Kitobni o'qish: «Любовь – это боль»

ЧАСТЬ 1

Можно прожить всю жизнь как во сне, а можно однажды проснуться посреди ночи, и… оказаться под прицелом пистолета. И как быть дальше? Девушка, с которой никогда ничего не происходило, которая жила в мире книг и размышлений, попадает в водоворот событий, пережить которые она не хотела бы никогда.

 
Я сделан из такого вещества:
Из двух неразрешимых столкновений,
Из ярких красок, полных торжества,
Из черных подозрительных сомнений.
 
 
Я сделан из находок и потерь,
Из правильных идей и заблуждений.
Душа моя – распахнутая дверь,
И нет в ней ни преград, ни ограждений.
 
 
Я сделан из далёких городов,
В которых, может, никогда не буду.
Я эти города люблю за то,
Что люди в них живут и верят в чудо.
 
 
Я сделан из недаренных цветов.
Я из упрёков, споров, возражений.
Я состою из самых длинных слов,
А также из коротких предложений.
 
 
Я сделан из бунтарского огня,
Из силы и могущества горений.
Я из удач сегодняшнего дня,
Но большей частью всё же из падений.
 

гр. Альфа, «Я сделан из такого вещества»

ГЛАВА 1

Желтые листья… Так банально, так обычно, так красиво… Упасть бы в этот ворох, вдыхать прелый аромат, смотреть на проносящиеся облака и… ни о чем не думать. Совершенно ни о чем…. Двадцать семь лет, и одна. Совершенно. Да и как иначе, разве может быть иначе.

А мимо проходили люди. Аллеи парка были довольно малолюдны, но немногочисленные прохожие каким-то образом умудрялись создавать так много шума с тявканьем собак, детскими звонкими вскриками, кокетливым смехом веселых девиц в окружении молодых людей, что ей вдруг стало неуютно. Это ее парк, ее любимая аллея, вон и персональная скамейка виднеется впереди, но, увы, она уже занята. Парочке, занявшей ее, нет дела до увядающей природы, и им совсем не до облаков. Они влюблены, и все их чувства подчинены только одному желанию – быть вместе, раствориться друг в друге, стать счастливыми. Эй, остановись, уйми свою фантазию. Может быть, все закончится банальной интрижкой и только…

Она поддала жестяную банку носком ботинка, и какой-то белый лохматый пес помчался за ней со всем своим щенячьим восторгом. Двадцать семь лет. Боже, как пережить этот вечер? Отец будет тактичен, немногословен, но как же будет полон сочувствия его взгляд. А мать, болтая без умолку, снова сделает замечание, что пора бы уже обзавестись семьей, что она в ее годы… Да мать и в свои-то годы все никак не может успокоиться. Сколько отчимов перебывало у них в квартире, и в скольких домах Свету учили, как неразумного попугая, называть чужих мужчин папами.

Вот Низами она охотно приняла как родного. Удивительно, как матери посчастливилось встретить такого человека. Вернее, как раз встретила она его легко, подцепив в «ужасно дорогом и роскошном» ресторане, но вот женить на себе – это надо было умудриться. Да, если бы Света унаследовала ее обаяние, шарм и красоту, она бы в «ее-то годы» однозначно не была одинока, но… вместе с этим ей, возможно, пришлось бы нечаянно унаследовать и ту поверхностность отношения к жизни, «невыносимую легкость бытия», которая делала ее мать в глазах многих знакомых легкомысленной кокеткой. Однако упорная вера мамочки в то, что мужчина обязан обеспечивать свою женщину, одаривая мехами и драгоценностями, позволяла ей обращать в свою религию вполне обеспеченных и щедрых мужчин на протяжении долгой и богатой на такие события жизни.

Отец наверняка подарит что-то из своих работ, что-нибудь прелестное. В его картинах на протяжении долгих лет, каким бы фантастическим ни был сюжет, при всем многообразии идей неизменно присутствовали голуби, желтые листья и тень таинственного незнакомца в длинном плаще. Может, так отец пытался вложить в подсознание дочери мысль о божественном замысле для ее жизни и подготовить к важной встрече? К встрече с тем самым таинственным незнакомцем в темном плаще, с длинными полами которого неистово играет ветер.

С рождением дочери осень стала любимым временем года отца. Он рисует ее всю жизнь, находя столько красоты, необычайности и нежности, что от его картин невозможно оторвать глаз, и из этих миров не хочется возвращаться в реальность.

Ну а мать с Низами подарят ей что-нибудь невообразимо дорогое: украшение, или духи. У нее уже столько этого добра накопилось, но зачем оно ей? Разве незнакомца в плаще можно поймать на золотые серьги? Хотя, феромоны и флюиды в изысканных духах вполне могут оказаться серьезной наживкой. Света усмехнулась, пообещав себе подумать об этом позже, когда гости разойдутся и оставят ее в покое.

Свечи, цветы, именинный торт – все готово, любимая музыка уже в музыкальном центре, запеченное мясо, как и положено, в фольге, закуски томятся в ожидании желающих их попробовать. Еще несколько часов, и все закончится, можно будет забыть этот день как пустое бульварное чтиво, подробности которого выветриваются сразу же после прочтения, и на долгие месяцы предаться мечтам, хорошим книгам и музыке, пока на горизонте не высветится кошмарная цифра «Двадцать восемь». И те же муки повторятся вновь, и та же горечь набросится на нее, чтобы потом, как отлив под влиянием луны, снова оставить ее на пустынном берегу острова под названием «Одиночество».

* * *

Сквозь узкую щель в тяжелых шторах в комнату с любопытством заглядывал свет фонарей. Проложил яркую дорожку через всю комнату, отразился в зеркальном шкафу, придавая необычность и фантастичность обстановке. Фонари, безмолвные свидетели слез, мечтаний и радостей жителей проспекта Ангелов, были старыми приятелями и знали про Свету все. И сейчас они были в курсе, почему она так тяжело дышит, вся в поту, с пересохшим горлом.

Единственное, что они не могли сделать – помочь ей вызвать Стражей порядка, чтобы навести этот самый порядок в ее душе и жизни. А жизни ее, похоже, сейчас угрожала самая настоящая, реальная опасность.

Избегая полоски света, в густой тени стоял мужчина. Черты лица видны смутно, но слезы, застилающие глаза, и так лишали возможности разглядеть лицо незнакомца. Вот луч холодного света сыграл свою роль: незнакомец поднял руку в свете фонарей, и девушка задохнулась от ужаса, увидев оружие. Это пистолет! Самый настоящий! Щелкнул затвор – оружие сняли с предохранителя.

Пробуждение было ужасным, ей приснился кошмар: долгое падение в вечность, сомкнутую сырыми грязными стенами бездонного колодца, но реальность оказалась еще страшнее – ее сейчас убьют. Но почему? Вернее, зачем? То есть за что? Она не дочь банкира и не подруга депутата, не наследница многомиллионного состояния. Боже, она никто! Ей только что исполнилось двадцать семь лет, и она очень хочет жить!

– Где он? – услышала она голос незнакомца. Надо же, она в состоянии слышать и преображать звуки в слова! Посмотрим, может ли она говорить.

– Где кто? – собственный голос самой показался противным, слабым и жалким. Конечно она жалкая, в промокшей ночной рубашке, дрожащая. Смотреть противно. Да, наверное, за такое стоит убивать! Надо же, она еще и шутить может.

– Не надо прикидываться дурой. Ответишь правильно, и больно не будет, обещаю.

Голос интеллигента, интонации не грубые, но нажать на курок решительности хватит: холодный металл в голосе можно расслышать и сквозь зубовный стук, и сквозь сердечный. Боже, сердце бьется во всем теле: в горле, в груди, в животе, даже в ушах отдается. Какой она, оказывается, сердечный человек.

– Давайте разберемся, – на этот раз она откашлялась, и голос окреп, речь обрела некоторую внятность, – о ком речь? Я здесь одна, всегда, здесь больше никто не живет. Кого же вы ищете? И почему именно у меня? – она осеклась, потому что незнакомец медленно подошел к окну, и вдруг отдернул шторы. Лунное сияние и огни неоновых реклам в роскошных витринах наполнили комнату странным свечением. На стенах заиграли причудливые узоры из теней и света.

Незнакомец показался… неожиданно знакомым: длинные волосы, длинный плащ, где-то она это видела.

Не сводя с него расширенных от страха глаз, Света осторожно подтянула ноги к груди, обхватила дрожащими руками. Высокий человек остановился в проеме окна, черная фигура на светлом фоне. Во всем облике чувствовалась звериная сила и ловкость, мощь лесного зверя, дикого и неукротимого, родство с дикой природой, что-то далекое от современности и привычных стандартов. Что-то угрюмое и давящее, но для него определяющее его собственную свободу, власть и независимость. Напряженная спина, крепкие руки, твердая поступь – все говорило о том, что он готов к действиям, безжалостный и неумолимый.

Отчаянно хотелось защитить себя, и Света решилась на новый монолог.

– Вам любой в этом доме скажет, что здесь никого не бывает. Да хоть консьержку спросите… – и замолчала, словно споткнулась на ровном месте. Стоп, а как его впустили в дом? Неужели он уже убил консьержку? Света знала, что иным способом проникнуть в подъезд просто невозможно, особенно в ночное время. Бдительная старушка этого просто бы не допустила.

Незнакомец поменял руку, все также направляя на девушку пистолет.

– Не заговаривай мне зубы. Он знал, что я приду? Где он прячется? – тихая злость прозвучала очень ясно.

А если он психопат? Что, если он возьмет, и без предупреждения нажмет на курок? Света стала лихорадочно думать, как бы ей изловчиться и так прыгнуть, опережая выпущенную пулю, чтобы схватиться за ствол пистолета и поднять его вверх, уводя пулю в сторону. Дурочка, тебе с ним не справиться, он высокий и сильный.

Может, схватить стул и швырнуть в окно, чтобы привлечь внимание ночных Стражей порядка? Маразм: четвертый этаж. Даже если они и вычислят квартиру, пока доберутся до нее, их будет ждать остывающий труп глупой девушки, погибшей от своей неразумности. «Мертвый труп убитого насмерть покойника» – вдруг вспомнился анекдот про клуб любителей тавтологии.

– Я ничем не могу вам помочь, – с отчаянием проговорила она.

– Ты думаешь, я шутить сюда пришел в такое время суток? – прошипел мужчина. – У тебя мозгов не хватает, чтобы понять, в каком ты дерьме? У меня заканчивается терпение, а из-за этого глупые люди обычно плохо кончают. Где он, его кто-то предупредил?

Последние слова незнакомец выкрикнул, и Света невольно вздрогнула.

– Возможно. Возможно, его кто-то предупредил, я не знаю, – она беззвучно заплакала.

– Тебе показалось, я решил тебя развлечь? – Света буквально увидела, как напрягается рука с оружием, и инстинктивно вытянула вперед свою, пытаясь прикрыться от нападения. – Тебе жизнь в копейку? – процедил незнакомец сквозь сжатые зубы.

– Пожалуйста, – пролепетала девушка, слезы с новой силой потекли по щекам. – Пожалуйста, не надо. Я живу здесь уже пять лет, и ни один мужчина не переступал порог моей квартиры, вы первый. Ну зачем вы пришли! – она уже рыдала в голос. Ну и пусть, она просто не могла сдержаться.

– Заткнись. Это ты оказалась в его квартире… Пять лет? Не свисти мне! Такие дурнушки не в его вкусе. Что тебя с ним связывает?

– Ничего. Это моя квартира, моя!

– Что ты сказала?

– Это моя квартира! Я здесь живу! Одна! – до него вообще можно докричаться?

– Ты слишком много говоришь, – проворчал незнакомец. – Так, давай разберемся, – казалось, он, наконец, услышал ее.

Света судорожно вздохнула, ожидая дальнейших действий незнакомца. Капля воды ей сейчас не помешала бы. А то и капля вина, жаль только, что она не пьет. Хотя, появился серьезный повод для того, чтобы изменить свои привычки и приобрести новые, пусть даже и вредные.

– Проспект Ангелов? – тихим голосом спросил мужчина.

– Да.

– Хорошо. Дом пятнадцать, квартира восемнадцать?

– Квартира восемнадцать, но дом номер десять.

– Чччерт! – тихо вскричал незнакомец. – Это не тот дом? – казалось, он не мог в это поверить.

Отошел к креслу и с грацией пантеры опустился в него, локтями опершись о колени. Он размышлял, а Света ждала. Если ей и удалось доказать, что он ошибся, это еще не значит, что она сможет легко отделаться. Вполне вероятно, ее удостоят звания обладателя тайны его позора посмертно.

В повисшей тишине Света услышала стук своего бедного сердца. Наверное, теперь и этому безжалостному убийце все слышно. Наверное, этот стук раздается по всему городу, наполняя чернильное небо тоской и тревогой. Он забирается в квартиры, в теплые уютные спальни, и его слышат все люди ее города, и все понимают, что с ней случилась беда, только кто ей поможет?

Неожиданно резко раздался звук сирены патрульной машины ночных Стражей за окном. Света впилась взглядом в незнакомца, но он остался на месте. Его это не касается: никто не может знать, что он здесь. Словно тень, он проник к ней, и так же уйдет, только, кто останется в квартире – испуганная и сломленная девушка или бездыханный труп?

– Ну, ты как, готова умереть из-за моей ошибки? – он вновь поднял пистолет, направив в лицо обескураженной девушке.

Всю жизнь она поражалась, как это отдельные люди умудряются упасть в обморок, с чего бы это, и как вообще это происходит, и понимала, что с ней такое произойти никак не может, а понадобилось всего-то: наличие злого мужчины, страдающего рассеянностью, и огнестрельное оружие, чтобы опровергнуть эту ее уверенность.

* * *

Света открыла глаза, когда день давно вступил в свои права, и осень вовсю бушевала, сообщая о себе сильными порывами ветра, позвякивая стеклами, трепеща тюлем. В комнате витала свежесть с легкой примесью дыма. Привычность обстановки, порядок и чистота наполнили душу покоем, но все изменилось, как только Света вспомнила подробности ночного происшествия. Происшествия? Это могло стоить ей жизни или седых волос! Надо же, неужели это все было на самом деле? И она жива? Она могла бы сказать, что отдохнула и хорошо выспалась, но душевная тревога, завладевшая ею после пробуждения, сводила на нет целительность сна.

Все плохо, все очень плохо. Если ночной убийца ее не тронул, то может сделать это в любую минуту. Он же психопат, это точно! То кричит, то шипит, то смеется. Неуравновешенные люди опасны для общества, и ей надо срочно съезжать с этой квартиры.

Вспомнив про недоеденный торт, Света нашла в себе силы подняться с постели, и босиком прошла на кухню. Сквозь желтые занавески в помещение рвался дневной свет. Света откусила большой кусок и через мгновение уже рыдала, вновь переживая ночной кошмар. За нее даже заступиться некому. Разве что папа набросится на обидчика со своими кисточками и мольбертом, до смерти измазав его масляными красками. Хотя, Низами мог бы позвонить кое-кому, и попросить кое о чем, и, может быть, этому парню пришлось бы нелегко… Но дело в том, что он знает где ее найти, а она – нет.

И он нашел ее, не прошло и двух дней.

* * *

Света лихорадочно соображала, как поступить: закричать, или выскочить в окно, когда увидела его заходящим в автобус. Судя по внешнему виду, его можно смело отнести к категории людей, не пользующихся общественным транспортом уже долгие годы, и только его дальнозоркости оказалась она обязана встречей в салоне переполненного автобуса.

Жуткий мужчина взглядом пригвоздил ее к месту, и она так и стояла, пока он пробирался к ней сквозь толпу. Он уставился на нее своими страшными глазами, почти не мигая. Именно таким взглядом можно убить, поняла Света. Она же могла только жалко поглядывать на него, стараясь опустить глаза, но необходимость знать, что он сделает в следующую минуту, вынуждала то и дело поднимать взгляд на незнакомца. Сознание того, что ее окружает множество людей, служило слабым утешением, ведь дуракам закон не писан, и вряд ли его смутит такое количество свидетелей. Если только ему надо ее убить – он убьет.

– Как дела? – вдруг спросил он. Лицо не проницаемо, и сложно понять, шутит он, издевается, или серьезно интересуется ее жизнью.

Слезы, мгновенно закипевшие в глазах, все сказали за девушку.

– Ты ведь не обращалась в Орден, не так ли? Ты хорошая девочка? Ты и дальше будешь вести себя хорошо?

Света смогла только кивнуть. Он приблизил к ней лицо, по-прежнему не проявляя никаких эмоций, и стал пристально ее разглядывать.

– Какие длинные ресницы, – проговорил он, обдав ее ароматом ментола.

Тонкий флер мужского одеколона в сочетании со вкусом дорогих сигарет обескуражил ее. Так приятно может пахнуть только он, незнакомец с картин. Черный плащ, длинные волосы – все сходится. Только отец не знал, что он убийца, а не принц, и всю жизнь рисовал ее смерть. – И бледная кожа, как признак аристократичности, – тут он улыбнулся, но улыбка получилась злая, надменная и презрительная. Так кошка играет с мышкой, прежде чем ее съесть. И он ее съест, а она и не пикнет, даже не закричит. Потому что не может. – Ты вся дрожишь. Ты такая трепетная.

Кончиками пальцев он провел по ее волосам, а потом по коже щеки с любопытством садиста, не отрывая пристального взгляда, осознавая ее страх и наслаждаясь им. Приподнял подбородок и тихо проговорил прямо в губы:

– Пообедаем вместе? Какую кухню ты предпочитаешь?

Света судорожно сглотнула. Она по-прежнему не могла говорить, она вообще едва держалась на ногах, а ее огромное жидкое сердце снова растеклось по всему организму, трепыхаясь и стуча во всех местах сразу.

– Пойдем, – он решительно взял ее за руку и направился к выходу.

Она передвигалась как во сне, не чувствуя ног, окутанная ватой, сотрясаемая стуком сердца. Оказавшись на улице, вдохнула полной грудью и поняла, что до этого просто не дышала. Что ж, смерть от удушья тоже могла быть записана на счет этого изверга, ведь это все из-за него. Какую кухню она предпочитает? А он какую? Любит скушать на обед бедную беззащитную девушку, например, виновную только в том, что живет в доме номер десять на проспекте Ангелов?

Она по-прежнему молчала, он тоже не произнес больше ни слова, стоял и смотрел на нее. Ветер раздувал полы длинного плаща, играл волосами. И вдруг какая-то пружина сработала в ней: не успев сообразить, что делает, Света сорвалась с места и бросилась бежать. Про такой бег, наверное, говорят «только пятки сверкали» – и каблуки не помешали. Бежала Света так, что чемпион мира и его окрестностей по спринту позавидовал бы ее скорости. Но сейчас она готова завидовать ему, ведь его жизни ничто не угрожает, и бегает он ради денег и славы, а не для того чтобы выжить. Она не стала оглядываться, сворачивая за угол улицы Роз, а вслед ей не раздалось ни звука, и за ней никто не бросился.

Бездумно пропетляв большую часть дня по городу, Света направилась, наконец, в сторону дома Низами, решив провести вечер в его компании, тем более это всегда доставляло удовольствие им обоим. Может, она даже придумает предлог, чтобы попроситься остаться на ночь. И, возможно, даже сможет рассказать ему, что с ней произошло и во что она вляпалась. Даже расставшись недавно с ее матерью, Низами считал себя в ответе за ее жизнь и всегда оказывал посильную помощь, моральную и материальную. Вот и сейчас ей ну просто очень нужна помощь.

Ах, папочка, какой злой демон нашептал тебе идею об этом паршивом таинственном незнакомце? Может, если бы ты его не рисовал так долго и упорно, он не ворвался бы в мою жизнь, чтобы ее разрушить…

Ее планам не суждено было сбыться. Некому было напоить ее горячим чаем, обнять за плечи и душевно побеседовать, обещая защиту и покровительство, и виной тому стал ее сводный брат Нукри. Любящий отец, не так давно подарив сыну путевку в Египет, срочно вылетел туда вслед за ним, получив странную телеграмму о том, что его непутевый сын оказался в египетской тюрьме. Связи и деньги Низами понадобятся сейчас совсем в другом месте, даже в другой стране. Ну а Свете придется расхлебывать все самой.

Интересно, а можно ли выспаться на вокзале, в зале ожидания? В детстве эта идея представлялась ей романтичной. Если при этом разжиться сладкими яблоками и томиком Маяковского… Что ж, Маяковского, может, нигде в такое время уже и не купить, но какие-то фрукты нужны ей обязательно, если она не хочет вползти в зал ожидания без сил из-за тревоги и голода.

* * *

Эта часть городского парка была словно из другой реальности. Запустение, царившее кругом, бурелом и заросли кустарника создавали впечатление уголка дикой природы, места, куда ни разу не ступала нога человека. Здесь не было скамеек, а вместо асфальтированных дорожек – лишь едва заметные тропинки.

Они устроились на поваленном дереве в самой гуще орешника. Черноволосый мужчина облокотился о ствол растущего рядом дерева, закинув руки за голову и вытянув ноги. У сероглазого бледного мужчины с темными волосами поза, напротив, была напряженной, все в нем указывало на глубокую задумчивость. На строгом лице застыла маска растерянности.

– Брат, ты не прав, – проговорил черноволосый, сквозь прищур хитрых глаз разглядывая солнце. – К чему эти терзания? Ну, подумаешь, облажался, с кем не бывает! – он не выдержал и расхохотался, хлопнув приятеля по плечу.

Тот поднял голову и мрачно посмотрел на соседа, но промолчал. А друг не унимался.

– Слушай, ну кто она такая, чтобы ты ее боялся? Прихлопни, как муху, да и дело концом. Странно, что ты сразу не сделал этого, – он уселся поудобнее, сунув руки в карманы брюк. – Ты словно новичок, школьник, плохо сделавший домашнее задание. Ты боишься, что она пойдет в Орден и заявит на тебя?

Молчавший поморщился.

– Я этого не боюсь, и ничего не опасаюсь. Она не опасна для меня, – он сосредоточенно думал о чем-то, чем не спешил поделиться с приятелем. – Я просто не хочу ее… трогать.

– А надо, – с притворным сожалением вздохнул смешливый брюнет. – Что будет, если Кривошей узнает об этом… «недоразумении»? – он удивился, как резко друг вскинул голову. – Он не прощает таких промахов, ты же знаешь, Брат. Ты и сам бы не простил такого никому, понимаешь? – он достал сигареты, протянул пачку другу.

«О, дело плохо, как дрожат твои руки, ты взволнован, это неспроста!» – подумал он, протягивая другу зажигалку. Сероглазый мужчина наклонился к нему, прикрыл огонь длинными нервными пальцами и жадно закурил. Несколько минут они просто молчали. Веселый молодой мужчина смотрел в небо, угрюмый – себе под ноги.

– Жалеешь, что рассказал мне об этом? – спросил брюнет. Его друг не ответил.

– Я понимаю – фотомодель, я понял бы, если начинающая актриса, просто красавица, наконец, – проговорил брюнет, – но видел я эту матрешку: ни рожи, ни ко… – он резко оборвал свою речь, остановленный взглядом друга.

– Ты не понимаешь, дело не в этом!

– А в чем? Арс, в чем тогда дело? Ты уже несколько дней сам не свой. Я не узнаю своего брата. Конечно, ты никогда не был веселым, и надо признать, ты жуткий молчун и мрачный тип, но не настолько же! А тут увидел ее в автобусе, и рванул так, как будто хотел убить или, наоборот, спасти. И честно скажу, – он доверительно наклонился к Арсению, – было бы из-за кого стараться.

Арс зло взглянул на приятеля.

– Бертуччо, знаешь, в чем твоя проблема? Ты никого не любишь. Ты даже себя не любишь, – он нервно затянулся, его пальцы слегка дрожали. – И тебе все равно, что о тебе подумают. Тебе плевать на все. Ты живешь, как придется, а я так не могу. Вот не могу я… не знаю… черт!.. может, правда, лучше убить, чтобы забыть… Вот дерьмо! – он в сердцах отшвырнул сигарету, встал и нервно зашагал вокруг бревна. Бертуччо растеряно следил за ним.

– Ну на кой она тебе сдалась! – Бертуччо искренне недоумевал по поводу терзаний близкого друга. – Слушай, а почему бы тебе не напиться и не забыться, а? Мало ли девчонок в нашем городе! Бар, бассейн, сауна, а? Ну как, идет? – ему хотелось помочь, но он не знал, как.

– Я в завязке, – мрачно проговорил Арс, – и ты это знаешь. И не надо сейчас подсовывать мне своих девочек… – он запнулся, удерживая грубые слова, готовые сорваться с языка. – И потом, как Кривошей узнает об этом? Я устранил проблему. С опозданием на пару часов, но я сделал это, – его проницательные серые глаза впились в Брата.

– Эй, друг, что ты так на меня смотришь? От меня он никогда ничего не узнает, – Бертуччо поднял обе руки. – Брат, ты что? Ты что, Арс? Ты думаешь, что я способен… Слушай, так нельзя! Эта девчонка рассорит нас!

Арс быстрыми шагами подошел к другу. Глядя в глаза, медленно проговорил:

– Я решу эту проблему. Ты мне веришь?

Из всех, кто знал Арса как профессионала, только Бертуччо мог выдержать тяжелый взгляд друга. Он один мог оставаться в относительном душевном покое во время вспышек гнева Брата. И Арс не прав, говоря, что Бертуччо никого не любит. Может, на себя ему и плевать, может, он и относится легкомысленно к жизни, к своей жизни, но вот за Арса свою жизнь он готов отдать всегда, или наоборот, побороться со смертью, тоже за него.

– Хорошо, Брат, я тебе верю. Если нужна моя помощь – только свистни, – сказал он. Совсем тихо он добавил, щелчком отбросив сигарету:

– Нам нельзя ни к кому привязываться, ты же понимаешь… Зачем тебе лишние проблемы? Мы же тогда работать не сможем.

– Я разберусь с этим, – упрямо проговорил Арс, и его глаза полыхнули странным светом.