Kitobni o'qish: «Волшебное стекло»

Shrift:

I

Подарок

Все универмаги –
Это много слишком,
Я и без подарков
Счастлива, поверь…
Хочешь, подари мне
Плюшевого мишку.
В детстве не купили –
Подари теперь!

С чёрным-чёрным носом,
С мягкими ушами,
С капельками солнца
В бусинках-глазах,
Что же ты смеёшься –
Я уже большая,
О других подарках
Ты хотел сказать?

Видно, повзрослели
Мы внезапно слишком –
Что ж, война прошедшая
Этому виной…
Подари мне мишку,
Плюшевого мишку,
Как кусочек детства,
Взятого войной!

Первый снег

Ему бы позёмкой
По городу виться,
Висеть у ребёнка
На длинных ресницах,
Под каблучками
Скрипеть у кого-то
И падать с деревьев
От птичьего взлёта.

А он всё ложится,
Себя не жалея,
И к ночи
Становятся лужи светлее,
А утром,
Не зная о грязи вчерашней,
Кружится над городом
Тот, настоящий,

Которому
Белой позёмкою виться,
Висеть у ребёнка
На длинных ресницах,
Под каблучками
Скрипеть у кого-то
И падать с деревьев
От птичьего взлёта.

«Море – близко…»

Море – близко
За окошком просто,
Свежий ветер пляшет по волнам,
И приходит девочка-подросток
На закате
К тёплым валунам.

К морю –
Величавому и вечному,
К морю,
Что начало всех начал,
Валуны ей согревают плечи,
Бескорыстной щедрости уча.

И она сидит,
Обняв колени,
Кажется, она вот-вот взлетит,
А прибой спешит,
Весь в белой пене,
Словно добрый конь в конце пути.

А волна идёт неторопливо,
А луна роняет светлый след…
Научи же, море,
Быть счастливой
Эту девочку в тринадцать лет.

Научи и чувствовать, и видеть,
Целый мир душою обнимать,
Научи любить, и ненавидеть,
И прощать – а значит, понимать.

Подари ей добрые приметы,
И она сквозь бездну долгих лет
Благодарно вспомнит это лето,
Море, валуны и лунный свет.

Костёр

Как мне жилось –
Светло и строго,
И удивительно легко,
Когда бродила по дорогам
С таким нелёгким рюкзаком!

Какие вёсны есть на свете,
Так и сияют изнутри,
Какие сосны есть на свете,
Закинув голову, смотри!

А тёплый, терпкий запах гари –
Я помню, как-то до утра
Пришлось одной мне кочегарить
У догоревшего костра.

Костёр погас,
Костёр не скряга,
Все спят, кому огонь беречь!
Во всём костре одна коряга
Не остывала, словно печь.

А я подбросила ей ветки,
И благодарна и пестра
Взметнулась стайка вспышек редких,
Как продолжение костра.

И пламя, нехотя сначала
Наощупь тронув темноту,
Вдруг ожило и заиграло
Цвета меняя налету.

Как вились искры беззаботно,
Какой стоял весёлый треск!
А мне казалось, будто что-то,
Как будто дорогое что-то
Горит – сгорает на костре.

И было сердцу тесно-тесно,
И грусть – не знаешь, отчего,
И над костром витали песни
Из давней памяти его.

И ночь, распахнутая настежь,
Как будто бы для ворожбы,
Предчувствия тоски и счастья,
Предчувствия своей судьбы…

И плеск реки – ночной, весенней,
И пляска тени – до зари,
Костёр – отличный собеседник,
О чём угодно говори…

Тишина

Была я мала, но помню –
До прошлой большой войны
На праздниках в нашем доме
Не было тишины.

Голос весёлый радио
По дому гулял, звеня,
И просыпалась радость
Чуточку раньше меня!

Со мною носилась радость:
– Папа, который час?
Идём, а то на параде
Кончится всё без нас!

Потом у меня слипались,
Совсем слипались глаза,
А в доме не умолкали
Весёлые голоса.

Дышала сестрёнка рядом,
Куклу мою обняв,
И засыпала радость
Чуточку позже меня…

Что пожелать вам, кроме –
С детства до седины
На праздниках в вашем доме
Не было б тишины.

Дождь

Дождь идёт,
Звеня и гудя,
Крышами проходя,
И дом, словно остров среди дождя,
Остров среди дождя!

Вспыхнет молнии быстрый нож,
По листьям пугливая дрожь –
Когда-нибудь кончится этот дождь,
Кончится этот дождь?

Наверно, не надо
Смотреть в окно,
А я смотрю всё равно –
Как пламя костра,
Как ночное дно
Притягивает оно.

Твержу и не верю,
Что это не ложь,
Не верю, что это не ложь –
Когда-нибудь кончится
Этот дождь,
Кончится этот дождь.

«Деревья облетают…»

Деревья облетают,
А улицы чисты…
Мне в мире не хватает
Осенней пестроты.

С утра,
Весь город вычистив
За совесть, не за страх,
Осень, как язычницу
Сжигают на кострах!

Брожу, мне видеть горько –
Горит её листва…
Осень, фантазёрка,
Лихая голова!

Осенняя палитра
Пестра, пестра,
И дворник деловито
Хлопочет у костра.

А осень поражает
И на кострах горя,
И пламя подражает
Всем краскам сентября,

И запах горьковатый
Преследует меня –
Была же я когда-то
Поклонницей огня!

Реквием Моцарта

Домский собор

Да, жизнь баюкает живых,
Особенно в лесу.
Ловлю я блики синевы,
В себе её несу,

От радости,
Что я жива,
Что тишь и синева,
Я глажу елей рукава
В еловых кружевах.

И вдруг – раскованна, вольна,
И музыкой полна
Над безмятежностью моей
Тревожная волна.

Как я из леса набрела
На музыку твою!
Светла мелодия, светла,
А ведь про смерть поют…

И под волной, и под волной
И брызгами её
Лесной мой месяц отпускной,
Лесное забытьё.

«Ходите чаще…»

Ходите чаще
В гости к старикам,
Их писем не кладите
В долгий ящик!
Ах, эти письма…
Каждая строка
В них просит между строк –
Пишите чаще!

А мы кружимся
В сутолоке дел,
А мы живём,
И не желаем верить,
Что вдруг они
В один тяжёлый день
Неслышно за собой
Прикроют двери.

О, как нам
Будет память нелегка
Об этих днях –
Плывущих и летящих!
Ходите чаще
В гости к старикам,
Поверьте мне,
Ходите чаще…

«Опять мороз по памяти рисует…»

Опять мороз по памяти рисует
Какой-то странный лес…
В нём все деревья
Полны такою молодою силой,
Как будто бы огромный груз веков
Ещё не лёг им тяжестью на плечи,
Не научил жить сдержанно и тихо,
Не распускать невиданные листья
И не растить гигантские стволы.

Мороз рисует на оконных стёклах
В свободной и размашистой манере,
Лес только так и можно рисовать!
Давным-давно мороз убил деревья.
И каменными чёрными пластами
Они лежат на сердце у земли.
И вот теперь, боясь, что постепенно
Они совсем из памяти исчезнут,
Рисует этот белый лес на стёклах,
На всех подряд…

Журавли

Осеннюю пору почуя,
Вдогонку за прошлой весной:
– Лечу я,
лечу я,
лечу я,
Кричат журавли надо мной.

Почудится вдруг, что понятны
Мне крики протяжные их:
– Осилят ли путь журавлята? –
Тревожно сердцам журавлих.

И мне начинает казаться,
Не осень их гонит – война
В далёкую эвакуацию,
Как нас угоняла она.

По залам разбитых вокзалов,
На чёрных каспийских волнах,
Куда только нас ни швыряла
И вновь настигала война!

И болью своей и тревогой,
Неведомой силой сильны,
Хранили нас мамы дорогой
От этой беды – от войны.

Куда мне от памяти деться,
Что делать с живучею, с ней?
Встаёт беззащитное детство,
Погибшее в прошлой войне.

Давно журавли пролетели,
И лишь по лицу моему
Скользят журавлиные тени,
Не видные никому…

Боги

Да, горшки обжигают боги.
А берутся все – чудаки!
Все берутся, но слишком многие
Обжигаются о горшки!

Обжигаются, и ругают
И богов, и весь белый свет,
– Мол, не боги горшки обжигают,
Мол, на это запрета нет!

Но работают боги, как боги,
Без бахвальства и суеты,
Их движения скупы и строги,
И законченны, и просты…

Я ещё обжигаться буду,
Я ладони у щёк стужу,
И без зависти,
Как на чудо,
На творенья богов гляжу.

Несмеяна

Разлюбил Иван-царевич Несмеяну.
Вот и стало ей, сердечной, не до смеха.
Разлюбил Иван-царевич Несмеяну,
На коня – в страны дальние уехал.

А она бродила тихо по палатам,
Невесёлые бродили с нею мысли,
И поблекло её кос литое злато,
Рукава её расшитые повисли.

Старый царь ударил посохом сердито:
– Эй, зовите-ка шутов и скоморохов!
Что-то дочь моя печальна – поглядите!
Рассмешите! А не то вам будет плохо!

Ах, родители – цари ли, не цари ли,
Одинаковой они болеют болью:
Что полцарства, даже царство подарили б,
Только б дочь была счастливой и весёлой!

Только грустные глаза у Несмеяны,
Бродит молча, без улыбки и без жалоб,
От шутов, таких весёлых да румяных,
На край света бы, наверно, убежала!

Понаехали! Полцарства – разве плохо,
Не пахать, не сеять, этакое диво!
…Царь, послушай – от шутов и скоморохов
Не бывать ей ни весёлой, ни счастливой.

«У деревьев медленные думы…»

У деревьев медленные думы,
Далеки они от суеты,
Никогда деревья не угрюмы,
Если не угрюм под ними ты.

Хрустнет под ногой сухой валежник,
Я щекою прикоснусь к сосне,
Знаю я – шершавой этой нежности
В городе не встретить мне…

И не гость я в городе, не зритель,
Но скажу тебе, сосна, как другу:
Город – он огромный ускоритель,
Где частицы носятся по кругу.

И секунды нет – остановиться,
Приглядеться к дереву, к цветку…
Сосны, я такая же частица,
Только я – частица в отпуску.

«Мы все давно повырастали…»

Мы все давно повырастали,
Своих отцов мы старше стали,
Погибших на войне.
И может, годы виноваты,
Что та, давнишняя утрата,
Чем дальше, тем больней.

Забвенья нет, прощенья нету,
Пусть сотни лет пройдут по свету,
Дорогами пыля,
Но плач сирот и вдов о павших,
О павших, без вести пропавших –
Как сносишь ты, земля!

Вслед за девчонкой-почтальоном
Врывался плач над похоронной,
Шло горе по пятам,
И шла война, считая вёрсты…
Светланка, мы с тобою сёстры –
Отец мой тоже там.

Баллада о кактусе

Я не подходила к окну,
Уже уходила,
Когда он цветок протянул
Ко мне сквозь гардину.

Мне некогда было стоять,
И я осторожно
Спросила – ты думаешь, я
Свободный художник?

Ты видишь – спешу, мне пора,
Пора на работу!
Я вечером, я до утра!
И скоро суббота…

Был свет за окном, и не свет –
Мерцание снега.
Ну как передать этот цвет
В ладони побега?

В нём таинство было огня,
И таинство тени
Но ждали вахтёры меня
В таком нетерпеньи!

А здесь – неуклюжий цветок,
Совсем несуразный –
И времени выбрать не мог
На этот свой праздник.

Не лета,
Хотя бы тепла,
И дня подлиннее…
Но нежность по жилам текла,
Что сделаешь с нею!

Не знаешь,
Когда, почему
Случается это,
Пригрезится что-то, чему
Названия нету.

И хмеля бурливый поток
Кружит и морочит,
И вот, словно чудо –
Цветок
Расцвёл зимней ночью!

Гляди на него, не дыши –
Малиново – ало!
И в зимних потёмках души
Светало, светало…