Kitobni o'qish: «Ciao, Amore!»

Глава первая

Серж, ты такси мне вызвал? Когда? Потому что нет его! Просила же встретить меня по-человечески, пока я еще твоя жена. По пробкам, милый мой, в Москве это вообще единица измерения чувств, которых у тебя не осталось. Кстати о чувствах, позову Катерину к нам, сваргань что-нибудь легкое. О, кажется такси на второй линии, все, скоро буду!

Мила Астахова откинулась на спинку сиденья. Ее подмывало слить раздражение на таксиста, но она сдержалась. Живи, пилигрим второй кольцевой. Крути баранку мимо баров, витрин, церквей, супермаркетов – священных столичных капищ. Бери пассажиров, вези их в закат, предсказывай нехитрую судьбу, читай знаки, затерянные в дорожной пыли, только Бога ради, осторожней! Резкий поворот вернул ее мысли в привычное практичное русло. Решительным жестом она собрала волосы в высокий хвост – чтобы не мешал – и набрала Катерину: ”Хеллоу, долли, хау а ю?”– раза три в год Мила ездила по международным выставкам, красиво называла их биеннале, а когда возвращалась домой, какое-то время еще вставляла английские словечки, намеренно преувеличивая американский акцент.

– Привет, ты что приехала раньше? – Катерина на забавы подруги не обращала никакого внимания. Они знали друг друга с первого класса, пережили все стадии дружеских отношений и в конце концов перестали раздражаться на придурь легкой и средней степени тяжести.

– Почему раньше? Строго по расписанию. Ты как, свободна от скальпеля? – если разговор не был рабочей необходимостью, Мила переходила сразу к сути вопроса.

– Абсолютно, – облегченно выдохнула Катерина.

– Тогда дуй ко мне, устроим несанкционированный вечер сдержанного английского гедонизма, – близкая дружба нуждается в традициях гораздо больше, чем семья. Лишенная бытовой рутины она удовлетворяется периодическими вылазками в бар или домашними посиделками, и терпеть не может редких телефонных звонков.

– Минут через 30 я у тебя, – пообещала Катя. И да, в Москве настоящая дружба, как и настоящая любовь проверяется расстояниями.

– Давай, я тоже к этому времени буду. Если что, Серж дома, звони, – Мила бросила мобильник в сумку.

Екатерина Максакова с детства мечтала стать врачом. Прости, читатель, ничего не могу поделать: часто банальная фраза характеризует целую, наполненную эмоциями, событиями, взлетами и падениями жизнь. Если опустить детские годы, проведенные у постели вечно больного плюшевого одноглазого медведя, можно сказать, что Кате повезло с учителями. В средней школе она окрепла в своем решении стать врачом, в старшей с удвоенной силой бросилась изучать химию и биологию. В итоге ее легкое поступление в медицинский родители приняли как само собой разумеющееся. Училась хорошо, на последнем курсе познакомилась с милейшим Петром Владимировичем Бабаскиным, который, правда, не стал жениться, а просто взял и тихо переехал в ее двухкомнатную квартиру. Бабасик точно не знал, какое из достоинств привлекало его больше всего: Катин борщ или удобное расположение ее жилья на Карамышевской набережной. Поэтому, на всякий случай, страстно любил и Катерину, и квартиру, окружая их обеих вниманием и заботой. Пока Катерина перемалывала в прах научный гранит и дежурила на скорых по трое суток, Бабасик потел над диссертацией, жил на зарплату младшего научного сотрудника, заваривал чай с шиповником к ее приходу и перебивался дошираком в дни творческого кризиса. С диссертацией не заладилось. Зато заладилось у Катерины с работой и платежеспособной клиентурой, от чего Бабасик еще сильнее полюбил свою "докторшу”. Кулинарный талант Катерины утвердил его в чувствах: всем известно, что горячие пирожки с капустой значительно укрепляют любовные узы.

– Привет, проходи,-в прихожей Катю встретил Сергей. Расцеловал троекратно, потрепал по макушке, выдал тапки, махнул в сторону кухни и ушел в кабинет.

Кухня Милы, совсем не соответствовала ее положению: небольшая, уютная, с горшками ароматных трав на подоконнике, с теплым запахом домашнего хлеба и кружевным абажуром над столом. Контраст с дизайнерской мебелью, который продавала ее фирма был настолько сильным, что попади кто-нибудь из ее подчиненных или партнеров на программу “Как стать миллионером”, срезался бы на вопросе: А чья, собственно, кухня? Да и вообще, никто не знал ее лучше чем эти двое: муж Сергей и подруга Катерина. На первый взгляд поверхностная, вспыльчивая, заносчивая, на самом деле она была ранимой, умной и страшно ленивой. Настолько, что после первого развода с мужем, ей было лень искать кого-то еще и, насладившись вольной, она снова вышла за него замуж. Настолько, что салон мебели, названный в лучших русских традициях “Дуб и Сосна”, процветал, несмотря на редкие, два раза в год, набеги самой хозяйки. И настолько, что доступ в кухню был закрыт для всех, кроме проверенной огнем, водой, медью и двадцатью годами дружбы Екатерины Максаковой.

– Рассказывай, что у тебя с Бабасиком, – Мила налила подруге чуть больше, чем себе, зная, как непросто дается ей разговор о бывшем не-муже.

– Представляешь, вчера утром, пока я была на дежурстве, приходил домой за остаточным тряпьем. – она шмыгнула носом, – Забрал все деньги, которые я отложила на отпуск. Теперь вместо песни моря у берегов Новой Зеландии придется горланить песни подмосковных грибников в сосновом бору.

– Ох, Катька, говорила же тебе, бестолочь, не давай ему ключи, – Мила хлопнула по столу ладонью, – Ты хоть замки смени что-ли.

– Да поздно уже! – не то чтобы Катя не слушала подругу, в вопросах любви она думала противоположным от головы местом, – Ключи и записку на столе оставил: “Екатерина, мы жили с тобой в браке, хоть и не регистрировались. Моя совесть перед тобой чиста. Теперь, когда мы разошлись, мне полагается компенсация. Верю в твою порядочность. Петр.”

– Петр. Какой Петр. Великий? В мечтах и грезах. Петрушка рыночный. Балабол пятикопеечный. – Мила начала заводится, – Серж! Ну ты слышал, что творится?

– Кать, серьезно, можно подать заявление в полицию о краже, – Сергей вышел из гостинной. К Кате он относился как к младшей сестре. От больших пацанов во дворе, конечно не защищал, но пледом на диване укрывал и кофе с утра обеим варил.

– Давайте без полиции, не хочу связываться. Считайте, я легко откупилась. Скажите лучше что с лысыми покрышками делать? – она посмотрела на Сергея снизу вверх.

– Не поняла. Какими покрышками? Огласите техническое задание пожалуйста, – пара-тройка коней в стойле у Милы всегда стояли запряженные, а избы были оборудованы огнетушителями согласно последним инструкциям пожароохраны. Спасала она рьяно, от души.

– Бабаськины зимние, которые на балконе валяются. Хотела предать огню, но любовь к природе пересилила приступ саможалости. Наверное, придется откатить их на свалку, – Катя вздохнула и закурила четвертую по счету сигарету.

– Много курите, мадам, – Серж попытался отнять у сигарету, но она проворно перекидывала ее из одной руки в другую.

– Не мадам, а мадемуазель. За Милкой смотри. Что у вас новенького?

– Разводимся, – пожал плечами Сергей и вышел из кухни.

Катерина вытаращила глаза: Опять?! Что на этот раз?

– Все то же: не готовлю завтраки, не уделяю внимания, не прихожу на ужин, плюс замешанный на кристально чистом русском мате мой богатый словарный запас и йопушки жопушки: мы снова пилим имущество. – Мила вытащила из пачки сигарету, помяла ее и затолкала обратно, – На следующей неделе собирается съехать.

– Мил, ну чего тебе надо, а? Вы же не существуете друг без друга. Как кружка и водичка, – Катя потянулась за стаканом воды.

– Как глазик и ресничка. – Мила улыбнулась, – Слушай, слушай, про ресничку слушай. Помнишь, в институте я ходила к армянке брови делать, она еще ниткой их щипала. Шикарный мастер! Вытащит из кармана грязную нитку, наслюнявит палец, вжик-вжик – брови как у Меган Фокс. Один раз попросила ее ресницы покрасить. Она краску навела, вазелином под глаза намазала, ваточку положила и говорит: Ой-ой, рэсничк какой, какой рэсничк, мааалэнкий! На всю жизнь комплекс оставила. Я после нее в салоны красоты как на плаху иду, боюсь услышать: Соболезнуем вашей последней реснице и лысым глазам, мы сделали все, что могли. Аминь, – Мила сложила руки на груди.

– Да отличные ресницы, че она, – захохотала Катя.

– Только вот не надо мне этих ваших реверансов раскладывать, все я про себя знаю, и про рэсничк в том числе. Слушай, совсем из головы выскочило, мне Танька приглашение на свадьбу прислала. – Мила показала подруге переписку в телефоне, – Помнишь, какие у нее опахала были? Двери сквозняком сносило, когда она глазами хлопала.

– Какая Танька? Титова? Да ладно, и что, вот прямо так замуж и собралась? – женское любопытство – вот тайный источник любой катастрофы.

– Выходит в Италии, за какого-то потомка старинного рода, чуть не Медичи. Через неделю. Приглашает нас обеих и билеты оплачивает, – Мила опять показала на телефон, – заметь.

– Билеты хорошо. А подарок, а жить где? Нет, Люд, не могу, да и операции расписаны на два месяца вперед, – в вопросах работы Катя была непоколебима.

– Денег займу, – с готовностью предложила Мила, – хочешь, твоему главному диван по себестоимости продам? Он давно на него глаз положил, и в витрине пора дизайн менять. Ну поехали!

Катерина сомневалась. Во-первых, из-за расписания. Несмотря на то, что отпуска у нее уже год как не было, график дымился, и был на самом деле плотно расписан. А во-вторых, с Танькой они сто лет не общались и даже подругами не были. Так, знакомые, бывшие одноклассницы.

Сомнения развеяла Мила. Во-первых, Италия – колыбель мировой культуры и кухни. Только представь, справа камни в трещинах, дворцы, развалины, фрески, фонари, а слева рагу из дикого кабана, белый трюфель, тальятелли, моццарелли, обалделли и божественный кофе по утрам. Во-вторых, Тоскана – родина Данте, Микеланджело, Боттичелли, Вазари и как его…Чимабуэ! Надо же расширять кругозор, ограниченный Гиппократом – неоспоримый довод, считаю. В-третьих, Танька вообще ни с кем не общалась, потому что последние сто лет была занята поиском европейского жениха. Ей как воздух нужны порядочные и красивые подружки невесты, чтобы фасад не портить. Так что одолжение делаем мы – ей, а не она – нам. Надо ехать, спасать честь Родины в лице скоропостижно брачующейся Татьяны.

Глава вторая

Мила отчаянно боялась летать. При мысли о самолете конечности немели, волосы вставали дыбом, мозг категорически отказывался внимать разуму. Общим столбняком организм не ограничивался, а добавлял трогательный пастельно – землистый цвет ее лицу.

– Красавица моя! – Катерина обняла подругу и потащила ее к стойке бара, – Пойдем, пойдем, сейчас я тебя вылечу, сейчас полегче станет. Двойной Синглмолт пожалуйста,-она усадила коченеющее тело на соседний стул.

– Может лучше таблетку? – послышалось из недр Милиного организма, -Виски не люблю. – при виде заказа лицо у нее вытянулось в удивленную уточку, – Я что, должна все это выпить?!

– А ты как думала? Да не бойся, меня научил Сашка Умсиян, когда мы из Мюнхена летели. Пару – тройку порций – и в самолете заснешь как младенец. Давай и рраз!

– Катя, я помню, ты – врач, дай таблетку белую. Ну не могу я столько залпом, почему нельзя бакарди-колу? – Мила смотрела в стакан с тоской осеннего спаниеля.

– Таблетка не успеет подействовать, надо было дома выпить. Для успеха операции нужен крепкий напиток, так что пей, радость моя, пей залпом, – Катя подала бокал подруге.

Мила выдохнула, зажмурилась и опрокинула зелье внутрь. Через 20 минут они выходили на посадку совсем другими людьми: Катя немного навеселе, Мила – в сладких объятиях эйфории. Весь день она ничего не ела, выпила с утра пару чашек кофе, перехватила кусочек сыра, так что теперь в ее желудке свободно, как Эгейское море о скалы, плескалось ирландское виски. Его высокие волны доставали до мозговых клеток, приятно щекотали мозжечок и ту самую извилину, отвечающую за движение нижних конечностей. Бокал шампанского из щедрых рук стюардессы бессмертного Аэрофлота добавил веселящих пузырьков и полностью отключил ее сознание.

– Проснись и пой, Рим приветствует тебя, – Катя потрясла плечо подруги.

– Как, мы уже прилетели? Поднимите мне веки! – простонала Мила.

– Оглянись, уже почти все вышли, мы последние. Я думала, что ты никогда не проснешься и мне придется волочить тебя на себе. Впрочем нет, я бы вызвала кресло-каталку, – Катя тянула подругу через проход под обстрелом недвусмысленных взглядов бортпроводников.

– Слушай, чего они пялятся? – шепотом спросила Мила, – Я же вроде сразу заснула?

– Ага, сразу, – так же тихо ответила Катя,-после того, как тебя пристегнули ремнем безопасности.

– За что? – по мере возвращения блудной памяти из недр сознания, Мила медленно покрывалась багровыми пятнами.

– За то. Совсем бизнесвумены распоясались. Пара бокалов алкоголя превращают вас в патологических имбецилов, – на трапе она приостановилась.

– В кого? – умственные способности Милы восстанавливались медленно.

– Потом расскажу, а пока давай предадимся в руки итальянских пограничников, – и Катя безжалостно потащила подругу на паспортный контроль.

Они пристроились в хвост очереди. Мила еле заметно покачивалась из стороны в сторону и тихо постанывала.

– Я что, буянила? – ей было ужасно плохо и стыдно.

– Вообще ничего не помнишь? – Катерина подняла правую бровь.

– Нет, – страдания Милы достигли апогея, она застонала, – зашли. Сели. Провал.

– Да, села она. – в одной руке у Кати были паспорта, другой она крепко держала локоть неустойчивой подруги, – После шампанского ты рвалась в кабину пилотов.

– Зачем? – предчувствуя недоброе Мила закрыла глаза.

– Чтобы порулить, естественно. На весь салон кричала про право каждого советского человека увидеть землю сверху так, как ее наблюдал гражданин Гагарин, человек – самолет. – их очередь почти подошла, Катя смотрела прямо, говорила тихо, – В итоге тебя вернули на место и пристегнули.

– А ты уверена, что это была я? – взгляд Милы метался по стенам, как будто рекламные щиты с лоснящимися, трезвыми и благополучными до отвращения моделями могли дать ей убежище или хотя бы разумное объяснение случившемуся.

– Это еще не все, – контролер в окошке рассматривал их паспорта, что-то отмечал в компьютере. Катя немилосердно, с улыбкой, обращенной к усатому красавцу, продолжала, – даже пристегнутая, ты умудрилась пристать к мужику с соседнего ряда. Ничего личного: лысая жертва оказалась к тебе ближе всех. Правда, ты быстро устала и захрапела. Не могу сказать, что весь салон вздохнул с облегчением: твои низкочастотные горловые вибрации бились о внутреннюю обшивку самолета, вызывая весьма ощутимую тряску. И да, было весело. Жалко, что ты ничего этого не помнишь.

– Тебе весело, а у меня язык к нёбу прилип и голова раскалывается. Больше пить ни за что не буду, – и не было ни единого сомнения в том, что свое обещание Мила сдержит.

– Правильно, шампанское было лишним, – отмахнулась Катя. Она внимательно читала вывески и указатели, искала выход¹.

– Лишним?! – почти прокричала Мила, – Тогда какого моржа ты его мне позволила?

– Ха, попробовала бы я тебе запретить! – Катя остановилась, обернулась к подруге, помахала перед ее лицом ладошкой, разгоняя плотные похмельные пары, – Да не волнуйся, сейчас купим водички, алкозельцер у меня есть, будешь как новенькая.

Осенний Рим навертел теплый шарф из желтых листьев, встретил узкими проходами, закоулками, цыганскими развалами, толпами растерянных туристов, ароматом пасты с чем-то невероятно мясным и домашним, загудел, заторопил, втянул в поток многоязычных паломников, не дал опомниться, вывел на железнодорожные пути и оставил перед электронным табло.

Они решили не останавливаться. Купили еще минеральной воды, показали электронный билет проверяющему контроллеру и сели на Frecciarossa².

Мила уснула сразу. Катя скрутила из своей куртки валик ей под голову и задумалась. Все события последней недели казались по меньшей мере странными. Как-то вдруг сложный клиент отказался от операции, перенес ее на месяц из-за важной сделки. С легкой подписи Людмилы, а также усилиями рабочих салона “Дуб и Сосна”, в приемную главврача втиснули монументальное чудо – белый, кожаный, с резными вензелями по дубовым ножкам диван. На волне блаженной халявы главный врач первой градской больницы Петр Андреевич Минов отпустил Екатерину в заслуженный отпуск. Бабасик деньги не вернул, зато нашелся покупатель на его зимние колеса, и Катин балкон вздохнул с облегчением.

Она смотрела в окно как в экран телевизора и не верила своему неожиданному счастью. Ни станционным названиям Orvieto, Chiusi, Castiglion del Lago³, ни аккуратно стриженному пейзажу, ни вытянувшимся в карауле кипарисам, ни своим глазам она не верила. Казалось, что все это исчезнет вот-вот, через минуту другую, и только мерное посапывание Людмилы возвращало ее в надежные объятья реальности. Она еще не знала, и даже не догадывалась, как стремительно и бесповоротно переводит стрелки ее судьбы скорый поезд Рим – Флоренция.

Глава третья

Катя проснулась в раю. Над ее головой, в ярко-бирюзовом небе парили пухлые ангелы. Они смотрели на Катерину с ласковой ехидцей и громко вопрошали: Ты завтракать пойдешь? Катя моргнула. Рядом с кроватью как ни в чем не бывало стояла живая Мила.

– Вставай! – она настойчиво стягивала одеяло с подруги.

– Привет, – Катерина натянула его обратно, – ты как, жива?

– Жива, бодра, весела и страшно голодна. Ты же вчера меня не накормила, сразу спать отправила, – пожаловалась Мила и сбросила одеяло на пол.

– Алкоголь калорийный, ты ела скотч. – промурчала в подушку Катерина, – А я вечером выходила, мороженое фисташковое ела. Из чего они его делают, не знаешь? Дай волю, я бы только им и питалась с утра до ночи.

– Не трудись, ехидна, тут с шести утра круассаны под окнами пекут, запах на всю гостиницу. – в доказательство своих слов Мила открыла окно, – У тебя две минуты на сборы, завтрак закончится в 10:30⁴.

– Только зубы почищу и выходим. – какой еще нужен аргумент для пробуждения, если прямо под окнами в пекарне с 6 часов утра готовят хлебобулочное блаженство? – Кштати, где ты такой номер откопала? – Катя выглянула из ванной с зубной щеткой во рту, – Я прямо в мужее нощевала: фрешки на потолке, гобелен в раме. Тьфу. Ванная в хрустале. Стыдно пИсать, ей-богу!

– Привыкай, крошка, итальянцы эстеты и гурманы. Нет, наоборот: сначала гурманы, а потом эстеты. – Мила поправляла макияж у большого антикварного зеркала, – Поэтому сначала мы идем завтракать, потом в центр, красоты созерцать. В Уффици не попадем, увы, там очереди как в советское время к дедушке Ленину. Попробуем окультуриться без музеев.

После завтрака они выпали в солнце, разлитое по каменной мостовой. Усатый извозчик, проезжая мимо них, приподнял цилиндр.

– Обалдеть! – на секунду Катя замерла в проеме кружевных ворот, – Это со мной происходит, да? – она сделала робкий шаг вперед и сразу же застряла каблуком в кладке.

– О, да, только с тобой такое происходит. – пробормотала под нос Мила, выковыривая туфлю подруги, – Ничего другого не могла надеть? Кроссовки, мокасины, тапочки с помпошками, не? Как ты гулять собираешься, ты видишь, у них тут везде камень?

– Вижу, – Катя улыбалась совершенной дурниной, потом сделала шаг, другой через улицу, не обращая внимания на прохожих и звенящие велосипеды, прихрамывая, как была, без туфли, перешла дорогу и остановилась у фрески Мадонны⁵.

– Куда ты?! – Мила попыталась остановить подругу, – А как же я? Ведь я подруга твоя, опомнись, блаженная!

– Она настоящая? – солнечный луч высветил женский образ на стене палаццо и на одну секунду стер время между прошлым и настоящим, когда эти двое: Катерина Максакова – хирург, 32 года, не замужем, и католическая Дева Мария – святая, 15 лет, замужем – оказались друг напротив друга в едином потоке света.

И было это так красиво, что Мила запнулась на полуслове, достала камеру и щелкнула. Как потом выяснилось, эта фотография осталась единственным уцелевшим свидетелем их отпуска. Свадебный итальянский фотограф со специфическим вкусом, выраженным в трогательной любви к глубоким декольте не считается.

Сентябрьская Флоренция может сравниться только с Флоренцией майской. Мягкая, теплая, солнечная, туристическая, но более спокойная, уже вне сезонная, размеренная, небесно-синяя, разливающая золото по крышам, рассыпающая листья по дорогам. Ветренная, легкая, немыслимо – легкомысленная, она заражает своим настроением всех, кто попадает под ее обаяние. Школьники в смешных голубых халатиках, пожилая сеньора в прическе и пурпурном маникюре, офисный клерк на велосипеде в костюме от Гуччи, американские туристы в майках и сандалиях на босу ногу, закутанные в шарфы домохозяйки с сумками из супермаркета – все, включая двух русских подруг, одна в кросовках, другая на каблуках, и обе в платьях из теплого света, – все с ног до головы облиты флорентийским сентябрем.

Просто европейского завтрака: кофе и воздушных круассанов, им оказалось мало. Они остановились в лавке, заправились огромными панини⁶ с невыговариваемой начинкой и местным лимонадом⁷. Потом пошли вслед за теплым ветром, к реке Арно и вдоль нее. Смотрели дворцы с огромными коваными воротами, удивлялись высоте и толщине стен, читали имена архитекторов на табличках. Они, конечно, представляли себе что-то подобное, но чтобы в такой концентрации – на это никакого воображения не хватило бы.

По чистой случайности зашли в магазин⁸, с виду ничего особенного: маленькая дверь, витрина метр на метр, а внутри пещера Али Бабы с расписными сводами потолков и дизайнерскими аксессуарами. Утащили оттуда кошелек и пару сумок. Пообедали пастой в таверне на четыре стола, запивали янтарным, с послевкусием дикой вишни Брунелло⁹. Купили непрактичный по московским меркам, белый, умопомрачительный костюм Кате, две соломенных шляпы, кожаные босоножки за смешные деньги и две пары кожаных туфель.

Устали. Разложились под зонтом уличного кафе, из тех, что занимают половину и без того узкой проезжей части. Заказали тарелку сыра и просекко¹⁰.

– Пока ты руки мыла, Татьяна Прекрасная звонила. – воздушные пузырьки просекко способны превратить любую бизнес вумен в поэта и романтика, – Говорит, приезжайте сегодня, она нам в соседнем агро комнаты забронировала.

– Чего агро¹¹? На ферме чтоль? У нее там нормальных гостиниц нет, кроме как с коровами? – Катя зацепила кусочек сыра, макнула его в луковый мармелад и отправила блуждать по восторженному пищеводу, – Может сами найдем жилье?

– Искала уже, близко ничего нет. Но мы можем остаться сегодня во Флоренции, чек аут завтра утром, тогда и поедем по солнышку, – перспектива изысканных деревенских удовольствий напугала Милу и превратила обратно в прозаика, – посмотрим в глаза реальности, может она не такая уж и пугающая.

– Ну да, подружимся с козами, может не забодают. – Катя откинулась на спинку стула, – На такси поедем или машину в прокат возьмем?

– Как хочешь, – не было такого средства передвижения, которое бы не обуздала Мила.

– Кто Шумахер, тот и рулит. Тем более весь алкогольный лимит ты скушала, теперь моя очередь. Чин-чин, как говорят у них в Италии, – Катя легонько стукнула своим бокалом стакан с минералкой.

– Тогда берем машину на моих условиях: не жаловаться, не ныть, под руку не говорить, не отвлекать, любить можно, но это факультативно. Далее, – Мила загибала пальцы в радужном маникюре, – слушаться и салон машины едой не портить. Звоню Титовой, подтверждаю завтра, а ты кофе закажи.

– Кофе-кофе или мерзавчик на пять капель? – Катя обожала капучино и совсем не разделяла любовь подруги к горькому кофе на донышке и без того маленькой чашки.

– Пять концентрированных капель. Тебе, как доктору надо знать, что живительный эспрессо поднимает любую лошадь даже с такого бодуна как у меня. – Мила набрала номер, прижала телефон к уху, – Тань, привет. Говорить можешь? Да, все у нас хорошо. Приедем завтра после обеда, решили по городу погулять, в ванной поплескаться, а то вдруг в твоем агро один холодный душ и тот на улице. Нет? Нормально все? Вот это меня и пугает. Потому что в последний раз, когда ты мне так говорила, мы ночевали в милиции, а когда нас отпустили, ты скрутила с двери табличку “Начальник УВД Ленинского района г. Москва Перепелкин Ю.П.”. Помнишь, как драпали? Вот! Зафиксируй. Я так больше не смогу. С возрастом все в порядке. Статус не позволяет от карабинеров бегать.

Знала бы она, насколько была близка к истине, поставила бы свечки всем флорентийским святым. Но в тот безоблачный день неведение было их счастливым покровителем.