Kitobni o'qish: «Найтись и потеряться»

ГЛАВА 1

– Девочки, я минут на пятнадцать отбегу, хорошо? – Дана заглянула в бухгалтерию, застегивая пуговицы легкого пальто.

«Девочки» как раз заваривали чай. В начале рабочего дня обязательна чашка чая и отчет о проведенном накануне вечере, об успехах детей и промахах мужей. Разговаривать об этом в уютном кабинете, уставленном цветами в разноцветных горшочках и наполненном ароматами духов, было приятно и легко, и Данины коллеги неукоснительно соблюдали данную традицию долгие годы.

– А ты куда? Ой, а ты в магазин не пойдешь? – встрепенулась Ирина, красивая, полная и энергичная женщина лет сорока. Она всегда обращалась ко всем с улыбкой, немного ироничной, и Дане часто казалось, будто Ирина подшучивает над ней или тихо посмеивается.

– Да нет, я до Сбербанка добегу, за квартиру заплачу и быстро обратно, – Дана повесила сумочку на плечо, готовясь выйти из кабинета.

– Фу, какая ты, – наморщила нос Ирина. – А за пятнадцать минут все равно не управишься. Я вчера весь обед там просидела: такая очередь была. Центр города, чего ты хочешь.

– Ну я же к открытию бегу, может, с утра не много народу наберется. Буду надеяться, что все еще спят, – улыбнулась Дана.

– Ну, ну, давай, дерзай, оптимистка ты наша, мы тебя прикроем. Но чтобы через час была в офисе, а то начальство заподозрит что-нибудь, ясно?

– Ясно, спасибочки!

Вопреки ожиданиям, за десять минут до открытия народу набралось достаточно, и через час Дане пришлось бы покинуть битком забитый зал, чтобы вернуться в офис, так и не дождавшись своей очереди. Она остановилась в нерешительности у самых дверей, рассматривая разношерстную толпу, заполнившую просторное фойе перед заветной дверью, пока еще закрытой. Оставаться или возвращаться обратно?

Самым первым стоял уроженец Кавказа и, обратив на Дану внимание, принялся бесстыдным образом ее разглядывать. С чувством, с толком, с расстановкой, как умеют делать только лица кавказской национальности.

Дану всегда раздражала подобная бесцеремонность. Она начинала испытывать неловкость и неуверенность, словно стояла раздетая на сквозняке, поэтому неприязненно покосилась на мужчину. Он же улыбнулся ей, и улыбка вышла такой залихватски компанейской и заговорщической, что девушка не удержалась и улыбнулась в ответ, иронично и смущенно одновременно. Мужчина это оценил. Когда охранник банка торжественно и неспешно открыл двери в вожделенный операционный зал, стоящий первым черноглазый чернобровый мужчина кивнул Дане, пропуская ее вперед себя.

С округлившимися глазами она несмело шагнула через порог, ожидая в свой адрес упреков и грубостей от честно отстоявших очередь посетителей, но прошла в абсолютной тишине и первая оторвала билетик.

Уже через пятнадцать минут она вернулась в офис и в длинном узком коридоре столкнулась с Ириной, несущей на подносе грязные чашки.

– Что, я же говорила, что бесполезно пытаться, – сочувственно покивала женщина головой, направляясь в дамскую комнату.

– Ну, я бы так не сказала, – загадочно улыбнулась Дана, помахав оплаченными квитанциями у нее перед носом и любезно раскрывая дверь.

– Вот это да! – Ирина завистливо посмотрела на нее со своей фирменной насмешливой улыбкой. – Вот что значит красивая женщина. Спасибо, дорогая, – и с легким вздохом прошла к умывальнику.

Дану всегда смущали подобные утверждения. Красивой она себя не считала, таких людей вообще на свете очень мало. Больше – миловидных, симпатичных, приятных, но и к ним Дана могла отности себя с большой натяжкой, если только пребывала в хорошем настроении.

Вот ее Андерсон красавец, как раз из той небольшой горстки людей на земле. Их единицы, и они на перечет.

У нее перехватило дыхание, как только вспомнила о нем, как бывало всегда, когда перед глазами вставало точеное лицо с безупречными чертами, красивое и выразительное. Безупречный молодой человек. Манекенщик, модель.

Дана поспешно вошла в свой крошечный кабинетик и закрыла дверь, прижавшись к ней спиной. Здесь, в замкнутом пространстве три на четыре метра, в окружении стен в светло-зеленых тонах она чувствовала себя в полной безопасности, надежно укрытая от посторонних глаз и излишнего любопытства – ее коллеги любили постирать чье-нибудь белье и перемыть кому-нибудь косточки. Что ж, это сколько угодно, только без нее.

Она с трудом справилась с пуговицами на пальто, в котором вдруг стало нестерпимо жарко, и, стащив наконец его с хрупких плеч, не глядя набросила на металлическую вешалку в углу. Мысли об Андерсоне выбили из рабочего ритма, и сейчас ей требовался свежий воздух. Дана прошла к окну, по пути бросив сумку на стол, заваленный документами.

Уличный шум проник в помещение, но девушка привычно не замечала снующих пешеходов и проносящиеся машины, все ее мысли были поглощены мужчиной ее мечты.

Она живет только им, а в остальное время или страдает от невозможности соприкасаться с ним, или благополучно забывается на время, когда можно спокойно поработать или сделать какие-то обыденные дела, бессмысленные, как и вся ее жизнь до встречи с ним и без него.

Нежная мелодия звонка вывела ее из раздумий. Очнувшись от грез, она подбежала к столу и принялась рыться в сумке в поисках мобильного телефона. Отдельные листки со стола слетели на пол, но девушка даже не заметила этого. Главное – успеть нажать вызов до того, как мелодия оборвется. Успела.

– Милый, – выдохнула она, счастливо улыбнувшись. Снова слушать его голос, снова пропускать сердечные удары, волноваться, как в первый раз, и падать в эту бездну страсти и красоты – да, она согласна.

– Привет, Данюсь, – похоже, он навеселе. – Слушай, Данюсь, я это… Я сегодня задержусь, мы тут отмечаем удачный контракт. Сама понимаешь, повод сильный. Меня потом домой отвезут, так что ты меня сегодня не жди, хорошо? Я буду пьяный, глупый, в общем, никакой. Ага?

Почему так заколотилось сердце, сжало и скрутило внутренности? От того, что ее ждет унылый вечер в пустоте и одиночестве? Или потому, что в трубке слышны взрывы хохота и женские голоса? Модели, красавицы, воровки. О, мало кто из них равнодушен к ее Андерсону.

Дана осторожно обошла стол и села в свое кресло, уставившись на циферблат настенных часов на противоположной стене. Обычные круглые часы, единственные свидетели Даниных мечтаний и печалей.

– Эй, ну ты что молчишь? Детка, ты расстроилась? Не хочешь порадоваться вместе со мной моим успехам? – голос мужчины такой нежный и ласковый. Как можно оставаться равнодушной к этому тембру, к мягкой и нежной буке «ш»? И плевать, что он забыл сообщить ей, что ждал этот контракт, и не важно, что не поделился новостью о его удачном заключении. Главное, он все же позвонил и предупредил ее.

– Родной, все хорошо, я все понимаю. Давай, повеселись там, но не хулигань, слышишь? – она заставила себя улыбнуться. Мягкий голос, мягкая интонация.

Он ни за что не догадается, что она почувствовала на самом деле. Он сделал ей больно, но как же может быть иначе? Он таким родился: причиняющим боль своей красотой, своим ростом, телосложением, улыбкой. Она знала, на что шла, выбрав его. Или не знала? Или не выбирала? Это добровольное рабство, когда захватывает дух, когда счастье – если даже плетка вместо ласки, когда гневный взгляд – все же взгляд в ее сторону. Она готова выпрашивать его внимание, вымаливать его ласки и вечность ждать одной улыбки. Только бы дождаться.

Вздохнув, придвинула к себе папки. Чтобы составить отчет, понадобится время, и лучше начать прямо сейчас, если она не хочет просидеть здесь допоздна. Начальник обязательно поинтересуется результатом ее работы, и не стоит лишний раз его раздражать своей медлительностью. Дана перебирала документы, но сосредоточиться не получалось, перед глазами вставал родной образ.

Андерсон… Они познакомились случайно, и для любого другого человека это закончилось бы пощечиной и какими-нибудь гневными словами, но… лишь взглянув в его бездонные глаза, на умопомрачительный изгиб его губ, она потеряла голову.

…В тот вечер она скучала на какой-то вечеринке, куда отправилась с Романом, позволив уговорить себя, впрочем, как и всегда. Бывшие одногруппники куда-то утащили ее спутника, и Дана уныло ходила из комнаты в комнату, отводя глаза от незнакомых людей.

Тогда-то он и подошел. Высокий, стройный, нереально хрупкий и изящный, с бокалом вина в длинных тонких пальцах с крупным перстнем на мизинце, с костяными бусами на шее. Узкие черные брюки, ярко-зеленая рубашка расстегнута на груди, открывая обширный участок кожи, к которой так хочется прикасаться руками, губами, тереться о нее щекой.

– Кто-нибудь здесь делает минет? – спросил он, не сводя с нее темно-синих глаз.

Задохнувшись от нахлынувших чувств, где смешались стыд, возмущение и острое желание, Дана застыла, не в силах произнести ни слова. Незнакомец же ждал ответа. Ждал именно от нее.

– Я не знаю, – наконец выдавила она из себя. – Спроси у хозяина квартиры. Полагаю, он должен был заранее озаботиться этим вопросом.

Она хотела уже отойти, но почувствовала его ладонь у себя на локте. Боже, у нее будет ожог! Как сладко, как больно, причем во всем теле!

– Постой, может быть, мы не будем беспокоить хозяина и сами разберемся? – спросил он.

Определенно, он обучался гипнозу, потому что от этого взгляда невозможно отвести глаз, и хочется сделать все, что угодно. Что ему угодно.

Было ошибкой оставаться рядом с ним и смотреть в синюю бездну глаз, которая манила и не отпускала, до головокружения, до сухости во рту, до сбоя дыхания, но Дану уже затянуло. С первой секунды, с первого его вздоха, который проник в ее естество, наполняя все тело его влиянием, отравляя кровь, подчиняя нервы и волю его желанию.

Она не помнила, как оказалась в огромной ванной комнате, где они пили из одной бутылки вино, прямо из горлышка, смеялись, и неземной красоты мужчина обнимал ее, шептал на ухо какие-то слова, смысл которых Дана не могла понять, но весь его вид, выражение его лица недвусмысленно говорили о том, как он к ней относится в этот момент. «Что я делаю!» – пронеслось у нее в голове, но как-то отстраненно и мимолетно. Все равно уже было не остановиться.

Она не испугалась, когда дверь сотряслась от мощных ударов и, наконец, сорвалась с петель. В проеме показалось бледное, перекошенное лицо Романа. Он ничего не сказал, только боль отразилась в приятных чертах строгого лица. «У меня грязная душа», – безучастно подумала тогда Дана, обернувшись к нему, и снова прижалась к тому, кто стал теперь для нее смыслом жизни.

Они сбежали ото всех, поймав такси. В тот вечер она была в наркотическом угаре, в нирване, но мысль о том, что она оказалась полностью зависимой от желания Андерсона, пугала и заводила, но радости не доставляла.

Она ничего не могла с этим поделать, никто не смог бы тогда остановить ее…

…Весь день Дана провела в борьбе с воспоминаниями, сгорая в обличительном огне совести. Кое-как удалось создать подобие таблицы с необходимыми данными, но это творение было еще далеко от того варианта, который удовлетворил бы требовательного и придирчивого начальника. Порадовал лишь тот факт, что директор сам заглянул к ней за полчаса до окончания работы и сообщил, что уезжает по делам, а значит, можно следом за ним самой потихоньку собираться домой.

Дана со вздохом убрала в сумку мобильный телефон, понимая, что сегодня уже не стоит ждать звонка, и не имеет смысла проверять его на наличие присланных эсэмэсок: Андерсону будет не до нее.

Закрыв окно и погасив в кабинете свет, девушка выглянула в коридор – никого, все наводят красоту перед выходом на улицу. Работа в самом центре города, излюбленном месте золотой молодежи, обеспеченных горожан, готовых сорить деньгами, и шумных раскованных иностранцев, обязывала выглядеть соответственно. И кому же не хочется ловить свое безупречное отражение в зеркальных витринах роскошных бутиков.

Накинув пальто, Дана осторожно повернула ключ в замке, стараясь не шуметь. Тихо ступая, незамеченной прошла по коридору и вздохнула свободно, только когда оказалась на улице. Стемнело, зажглись фонари и неоновые вывески над магазинами, вечер вступал в свои права, маня загадками и соблазняя тайнами ночной жизни.

Многочисленные кафе и ресторанчики зазывали в свои уютные залы красочными рекламными вывесками, но сегодня Дана не замечала приятного оживления вокруг, хотя очень любила брести по главной улице города в сторону остановки, разглядывая куда-то спешащих людей, растворяющихся в недрах салонов, кофеен и гостиниц.

Тяжелые воспоминания преследовали ее весь день, и сейчас не давали покоя. Наверное, до конца своей жизни она будет чувствовать вину пред Романом и помнить его лицо, искаженное мукой. Особенно в такие дни, как сегодня, когда сама оказалась брошенной и забытой. И в автобусном стекле, запотевшем от жаркого дыхания усталой толпы, она сейчас видела Ромкины глаза.

Он заявился к ней домой через два дня после ее предательства, под вечер. Пьяный, что очень напугало Дану. Нет, она нисколько не переживала за себя, и была уверена, что этот высокий сильный человек, в прошлом десантник, а сейчас сотрудник СБОРа, никогда не обидит ее. Он скорее сломает себе руку, чем ударит, но… то, что он напился, говорило о многом. Ему больно, очень больно, и он потерялся, лишившись опоры под ногами.

А он смотрел на неё во все глаза, и взгляд был пристальным, как у трезвого человека, опьяненного душевной болью. Роман нервно сглотнул, глаза почему-то щипало, и он отчаянно моргал, пытаясь загнать непонятно почему наворачивающиеся слезы обратно, туда, где поселилась тупая ноющая боль с прострелами ужасающего страха.

– Ты как? – спросил он заплетающимся языком, качаясь и пытаясь ухватиться за косяк двери, постоянно от него отпрыгивающий.

Дана устало вздохнула и потянула его за рукав в свою маленькую прихожую. Усадила на банкетку, а сама осталась стоять, прислонившись к стене.

– Ты уже не моя? – пробасил он, не в силах поднять глаза, будто боялся прочитать в них ответ, кажущийся таким очевидным, но надеясь на то, что невысказанный вслух, он еще может быть иным.

– Ром, – прошептала Дана, и мужчина зажмурил глаза.

– Не надо, все понятно, – проговорил он, притянув ее к себе. Обхватил талию дрожащими руками и уткнулся лицом в живот.

Такой родной запах. Здесь все родное, и эта маленькая прихожая, и старое зеркало на стене, и обшарпанный линолеум с проплешиной у входной двери.

– Прости меня, – снова прошептала Дана, и ее губы задрожали.

Она ненавидела себя в эту минуту. Причинять боль ему – самая большая подлость, но она ничего не могла изменить. С ней останутся ее уважение к этому человеку, безграничное доверие к нему и сожаление, что она подвела его, обманула.

Он как-то сразу связал все свои мечты и надежды с ней одной, и долгое время это грело ей душу, но… она никогда не испытывала с ним того, что открыл для нее Андерсон за эти два дня ее жизни, или нежизни? В ту минуту Дана понимала только одно: заберите у нее Андерсона, и ее не станет. Она просто не выживет с той болью, которая откроется, когда его отдерут от ее тела, сердца и души.

Она позволила Роме уйти тогда из своей жизни, но сама осталась одна, и впереди ее ждала целая ночь без Андерсона. Или целая жизнь?

Дана едва не проехала свою остановку. Очнулась от резкого удара в бок, когда какая-то женщина не посчитала нужным попросить разрешения пройти мимо нее и сделала это самостоятельно, зато успела выскочить из переполненного автобуса в последнюю секунду. Поправив пальто с чудом сохранившимися пуговицами, медленно побрела к дому.

Как пережить этот вечер? Как сейчас сдержаться, чтобы не расплакаться? Так было всегда, когда обстоятельства вынуждали их проводить время врозь. Любое расстояние между ними мучило ее, словно это смерть разлучила их навеки. И она умирала каждый раз без него, чтобы вновь возродиться с его появлением, с его улыбкой, с ласковым и чуть насмешливым: «Детка, ну иди же ко мне».

Рассеянно кивнув соседям, встретившимся во дворе, Дана забежала в подъезд и неспешно поднялась на свой этаж. Оставив за порогом суету угасающего дня, вошла в пустую квартиру и включила свет во всех комнатах, как делала всегда, когда вечерами оставалась одна. Она не переносила темноту и тишину. Очень уж остро они давали почувствовать ей одиночество. Это всегда было время страхов, волнений и сильного сердцебиения. До тех самых пор, пока она не слышала звонок в дверь. Андерсон! Он никогда не открывал дверь сам. Заявлял, что нет большей радости, чем быть встреченным на пороге родной улыбкой любимого человека. И за эти слова Дана прощала ему ночные возвращения за полночь, вскакивая без слов и на крыльях несясь к двери – он вернулся! К ней!

Не раздеваясь, прошла в зал. Гардины никогда не закрывали окна, и свет фонарей назойливо заглядывал сейчас в комнату, где на диване валялся отвергнутый свитер Андерсона – с утра он долго выбирал, в чем же отправиться на репетицию – в кресле скучал забытый им журнал, оставленный еще с вечера, пока он ждал Дану из душа, на столе сиротливо вздыхала его чашка с недопитым утренним чаем.

«Ну вот ты и со мной», – с бесконечной печалью подумала Дана, взяв чашку с холодным чаем. Выпила залпом, поморщилась – Андерсон всегда очень сильно его сластит. Но это единственное, что он позволяет себе делать «через чур», больше ни грамма сладкого, и никаких других излишеств: его фигура – его хлеб. И икра на нем, как он всегда пояснял, лукаво подмигивая зачарованной девушке, чем вызывал волны восторга, лавиной проносящиеся через все ее тело.

Сбросив пальто прямо на пол, Дана натянула на себя вязаный свитер, хранящий тепло любимого мужчины и легкий аромат его одеколона, и с ногами уселась в кресло, сбросив на пол журнал. Конечно же, журнал мод с роскошными девушками. Дана всегда ревновала его к моделям, с которыми он работал, что всегда сильно смешило молодого человека.

– Да они страшные, как смерть, – говорил он с улыбкой. – Видела бы ты их до того, как им сделают профессиональный мейк-ап.

– Правда? – сомневалась в честности его ответа девушка.

– Говорю тебе: они страшилища. Не то, что ты, – и выражение его глаз менялось.

От такого взгляда все внутри у Даны обрывалось и ухало куда-то в бездну, над которой невесомо оставалась парить ее бестелесная свободная душа, обласканная лучами синевы его глаз.

Этой ночью девушке приснился кошмар. Каким-то образом она оказалась на болоте ночью одна. Вокруг мрак с оттенками фиолетового, темно-синего и черного цвета, заброшенность и безлюдье. По краям трясины высится мощный забор черного леса, пики деревьев рвут чернильное небо в клочья, мрачное серое облако закрыло тусклый глаз луны. Но вдруг что-то блеснуло впереди, в болоте. Девушка подбежала и с удивлением увидела прямо на кочке яркую длинную нить, напоминающую новогодний 'дождик', разноцветное елочное украшение. Конец ленты терялся в глубине трясины. Девушка нагнулась, дотянулась пальцами до красочной ленты, потянула к себе, и та легко поддалась. Рядом оказалась еще подобная, и еще одна. Они переливались всеми цветами радуги, сильно контрастируя с окружающей одноцветной мрачностью.

Дана взяла несколько лент и потянула их за собой, сразу найдя дорогу к дому. Дом почему-то был частный, одноэтажный, деревянный. Она повесила ленты на застекленной террасе и отправилась досыпать, пока не наступило утро. И тут случилось что-то ужасное. Девушка увидела в окно, как дом окружили мрачные фигуры, много, и это явно не люди. Контуры человеческие: и голова, и туловище, и руки с ногами, но то, что это не разумные существа, как-то сразу бросалось в глаза. Их походка не была человеческой, и сами они походили скорее на смоляные фигуры без лиц, чернильно-черные болванки. И вот стоят, заглядывают в окна и чего-то ждут, и не уйдут, пока не заберут свое, то, что принадлежит только им.

Сердце девушки сильно заколотилось от ужаса, пока ее вдруг не озарило, за чем же именно они вернулись. Она бросилась на террасу, непослушными пальцами открепила от гвоздя радужные ленты, странное детище мрачных болот, и выбросила за дверь. Вскоре фигуры разошлись, оставив ее в покое.

Дана резко раскрыла глаза. Мягкий свет бра успокаивал, и вскоре ее дыхание выровнялось. Это просто сон, глупый сон. Она повернулась на другой бок, и вдруг замерла. Кажется, она поняла смысл этого сна.

Натянув теплый мужской свитер, прошла на кухню. Поставила чайник на огонь и закуталась поудобнее, пряча руки в слишком длинные рукава. В голове крутилась только одна мысль: «Не бери то, что тебе не принадлежит, все равно придется отдать, вернуть, оставить». Сердце заныло, на душе стало беспокойно и тоскливо.

Она присвоила себе чью-то чужую вещь или чьего-то чужого человека… нет, она просто не проснулась окончательно, это ночной морок все еще держит ее в своей власти.

Дана тряхнула головой, потерла глаза, достала чашку и коробочку черного чая с корицей. Резкий свист чайника заставил ее вздрогнуть от неожиданности, и слезы, наконец, навернулись на глаза. Чужой человек. Не принадлежит ей. И если это не так, тогда почему она постоянно боится потерять Андерсона? Почему ей так мучительно больно оставаться без него? И что, в таком случае, мешает ей безгранично доверять ему? Почему тогда она потеет от страха и ее бьет дрожь, когда зуб на зуб не попадает от ужаса при мысли о неминуемой разлуке? Почему она сама не верит в прочность и долговечность этих отношений?

Дана закрыла лицо руками. Боже, как же она несчастна. За что ей это? Почему? Она просто хочет быть с ним, подчиняться ему, растворяться в нем, отражаться в его глазах, вызывать его улыбку, заставлять его сбиваться с дыхания, и всегда притягивать к себе.

Она всего лишь хочет быть женщиной, к которой радостно возвращаться…

Чайник все свистел, а она беззвучно рыдала, закрыв лицо руками, и слезы сочились из-под пальцев, капали ей на колени.

До утра она просидела на кухне, упершись лбом в оконное стекло, глядя на улицу, в предрассветную серость. Мелкий дождик моросил, ослепляя окно, и тоска не отпускала ее. Из комнаты донеслась мелодия будильника, и Дана заставила себя подняться. Пора собираться на работу. Жизнь продолжается, и никто не отменял ее обязанность вовремя приходить на работу, выполнять свои должностные инструкции, спрятав личные переживания и эмоции куда подальше. От назойливых глаз, от недовольного начальника, и даже от себя самой.

Она устала, как же она устала притворяться, что у нее все в порядке, что она счастлива, что ей совсем не больно. Больно! И от того, что очень обидела Романа, и от того, что нет никаких перспектив в отношениях с Андерсоном, и от того, что никуда не спрятаться от собственных обвинений в распущенности, в бесхребетности. Ну не может она без него. Нашла его, а себя потеряла, и изменить ничего не хочет.