Kitobni o'qish: «Дама на асфальте. Мужчина на газоне»

«Все что сейчас кажется серьезным и

печалит, потом будет казаться смешным»

Вавилин Андрей Валерьевич

Родственные души

Путешествуя по другим городам и странам вряд ли многие обращали внимание на одну особенность: возвращаясь к себе домой, мы какое-то время несем на себе отличительные черты недавних мест пребывания. Доказательство? – Извольте!

Когда-то, вскоре после перестройки, вернувшись из Италии и прогуливаясь по центру Петербурга, я встретила на Дворцовой площади группу итальянцев, которые, явно приняв меня за итальянку, так обрадовались встрече с соотечественницей, что перебивая друг друга, принялись мне что-то рассказывать на их родном языке, увы, мне непонятном. Может, подзагорев на Адриатическом побережье, я стала похожа на итальянку, но уверена, дело в другом: я была под впечатлением от путешествия и вывезла в своей душе частичку этой прекрасной страны.

Так, вернувшись из Литвы, где жила моя мама, я в тот же день познакомилась с литовским летчиком, его самолет прилетел из Вильнюса, и на всем Невском проспекте он высмотрел именно меня.

Думаю, в чужих городах мы чувствуем себя очень свободными и раскрепощенными, но, в то же время, где-то, на уровне подсознания – неуверенно. Вот это подсознание и высматривает в чужих странах и городах родственные души.

И таких случаев в моей жизни было очень много.

До перестройки предприятиями руководила не только коммунистическая партия, если кто помнит, но и профсоюзы. И эти профсоюзы распределяли среди своих многочисленных членов очень малочисленные путевки. Естественно, по-знакомству. Так, благодаря матери моей подруги Татьяны, мы с ней и стали обладателями дешевых профсоюзных четырехдневных путевок в Баку. Обычно эти путевки захватывали два выходных дня, поэтому было достаточно взять еще два отгула, и ты, пребывая в полном счастье, отрываясь от земли, летишь на встречу новым впечатлениям, новым городам и новым знакомствам.

Вот и мы в самом начале мая и его трепетной петербургской весны, оказались под жарким солнцем Баку. Одурманенные запахом восточных специй, отуманенные чувственными взглядами южных мужчин и их нежными словами, мы вернулись в Северную Венецию.

И уже на следующий день, седьмого мая, задержавшись на работе из-за застолья по случаю Дня связиста, мы познакомились на Исаакиевской площади с двумя бакинцами, прилетевшими так же на четыре дня, но в Петербург. В то, советское время, не было миграции населения союзных республик, ведь требовалась прописка.

Утопая в кустах сирени, мы, несколько сотрудников одного отдела, сидели и курили на скамейках в центре площади, но бакинцы подошли знакомиться именно к нам, двоим, недавно вернувшимся из Баку.

Петербуржцы, пережившие зиму и недостаток солнца, выглядели бледными, а то и синюшными, а смуглые лица, черные глаза и белозубые улыбки бакинцев под тусклыми лучами северного солнца смотрелись странно и выдавали чужаков. И единственный в нашей компании мужчина – наш шеф, словно петух, кинулся защищать свой курятник, отталкивая от нас южан.

Но мужчины были настойчивы, и когда мы, наконец, покинули стойбище и двинулись в направлении метро, бакинцы, вновь проявив настойчивость, увязались за нами.

– А вы неплохо говорите по-русски, – заметила нашему ухажеру подвыпившая Марья Ивановна.

Впрочем, трезвых среди нас не было: а как иначе? Но норму мы знали, не то что десантники, купающиеся в фонтанах в День ВДВ, если следовать их примеру, то нам День связиста следовало отмечать только связью без брака.

– Я преподаю русский язык в школе, – ответил мужчина Марье Ивановне без обиды.

Сама добропорядочная внешность мужчины просто вопила о его интеллигентности. Приятель же был попроще, однако, более щеголеватый, этакий раскованный красавец.

Марья Ивановна совмещала в Управлении сразу две должности – инженера и партийного босса. Обладая мужским складом ума и отличной памятью, она удерживала в своей голове неимоверное количество анекдотов, которые рассказывала «к слову».

Вот и сейчас, приняв на себя канву беседы, она, к слову, рассказала пару сальных анекдотов, не стесняясь в выражениях. Было видно, что южные мужчины обескуражены, они не привыкли слышать такие слова из женских уст и посчитали самым правильным просто не реагировать на анекдоты.

Мы были после застолья веселые, расслабленные, День связиста – для нас святой праздник, и это мимолетное знакомство нас ни к чему не обязывало. Но от свидания, на которое меня и Татьяну упорно приглашали южане, как-то было неудобно отказаться, легче и быстрее – согласиться, но не придти. Женщины это понимают, мужчины – нет. Правда, чисто из вежливости, мы ответили на их вопросы: где работаем и во сколько заканчивается наш рабочий день.

На следующий день меня и Марью Ивановну еще до обеда начальник буквально выгнал с работы, узрев наш бледный вид после вчерашнего застолья. И не мудрено – мы попеременно рвались в туалет – нас тошнило. Не иначе, как нам подмешали спирт в напиток, а особенным здоровьем мы не отличались.

Выйдя на улицу и глубоко вздохнув пропитанный бензином воздух, нам совсем поплохело, отчего печаль коснулась наших душ и отпечаталась на бледных лицах: грустно сознавать, что в столь относительно юном возрасте уже нельзя как следует отметить праздник.

Медленно и осторожно неся свое тело, мы двинулись в сторону метро, а поравнявшись с кофейней с многообещающим названием «Встреча», как по команде повернули друг к другу лица – в наших глазах читался вопрос, который озвучила Марья Ивановна:

– Как ты думаешь, если мы выпьем по чашечке кофе, нас не стошнит?

В это время из кофейни буквально вывались двое мужчин, они были абсолютно пьяны и еле держались на ногах. Поравнявшись с нами, один из пьяных сочувственно произнес:

– Девчонки, вы еще ползаете?

– Неужели мы так же плохо выглядим? – пребывая в ужасе, поинтересовалась у меня Марья Ивановна.

– Заметь, мужчин в таких случаях совсем не волнует, как они выглядят. Нам бы домой добраться, а там и стены лечат, и красота вернется.

Татьяне же пришлось одной отбиваться от назойливых ухажеров, поджидавших нас в конце рабочего дня на набережной.

Под давлением бакинцев она позвонила мне из телефонной будки.

Проявив героизм стойкости, я с трудом подняла неподатливое, чужое мне тело, и подползла к телефону, тут же снизу вверх сдвинулась и тошнота.

Трубка заговорила голосом Татьяны.

– Слушай, наши вчерашние знакомые приглашают в ресторан, ты как?

– Никак.

– Ну, ладно, мне тоже ни к чему.

Но молодой человек, тот, что был попроще, подглядел номер телефона, который набрала подруга, и через несколько минут мой телефон вновь ожил.

Из моей груди вырвался стон.

На этот раз трубка заговорила с южным акцентом.

– Здравствуйте, Алла, это ваш вчерашний знакомый Ахмет, хочу пригласить вас в ресторан.

– Спасибо за приглашение, Ахмет, но при мыслях о ресторане мне становится еще хуже.

– Вы вчера согласились с нами встретиться!

– Вчера мы были веселые, подвыпившие, а сегодня наступили жестокие будни. Ведь не каждый день – праздник!

– Выпившей среди вас была только одна девушка, которая рассказывала анекдоты, остальные были совершенно трезвые!

На следующий день звонок повторился, настойчивый красавец вновь приглашал в ресторан.

– Что сложного сходить в ресторан, развлечься с приличным человеком, мы завтра уезжаем, хочется в приятной компании провести время.

Аргументов для отказа не было, и я, не испытывая желания встречи, согласилась.

В то, «застойное» время, попасть в ресторан было очень сложно, я уже не говорю, что это было мало кому по карману. Мой кавалер заплатил за уже накрытый столик приличные деньги (столик на двоих стоил, как минимум, двадцать пять рублей), и мы расположились прямо у оркестра. Я мало ела, мало пила, но мой рот не закрывался. Я развлекала, а скорее всего – отвлекала его болтовней. Я давно заметила, что мужчины очень боятся болтливых женщин. Думаю, если бы мы были такие же болтливые при знакомстве, они никогда не назначили бы нам свидание.

Но мы неплохо провели время: поговорили, потанцевали. Прощаясь у метро, я протянула ему руку для пожатия.

– Ну что, Ахмет, разочарованы?

– Почему, – возмутился гордый южанин, – я хотел провести с вами последний вечер в этом городе и провел его, – не разочарован!

Хорошо, когда мужчина держит лицо, да и имя Ахмет, что в переводе с арабского означает «достойный похвалы», обязывает.

Фурии

Мост устремился далеко в море, но вдруг, передумав и отвернувшись от горизонта, изогнулся под прямым углом и ринулся вдоль берега, образуя изысканную смотровую площадку для мужчин, вооруженных биноклями. Там, на берегу, было что рассмотреть поближе.

Когда мы с мамой в первый же день приезда в Палангу решили пройти прямиком к морю по центральной аллее, через дюны, а вышли к широкому, построенному буквой «Г», мосту, то на минутку призадумались – в какую сторону нам повернуть?

Повернули, как и мост, вправо, и, пройдя пару шагов по пляжу, где в эти солнечные летние дни, очень редкие для дождливой Прибалтики, трудно было найти свободное место на пляже, вдруг увидели среди вполне прилично экипированных загорающих совершенно обнаженных женщин. Это было для нас столь неожиданно, что произвело ошеломляющее впечатление. Первой мыслью было, что эти толстые, старые, безобразные тетки просто спятили.

Но, пройдя дальше, мы обнаружили, что количество спятивших растет по геометрической прогрессии. При этом наблюдался парадокс – молоденькие девушки загорали в полном обмундировании, а чем старше была женщина, тем вела она себя раскрепощеннее: возрастные дамы, на тела которых без содрогания и смотреть-то было невозможно, лежали враскорячку, грея на солнце то самое место, которое совсем не нуждается в дополнительном загаре, хотя бы по той причине, что при свете его никто, кроме гинеколога, разглядывать не будет.

Мы легли поближе к морю, насколько позволило настроение моря. Мама наотрез отказалась оголятся, я же с удовольствие скинула вначале верхнюю часть бикини, а когда решила искупаться, то сняла и плавки.

Какое же это было блаженство – купаться голышом: прогретые до двадцати градусов воды Балтийского моря, вроде совсем не ласковые, касаясь моего обнаженного тела, струились, словно шелк, нежно обволакивали, гладили, нежили, согревали и целовали.

Выйдя на берег, я так и не одела купальник, о чем впоследствии очень пожалела, так как ночь мне была уготована бессонная, да и следующий день не лучше – сесть на сгоревшую попку я долго не могла, а мама нарекла меня «макакой».

День был почти безветренный, а воды, чуть изгибаясь вдали, вполне мирно устремлялись к берегу, вдогонку за белой соленой пеной.

Вдруг ветер с моря донес до нас резкие дикие крики, люди на пляже повскакивали – к берегу мчались голые женщины, их мокрые волосы извивались и развивались во все стороны, словно змеи, крупные груди в свободном полете сотрясались, лица были искажены яростью, рты трубили в гонг. Им не хватало копья, но и без него это были мифические фурии, только что покинувшие пещеру Акрополя, богини мщения, материализовавшиеся в веке двадцатом нашей эры.

Фурии накинулись на мужчину, который мирно следовал вдоль берега в плавках и посмел вот так, нагло, нарушить негласный закон цивилизованного общества. А закон гласил: по правую сторону от моста – женский пляж, без мертвой зоны, и не важно, что обнаженные в пределах видимости: хочешь – смотри в шаговой доступности, стыдно – иди на мост с биноклем и оттуда разглядывай до малейших подробностей – на сколько хватает усиления, но зайти за невидимую, но обозначенную негласно черту – ни-ни! На сем зиждется цивилизация, это вам не миллион лет до нашей эры!

Тем временем фурии, облепив мужчину, пытались содрать с него трусы, за которые он намертво ухватился, боясь, что вместе с ними эти ненормальные могут лишить и самого мужского достоинства. Вырываясь, он все больше затягивал женщин вглубь моря, подальше от пологого берега, понимая, что это единственный путь к его спасению.

И только когда глубина оказалась критической, мужчина оторвался от свирепых воительниц и поплыл вдоль женского пляжа.

А там, за пределами власти воительниц, где начинался нудистский пляж, законам которого уже полностью соответствовал мужчина, потерявший в битве с фуриями трусы, его встретили друзья – приятели. Ведь он проиграл друзьям в споре целый ящик спиртного, и в его спасении мужчины были ох как заинтересованы.

Скучающие на пляже шутники поспорили на возможность вот так, запросто, пройти весь женский пляж и уцелеть, ведь Прибалтика замыкает собой великую европейскую цивилизацию, которая славится своим плюрализмом, теория которого отрицает прямолинейность мира и наличие в нем всего двух граней – черного и белого, хорошего и плохого. Но мост, очертивший двумя гранями территорию женщин, поставил присутствие мужчин на этой территории вне закона, хоть и неписанного.

Фурии же, выполнив свой древний ритуал охраны племени от незваных гостей, вышли на берег удовлетворенные – в руках у них развивались мокрые трофеи – клочки черной материи от трусов чужака.

Пройдет всего-то несколько лет и мужчины, изображая стремительную озабоченность, смогут беспрепятственно преодолевать женский пляж и никто их не остановит, а разгоряченные под солнцем, оголенные женщины, словно белокурые дикарки из древних прекрасных племен, скрывающие свои нежные бело – розовые тела в теплых дюнах, будут выскакивать из прикрытия и мчаться к морю, словно быстроногие лани, почуявшие опасность.

Давненько я не была на побережье Балтийского моря – чья власть там сегодня царит?