Kitobni o'qish: «Крылатый ковчег: сборник рассказов»

Посвящается нашим героическим дедушкам и бабушкам, дорогим и любящим родителям, бесстрашным покорителям морских и подземных глубин

Часть 1. Поехали в Никель!

Глава 1. Три трубы

Помните фильм «Мужики»? Так вот, я оттуда, из Никеля¹.

Три трубы. Славно дымят. Значит, дом близко! Уже от Пахты ждешь, пока в окнах поезда не появятся серебристые клубья газовых облаков.

Вдох. Сердце стучит чаще, и сладкий привкус серы стекает с языка: «Прибыли!»

Украина. Донецкая область. 1950 год.

– Ваша станция, Константиновка.

Ба-бах! Чемодан летит из тамбура на перрон прямо в парня с зачесанной челкой.

– Дура! Ты что, из Бердычи?² – покрутив у виска, мой будущий дедушка Гриша помогает собрать бабы Томины вещи.

А дальше их ждет целина. Потом на Север, в поселок Никель, за лучшей долей. Дед – бригадиром на стройку. Бабушка – маляром. По-стахановски возводили жилье для переселенцев. Сами ютились в бараке, потом в домике в Заречье. С ними два сына, что родились друг за другом, Костя и Витя. Сложно было детей поднимать. Одежду шили сами. Садика не было. Оставить ребятишек не с кем. Крутили им хлебные катышки в марлю. Длинными поводками из простыней привязывали к кроватям, чтоб до каши добрались. А сами чуть свет – на работу…

Другая половина семьи взяла начало в деревне Алявино Вологодской области.

Шел 1945 год. Население Никеля насчитывало около семи тысяч человек.

Как заключили договор о перемирии, Финляндия вернула Печенгский район Советскому Союзу со всей территорией никелевых разработок. Американцы, которых пригласили на восстановление производства, полагали, что восстанавливать придется не менее десяти лет, но советские власти призвали молодежь из регионов. Предложили им суровый северный рубль и светлое будущее. Наряду с демобилизованными солдатами-освободителями и ссыльными в приграничный поселок поехали и добровольцы.

«Фаинка, вызов от брата пришел, собирайся, на Север поедешь!»

Так после войны старшая из семерых, Фаина, пересела с поезда на пароход и добралась из Кадуйского района до Печенги. Оттуда грузовиком прибыла в Никель, где «канадские» домики, сосны да разрушенный немцами завод, позже названный ГМК «Печенганикель».

«Вместе на беседу ходили. Там и сошлись», – коротко объясняла потом о знакомстве с дедом.

Юморная, веселая, с косичками, метр в прыжке, Фаинка и дед Федя, великан в костюме с гармонью – душевная парочка.

Трещит печка. В хрущевке тепло и уютно от детского смеха и запаха пирогов. Трудились они по совести. Фаина – в кинотеатре «Дружба», Федор – в энергоцехе. Жаль, рано осколки войны оборвали жизнь фронтовика, не дали понянчить внучку, что родилась в Ленинграде. Меня.

А вот и тоннели ленинградского метро через годы несут папу Витю в штольню рудника «Каула-Котсельваара». Нескоро отпустит отца Комбинат…

Помню, как мечта поскорее увидеть маму гонит меня, маленькую, сквозь снег по рельсам на базу ОРСа «Печенганикеля».

Никель. Мурманская область. 2000 год.

С Питером не сложилось. И снова теми же рельсами еду я с маленьким сыном. Впереди рудник «Каула-Котсельваара». Три года в подземке в должности стволовой шахтоподъема с желанием выбраться. Вдохнуть полной грудью земную поверхность. Найти лучшую долю.

Больше не дымят три трубы. Бабушки только снятся. Родители переехали в Вологду. За последние семь лет в Никель возвращались только на кладбище, на могилки к близким.

«А знаешь, сынок, – говорю я сыну. – Бог руды и металла неспроста твоих прадедов позвал. Познакомил. Судьбу определил. И нам с тобой путевки в жизнь выписал».

Глава 2. Милочка

– Милочка, а ты-то здесь за что? – помятым басом любопытствует интердевочка у сидящей на батарее перед кабинетом следователя беременной девчушки. И кашель колоритной девахи с начесом эхом рикошетит о синие стены отделения милиции Московского вокзала Ленинграда.

– За драку, – сухо отвечает студентка факультета холодильной промышленности. – Свидетелем.

– Начальник, прогуляй до клозета! – путана из обезьянника озадаченно пытает взглядом скромный девичий силуэт.

Ночью, в канун моего дня рождения, 9 июля 1976 года, днюшка друга в «Пельменной» на Невском для мамы закончилась ох как не скучно.

Который раз она в красках пересказывает эту историю.

– После милиции утром к отцу приятель зашел. Неважно, – говорит, – Таня, выглядишь.

Я же дома, в Никеле, рожать собиралась. Блины в дорогу жарила, а у меня воды отошли. Пошла в поликлинику. Закрыто. Возвращаюсь. Тут схватки начались. Отец скорую вызвал. Повезли в больницу, где роды принимают преждевременные. А у меня схватки, оказывается, своевременные – напутали что-то со сроком. И немудрено. Полбеременности месячные шли. Живота не видно. Лыжи, баскетбол, соревнования. Темные мы были!

– «У тебя олимпийское спокойствие» – завидовали подруги-чемпионки из питерского «Спартака». А мне спать охота, и в животе пульс бьется. Выйду, поблюю на остановке, и легчает, – продолжает мама.

– А это у вас откуда? – таращась на сверток в одеялке, сопящий на двух сдвинутых стульях, изумлялись в общежитии.

– Надо же, родила. А ведь не видно было, – не скрываясь, шептались старушки на лавочке.

– Как учиться? Что делать? Куда ехать? – сокрушалась мама. Родители отца лишь развели руками. Позвали: «Хорошо, уговорил, Витя. Ждем домой. Учеба – заочно».

«Нате вам Светлячка, расхлебывайте!» – уверенно заявила я миру своим первозданным видом. Законы природы шептали: «Ты – невозможна». Но ведь зацепилась корнями за ниточку жизни. И родители справились. Папа в армию отправился. Мама – работать. А соседи – нянчиться всем подъездом.

Дед Петя со второго этажа плел рыбацкие сети. К тете Римме ходила разглядывать деревянный летучий корабль с парусами, а ее сын Валерка, десятиклассник, клялся жениться, когда вырасту. Димка с третьего этажа выводил за меня букву «о» в прописях, а я потом рыдала из-за четверки.

Весь пятиэтажный подъезд на Октябрьской, 3 жил единым двором. Люди старой закалки, прошедшие войну, из разных уголков страны приехавшие на Крайний Север покорять вечную мерзлоту, построившие вместе поселок, плавили металл, добывали никелевую руду. Честные, открытые, светлые, крепкие духом. Кто частушкам научит, кто намоет и чаю нальет, кто убаюкает и уложит спать. Маме помощь бесценная.

– Ну а что в той гостинице за драка случилась перед родами, мам?

– Да не в гостинице, а в ресторане. Никельчане-первокурсники танцевали, дурачились. Случайно ногой дядю подшофе задели. Поймали ответный удар в нос. Японцы рассыпались по углам. Моряки из Мурманска за земляков вступились. Ну и понеслось.

В общем, спорить с природой я не планировала, но так уж вышло, что родилась.

Глава 3. Чемпионы любви

Тринадцать лет назад, 8 июля 2009 года, газета «Полярная правда» в заметке «Чемпионы любви раскрыли секреты» напишет про моих родителей:

«Семейная пара Виктор и Татьяна Чередниченко о своем браке говорит так:

– Вместе мы уже практически тридцать три года. Познакомились еще в школе. Сначала учились в одной параллели, а в седьмом стали одноклассниками. У нас двое детей; сегодня как раз у сына двойня родилась: мальчик и девочка. Весь секрет долгой семейной жизни, конечно, в любви, в чем же еще! Нам помогает вера друг в друга, в наши силы. И любовь к детям – она очень сближает. Молодым парам мы желаем тепла и уюта в доме. Нужно, чтобы домой обязательно хотелось возвращаться. А еще будьте мудрее и терпимее друг к другу!»

В тот день Витя с Таней получили медаль «За любовь и верность». И да, мои родители уже сорок шесть лет вместе. Позади долгая, по современным подсчетам, семейная жизнь. Четырнадцать ремонтов. Учеба в Ленинграде, где родилась я, Север с приграничным Никелем, переезд на Вологодчину.

Двое детей, четверо внуков построили гостеприимный дом под Вологдой, который всегда открыт для друзей. Простой благодарности мало, когда у тебя реально замечательные близкие. Помогут, подскажут, выручат, когда надо – направят.

– На ком же семья держится? На маме?

– Ну да! Она энергичная, деятельная, открытая. Объединяет всех и отличается особой чуткостью к людям. И если мячик уронили, то Таня нырнет первой и достанет: четко, быстро, без паники. Недаром бегала на лыжах за ленинградский «Спартак». Не только в горе, но и в радости наша мама, как сама любовь, живет с добрым и преданным сердцем. А семейные праздники благодаря ей – это те еще маски-шоу, с песнями и заливистым хохотом.

– Или на папе?

– Точно! Он умный, рассудительный, домовитый. Уважаемый человек и, по совместительству, Кулибин. Дом сам построил. В Никеле главным механиком рудника работал, депутатом послужил. Да и сейчас, когда в среднюю полосу переехал, к нему любой может обратиться, будь то соседи или внуки с уроками, он всегда даст грамотный совет. Сама частенько ему по вопросам ремонта звоню: «Пап, а какой пол лучше сделать, на лагах или наливной?»

Выходит, совет да любовь бок о бок живут. А семья – она на двух китах держится!

Глава 4. Застывший мед

Кто в детстве не жевал гудрон? Я жевала.

Ходили с подружками на стройку, выискивали в грязи коричневые липкие сгустки и клали прямо в рот, вместо «бубль-гума».

До сих пор помню едкий вкус химикатов, жженой резины и песка. Коричневая масса прилипает к зубам, а ты представляешь, будто жуешь реальную жвачку.

Главное, не глотать.

– Поживешь с мое с гудроном, а потом попробуй выплюнуть, – смеется брат.

– Так если проглотишь, все свищи сойдут, – подхватывает двоюродный.

– А я карбид в печку кидала. И пороха много было от него, – подсыпает смешинок мама.

– Да, пороху в пороховницах собиралось хоть отбавляй, да и ягоды в ягодицах не переводились, – смеемся мы. Радуемся встрече. Не виделись с августа.

Камин подкидывает жару в картинки нахлынувших воспоминаний о никельском детстве. Пистоны постоянно покупали. Патроны ходили искать за речку. В ножички играли. В карты резались.

По очереди ковыряем столовой ложкой застывший мед из банки. Он тянется туго, непрерывными карамельными спиралями.

– А вы в детстве на шлачку ходили? – зачерпнув ложку янтарно-жидкого золота, спрашиваю я. И мысленно все уже катятся с черной сыпучей горы.

– На стальном листе вниз с отвала ка-а-ак вжухнешь! – выпаливает Дэн.

– Садишься на фанерное дно шкафа с загибоном или на дверь. Нормальная дверь лакированная хорошо скользит. Если соскочил с нее и завалился в шлак, весь колючими занозами покрываешься, одежду потом можно выкидывать, – жестикулируя, добавляет Виталик.

– В общем, шлак в тебе будет. А потом гудроном его и выводишь.

Прикольно все-таки, что мед на веранде замерз.

Глава 5. Андрюхины глазки

– Андрей, мне так твои глазки понравились, – вдруг говорит мама.

– Какие глазки, теть Тань, вы о чем? – краснеет Андрюха.

– Ну те, что на шляпке у инопланетянина. Принесешь для сценки?

– Фух, – выдыхает друг брата, – вы как спросите, я чуть неладное не подумал.

Есть у нашей семьи такая традиция – Новый год встречать сказкой. Сценарии писать ночами. Прибамбасы собирать годами. Бабушкины бусы, перья индейца, мундир гусара, красная шапочка. Реквизита в диване хватит на малый театр.

– Мам, а ты кем в этот раз будешь?

– Снежной Королевой, – решает мама в далеком 97-м.

– О-о, ну тогда корона нужна. Чтоб в темноте блестела.

– Можно светоотражающей пленкой для дорожных знаков обклеить.

– Точно. Давай. Будет классно!

Охват головы замерили. Лист ватмана. Пленка. Остроугольная форма короны готова.

– На накидке должен стоять высокий воротник. Толстую проволоку обернем шторой и мишурой обошьем, – подключает фантазию папа и мастерит каркас для королевской мантии.

Примерка приводит домашних в восторг. Перед спектаклем дополняю образ волшебным гримом из белой и синей гуаши.

И тут гаснет свет.

– А это кто? – ахают зрители в актовом зале, наверняка покрываясь мурашками. Из темноты появляется настоящая Снежная Королева.

– Это не из наших, – шепчутся сотрудники. Не узнают бухгалтера в гриме. Дети не подают рук, боятся, что заморозит.

Скачут олени, снуют разбойники. Герда находит Кая. Восторженные гости зовут Деда Мороза. Малыши со Снегурочкой кружат хороводы вокруг нарядной елки. Все получают подарки.

Так было всегда, сколько себя помню.

Первые спектакли ставили на работе у папы, в Каульской ВГСЧ³. Там вживую играл барабанщик. Пахло тяжелой техникой, а из подсобки за персонажами следили жуткие манекены, одетые шахтерами. Страшно, темно и загадочно. Но конец непременно придумывали счастливый.

Вслед за семейной традицией сказки переехали в училище, где работала мама.

Позже представления писались для дорожно-ремонтного управления, где к детям плавно присоединились внуки.

До сих пор сообща готовим каждый семейный праздник. Однажды двоюродная сестра приехала с костюмом шамана. Сказала, что в музее попросила. И кстати, Андрей принес ту шляпку с глазками.

Глава 6. Кем была на Новый год?

– Кем была на Новый год в детстве? – вдруг спрашивает память.

– Красной шапочкой. С корзинкой, в жилеточке и с оладушкой в кармане передника.

– Весной. В огромном венке из искусственных пионов. Атласное платье в пол. Как же я ждала утренника, чтобы надеть это платье!

– Аленушкой. В вышитом крестиком льняном балахоне и с лентой поверх косы. Тогда мы с классом ставили спектакли для малышей.

– Снегурочкой. В самых разных вариациях и сюжетах. Однажды чуть не встретила Новый год на втором мосту в компании стаи бродячих собак. Но все обошлось. В Никеле три моста: первый, второй и третий. Так вот, на втором, что за бывшим профилакторием выходит на гору Собачку, условились мы встретиться с Дедом Морозом. Хотелось друзей удивить. Там меня и окружила свора дворняг. От мороза и страха даже костюм оцепенел, деваться некуда. Помню только, что громко крикнула псам: «Я вас не трону. В пакете котлетки. Нате, угощайтесь», – и бросила им ароматный пакет с домашними деликатесами.

«Ба-бах!» – на Печенгской спасительно взорвались салюты.

Псы поскалились и убежали. Я подняла сумку и пошла восвояси, выдыхая остатки густого страха в морозный воздух.

– А сын кем был?

– Пограничником.

– Да ладно!

– Ага. В детском садике тоже слегка удивились камуфляжу и каске с автоматом на фоне детсадовской елочки. В то время нашей любимой колыбельной была песня «У границы врагу не укрыться».

– Черепашкой-ниндзя. С панцирем, повязками, перчатками, сшитыми вручную бабушкой Тамарой. Панцирь потом еще лет десять служил подушкой для стула.

– Султаном. Это из серии, когда утром собираешься на работу и вдруг: «Мама, а у нас сегодня утренник». Спасают бархатный халат и парчовая чалма с брошью, да бабулины бусы.

– Джедаем Оби-Ван Кеноби.

– Кем?

– «Звездные войны» смотрели? Лазерный меч, коса, накидка, сапоги, бадлон, как у Макгрегора. И вперед!

Брат был:

Зайчиком. Самым милым из всех зайцев в зимнем лесу.

Индейцем. В серебристом сверкающем наряде с перьями и арбалетом.

Гусаром. Хит семейного костюмного апофеоза – эполеты на красном мундире и головной убор а-ля огонь.

Мама была:

Хоттабычем. С бородой из пакли и в халате из махровой простыни в полоску.

Лисой Алисой. В паре с Котом Базилио и всеми атрибутами буратиновских времен. Да и много еще кем.

А вот папа всегда был Дедом Морозом. И каждый раз волшебным образом нам не удавалось его узнать.

Глава 7. Дед Гриша

Дедушка курил Беломор. Носил длинную челку назад, бритые виски и серую кепку, как у Томаса Шелби в «Острых козырьках». Каждый раз белая болонка по кличке Чебурашка клянчила у него кусочек ароматной папиросы.

Дедушка отменно готовил украинский борщ с крапивой и яйцом. Так, что мишленовские шефы отдыхают. Вместе мы ходили собирать молодые колючие кустики за гаражи.

Дедушка искусно резался в домино, лото и шашки. Покупал свежие газеты с кроссвордами и журнал «Крокодил». Вечерами нам не приходилось скучать.

Дедушка был сапером. Подростком ушел на фронт и всю войну прошел по минному полю.

Дедушка крепко любил мою бабушку и почему-то называл меня Марго.

Три вещи, которым он меня научил:

1. Держи хвост пистолетом! Никогда не сдавайся и не вешай нос.

2. Дают – бери, а бьют – беги! Предлагают – не отказывайся. Возьми – и скажи спасибо! И учись быстро бегать, Марго.

3. Не то черви, что мы едим, а то черви, что нас едят!

Помню, сидим с ним за столом на кухне в Часов-Яре⁴, и дедушка с улыбкой откусывает красный червивый бок от яблочка. Жует вместе с косточками и веточкой. Смотрю и верю.

Эти наказы помогают мне и сегодня. Греют меня, как теплое солнышко. Чувствую, как дедушка держит меня, маленькую, крепкими добрыми руками и показывает дорогу.

Дорогой мой дед Гриша, я жива, учусь на курсах журналистики. Спасибо тебе за все, что ты сделал для меня!

Лист памяти

#БессмертныйПолкОнлайн

Мой дедушка – ветеран Великой Отечественной войны, красноармеец Чередниченко Григорий Денисович, 14.08.1928 года рождения, родился в селе Красное Артемовского района Донецкой области Украинской ССР.

Национальность: украинец. Беспартийный. В пятнадцать лет добровольцем пошел на фронт. Призван в Артемовске в 1943 году, после освобождения Красного села от немецкой оккупации. Во время войны служил сапером в гвардейском подразделении сухопутных войск 1-го Украинского фронта Рабоче-крестьянской Красной Армии.

Со своей частью дошел до Германии. Обезвреживал вражеские огневые точки и подготовленные к взрыву мосты. Советские войска территории освобождали, он – разминировал.

После Дня Победы до 1949 года продолжал служить в штабе группы советских войск в Германии, в городе Ордруф⁵. В двадцать один год демобилизовался в звании сержанта.

Награжден и юбилейной медалью «Тридцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». На фото можно видеть на его груди специальный почетный нагрудный знак «Гвардия», который присваивался «за боевые подвиги, за организованность, дисциплину и примерный порядок».

В мирное время бригадиром возглавил строителей. Закончил трудовую деятельность в качестве мастера. Выйдя на пенсию, вернулся на Украину. Воспитал двух сыновей и троих внуков.

Григорий Денисович ушел из жизни в 1986 году. Похоронен на исторической родине в селе Красное Донецкой области.

Глава 8. Семейные традиции

Громкоговоритель возвещал о празднике в открытое окно на улице Спортивной. «Ура! Ура! Ур-ра-а-а-а!» – доносились звуки торжественного марша.

Люди с флажками и гвоздиками спешили к мемориалу защитникам Заполярья. Там чеканили шаг колонны молоденьких статных пограничников, подтянутая морская пехота, подобранные и бравые десантники. Черные береты со спокойной точностью показывали приемы рукопашного боя, ребром ладони разрубали увесистые кирпичи под ликующими взглядами ребятни. Восторженные и гордые, мы бежали вниз по пыльной горе с Гвардейского проспекта до улицы Бредова. Разносили соседям-ветеранам по адресам заранее подготовленные открытки и цветы.

Бабушка Фая не любила сирены и фильмы про войну. Не ходила на демонстрации.

– Бабушка, а ты что такое ешь сегодня? – помню, как 9 мая спросила я у нее.

– Хлеба с солью, да воды голью, – ответила присказкой бабуля, а сама отрезала горбушку черного, посыпала солью и долго жевала, глядя в окно.

В День Победы баба Фая всегда пекла пироги. Ро́гушки⁶ делала с пшеном и картошкой. Тесто пресное, тонкое, начинка из каши густая на молоке со сливочным маслом. Ша́ньги со сметаной под румяной корочкой. Кисло-сладкие с моченой брусникой, сытные и закрытые с рыбой, пышные и аппетитные с луком и яйцом. Запах горячего теста плывет по квартире, и телефон с трубкой на стене звонит в коридоре: «Трр. Трр. Тр-р-р…».

– Юрка? На пироги приходи, – зовет бабушка и вытирает мучную трубку о передник.

– Иду.

Дядя Юра на вид как дядя Степа обожает Луи Армстронга и трудится крановщиком на Комбинате; высокий, статный, светловолосый, в костюме с иголочки. Приходит скоро, не задерживается. Кружка молока. Шмат пирога.

– Вкусно, мать.

– Да не шибко-то. В тесто два яйца то́лнула⁷, масла, молока добавила, а не пышные получилися.

Через час тазик с пирогами пустеет. Хорошо, если завтра наутро достанется с краев подсохший, кисло-сладкий кусочек. Моченая брусника и тесто сантиметра два толщиной. Вкус детских воспоминаний, бабушкиной духовки, семейных традиций на всю жизнь въедается в память.

Потом бабушка надевает красную сарафанку, белую блузку с брошью и бусами, повязывает платочек с люрексом, кладет в сумочку припасенную чекушку и идет в гости к бабе Вале, жене брата. Помянуть мужей-фронтовиков.

Двадцать лет как не стало нашей дорогой Фаины Осиповны. Но мы всегда собираемся, чтобы почтить ее память и воссоздать образ хрупкой и маленькой, бойкой и бесконечно выносливой женщины. Мать четырех детей, ветеран труда, труженик тыла, как много вынесла на своих низеньких плечах.

Сегодня я проснулась с твердым намерением испечь рыбный пирог в память о бабушке Фае. Приготовила начинку из трески. Поставила в духовку и позвонила на мобильный сыну, позвала на горячую выпечку.

– Чай или морс будешь?

– Морс, – отвечает русый, высокий, широкоплечий, Севушко-батюшко, как называла его бабушка.

– Ну, как пирог? – спрашиваю я, глядя в родные глаза.

Отвечает довольной улыбкой на лице: «М-да, хороши пироги, мать».