Kitobni o'qish: «Была у Егора «Красавица»»

Глава 1

Старый автобус бежал привычным маршрутом с короткой остановкой в бабушкиной станице и дальше в Волгодонск.

Ромка смотрел в окно. Ничего интересного – пустошь, сорняки, вереницы тонких деревьев. Но на маму смотреть было просто невыносимо, она плакала всю дорогу.

– Я же была у неё в выходные! А вчера по телефону – не волнуйся! Соседи заходят, всё есть… Не успели папку оплакать, трёх лет не прошло!

Ромка молчал. У него не укладывалось в голове, что бабушки больше нет. А мама плачет, тут совсем не знаешь, что делать.

Его отправляли к бабушке на каникулы, ехал охотно. Пожалуй, она понимала его лучше родителей. Подкладывала пирожки, но главное – книги подкладывала.

И не говорила – спи, уже поздно, на самом интересном месте. Да он никогда бы не узнал, что бывают такие книги!

Он уже знал наизусть имена великих мореплавателей, мог с закрытыми глазами показать на карте любой крупный порт. И, конечно, решил стать капитаном. Сначала – Мореходка, всё нужно начинать сначала.

Маме сказал, а бабушке не успел. Весной, когда сажали картошку, времени было в обрез, не поговорить. А теперь…

Почему-то было жалко – не увидит его в капитанском кителе. Как будто это главное.

Мама не плакала уже, только всхлипывала иногда. Он ткнулся головой в её плечо – крепкий, высокий, и она обняла его.

Впереди говорили вполголоса мужчина и женщина. Странный разговор – продать красавицу! Надо же, собираются кого-то продавать и спорят в автобусе!

Настаивала женщина, громко и жёстко:

– Она только ржавеет, пропадает товарный вид. Давно надо было, раз в год ходил на ней. В прошлом году вообще ни разу, в этом и подавно! Ему сколько лет, подумать страшно! А всё хорохорится, хозяином себя считает.

– Я даже произнести не смогу… – Голос мужчины был тихим и виноватым.

– Ну, как всегда, я должна всё решать, за всех думать! Ютимся вчетвером, мальчикам уже пора своих ребят заводить. Лучше ты соберись с духом хоть раз, со мной будет другой разговор. Пусть напишет доверенность, оценщика пришлём. Хорошо бы и дом оценить. Не представляю, как он управляется. А ведь ветеран, Герой Советского Союза. Для них особенные дома, персональная медсестра на каждого! Мог и сам предложить, знает, в какой тесноте живём.

– Вот об этом даже не заикайся. Про катер попробую.

– Попробует он! Да я не уеду…

– Ты забыла, мы едем на похороны!

Ромка всё понял. Конечно, «Красавица» – это катер, видел его с берега, он так и стоял у причала.

Дальше попутчики ехали молча. В автобусе было тихо, только какая-то голосистая женщина кричала по телефону:

– Не знаю, где мы едем. Ты, главное, стой и жди!

Глава 2

Станица прощалась с бабушкой во Дворце культуры. Постамент был высокий, и Ромка со своего стула не видел бабушкиного лица. А люди шли и шли – пожилые, молодые, кто-то держал за руку ребёнка, и всё это были бабушкины ученики. Мама не плакала, стеснялась на людях, а у Ромки щипало в глазах.

Столы на поминках накрыли на улице напротив бабушкиного дома. Они просто ломились от закусок, а женщины несли и несли тарелки, ставить их было некуда.

И водка в фирменных бутылках, и самогон в пластмассовых.

Их посадили в самом начале, рядом со станичным начальством. Мама держалась, как в гостях. Соседка, тётя Нюра, отодвинула Ромку и подсела к ней. Они обнялись и расплакались. И Ромка отвернулся, чтобы никто не видел его слёз.

– Не переживай, Дашуня, все там будем.

– Давно говорила ей – бросай работу, но только год как ушла.

– Ну, пожила ведь, выучила всю станицу. Дом-то продавать будешь, или как? Не продавай, хороший дом, крепкий. Сад, огород – землю хоть на хлеб намазывай. И с твоей специальностью тебя с руками оторвут. Хоть в больницу, хоть в поликлинику. А можно в социальный центр, платят меньше, зато обошла стариков и свободна, занимайся своим хозяйством. Хочешь, поговорю в больнице?

Застолье после добрых слов и традиционного тоста, не чокаясь, превратилось в обычное, не такое шумное, как свадьба или праздник какой, но всё же.

На другом конце стола Матвей из Ремонтных мастерских подсел к Деду.

Дед жил на другом краю станицы, но пришёл, тяжело опираясь на палку, с трудом переставляя больные ноги.

Добрался, уважил Наталью Ильиничну. Сына его, Антона, учила с восьмого класса и классной руководительницей была до самого выпуска. Говорила, золотой мальчик.

И вправду, золотой. Медаль чеканная, Университет, диссертация по математике. Привозил, показывал, родной отец не понял ни строчки.

И сам Дед – личность легендарная. Вернулся с войны двадцати трёхлетним и седым, как лунь. За глаза стали звать Дедом. А теперь, кто помладше, дед Егор, постарше – дядя Егор. Только по праздникам Егором Ивановичем.

Но праздники редко.

– Чего тебе, Матвей?

– Твои, говорят, приезжали. Что, уехали уже?

– Ну, да. «Красавицу» продавать хотят. Не могут дождаться, пока меня на кладбище отвезут.

– Ты разрешил?!

– Доверенности не дал, сказал, присылайте оценщика, а кому, сам решу.

– Конечно, дядя Егор, если уж продавать, то своим, станичникам. Жалко – в чужие руки.

– Да у кого из наших денег наберётся, не моторка же, хотя и моторки нынче не дёшевы.

– А мы втроём, артелью. И кредиты возьмём, и родня выручит, если что!

– Замётано, деньги найдёте – ваша будет «Красавица». И мне спокойней на душе.

Глава 3

Ромка поссорился с мамой, это случилось впервые.

Она плакала на бабушкином крыльце, а Ромка ушёл за калитку на лавочку.

Что придумала! Ну, похоронили бабушку. Сказала, останемся, девять дней должны отметить, на похороны вся станица пришла. Выходит, сколько людей выучила!

Лучше бы сразу уехали. Ходит по дому, стены гладит, слёзы на глазах. И по усадьбе ходила, но не трогала ничего, ещё нельзя, душа бабушкина здесь.

А сегодня выдала – не будем продавать дом. Деньги уплывут, а завести такое хозяйство – никогда не заработаешь. И не где-нибудь, а на родине, где и деды твои жили, и прадеды. Говорит, уволюсь. Вот Нюра, соседка, тоже медсестра. Работает сутки через двое, и дом в порядке, и стаж, и зарплата, какая-никакая.

Вернулся к маме, надо же решить, в конце концов:

– Мне же через год в Мореходку! Ни с того, ни с сего в сельскую школу!

– Вот уйдёшь в свою Мореходку, а мне куковать одной в городе! Здесь хоть на людях. Квартиру сдадим, деньги будут, дом отремонтируем, забор поставим новый.

– Ты как хочешь, а я эту зиму в городе. Вот поступлю, уйду в общежитие – хоть сдавай квартиру, хоть продавай, мне без разницы.

– Как это – без разницы? Вырастила сыночка, выучила. И не нужна мать?

– Что ты мам, не плачь! За бабушкой плакала и снова…

– Вырастила сыночка!

Не выдержал Ромка, сбежал. Шёл по широкой улице. Умные были предки, с размахом строились. Улица была пуста, ни людей, ни машин. Скучно…

В городе только свисни, его команда, школьные друзья, Костик, Валерка и Тимур, тут как тут. Все в тельняшках круглый год, и все – в Мореходку. Нашли бы, чем заняться!

В станице не друзья – приятели, Мишка, Серёжка и Витёк.

Он рассказывал им про Мореходку. И Мишка, и Серёжка слушали, раскрыв рты. А Витёк – не на того напали! Был он, что называется, красавец писаный, рослый, светлый чуб вьётся, глазищи голубые, чёрные брови в разлёт. Ресницы, как у девчонки. И петь, и плясать, и гитара, и аккордеон – просить не надо. На всех школьных вечерах заводила, первый парень на деревне. И прозвище прилипло – Артист. Ни в какую Мореходку его не заманишь.

На их пляже тоже пусто. Наверно, помогают дома по хозяйству, в станице всегда найдётся работа для четырнадцатилетнего парня.

Сбежал под горку, разделся, легко доплыл почти до середины. Полежал на спине, отдаваясь течению. Потом повалялся на ещё прохладном песке.

Одному скучно… Поднялся на косогор, огляделся. Вниз по течению у причала стояла «Красавица». Уже не белоснежная с синей и красной отделкой, как раньше. Белая краска пожелтела, цветная облупилась. Но издали всё равно выглядела красавицей.

А если посмотреть в другую сторону, можно было бы увидеть на мысе одинокую фигуру деда Егора. Но Ромка в ту сторону не смотрел.

Глава 4

Поднялся Егор в шесть, как обычно. Выпил молока с хлебом и пошёл, как он говорил, подышать рекой. Скамейку взял с собой.

Мыс был его обычным местом с тех пор, как ноги не позволяли дойти до причала и спуститься на «Красавицу».

Дон отсюда был виден весь – вниз к устью со всеми рукавами, островками и отмелями, и у дальнего причала стояла его «Красавица», второй год на приколе без хозяина.

Издали его слабые глаза не видели ни пожелтевшей белой краски, ни облупившейся синей, ни ржавчины. Она виделась ему такой же прекрасной, как давным-давно, когда он вывел на борту по трафарету её русское имя.

Почти никто не помнил в станице, как вернулся с войны Егор Куликов. Мало, кто вернулся. Приходили пешком с пристани, приезжали на автобусе из города. Каждого встречали радостно всей станицей. Плакали о тех, кто уже не вернётся.

Егор пришёл своим ходом по Дону на какой-то ржавой посудине со вмятиной на борту. Название не по-нашему, но и не по-немецки.

– Где взял?

– Где взял, там уже нету.

– Хоть как зовут?

– «Красавица».

– Ну, нашёл красавицу! Из металлолома вытащил?

Тельняшку не снимал, так и носил под рубахой. А когда в праздник надел китель с орденами, ахнула станица. Без наград никто не возвращался, воевали казаки, так уж воевали. Но столько! И звезда Героя.

Невест было в станице – только выбирай, и девчата подросли за войну, и вдовы остались. Пошёл к невесте друга своего, Степана, что погиб в сорок третьем.

Зря пришёл. Не верила Антонина похоронке, год ждала после Победы, пока перестали возвращаться с войны станичники. Но ходил, пока выходил.

Тихая стала Антонина, а до войны первой певуньей, хохотушкой была. И мучила Егора заноза – не любит его, уступила, приручил заботой и вниманием. И спросил как-то, после полстакана для храбрости:

– Помнишь Степана?

– Помню, – ответила коротко.

А годы спустя пришёл как-то за полночь со своей «Красавицы». Провела рукой по белым его волосам:

– Не бережёшь себя, не жалеешь. А случись что, я ведь дня не проживу!

– Что ты, никогда тебя не оставлю, зубами – за жизнь.

Вот и всё объяснение.

Оттаяла Тоня. У Егора сердце зашлось, когда вдруг запела одна в горнице. А уж когда из роддома привёз с маленьким Антоном, на колени встал.

Пошёл работать в Ремонтные мастерские. Восстановился в институте, откуда взяли на фронт, перешёл на заочное.

Одна Антонина и знала, как ему давалась и работа от темна до темна, и учёба. И возился со своей «Красавицей» в любую свободную минуту.

Ржавая была, без палубных надстроек, а ход отличный. Лодки в станице – у каждого двора, рыбы в Дону немеренно, но катер есть катер. Уходил далеко вверх по Дону, ни у кого такого улова не было. Вёз в город на базар.

Подняться два квартала от причала, и вход прямо в рыбные ряды. Рыбу привозил свежайшую, цену не заламывал, раскупали в два счёта.

С деньгами за пазухой ехал на толкучку. Больше негде было достать ни провод, ни крепёж, ни нужный инструмент. А ему даже сварка досталась, правда, не новей его «Красавицы». И уступил продавец мастеровому человеку, пошёл на рассрочку.

Институт одолел, когда Антон пошёл в первый класс.

Следующую зиму провозился в сарае со столяркой, к весне собрал палубные надстройки.

Выкрасил катер белым, красным и синим, старое название убрал и написал по трафарету – «Красавица» на бортах и на спасательных кругах.

Ахнули мужики:

– Красавица!

Егор вздохнул и отвёл взгляд от воды. Опять память увела далеко в прошлое. Оглянулся – к нему бежала Варя, соседка.

– Егор, там оценщик приехал, тебя спрашивает.

– Я на своих троих буду сто лет добираться. Попроси подождать и разыщи Матвея, пусть приедет как можно скорее.

– Бегу, Егор, бегу.

И вправду побежала, хотя и стара уже для таких пробежек и полновата. Вот у Тони до самого конца была почти девичья фигура, несмотря на Антона и нелёгкий деревенский труд.

Оценщик – молодой морячок. Впрочем, для него теперь все молодые.

– Егор Иванович, мне бы катер посмотреть и документы.

– Документы – сейчас, здесь они у меня, и катер покажем, подъедет человек.

– Шестидесятого года, ничего себе!

– Да он после капитального ремонта, увидите сами. А вот и Матвей, Знакомьтесь. Покажи человеку «Красавицу». Заодно и сам посмотришь, что к чему. Ключи привезёшь, когда закончите.

Ждал Матвея, волновался. Как оценят «Красавицу»? Вдруг испугаются мужики, не потянут, и уйдёт она неизвестно куда!

Пришёл Матвей. Мял фуражку, в глаза не глядел.

– Где оценщик?

– Спешил он, отвёз на станцию.

– Что, дорого?

– Дорого. Два миллиона.

– Не потянете?

– Дай подумать, дядя Егор. Потолковать с мужиками, цена нешуточная, но она того стоит. Неделя-другая погоды не сделают, а мы с кредитами узнаем, по сусекам поскребём у себя и у родных.

– Добро, Матвей, буду держать оборону.

Глава 5

Мама не смотрела на Ромку, поставила тарелку борща со сметаной, хлеб. Его пекли в станице особенный, ничего вкусней не пробовал. И борщ мама варила отменный, донской, как бабушка и прабабушка, наверно.

Ромка сказал ей:

– Если хочешь, лето побуду здесь, помогу, что скажешь. А к школе уеду в город. Может, подождёшь с переездом?

У Даши была своя правда, она хотела через много лет вернуться домой! А Ромка, мальчик, сынуля, вдруг качает права. Какая разница, в городе обычная школа, и здесь – вон какую отстроили на месте старой, где и она училась, и мама работала всю жизнь.

И отец был директором после войны. А потом, к удивлению всей станицы, женился на молоденькой учительнице русского языка и литературы, что прислали по распределению.

Даша хорошо помнила отца, хотя семь лет ей было, когда его не стало. Догоняла война своих солдат.

Наталья Ильинична стала на его место…

– Девять дней пройдёт, Нюра обещала узнать с работой, если возьмут дежурной, как она, уволюсь немедленно. В школу тебя определю. Надо прибиваться к какому-то берегу. Дом крепкий, поправить только, и земля – километр чернозёму вглубь.

У Ромки голова шла кругом. Как это – всё бросить, школу, друзей, секцию гребли! В городе приходила с дежурства, с ног валилась. А тут собирается между дежурствами целое хозяйство завести.

Ему-то что, всего год до Мореходки. А если не примут? Но готовились же! От матери отказу не было, тянулась, подрабатывала, лишние дежурства брала, уколы делала по домам, чтобы англичанка занималась с ними по-взрослому.

Это было его любимое слово, а раньше было любимое слово отца. Нелепо погиб, сбил пьяный водитель на грузовике. Мотоцикл – всмятку, отца не видел больше, в закрытом гробу хоронили.

Маму Ромка жалел, мог приготовить какую-то еду к её приходу, пропылесосить, посуду помыть. С родительских собраний она приходила счастливая, хвалили Ромку.

На яхт-клуб денег не собрали, правда, ходили всей командой бесплатно на греблю в Мореходку. А теперь что?

Надо что-то решать, и решать по-взрослому.

Девять дней отметили скромно, только соседи и учителя из школы. И утренним автобусом Даша уехала в город.

Ромка до обеда окучил картошку и собрался на Дон.

И тут возле соседских ворот остановилась большая белая машина. Дядя Коля вышел, открыл дверцу:

– Аленька, вот мы и дома!

Выпорхнула тоненькая девочка в обтянутых джинсах и футболке. Тёмные очки, светлый хвостик волос из-под бейсболки. И замерла.

Было от чего! К ней бежали Вовка и Витька, пяти и шести лет, и тётя Нюра с Олежкой на руках. Мальчишки остановились в двух шагах, а тётя Нюра обняла девочку свободной рукой:

– Приехали! А мы ждём, ждём! Ну, пошли в дом! Коля, вещей много?

– Да нет, чемодан да рюкзачок. Идите, я машину поставлю.

Между бабушкиным участком и соседским был только невысокий штакетник от живности, а для людей даже калитка имелась. Он смотрел издали, как девочка вышла во двор в лёгком сарафане и тапочках. Мальчишки на траве возились с какой-то игрой, малыш лежал в коляске.

Девочка была не похожа на его одноклассниц, чем – не смог бы объяснить, разве что не выставляется, не строит из себя.

Очень хотелось подойти и познакомиться. Но как? Просто голову сломал, ничего не мог придумать.

Вот завтра тётя Нюра уйдёт на дежурство, дядя Коля увезёт мальчишек в садик, младшего в ясли, и девочка, по идее, останется одна. Тогда, может быть…

И вдруг тётя Нюра подошла к штакетнику:

– Рома, Ромочка! Можно тебя на минутку? Ты не очень занят?

– Нет, а что?

– К нам племяшка приехала из самой Англии, не знает здесь ничего. Может, покажешь ей станицу, на Дон сводишь? Одну боюсь отпускать, вдруг заблудится или обидит кто. Люди-то разные!

Ромка хотел сказать: «Я с радостью!» – Но сдержался, отвернулся и произнёс снисходительно:

– Отчего не показать. И на Дон можно, пусть только купальник наденет.

Глава 6

Утром Егор сел на кровати и пошатнулся, успел схватиться за спинку. Комната накренилась, как корабль в шторм, сместились потолок и стены.

Подумал: «Плохо дело». Снова лёг, закрыл глаза, но всё равно качало. Держался за край кровати. Это надо только переждать, как шторм.

Варя остановилась в дверях, смотрела испуганно:

– Егор, что с тобой? Может, «скорую»?

– Не надо, было так в прошлом году, прошло ведь!

– Как хочешь, но врачу я позвоню.

– Только беспокоить людей понапрасну!

После укола полегчало, и Варя побежала за лекарствами.

А он заснул и во сне вёл вверх по Дону свою «Красавицу». Рядом в рубке стояли два внука-погодка, Димка и Денис, а Тоня внизу готовила обед.

Он спрашивал:

– Где пристанем, здесь или на старом месте?

– Здесь! – кричал Денис.

– На старом! – спорил Димка. Согласия в братьях не было.

Егор проснулся и долго помнил свой сон, яркий, словно наяву – широкий Дон, рябь по воде, подсвеченная солнцем. «Красавица» послушна малейшему повороту руля, мальчишки в одинаковых бескозырках пока ещё мечтают стать моряками.

И Тоня – улыбающаяся, красивая! Такая красивая, и седина ей идёт, и годы не берут.

Счастливое было время, самое счастливое.

Когда он только с войны вернулся, приходила Галина Ивановна, председатель сельсовета, в станице её звали Хозяйкой.

Она и была хозяйкой в самое трудное время. А стали мужики с фронта возвращаться, по-хозяйски ставила их на все руководящие посты.

И к нему пришла:

– Давай, Егор, начальником Ремонтных мастерских. Самый провальный участок!

– Знаю, что провальный. Но не потяну сейчас, дайте институт закончить.

Когда затеяли Консервный завод, первый в области, назначили Егора главным инженером, потом директором. И не прогадали, хоть в области, хоть в Москве. – наденет китель с орденами, ни в чём отказу не было.

А как начали мытарить с «Красавицей» – никакой регистрации, никаких документов! – Первый и последний раз взял грех на душу попросить у власти что-то лично для себя.

Уважили. Наверно, первая частная собственность образовалась в Советском Союзе! Но неужели не заслужил – поднять на пустом месте такую махину, сроки были жёсткие, урожай на полях!

Он сутками на заводе, а Тоня на хозяйстве. Всё, как у людей – и корова, и поросят откармливали, и птица всякая, и огород. И сад молодой посадили, когда перестали брать налог с каждой яблони.

На зиму полный погреб – соленья, варенья, компоты в трёхлитровых баллонах, и особенно икра, что кабачковая, что баклажанная, из синеньких, как говорили на Дону, салат донской из помидоров молочной зрелости, болгарского перца, с лучком и подсолнечным маслом.

И взял её Егор главным технологом, даром, что «корочек» не было. Опять уважили директора, вкалывает мужик, пусть жена будет при деле!

И пошла Тонина икра с конвейера. Распробовали и свои, и в городе, и заказы пошли, даже в Москву отправляли! Поняли в станице, на своём месте человек.

Станичникам продавал по себестоимости. Окно соорудили, стол поставили – подвозить прямо из цеха. Цена копеечная, всё со своего поля, кроме тары и специй.

Рыбалку Егор не оставлял. Ездил на базар, возил рыбку.

К начальству в кителе, на заводе в халате с шапочкой, а на базаре в тельняшке и флотской фуражечке. От покупателей отбою не было.

Антон рос, как все деревенские ребята, сам по себе.

И обязанности, как у всех, когда родители на работе, бабушек-дедушек нет. И корову выгонит в общее стадо, и кур покормит, и поросятам корму даст. И если днём кто придёт за молочком или творогом, знал, где что, и сколько стоит.

После школы уехал в Университет и остался там навсегда. Женился рано, Лера преподавала в Университете химию.

Не лежала к ней душа у Егора, а Тоня всё ей прощала за внуков. Успела бабушка порадоваться, им уже пять и шесть было, когда она на пенсию вышла. Подбрасывали их родители деду с бабушкой на всё лето, сами приезжали на две-три недели.

Дед катал внуков на «Красавице», давал за руль подержаться, на рыбалку брал. Думал, хоть один вернётся к земле, в станицу. Нет, городскими выросли.

Но это время вспоминал, как самое счастливое.