Kitobni o'qish: «Когда киты пели»

Посвящается АВС, единственному и неповторимому

В начале

По вечерам, когда начинали сгущаться сумерки, всех детей звали домой, а они, заслышав каждый свое имя, бежали по траве обратно в поселок. Смеялись, пихались, спорили и обещали друг другу обязательно встретиться завтра, чтобы доиграть все брошенные наспех игры. Звать выходили всех, но не Натана. Да и смысл? Все равно не услышит. Натан знал, что возвращаться домой нужно тогда, когда короткая толстая стрелка встанет на восемь, а тоненькая и длинная – на двенадцать. Ровно восемь вечера, время ужина. Темнело в этих краях очень поздно, особенно летом, и не по-настоящему. Солнце до конца не закатывалось за горизонт, так и блестело до самого утра, а потом снова взлетало высоко в небо.

К вечеру птицы начинали петь только громче, слетались обратно в стаи и, может, делились новостями: где жуки потолще, хищников поменьше и охотники не такие внимательные. Пения птиц Натан уже не помнил, точнее, и помнил, и не помнил одновременно. Где-то в глубинах памяти, в самых недрах, еще жили отголоски воробьиного чириканья и уханье совы, но с каждым днем блекли все сильнее, как выцветают на солнце застиранные ситцевые скатерти, которые бабушки вывешивала сушиться.

Созывали всех по домам громко, что есть мочи, чтобы услышали даже те, кто не послушался и убежал гулять в поле по ту сторону реки. Откуда Натан знал? Женщины выходили на крыльцо, вытирали руки о передник и складывали руки рупором у рта. Должно было получиться громко. Но до Натана докричаться они не могли.

Стрелка только коснулась двенадцати, и он спешно собрал вещи обратно в рюкзак. Ему строго-настрого запрещено было опаздывать. Главное правило, почти единственное. Опаздывать и еще одному ходить на утес у маяка, в остальном что душа пожелает. Десять. Двенадцать. Два. Четыре. Шесть Восемь. Ровно в это назначенное время Натану необходимо было возвращаться домой и докладывать маме, что ничего плохо с ним не успело произойти. Иначе беда. Скандал. Мама очень переживала, что с ним что-нибудь случится. Упадет с дерева, утонет в болоте, сломает ногу, а то и чего похуже. Глухой ребенок не сможет позвать на помощь.

Кажется, оглох Натан в один или два года. Корь. Заметили слишком поздно, а когда заметили, нужно было везти в больницу на Большую землю к настоящим серьезным докторам. Зима в тот год выдалась холодная и особенно снежная, из-за сильных штормов паром ходил только раз в неделю, по четвергам. Родителям пришлось ждать, а когда дождались, Натан уже совсем ничего не слышал. Врач сказал, что у него глубокая степень тугоухости, вряд ли это могло означать нечто хорошее. Натан был достаточно маленьким, чтобы не помнить жара, красных пятен и боли, но достаточно большим, чтобы помнить, каково это – слышать.

Иногда по ночам ему снились мамины колыбельные, ее мелодичный голос и тягучие слова, он помнил, что пела она очень красиво. Вот и сейчас мама стояла в дверях летней кухни и вглядывалась в даль, на переносице, прямо между бровей, пролегла глубокая морщинка. Она что-то коротко ответила соседке на другой стороне улицы, но Натан не успел прочесть по губам, чтение по губам вообще давалось ему с трудом. Часто он ошибался, поэтому в какой-то момент решил просто не обращать внимания.

Он помахал маме рукой, и та ответила широкой улыбкой. На лбу виднелись белые разводы – следы муки, а это значило, что на ужин его ждали горячий хлеб и уха. Когда живешь на острове, вообще привыкаешь все есть из рыбы: и котлеты, и жаркое, и суп, и даже пироги. «Голодным никогда не останешься, море всегда прокормит», – любил говорить отец.

– Как день прошел, хорошо? – Мамины руки замелькали в воздухе.

– Наверное, хорошо. – Натан пожал плечами.

– Садись скорее за стол, все стынет. Поешь и обязательно расскажешь, что сегодня было.

От тарелки поднимался пар, пахло лавровым листом и селедкой, на ломте горячего хлеба золотистой лужицей растеклось масло. Натан был очень голоден, но старался есть как можно медленнее. Откусывал по крошечному кусочку, подолгу дул на ложку, изображал, что обжег язык. Мама вставала рано, чтобы на заре начать работу по дому, поэтому и отдыхать всегда уходила рано. Натан очень надеялся, что спать она отправится прежде, чем он закончит.

– Котенок мой, – она ласково потрепала мальчика по волосам, – я уже с ног валюсь, тяжелый был день. А ты мне про свой расскажешь завтра, договорились? – В ответ он кивнул и улыбнулся, а мама послала ему воздушный поцелуй.

Мама выглядела очень уставшей, и именно сегодня ему так не хотелось ее расстраивать. Она часто выглядела печальной, ее выдавали огромные карие глаза. Она, конечно, всегда улыбалась, но он-то видел. Натан не слышал родительских разговоров в спальне по вечерам, обязательно шепотом, на всякий случай, не слышал он и соседских сплетен, да ему и не нужно было, многие вещи не скрыть, как ни старайся. Никто особо и не старался.

Натан аккуратно помыл тарелку, стер со столешницы крошки и разложил белые листы. Сегодня он увидел в роще такую красивую бабочку, белую, с черными прожилками, с парой торчащих «хвостиков», – огромную, одно крыло в размахе было длиною с его большой палец! Дома он специально нашел линейку и произвел замер – 7 см. Он часто гулял в лесу, но такую заметил впервые, может, раньше она никогда и не жила на острове? Могут ли бабочки перелетать через море? Натан решил, что обязательно спросит отца, когда тот вернется домой со службы.

Натан заточил карандаш и принялся рисовать, набросок необходимо было сделать по свежим следам, конечно, так красиво, как в первый раз, у него уже не получится, днем он рисовал с натуры. А теперь ни бабочки, ни наброска. Мальчик грустно вздохнул и почувствовал, как что-то коснулось колена. Пухля всегда приходила успокаивать Натана, когда тот печалился, стоило лишь вздохнуть или пустить крошечную слезинку. Кошка терлась о ноги пушистыми меховыми боками, запрыгивала на колени, сворачивалась клубочком и мурчала. Натан чувствовал, как от нее расходится мягкая ритмичная вибрация. С Пухлей обиды переживались проще.

Отец вернулся с маяка через пару часов, Натан ощутил хлопок входной двери кожей, половицы зашевелились под весом тяжелых сапог. Он вошел в кухню и помахал руками, чтобы привлечь к себе внимание сына, раньше у него была привычка подходить без предупреждения, Натан сильно пугался, особенно когда был маленьким. Позже мальчик научился «прислушиваться» к языку, понятному лишь ему одному, – к тончайшим колебаниям воздуха, вибрациям поверхностей.

Отец был явно не в духе. Даже не переодевшись, он резкими движениями стал накладывать себе ужин. Натан заметил, как подпрыгивали чашки и банки у раковины, но решил не поднимать глаз от рисунка. Отец сел напротив и дважды постучал ребром ладони по подбородку, затем ткнул пальцем себе в грудь и показал на Натана. Этот жест означал: «Нам с тобой нужно поговорить». Мальчик отложил карандаш, а кошка лениво потянулась, не желая покидать нагретое место.

– На меня только что накричал один из местных отдыхающих, Натан. Накричал, понимаешь? – Тот лишь покачал головой.

– Он очень громко разговаривал очень близко от меня, и мне было очень сильно неприятно. – Мальчик поежился. – Я староста, Натан, смотритель маяка, а какой-то турист при всех соседях кричит, что мой сын хулиган и негодяй. Правда, что ты ударил его сына? – Натан выставил перед собой две раскрытые ладони.

– Ты его толкнул?

– Да.

– Почему?

На самом деле отец хотел сказать: «Почему нельзя было договориться по-человечески, а не размахивать кулаками?», но вовремя взял себя в руки. Он и так прекрасно знал ответ. Его сын просто не мог поговорить с другими детьми на понятном им языке. Местных ребятишек на острове осталось немного, по пальцам одной руки пересчитать, и с Натаном они заняли позицию подчеркнутого нейтралитета. Мы тебя не трогаем – а ты нас. Так и жили. Туристы – другое дело, никогда не знаешь, чего от них ждать.

– Натан, почему? Он напал, а ты защищался? – Мальчик покачал головой. – Ты ударил первым? – Натан опустил глаза, но чувствовал на себе пристальный взгляд отца, от разговора было не отвертеться. – Я повторяю, ты ударил первым?

– Да. – За густой бородой лицо Ноя казалось невозмутимым, но мальчик видел, как расширялись его ноздри и как глубоко он старался дышать, чтобы успокоиться.

– Это уже не впервые, Натан. Что вы сегодня не поделили? Игрушку? Кто-то дразнился? Нельзя же каждый раз драться.

– Он убил бабочку! – Отец замешкался. – Вот, смотри! – Натан протянул ему свой рисунок, копия выглядела в разы хуже оригинала, он был абсолютно уверен, что напутал узор крыльев, особенно внизу, где начинались красные кругляшки.

Мужчина аккуратно взял листок и поднес поближе к глазам, суровое лицо немного смягчилось, а уголки губ приподнялись в еле заметной улыбке.

– Это махаон, следи внимательно: М-А-Х-А-О-Н. – Отец медленно складывал пальцы в значки букв, чтобы сын мог выучить новое слово. – Запомнил?

– М-А-Х-А-А-Н?

– Почти, давай тебе запишу тут с краю, можно? – Натан кивнул, под рисунком отец аккуратно вывел название бабочки, у него был почти каллиграфический почерк. – Редкая бабочка, я таких встречал лишь пару штук за всю жизнь. Где вы ее не поделили?

– После обеда я пошел к ручью в березовую рощу, она там сидела прямо на цветке. Я решил ее нарисовать, а потом пришел тот мальчик и убил ее, ударил большой палкой. Крылья сломались и…

Натан почувствовал, что вот-вот расплачется, в горле появился предательский ком, а глаза защипало. Пухля привстала и потерлась о его подбородок. При отце плакать всегда было стыдно. Он был большим и сильным, управлял целым маяком и спасал корабли в шторм, а тут всего лишь какая-то жалкая бабочка…

– Я не хотел драться, но он убил бабочку и потом порвал мой рисунок. А ребята вокруг все смеялись, и… я рассердился и со всей силы толкнул его. Он споткнулся о корень и упал прямо в ручей, потом кричал что-то, а потом убежал. – Кошка уселась поудобнее и стала «маршировать» на коленях мальчика.

– Я не сержусь, я тебя люблю. – Отец сложил ладони на сердце.

– Сначала ты сердился.

– Сначала сердился и был не прав. – Он встал и обнял сына за плечи. – Теперь я знаю, что мой сын не хулиган, а просто защищает тех, кто слабее и не может постоять за себя.

– Защищать бабочку было глупо.

– Нет, это было смело. Я видел парнишку, он выше тебя на голову! А трус еще тот, увидел, что ты не промах, и пошел на попятную.

– У тебя будут проблемы?

– Нет, это у них будут. Ты же знаешь туристов, приезжают сюда на лето и думают, что весь мир им теперь обязан! Но я не позволю жить на моей земле и над ней издеваться. Завтра все им скажу. Иди спать, хорошо?

– А мама?

– И мама пусть спит, ничего ей не скажем, зачем волновать из-за ерунды. Разве что я между делом упомяну, что сын у нее смельчак. – Отец засмеялся в кудрявую черную бороду.

Спал Натан крепко. Под боком, свернувшись калачиком, спала кошка. А снились ему мамины песни и невесомые, прозрачные бабочки, порхающие в облаках.

1

Никто уже и не помнил, как давно появилась здесь деревня, обдуваемая северными ветрами. Одно знали точно – давно. Когда-то остров был диким и неухоженным клочком земли в холодном море, но вот однажды приплыли на него рыбаки. Случайно, просто спасались от разыгравшейся бури. Было это лет триста назад, а может, и раньше. Приплыли и остались, построили крепкие дома из бруса и камня, поставили ловушки, раскинули сети и стали жить бок о бок с неприветливым новым миром.

Деревня росла и в лучшие дни насчитывала несколько тысяч дворов. Люди ловили рыбу и торговали с Большой землей, на высоком утесе даже возвели полосатый красно-белый маяк, стал курсировать паром. А потом на материке построили первый завод и спустили на воду первый траулер. Рыбаки к произошедшему отнеслись с опаской, но пока еще никто всерьез не верил, что такие машины способны заменить натруженные человеческие руки, лично осматривавшие каждую рыбешку. Но траулер закинул свои сети и поднял из глубин 60 тонн улова, а затем еще столько же, да еще больше. Рыбаки пожали плечами, подождали еще пару лет и свернули свои снасти. Кто-то бросил все как есть и перебрался ближе к большому городу, а кто-то аккуратно разобрал все до досточки, до последнего гвоздя и уплыл туда, куда заводы еще не успели добраться.

Натан любил слушать про историю острова. Здесь он родился и прожил свои недолгие десять лет. А на материке бывал всего однажды, если не считать случая с врачом: отец взял его с собой, когда поехал на повышение квалификации. Но случай тогда произошел не очень веселый – Натан потерялся, причем почти сразу же, как они сошли с парома на пристань, его закрутила пестрая толпа, растекающаяся во всех направлениях одновременно. Толчок. Толчок. Мальчик споткнулся, остановился, чтобы завязать шнурок, поймал взглядом спину отца и долго шел за ней. Потом спина обернулась, и ее владельцем оказался совсем не отец, а высокий мужчина в черных очках. Испугаться Натан не успел, победило любопытство. Еще ни разу он не видел столько лиц, столько красок! Нос не мог справиться с обилием запахов. Солярка, рыба, табак, соль, кофе, сладковатые женские духи и терпкий мужской одеколон. Он восторженно оглядывался по сторонам и просто шел куда глаза глядят. Отец пропажу обнаружил не сразу, а когда понял, что сын не идет следом, схватился за голову. Рубашка за секунду пропиталась липким холодным потом. Натану лишь вчера исполнилось пять. Он еще не умел ни читать, ни писать, а прохожие на улице вряд ли владели языком жестов. И когда Ной думал, что вот-вот сойдет с ума, в толпе мелькнула знакомая макушка – большой цветастый помпон на шапке. Он побежал со всех ног и поймал сына за рукав прямо у входа в метро. Натан в ответ лишь широко улыбался и вертел своими крохотными ладошками. Счастье. Этот жест означал счастье.

Малыша решили не ругать, но мама все-таки одела ему на руку его первые часы и предложила вместе сыграть в одну очень интересную игру.

– Когда стрелочки коснуться этих цифр, тебе нужно быстро-быстро вернуться обратно домой, договорились?

Конечно, Натан согласился, все это очень напоминало истории про приключения, которые отец рассказывал ему перед сном. Карты, компасы, секретные задания. Вообще Натан не знал, настоящая ли это игра и играют ли в нее другие дети. Спросить было тоже не у кого – кругом одни взрослые, а уж они-то всегда друг друга поддерживают, сговариваются, думают, что он не догадывается, раз маленький.

На острове ровесников мальчика почти не осталось, а старшим детям и дела не было до малышни – свои заботы и разговоры, скучно. Ребятишки приезжали на остров только летом, на каникулы, в основном туристы-отдыхающие. Вскоре Натан заметил, что больше про игру с часами никто не знал, но продолжал играть, чтобы не расстраивать маму.

Начиная с середины июня паром привозил целые семьи, которые снимали дачи на опушке леса. Их хозяева давно уже жили в городе и на родную землю никогда не возвращались. Большую часть года домики пустовали, а ближе к сезону Ной и другие мужчины с деревни за небольшую плату чинили то, что успело прохудиться. Тут крыша потекла – надо латать, там двери скрепят – значит, нужно смазывать петли, забор покосился – нужно ставить новый.

Благодаря туристам остров оживал и походил на муравейник. Люди сновали туда-сюда, постоянно фотографировались, задавали вопросы и готовы были платить неплохие деньги за домашнее молоко, сыр, сметану и другие, как их называли, экопродукты. Летний заработок помогал жителям кормиться, если и не всю зиму, то не пропасть в самые суровые месяцы.

Больше всех дачникам радовался дядюшка Авраам, он жил один-одинешенек последние пять лет, как не стало жены. После смерти тетушки Майи весь остров будто бы осиротел. Сыновья, внуки и даже правнуки – все обитали на Большой земле и приезжали редко. Авраам понимал – дела, работа, учеба, а путь неблизкий. Когда-то он выстроил на холме просторный трехэтажный дом (родовое гнездо, как он любил поговаривать), въехал туда с молодой супругой и родил тринадцать детей. Только ни рыбалка, ни охота, ни свежий лесной воздух не пришлись никому из них по душе. Они отучились и стали архитекторами, инженерами, программистами.

«Все чертят, на кнопки жмут да бумажки перекладывают, – поговаривал Авраам, – настоящим мужским делом никто не занят».

Нет, он любил сыновей и мог каждому встречному все уши прожужжать об их успехах и достижениях, но глубоко в сердце старика все-таки крылась обида, что сложилось все не так, как он по молодости мечтал.

Родовое гнездо постепенно стало тяготить дядюшку Авраама, но он категорически отказывался унывать, а вместо этого взял инструменты и построил во дворе рядом с баней крохотную избушку, туда и перебрался со всеми вещами. А Дом отдыха «Родовое гнездо» теперь радушно и со всеми удобствами сдавался туристам. Приезжие всегда собирались на паром в спешке и постоянно что-то забывали; так у дядюшки Авраама уже подобралась неплохая коллекция «потеряшек»: полотенца, книги, халаты, волейбольные мячи, воланчики и ракетки для бадминтона. Иногда туристы привозили хозяину дома разные безделицы – сувениры, монетки из далеких стран, магниты на холодильник.

Натан обожал приходить в гости к дядюшке Аврааму, тот всегда принимал его очень тепло, водил экскурсии по своему музею и к тому же немного знал и понимал язык жестов.

Вот и этим утром Натан проснулся с мыслью, что после завтрака нужно первым делом бежать до дядюшки. Накануне тот обмолвился, что привезли ему нечто такое, о чем мальчик никогда в своей жизни «не слышал»! Любопытство съедало Натана изнутри. Вот только планы могли и не осуществиться. Родители ругались. «Громко». Натан чувствовал колебания воздуха. Он очень надеялся, что нашлась какая-то другая причина, но был почти уверен, что это из-за его вчерашней драки. Хотя один толчок и дракой назвать можно только с натяжкой, по-настоящему дерутся до крови. Натан видел, как собаки дрались с волками, когда защищали стада жалобно блеющих овец; видел, как по весне делили территорию местные коты – кричали что есть сил, а потом вцеплялись друг в друга, так что по улицам пух летел. Поэтому один толчок дракой точно не мог считаться. К сожалению, не все с выводом мальчика были готовы согласиться.

Когда Натан умылся и пришел на кухню, родители уже молчали и каждый занимался своим делом – папа пил чай из пузатой эмалированной кружки, а мама вымешивала тесто. На подоконнике стояло пять буханок хлеба, прикрытых вафельным полотенцем, а в печи поднимался пышный каравай. Мама любила печь хлеб, готовить закваску и искать новые рецепты. Летом она всегда пекла на продажу, не успевала доставать хлеб, как его уже раскупали. Еще яйца. Для хлеба нужно было много яиц, здесь начиналась зона ответственности Натана. Уговор с мамой был таков: проснись пораньше, собери все яйца и иди гуляй и, конечно, не забывай следить за стрелками на часах.

На столе уже стояла плетеная корзина, выстланная махровым полотенцем, и две решетки для яиц, каждая на тридцать ячеек.

– Доброе утро, мой хороший. – Мама коснулась подбородка пальцами правой руки, этот жест означал «хорошо» или «добро», так она приветствовала его каждое утро. – Курицы тебя заждались, беги быстрее!

Натан кивнул и подхватил корзину, попутно перед выходом поцеловав отца в щеку. В курятнике было темно и пахло, свет просачивался тонкими струйками через зазоры между досок. До холодов отец возьмет герметик и заделает их, он принес домой несколько огромных рулонов утеплителя, чтобы кормилицы, так отец звал кур, не замерзли зимой.

Натану нравилось проводить время с несушками, они ему доверяли и никогда не клевали. Мама купила на рынке несколько пород, у одних перья напоминали шерсть, пушились и топорщились в разные стороны, у других, напротив, оставались гладко прилизанными и блестели, будто вощеные, и слегка отливали синевой, а у третьих из-под клюва свисали бородки, а хвост тянулся шлейфом. Они выглядели горделиво и величественнее прочих. Были ещё, конечно, и самые обычные деревенские пеструшки. Несмотря на совсем невзрачный вид, они себя ущемлёнными никак не чувствовали. Мало болели и никому не давались в обиду. В теплых углублениях в соломе Натан нащупывал яйца, крупные, гладкие, они напоминали речные окатыши – коричневые, бежевые в крапинку, голубые и розоватые. В некоторых встречалось по два, а то и по три желтка!

– Маловато сегодня, – мама аккуратно пересчитала добычу мальчика, – всего сорок шесть. Ни грозы ночью, ни ветра, пугаться нечего, почему вредничают?

– Потому что породистые, знают себе цену, нос от еды воротят. Обычные дворовые неслись бы и неслись, не остановить. – Отец отложил газету. – Пойду погляжу, чем их хоромы не устроили, может, крыша где-то бежит.

– А я? – Натан замер у входной двери.

– Беги, беги.

И он побежал, оставляя после себя только клубы пыли, из-под кроссовок вылетал гравий, ветер обдувал лицо, а Натан только и мог думать о том, что же сказочного припас для него дядюшка Авраам.

***

– Вот, – дядюшка Авраам светился от гордости, – знаешь, что это?

Натан озадаченно помотал головой и протянул руку к свертку.

– Трогай, не бойся, – старик засмеялся и положил ладонь мальчика сверху.

В полотенце лежали три желто-оранжевых шарика, с виду они походили на яблоки, но на ощупь были очень мягкими и бархатистыми.

– Что это? – Мальчик ткнул в них пальцем и потряс ладонями перед собой.

– Фрукт. – Дядюшка Авраам сложил вместе указательный и большой пальцы и поднес ко рту, накануне он выучил этот жест специально для Натана.

– Фрукт, – повторил Натан, – я знаю фрукты. Это не яблоко.

– Не яблоко, это пдсик. – Старик не знал, есть ли для персика свой собственный символ, и решил показать его по буквам.

– П-Д-С-И-К? – Повторил Натан. – Откуда он?

– Турист привез из теплых стран. Попробуй. – Он протянул мальчику тот, что был с покрасневшим бочком.

– Пдсик, – еще раз повторил Натан и поднес фрукт ко рту, щетинки кольнули губы, а по подбородку полился сладкий липкий сок.

– Вкусно?

Мальчик радостно закивал. Натан был твердо уверен, что отныне теперь именно пдсик – его любимый фрукт.

– Держи, дарю, – дядюшка протянул ему сверток, – дома скушаешь и родителей угостишь.

Домой Натан бежал быстрее, чем в родовое гнездо дядюшки Авраама, ускорения добавляло еще и то, что тропа шла под гору. Он ворвался в кухню, подобно урагану, и застал отца ковыряющимся отверткой в большой металлической коробке. Он часто приносил домой на починку механизмы с метеостанции, если они выходили из строя.

– Смотри! – От нетерпения Натан запрыгал на месте, на стол выкатились слегка помятые желтые мячики.

– Персики? Где взял?

– Нет, нет, пдсики! – Заулыбался мальчик. – Дядя Авраам подарил!

Отец сперва нахмурился, а потом хохотнул.

– Пдсики, значит, хорошо. Когда пойдешь к нему в гости в следующий раз, захвати свой букварь, ладно? Пусть старик на досуге буквы подучит. Но пдсики так пдсики, мы теперь их только так и будем звать. Положи на подоконник, после ужина съедим.

– А ты раньше такие ел?

– Ел, когда учился в городе в институте, продавали на рынке всякую всячину и персики тоже. Вкусные были. А сейчас следи за мной: П-Е-Р-С-И-К. Шутки шутками, а выучить нужно правильно, переучивать тебя потом сложнее. – Натан кивнул и несколько раз повторил слово самостоятельно.

– Там внутри большая косточка, если посажу, прорастет?

– Сомневаюсь, холодно у нас слишком, но если попытаться хочешь – сажай, поставим эксперимент. Садовый инвентарь весь в сарае.

– А представляешь, если получится? Будем тогда пдсики, то есть персики, каждый день есть! Здорово, правда?

– Здорово. – Энтузиазм сына всегда вдохновлял Ноя, он тоже хотел бы всем сердцем продолжать верить в чудеса.

Дверь хлопнула, и в дом вошла мама. Натан заметил, что у нее блестели глаза, а кончик носа порозовел. Он понимал, что это значило – она точно из-за чего-то плакала.

– Никто больше не купит наш хлеб! – Аврора сняла с плеч рюкзак и расстегнула молнию, в основном отделении лежало четыре буханки в промасленной бумаге.

– Почему так? Хотелось бы подробностей. – Ной снова взялся за отвёртку и принялся вкручивать мелкие болтики обратно в пазы, чтобы те никуда не закатились и не потерялись.

– Ах, подробностей! Вот тебе подробности! Дачники с пятой улицы сказали, что раз наш сын бьет их детей, то они отказываются хоть что-либо у нас покупать! Даже совет свой провели!

– «Совет» – звучит серьезно, спору нет, давай и мы свой проведём, решим что-нибудь важное.

– Ной, вот не смешно, ей-богу. Тебе лишь бы шутки шутить. – Аврора шмыгнула носом и достала из переднего кармашка платок.

– Уж лучше шутить, чем слёзы ронять, дорогая. Это туристы, чего с них взять? Любят цену себе понабивать, все им не так да не эдак. Помнишь, в прошлом году один чудак вой поднял, что дорожки не чищены… в лесу?

Аврора притихла и взглянула на сына, тот сидел по другую сторону стола и старался улавливать шевеления губ, но совсем не понимал, что происходит.

– А как же то, что они сказали про Натана? Что он часто дерётся, бьет других детей?

– Бьет, говоришь. – Ной нахмурил брови. – Натан, ты еще с кем-нибудь из приезжих дрался?

– Нет, только с тем, что бабочку убил. А сегодня я даже никого из детей и не видел. Только на холме в «Гнезде» был, честно.

– Тебе я верю, пойдем, сын, – он приобнял мальчика за плечо, – покажу, как вести настоящий мужской разговор. Пошли на Пятую улицу.

***

Натан никогда раньше не вел мужских разговоров и не был уверен, как именно они ведутся. Отец всегда был против насилия, так что вряд ли он намеревался пускать в ход кулаки, ведь именно из-за одной жалкой драки Натан и попал в переплет. И ведь даже драки нормальной не было – толкнул разок, и все. Драться Натан не любил, отец учил, что умные люди всегда договорятся, но так ли в действительности много умных людей жило вокруг? Было кое-что, о чем мальчик очень сильно жалел, но не признавался вслух, – знай он, что приезжий поднимет такой шум из-за ерунды, то врезал бы тогда ему как следует, чтобы на самом деле было из-за чего поплакать.

По дороге на мужской разговор они зашли к соседям и прихватили с собой дядюшку Кая и Стефана, они с отцом выросли вместе и крепко дружили, они были из тех немногих, кто жил на острове круглый год.

Подойдя к даче, отец пригладил волосы, прокашлялся и сильно постучал в дверь, так что доски заходили ходуном, ему открыл высокий мужчина в очках и линялых джинсах, из-за его спины выглядывала женщина в цветастом платье.

– День добрый, меня зовут Ной, я староста в этой деревне. Поговаривают, у наших сыновей тут какой-то конфликт вчера произошел. Хотелось бы во всей ситуации разобраться.

– Да, – мужчина немного растерялся и очень неуверенно пожал Ною руку, – конфликт.

– Раз есть конфликт, надо уладить. Мы здесь мирно друг с другом живем.

– Ваш сын агрессивный и бьет других детей! – Женщина привстала на цыпочки, но не стала выходить вперед.

– Больно слышать, я за справедливость. – Ной с досадой покачал головой и достал из кармана блокнот и ручку. – Давайте список пострадавших составим. Сына позовите, если можно.

Мальчишка, видимо, подслушивал разговор взрослых, потому что сразу же вынырнул из-за угла. Рослый, загорелый, на вид ему было около тринадцати.

– Говорят, мой сын тебя побил. – Ной подтолкнул Натана вперед, на фоне приезжего тот выглядел мелким и щуплым, примерно на полторы головы пониже. – Расскажи, как дело было? Кого еще он тут обидел?

Натан вертел головой, чтобы уловить хоть какие-то движения губ отца или людей на пороге, но видел лишь отдельные слоги да обрывки фраз.

– Он толкнул меня! – Мальчик вышел вперед и ткнул в Натана пальцем.

Ной послушно записал «толкнул» в свой блокнот.

– Дальше?

Приезжий молчал.

– Дальше было что-то?

– Я убежал.

– А драка когда случилась, после?

– Это все. – Мальчишка потупил взгляд и сделал шаг назад.

– Все? Мне такого наговорили, что у вас у ручья целое побоище произошло, кровавое избиение. Следующего кого толкнули? – Мальчик молчал, и мужчина в очках положил руку ему на плечо.

– Никого.

– Никого, – старательно вывел Ной, – а где же обещанные жертвы? Из-за чего сыр-бор?

Женщина вышла на крыльцо и уперла руки в бока.

– Мы в нашей семьей не терпим насилия! Если он у вас дикий, то…

Ной снова прокашлялся, и она резко замолчала.

– Мы здесь тоже не терпим насилия, уважаемая, вообще никакого. Весь остров, что вы видите, наша семья. Мы здесь живем бок о бок друг с другом и с природой. Не терпим сплетен, наветов, когда обижают слабых ради забавы. – При этих словах Ной пристально посмотрел на мальчишку, тот еще ближе прижался к отцу. – Мой сын поступил неверно, сгоряча, и он извинится.

Ной подтолкнул Натана вперед, мальчик выставил вперед открытую левую ладонь и провел по ней правой.

– Этот жест значит «извините», – перевел Ной. – Как видите, мой сын отвечает за свои поступки, и он прекрасно излагает свои мысли, но не словами, он разговаривает иначе. Остров – наш дом, здесь мы следим за порядком. Вместе с мужчинами за моей спиной мы состоим в добровольческой бригаде, и если из-за кого-то земля начинает слухами полниться, без внимания мы это тоже не оставляем. Вы, господа, приехали в семью, привыкайте, что в каждой семье свой устав.

Дачник сглотнул и протянул Ною руку, они кивнули друг другу напоследок и разошлись.

– Это и был мужской разговор, пап? – спросил Натан по дороге назад.

– Да.

– А что ты ему сказал?

– А ты не прочел?

– Нет, не смог. Не успевал.

– Вот и не беда, еще научишься. Главное, что тебя не обидят больше и хлеб тоже раскупят. А если кто-то снова станет лезть на рожон, зови меня или Стефана с Каем. Не таись.

– Знаешь, пап, я ведь не читаю по губам не потому, что глупый.

– Знаю, сынок. Ты совсем не глупый, ни я, ни мама так не думаем.

– Я, пап, не читаю, потому что не хочу… не хочу знать, что люди обо мне говорят. Если это что-то важное – они как-нибудь покажут, а если нет… Я просто не хочу знать.

– Хорошо. – Ной поцеловал сына в макушку, и вместе они вошли в калитку дома.