих невзгод, решила Клава. Она подошла к киоску “Мороженое" у остановки, его покрывал тонкий слой серой копоти от проезжающих мимо машин. На половине выцветших картинок с ассортиментом значились таблички “нет в продаже".
Клава купила рожок с шоколадной крошкой, села на скамейку и принялась медленно есть, глядя на проносящиеся мимо автомобили.
Спешить некуда.
Солнце припекало, Клаву потянуло в сон. Мимо пронеслись двое подростков с цветными сумками, на которых красовались мультяшные персонажи. Клава в подростковом возрасте уже стеснялась с такими ходить. После недавнего дождя везде остались лужи, машины проносились по ним, поднимая россыпи брызг. Мысли Клавы лениво таяли на солнце. Да и шут с ними, с трудностями, зато будет зарплата. Столько всего можно будет купить! Новые джинсы и футболки, и ботиночки Олежке, и конструктор, неплохо было бы обновить банки для круп, а то мама пользуется до сих пор советскими, не винтаж, а старье. Столько всего надо, а еще больше хочется.
– Клава! – мужской голос, окликнувший ее, показался незнакомым, но…
– Клава Перова!
Но обладатель голоса ее знал. Клава ненавидела такие встречи, когда ее называют по имени, а то и по фамилии, и спрашивают про семью, о которой знают все подноготную, а ей остается только мучительно вспоминать, кто же этот совершенно незнакомый человек, которого она совершенно точно видит в первый раз.
На этот раз Клава не стала проявлять вежливость. Весь дневной запас любезности ушел на собеседование.
– А вы кто? – спросила она хмуро. Молодой мужчина не обратил на вопрос ни малейшего внимания.
– Ох, ну и вид у тебя. В аварию попала? – спросил он и рассмеялся собственной шутке. Невысокий, в полотняных шортах и гавайке, темные очки сдвинуты на лоб – ну вылитый турист. Ни светлые волосы, ни голубые с прищурью глаза, ни пухлые щечки совершенно ни о чем Клаве не говорили. Еще и чувство юмора своеобразное. Он мог бы выглядеть симпатичным, если б больше уделял внимания фигуре и одежде, и не выливал на себя полфлакона парфюма за раз. Хотя парфюм как раз чувствовался хорошим и дорогим, только много.
– У тебя мороженое капает, – сказал мужчина доверительно. Клава посмотрела на руку. Мороженое уже не просто капало, оно стекало на руку тонкой струйкой и лилась за манжету рубашки.
– Спасибо, – буркнула Клава и принялась откусывать мороженое огромными кусками, морщась от резкого холода во рту. Мужчина смотрел на нее приоткрыв рот.
– Если не нравится – выкини, – сказал он. – Не насилуй себя.
– Я же его купила, – возмутилась Клава.
– Ну, тогда давай я тебе потом другое куплю, – сказал незнакомец. Клаве показалось, что она почти узнала фамильярничающего типа, что вот-вот и она вспомнит, как его зовут.
– Нет, спасибо. Я сама могу.
– Ты правда меня не узнала, да? – он надвинул очки на нос, почесал затылок, взлохматил и без того лохматые волосы.
Клава увидела собственное отражение в его очках. Щеки измазаны мороженым, руки липкие, рукава грязные и лицо недовольное.
– А ты вот совсем не изменилась. Я Борька Вологдуев.
– А, Оболдуев, – засмеялась Клава. Прозрение наступило сразу же. Борька, тот самый одноклассник, который жизни ей не давал, но к старшим классам поумнел и перестал замечать. А на выпускном они немного танцевали. Удивительно, если бы она узнала его. А его фамильярность и вовсе необъяснима. Оболдуев, только так Клава его и запомнила.
– Кто бы говорил, Клуша. Как жизнь молодая? Замуж вышла?
– В разводе, – соврала Клава. Она считала, и не без основания, что то, что она якобы была замужем, придавало ей вес.
– Ничего себе, – сказал Борька.
– А ты? – спросила Клава не потому, что ей и в самом деле было интересно. Надо же как-то поддержать разговор. Оболдуев наверняка…
– Женат, – Борька показал массивное золотое кольцо на пальце.
– Щеки-то наел, жена раскормила?
– Угу.
– Чем занимаешься?
– Извозом.
– Таксист, что ли? – усмехнулась Клава.
– Частная компания по перевозке грузов.
– Ого, – Клава посмотрела на него теперь с уважением. Она и представления не имела что это за бизнес, но звучало внушительно. Борис теперь тоже показался ей значительней.
– Ну а ты? – Борис смотрел в ее лицо с улыбкой, которую она ни разу не видела за школьные годы. Он все-таки мог выглядеть симпатично даже с щечками и взъерошенными волосами, и в дурацкой гавайке.
– То там, то сям, – сказала Клава, невольно кокетничая.
Борис бросил быстрый взгляд на часы.
– Понятно. Ну, пока. Рад был повидаться.
– Пока! – Клава улыбнулась наконец искренне.
Борька ушел, засунув руки в карманы шорт, отчего они смешно топорщились. В школе был весельчаком и заводилой, встречался с самой красивой девочкой в классе. Интересно, на той девочке он женат? Клава с грустью посмотрела на себя в лужу – неужели со школьных лет она нисколько не изменилась? Она вот никого из старых знакомых не узнает, а ее всякий.
Проезжающая мимо машина ворохом брызг обдала ее туфли.
– Вот блин! – сказала Клава.
***
Маленький Олежка крутил на журнальном столике крышки от кастрюль. Он мог заниматься этим часами. Клава его не беспокоила, раз ему нравится, тем лучше, лишь бы не приставал. Кроме Олежки, дома никого не было. В гостиной бормотал телевизор, а чайник все еще был теплым, так что Клавина мама ушла совсем недавно. В холодильнике лежали оставленные ею пачка молока, батон и яблочко для Олежки. Яблочко Клава честно разделила на двоих и свою половину тут же съела.
Переодевшись в домашний растянутый халат, Клава умылась, стирая с лица остатки косметики и размазывая тушь под глазами. Одежду бросила на кресло, там уже скопилась небольшая горка из повседневных нарядов, часть которых неплохо было бы постирать, но все руки не доходили. Как не доходили они вытереть пыль, вымыть полы, и разгрести рухлядь в старом шкафу. Шкаф ей уступила мама по доброте душевной, а Клава немедленно забила его ненужной мелочевкой и старалась пореже открывать.
На столике, рядом с крышками, лежал старенький ноутбук. Едва раздевшись и сжевав яблоко, Клава плюхнулась на диван, положила под голову подушку, на живот – ноутбук и углубилась в дебри социальных сетей.
Она подписалась на большинство одноклассников и одногруппников, которых смогла найти. Поздравляла с днями Рождения и прочими праздниками. Лайкала и репостила, в общем, изображала бурную активность. Но чужие посты неизменно портили ей настояние, хотя портить и так уже было нечего. Бывшая одноклассница Лидка уехала жить в США и выкладывала фоточки гламурной американской еды и ногтей, дизайн которых она меняла каждую неделю. Время от времени попадались страшные истории про страшную жизнь в России. Клава представила, как она могла бы зажить в США на пособие по безработице. Ей же много не надо. Представила, как она гуляет по ровным зеленым улочкам Америки и здоровается с милыми американскими старушками.
– Хеллоу, – произнесла Клава под впечатлением от грезы.
Ангелина, которую Клава от всей души ненавидела, та ей жизни не давала в школе, расписывала отдых за границей, на этот раз в Финляндии.
– Ну круто, чо, – бросила Клава недовольно.
Потом следовали полезные и нужные советы, как изменить жизнь, несколько цитат великих на ту же тему, вперемешку с рецептами блюд, от которых слюнки текли. Клава сохранила пару рецептов, клятвенно пообещав их приготовить когда-нибудь потом.
Она совсем расслабилась, приняла удобную позу и включила очередную серию "Сверхъестественного", приготовившись переживать за приключения двух братьев больше, чем за собственное будущее. Слабый чай в любимой с детства кружке с отбитым краем, кусочек батона, что еще для счастья надо?
– Опять ерундой занимаешься?
Голос матери едва не заставил Клаву подавиться. Ее мать, женщина за пятьдесят, невысокая, с резким командным голосом, внушала трепет. Клава мало на нее похожа, разве что ростом также не вышла. А так, цвет глаз, волос – все разное. У Марии Васильевны Перовой волосы длинные, темные с проседью, глаза темные и надменные, а губы вечно поджатые, как у ребенка, не желающего пить горькое лекарство.
– Чего пугаешь-то? – слабо возмутилась Клава.
– Да ты сама кого хочешь испугаешь. Посмотри на себя, опять на диване расхлюзданная, на подбородке крошки. Сходила насчет работы?
– Угу.
– И что?
– Сказали, что перезвонят.
– Сама позвони.
– Да перезвонят, если возьмут.
– Так и сидишь, ждешь у моря погоды. Ребенок немытый, ходит не пойми в чем, а ты расселась, даже посуду не помоешь, клуша клушей.
Клаву передернуло.
– Мою я посуду, – запротестовала она, – и убираю, и с Олежкой сижу, чего пристала?
– Сидит она, за ноутбуком только и сидишь. Быстро пошла с ребенком гулять! Возьми вот список и деньги. Зайдешь в магазин.
Детское желание надуться и никуда не идти едва не пересилило голос разума, который советовал не ссориться с матерью и сделать, как она хочет. Мама только пришла с работы и устала.
“Она всегда срывается на мне, всегда, сколько себя помню"
– Сейчас, сейчас, – пробурчала Клава и вновь принялась натягивать джинсы.
– Платье надень!
– Не хочу.
– Надень платье, говорю. Так мужика и не найдешь себе, ходишь как неряшливый пацан.
Клава упрямо натянула джинсы. Серо-зеленую майку она носила уже года три. А может и четыре. Любимая майка, со странным аляповатым рисунком и надписью, значения которой Клава не знала. Для женственности – серьги в ушах и золотистые босоножки. То, что надо. Олежка уже стоял в шортиках и маячке, совсем новеньких, купленных комплектом. Одежду ребенку покупала Мария Васильевна, изо всех сил стараясь, чтобы внук ни в чем не нуждался.
– Мы ушли! – крикнула Клава по привычке.
– Я вижу, – проворчала Мария Васильевна и поспешила закрыть за ними дверь. Глубоко вздохнула, наконец-то дома одна. Если бы была возможность снимать дочери отдельную квартиру или комнату, Мария Васильевна этой возможностью бы воспользовалась. Но оставлять ребенка с этой безалаберной девицей выше ее сил. Вот как Клава собралась воспитывать Олежку, если сама еще дите? Пустая голова, и в кого она такая непутевая? Мария Васильевна опять вздохнула – в родителей, разумеется.
***
Клава почти не глядела по сторонам и тащила ребенка за руку. Олежка не сопротивлялся. Сосредоточенно смотрел вперед и быстро-быстро перебирал ножками. Когда ему надоело, он просто повис на маминой руке.
– Олежка, – сказала Клава строго, – пойдем, мы же гуляем.
Олежка молча уставился на нее исподлобья.
– Олежка, – Клава потянула мальчика за собой, – пойдем.
Олежка захныкал и потянул маму в другую сторону.
– Ну куда ты хочешь? – спросила Клава, теряя терпение, но все же пошла за сыном. Не все ли равно, куда идти гулять?
Олежка довел маму до края дома, остановился, посмотрел себе под ноги и пошел обратно.
– Нам надо в магазин, – сказала Клава. – Давай, все купим и пойдем домой, Олежка?
Олежка ожидаемо не ответил. Клава поволокла ребенка к магазину. Какого хрена, думала она, какого хрена мама сама не могла зайти в магазин после работы? Ей же по пути. Но нет, лучше запрячь дочь, чтобы та делала крюк и тащилась с ребенком в одной руке и покупками в другой. И всегда так было, даже сразу после родов, мама всегда настаивала, чтобы Клава сама тащила огромную тяжелую коляску с четвертого этажа, шла с Олежкой за продуктами в дальний супермаркет, а потом все сама затаскивала обратно на четвертый этаж. Доставку продуктов на дом Клавина мама в принципе не признавала, потому что “соседи будут говорить, будто к тебе мужики ходят".
А потом приходилось выслушивать нотации, что Клава и ходила долго, и истории в духе “вот в мое время". Истории не худшее. Прошло уже три года, но время от времени Мария Васильевна разражалась лекциями и истериками по поводу Олежкиной безотцовщины и ласково называла ребенка сироткой. В такие моменты Клава ее терпеть не могла.
Мать жаловалась, что Клава никак не выйдет замуж, но и встречаться с мужчинами не позволяла. “Уже принесла одного в подоле" был ее весомый аргумент.
Если бы была возможность снимать комнату и переехать от матери, Клава этой возможностью бы воспользовалась. Но ни работы, ни денег на съем жилья не было, так что мечты оставались мечтами. К тому же, терпела же она мать на протяжении двадцати с лишним лет, можно и еще потерпеть, думала Клава.
Чем ближе Клава с Олежкой подходили к магазину, тем больше мальчишка капризничал.
– Ну, Олежка, – уговаривала Клава. Олежке не нравился магазин, не нравилась толчея внутри и запахи. Особенно запахи. Стоило ступить за стеклянные двери, как он начинал орать и размазывать сопли по лицу. Клава упрямо тащила сынишку за собой, делая вид, что не происходит ничего особенного. Ей казалось, что даже охранники смотрят на нее с осуждением.
– Успокойте ребенка! – скомандовала сердитая старушка, пока Клава выбирала сетку с луком получше. Седые волосы старушки старательно уложены, надето на ней старомодное, но стильное платье, губы подведены неяркой помадой, и пахло от нее явно недешевыми духами. Впечатление портил лишь желчный цвет лица и та отрешенная сосредоточенность, с которой она выбирала морковку, чуть ли не надкусывая каждую.
– Выйдем, он сам успокоится, – ответила Клава так спокойно, как только могла, но получилось все равно будто огрызнулась.
– А вы можете вежливо разговаривать? Сама нервная и ребенок такой же. Нарожают, потом воспитывать не хотят, – сообщила старушка.
Клава не глядя бросила лук в корзинку и поспешила отойти, пока и в самом деле не разозлилась по-настоящему. Ей казалось, что осуждающих взглядов стало больше. Олежка цеплялся за ее руку и хныкал, две девчонки возле отдела со сладким начали шептаться. Немолодая женщина поглядела на Клаву и зацокала языком.
Клава быстро расплатилась на кассе, сгребла ребенка в охапку и пулей выскочила из магазина. Очнулась она уже возле дома. Олежка проревел всю дорогу, едва успевая за матерью. Продукты из половины списку Клава не купила, а значит, ей придется выслушивать еще одну нотацию уже от собственной матери. Клаве захотелось разрыдаться от жалости к себе. В дополнение ко всему порвался ремешок на босоножке, и добираться до дома пришлось, приволакивая ногу.
– Сама за продуктами схожу, – сердито сказала Мария Васильевна, проверив содержимое пакета. – Бесполезная, несобранная ты клуша.
Дверь с треском захлопнулась.
Олежка потянул Клаву за руку и снова захныкал. Он уже устал, хотел есть, Клава все это понимала, но все равно звонко ударила сына по щеке.
– Да замолчи ты!
Олежка покраснел от натуги, сопли свисали уже чуть не до подбородка. И вместо того, чтобы успокоиться, выпустив пар, Клава ударила его еще раз.
– Хватит, хватит, хватит, хватит реветь. Из-за тебя все, – сказала она и тоже расплакалась.
Глава 2
Утром следующего дня Клаву разбудила мама. Клава еле разлепила глаза, мама нависла над ней уже в бежевом плаще, застегнутом на все пуговицы, ярко подведенные карандашом губы крепко сжаты.
– Ты встанешь или нет? Я пошла, – убедившись, что дочь проснулась, Мария Васильевна добавила. – Закрой дверь!
Как бы не хотелось урвать еще пару минут под теплым одеялом, пришлось вставать. Ее мама категорически не желала закрывать дверь на ключ, если дочь находилась дома и могла закрыться на защелку.
– Покорми ребенка, – проворчала Мария Васильевна. – Уберись хоть немного, погуляйте. Меня до вечера не будет, сегодня учительское собрание, будь оно неладно. Приготовь что-нибудь на ужин.
Клава кивала, засыпая на ходу. Мария Васильевна вновь поджала губы и закрыла за собой дверь не прощаясь.
Олежка сидел здесь же за столиком и терпеливо ждал, когда его покормят. Стоило взглянуть на сына, как вина слезным комком подступила к горлу. Клава поплелась в ванную, сполоснуть лицо холодной водой. Олежка захныкал. Шевельнулось раздражение, даже умыться не дает, но тут же вновь стало стыдно.
В детской, а по совместительству и Клавиной комнате, разве что спала она на диване в гостиной, царил кавардак. Старый шкаф, отданный мамой, доверху забит не пойми чем, то есть очень нужными вещами, которые однажды пригодятся. На полу пыльный коврик. Поверхность стола едва видно под бесплатными газетами и рекламными буклетиками, все вперемешку с детскими игрушками. Ноутбук притаился сбоку, старенький, только в интернете позависать. На окне пара цветков в горшках раскидали жухлые листики по подоконнику. Синие занавески. Синие, потому что комната теперь мальчиковая. Детская кроватка, раскладывающееся кресло-кровать, которую лень разбирать. Клава настолько привыкла к этой комнате, в которой выросла, что не замечала уютная она или нет, просто жила в ней, как и ее сын теперь.
Олежке стукнуло три года, но Клава продолжала кормить его с ложечки. Нечего грязь разводить, думала она, засовывая ложку с кашей ему в рот как кочегар забрасывает уголь в топку.
Новый расчудесный день начался.
Подавая Олежке ложечку с кашей, Клава терзалась. Так легко обидела единственного близкого ей человечка. Ведь Олежка ближе ей даже чем мама. Клава потерла переносицу, она и сама становилась как ее мать, взяла самое худшее.
Сейчас Мария Васильевна и не думала о том, чтобы стукнуть дочь. В конце концов, Клава выросла и могла дать сдачу, если что. А может, Мария Васильевна стала старше и забыла про молодые срывы на дочери. Клава их не забыла, но и напоминать не хотелось.
– Накушался? – спросила она ласково. Олежка не ответил.
Клава со вздохом пошла на кухню – мыть детскую тарелочку. В раковине скопилась гора посуды, залитая уже плохо пахнущей водой. Клава брезгливо, стараясь ничего не задеть, прополоскала детскую тарелочку и отставила в сторону.
“Сорвалась. Бедный Олежка"
Клава закрыла опухшее со сна лицо руками. Сорвалась на ребенка.
– Я больше не могу так жить, – сказала Клава вслух. Ее мама уже ушла н работу, до вечера ее не будет, так что можно делать что угодно – говорить с собой вслух, орать на Олежку, смотреть телевизор целый день или зависать в социальных сетях, создавая видимость общения с давно посторонними людьми
