Записано на костях. Тайны, оставшиеся после нас

В данном случае мы с самого начала были уверены, что перед нами кость, и что это – кость черепа. На это указывала тонкая оболочка с гладкой внешней поверхностью; внутренняя поверхность была слегка выгнута, и по ней проходила бороздка. В скелете нет других костей с подобной комбинацией свойств.

Теперь нам надо было определиться с расположением. Осколок не мог относиться к крупным костям черепа, образующим верхнюю часть мозгового отдела, потому что те состоят только из губчатой ткани. Поскольку ее мы не обнаружили, то отнесли кость к боковым фрагментам, то есть к лицу. Извилины на внутренней поверхности черепа соответствуют бороздкам на полушариях мозга, поэтому мы сузили выбор до трех предполагаемых вариантов: орбитальной пластинки решетчатой кости (верхней части орбиты глаза), чешуйчатой части височной кости (сбоку головы над ухом) или большого крыла клиновидной кости (висок, участок между глазом и ухом, где вы инстинктивно трете, когда болит голова).

Далее мы решили, что для орбитальной пластинки кость слишком толстая. Второй вариант был отвергнут, потому что на этом участке нет соответствующей бороздки. Итак, оставалось последнее – перед нами часть клиновидной кости. Это частично изогнутая кость с губчатой структурой и бороздками, соответствующими извилинам на полушариях мозга; особенность края указывала на место сращения с лобной костью. Данное предположение выглядело вполне обоснованным, и мы были уверены, что рассмотрели все возможные варианты. Осмотр занял около часа, и полицейские явно утомились от нас и нашей непонятной анатомической болтовни.

Теперь нам надо было решить, из правой части черепа этот осколок или из левой. Если мы не ошиблись, то он мог относиться только к левой, потому что в противном случае извилистость располагалась бы неправильно. Рядом с этим тонким участком черепа проходят крупные кровеносные сосуды (средние мозговые), и если эта его часть была сломана, да так, что откололся фрагмент кости, можно было с уверенностью утверждать, что Мэри нет в живых.

Это, однако, предстояло решить патологу. Он согласился с нашими выводами, хотя и признал, что не может дать комментариев по поводу происхождения костного фрагмента – это выходит за пределы его компетенции. Недовольные таким недоверием к нашим анатомическим познаниям, мы восприняли заявление патолога как тревожный звоночек. Скорее всего, нам предстоял вызов в суд, если дело дойдет до него, потому что происхождение обнаруженного осколка являлось одним из главных аргументов обвинения. Прокурор подтвердил, что теперь это дело об убийстве.

Кость отправили на анализ ДНК, который установил, что она принадлежала Мэри. Муж изменил показания: теперь он утверждал, что его жена пришла домой и между ними завязалась яростная ссора. Мэри якобы держала в руках нож, потому что готовила сандвичи. Испугавшись, что жена его зарежет, он схватил ее за руку и толкнул, она упала в дверной пролет и скатилась по лестнице, а потом ударилась головой о бетонный пол внизу. Брызги крови и мозгов, по его словам, разлетелись во все стороны. Должна заметить, что так случается отнюдь не всегда при ударе головой о бетонную поверхность, да к тому же внизу лестницы крови нашли совсем мало.

Мужчина сказал, что кровь текла рекой из раны на левой стороне головы, возле уха. Он понял, что Мэри мертва, оттащил ее и положил в ванну. Потом он вымыл весь дом, завернул ее в полиэтиленовую пленку и спрятал в багажнике своей машины. На следующий день, в два часа утра он увез тело из дома и избавился от него. Эту часть его рассказа подтверждала и полиция: в багажнике нашли следы крови, и машину зафиксировали дорожные камеры. Он заявил, что бросил тело в протекавшую неподалеку быструю речку. До сих пор ее так и не нашли.

Дальше он сунул окровавленную одежду в стиральную машинку, а вместе с ней, не заметив, и осколок кости. Нам повезло, что стирал он при низкой температуре и с обычным порошком, иначе нам не удалось бы раздобыть ДНК женщины. Случись так, обвинению и криминалистам гораздо сложней было бы доказать, что кость принадлежала Мэри. С другой стороны – чья еще она могла быть, но судопроизводство построено таким образом, что обвинение отвечает за предоставление доказательств, а защите достаточно просто посеять сомнения в их достоверности.

Как я и боялась, меня вызвали в суд, где мои драгоценные познания в сфере анатомии человеческого тела, представленного в данном случае в виде крошечного осколка кости, должны были неизбежно подвергнуться суровой проверке. Зал суда – чуждое место для ученого. Мы можем лишь отвечать на вопросы, которые нам задают, и если вопрос, которого ты так ждешь, не прозвучал, это очень раздражает и злит. В Шотландии эксперты не имеют право находиться в зале во время заседания, и поэтому ты предстаешь перед судьей, понятия не имея, как развивается процесс и какие доказательства уже были предъявлены, а какие еще нет.

Сначала обвинение в лице заместителя прокурора, с которым я была не знакома, предъявило суду мои верительные грамоты. Мне дали позволение представить свое свидетельство и изложить, как я пришла к сделанным выводам. Когда выступаешь на стороне обвинения, это обычно несложно: у прокурора нет ни желания, ни намерений оспаривать твои заявления, потому что они работают в его пользу. Все закончилось в течение часа или около того, и большую часть этого времени я потратила на то, чтобы убедить суд в своей достаточной квалификации и опытности.

Очень важно, чтобы свидетельство, которое ты делаешь в суде, касалось только твоей профессиональной области знаний и не выходило за ее пределы. Мое в тот день было простым: я убеждена, что этот фрагмент – кость, и убеждена, что он откололся от левого большого крыла клиновидной кости. Я не могла делать предположения о том, мертв человек, которому она принадлежала, или жив. Не могла утверждать, что она принадлежала Мэри. Не могла сказать, какое время кость пролежала в стиральной машине. И не могла сказать, как она туда попала.

Обычно судьи и присяжные довольно рано делают перерыв на ланч, поэтому я подсчитала, что на перекрестный допрос со стороны защиты остается не больше 2–3 часов. Адвоката, представлявшего в тот раз клиента, я хорошо знаю и глубоко уважаю, но от этого наши встречи в суде не становятся более приятными. Он великолепно делает свою работу, хоть сам это и отрицает, а также славится тягой к драматическим эффектам: чего стоят хотя бы его бакенбарды и трубка, как у Шерлока Холмса. Если я когда-нибудь совершу преступление и окажусь на скамье подсудимых, то хочу видеть своими защитником только его.

В Шотландии свидетели дают показания стоя, со специально отведенной трибуны, и я всегда снимаю в этот момент туфли, чтобы почувствовать связь с землей. Со стороны никто этого не видит. Ты понимаешь, что присяжные смотрят на тебя, поэтому делаешь невозмутимое лицо. Адвокат получил разрешение начать перекрестный допрос, но со своего места не встал, дожидаясь, пока стихнет шепоток предвкушения, пробежавший по залу. Затем движением, достойным детективного сериала, он нагнулся под свою скамью и достал оттуда большой тяжелый учебник. Медленно поднявшись на ноги, чтобы подчеркнуть его вес, он с нарочитым хлопком выложил учебник на стол перед собой, отчего страницы зашелестели, и в воздух взметнулось облачко пыли. Это было последнее издание «Анатомии Грея», библии анатомов. Его первые слова, произнесенные с благородным эдинбургским акцентом, до сих пор звучат у меня в ушах: «А теперь, профессор, позвольте мне на мгновение усомниться…»

Так начался интенсивный допрос, в ходе которого меня спрашивали, как развивается эта кость у ребенка, как она растет, как ломается, какие ткани ее окружают и как процесс дифференциального исключения привел меня к сделанным выводам, а также почему я решила, что данный фрагмент принадлежал к левой половине черепа, а не к правой. Прокурор, задавая мне вопросы, не погружался в такие дебри, но я заранее знала, что адвокат будет рад их коснуться и поинтересоваться, среди прочего, тем, не мог ли этот фрагмент принадлежать какому-нибудь другому человеку, каким образом он оказался в стиральной машине и тому подобным. Таковы неисповедимые пути судебного процесса, и эксперт должен быть готов к любым поворотам.

К ланчу со мной было покончено; 30 минут спустя я уже сидела в поезде и ехала домой. Мне казалось, что мой профессионализм как эксперта в глазах присяжных в ходе перекрестного допроса не пострадал, что я сумела донести положенную информацию доступным для них образом и дать им понять, что я вполне убеждена в идентификации осколка кости, не вдаваясь при этом в догматизм. На этом мое участие в процессе закончилось.

Мне оставалось, как и всем прочим, следить за судом по новостям и читать газеты. Это довольно странное чувство: ты вроде бы и часть процесса, но в то же время из него исключен. Как ученые мы не можем проявлять личную заинтересованность, это будет непрофессионально, не говоря уже о вреде собственному психическому здоровью, но ты все равно ждешь, чем закончиться дело, чтобы поставить в нем для себя точку.

Мужа Мэри признали виновным в причинении тяжких телесных повреждений, повлекших за собой смерть, а не в убийстве, и приговорили к 6 годам тюрьмы. Еще 6 лет он получил за препятствование следствию и сокрытие трупа. Он подал апелляцию, и срок сократили до 9 лет. Отсидел он всего половину, и большую часть – в тюрьме открытого типа. Недавно я узнала, что вскоре после освобождения он переехал в Блэкпул и снова женился. Женская доверчивость и всепрощение не перестают меня удивлять.

Спустя некоторое время после апелляции я столкнулась с его адвокатом на служебном семинаре и добродушно пожурила его за то, что задал мне жару на перекрестном допросе, хотя мое свидетельство не имело решающего значения для вынесения приговора. С помощью анализа ДНК полиции удалось установить, что костный фрагмент принадлежал Мэри, а муж признался в причинении смерти и сокрытии трупа. Суду надо было только решить, виновен он в убийстве или тяжких телесных повреждениях. Но конечно, я понимала, что адвокат должен максимально отстаивать интересы клиента и оспаривать любые доказательства, выдвигаемые обвинением, а также верительные грамоты эксперта, таковы условности процесса.

Адвокат со своим суховатым шотландским говором ответил мне так: «О! Но ведь допрашивать вас куда забавнее, чем патологов. Их так легко сбить с толку!» И после этого меня еще спрашивают, почему мне не нравится выступать в суде.

* * *

Поскольку череп трехмерный, по форме почти как яйцо и состоит из множества элементов, каждый из которых имеет слегка отличающуюся структуру, неудивительно, что распознавание нанесенных ему травм – целое искусство. Когда травмы особенно сложные или в случае необходимости совмещения осколков черепа между собой, требуется большой опыт по установлению обстоятельств произошедшего.

Я уже 6 лет работала судебным антропологом в Университете Данди, когда полиция пригласила меня принять участие в расследовании загадочных обстоятельств смерти 92-летнего мужчины. Характер переломов его черепа и причина смерти в целом так и остались загадкой. Новая команда, занимавшаяся нераскрытыми делами, спустя 4 года вновь инициировала расследование, и, изучая улики, решила привлечь антрополога, который мог бы привнести новые элементы в их дискуссию.

В полицейском участке мы с патологом уселись за стол, и представитель команды изложил нам детали дела, одновременно указывая на то, что было упущено при первичном расследовании и какие вопросы следовало бы поднять еще раз. Большинство предположений не ставилось под сомнения, пока мы не дошли до причины гибели мужчины. Патолог сообщил, что, по его мнению, смерть наступила в результате множественных травм головы. Но он не мог объяснить, каким образом в комнате, где был обнаружен труп, оказалось всего лишь одно маленькое пятнышко крови и почему он лежал лицом вниз, а на ковре под ним – фрагмент лобной доли его мозга. Анализ мозговой ткани показал, что следов удара на ней не было, то есть никакой инструмент не проникал внутрь черепной коробки, однако каким-то образом кусочек мозга оторвался и выскочил наружу из раны над левым глазом.

За круглым столом было обсуждено и отвергнуто множество теорий. С течением времени они становились все более и более фантастическими, и наш мозговой штурм пришлось прервать. Стало ясно, что каждому из нас надо взять фотографии с места преступления и рентгеновские снимки трупа с собой, сесть где-нибудь в тихом месте, подробно их рассмотреть и как следует поразмыслить, чтобы прийти к версии, объясняющей и смерть, и характер повреждений с учетом обстоятельств, в которых преступление было совершено. Тела у нас не было: его кремировали вскоре после смерти. Вот почему при каждом расследовании важно делать четкие, достоверные и подробные фотографии: никогда не знаешь, каким образом они могут помочь в будущем.

Во время Второй мировой войны Колин служил в королевских военно-морских силах. Он никогда не был женат и жил один в своем ухоженном домике уже 40 лет. Соседи его хорошо знали и любили, но он предпочитал держаться особняком. Он был очень активным и продолжал заниматься лыжным спортом, плаванием, ходьбой и даже водными лыжами до самых преклонных лет. Соседи рассказывали, что каждое утро он ходил в газетный ларек за газетами и в последний день тоже покупал их, продавец подтвердил этот факт. Однако позднее, заметив, что он не забрал с порога бутылки с молоком, кто-то из них решил убедиться, все ли с Колином в порядке. Когда тот не открыл дверь, сосед стал, обходя домик, заглядывать в окна и звать его по имени. Он увидел старика в окно гостевой спальни в задней части дома: тот лежал лицом вниз на полу. Сосед вызвал полицию и скорую помощь, но было уже слишком поздно. Колин умер.

Сначала никто не заподозрил неладного. Все решили, что у него случился сердечный приступ, и он умер на месте. Только когда сотрудники скорой перевернули тело, стало ясно, что к смерти привели иные обстоятельства и что она произошла от рук другого человека.

Двери в домик не были взломаны – это означало, что Колин, скорее всего, знал того, кто на него напал. У него имелись приличные сбережения, хранившиеся в доме, но они оказались на месте. Ничего не пропало, поэтому грабеж как мотив пришлось отвергнуть.

Вскрытие показало, что масштабы травм черепа были эквивалентны падению с четвертого этажа или автокатастрофе на большой скорости. Тем не менее Колин совершенно точно скончался на месте падения, в гостевой спальне своего дома. Крови там оказалось совсем мало, мебель не была поломана, орудие убийства отсутствовало. Настоящая загадка! Об убийстве много писали, но, похоже, никто ничего не видел, ничего не слышал и понятия не имел, кому понадобилось убивать беззащитного старика, не имевшего врагов. В качестве причины смерти патолог указал множественные травмы головы, и тело выдали для кремации.

Я принялась за изучение фотографий и рентгеновских снимков. Чтобы разработать достоверную теорию, неопровержимую с разных точек зрения, требуются время и коллеги, ставящие под сомнение любые ваши предположения: только так, отметя все маловероятные и невозможные варианты, строится надежная гипотеза. В этом смысле у нас действительно есть нечто общее с Шерлоком Холмсом: мы все следуем его максиме «Отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался».

При анализе переломов мы первым делом устанавливаем последовательность событий, объясняющую паттерн фрагментации и, соответственно, характер нападения. Когда на кости появляется первая трещина, сила второго и последующих переломов в этом месте ослабляется. Основываясь на этом, мы можем установить последовательность травм, решив, какая случилась первой, какая второй и так далее. Очень редко (ведь это, по сути, почти невозможно) последующие переломы возникают на месте первого и расходятся в стороны, но такое может случиться, если приложена очень большая сила.

Фотографии лица Колина, сделанные в ходе посмертного осмотра, демонстрировали заметный разлом в черепе во внутреннем углу левого глаза. Повреждение было достаточно большим, чтобы кусочек лобной доли мозга выпал через него на ковер там, где лежал труп. Проблема заключалась в том, чтобы понять, как это случилось.

От невропатолога мы знали, что никакой предмет, способный оставить отверстие, в череп не проникал, мозговая ткань выпала наружу, но внутрь ничего не попадало, следы удара на мозге отсутствовали. Наблюдались синяки вокруг орбит обоих глаз и несколько порезов на скальпе. Ничего больше. Ничего, что подготовило бы нас к тому, что мы увидели на фотографиях, сделанных, когда скальп был снят и кости черепа обнажены. Весь череп был переломан, его мозговой отдел раскололся на множественные фрагменты; трещины разбегались по черепу, как паутина.

Для начала нам предстояло определить, какой перелом был первым и какое действие он оказал на остальные – ослабил их или усилил. По фотографиям и рентгеновским снимкам мы решили, что это перелом в результате ударов по затылку. Их было два, и оба оставили на скальпе парные колотые раны и протолкнули внутренний слой губчатой кости в черепную полость. Расстояние между парными отметинами, заметными на фото, при обоих ударах было одинаковым, на основании чего мы предположили, что раны нанесли одним и тем же орудием, каким-то предметом с двумя выступами, которым мужчину ударили сзади с огромной силой. Несмотря на пожилой возраст, кости затылочной части черепа у Колина были достаточно толстыми, так что требовалось значительное усилие, чтобы проткнуть не только скальп, но и твердую губчатую кость на этом участке.

Пересматривая фотографии с места преступления, мы заметили на них ножной велосипедный насос с двумя выступами в основании: он лежал в гостевой спальне на полу. Расстояние между выступами соответствовало расстоянию между ранениями на черепе, но насос не сохранился, и его не исследовали на следы крови, отпечатки пальцев или ДНК, поэтому мы не могли с уверенностью сказать, что преступник использовал именно его.

Мы пришли к выводу, что от двойного удара возникла горизонтальная линия перелома, проходившая по затылку Колина практически от уха до уха. Именно его мы сочли самой первой травмой. Установив, какой перелом был первым, мы двинулись дальше. В данном случае за первым переломом последовал удар по лицу, от которого появилась рана над левым глазом, пересекающая переносицу. Судя по всему, Колина, уже дезориентированного ударами по голове, очень сильно ударили в лицо, вероятно, кулаком (особенности раны указывали на то, что у убийцы на руке было кольцо).

Вторая травма привела к продольному перелому, расколовшему череп по прямой линии от глаза до затылка, где он заканчивался раной, причиненной первыми ударами. На этой стадии крови, скорее всего, видно не было: хотя удар и повредил кожу, он не мог привести к возникновению большой открытой раны, которая осталась возле угла глаза.

Сложнее было решить, какая травма стала третьей, потому что она возникла на уже нестабильном, расколотом черепе. Мы осмотрели все тело в поисках указаний на то, что могло привести к столь масштабным повреждениям. В отчете патологоанатома упоминался отрыв ромбовидной мышцы левого плеча: это короткая мышца, соединяющая внутренний край лопатки с позвоночным столбом. На фотографиях мы заметили старый матрас, прислоненный к стене в гостевой спальне, и решили, что нападавший, вероятно, схватил Колина за левую руку, оторвав при этом ромбовидную мышцу, и толкнул, отчего его голова соприкоснулась с матрасом, смягчившим удар.

Неудивительно, что криминалисты не стали искать следы крови на матрасе: жертва лежала на полу рядом с куском собственного мозга. Как и велосипедный насос, матрас не исследовали, а впоследствии он был выброшен, когда дом освобождали от мебели.

Сила, с которой Колина толкнули на матрас, была такова, что у него разорвались мышцы плеча, а позвоночный столб сместился вверх и веред, в основание черепа, вызвав крайне тяжелый осколочный перелом, упомянутый в отчете о вскрытии. В результате раскололось основание черепа и возникли две расходящиеся трещины по бокам, поднимающиеся до макушки. Слева перелом был настолько сильным, что вызвал смещение первого и второго переломов и практически разрушил правую сторону головы. Внутреннее кровотечение от такого удара по основанию черепа наверняка было крайне обильным, так как трещина прошла возле больших венозных узлов, что подтверждал патолог, признавший его несовместимым с жизнью. Оставалось надеяться, что к тому моменту Колин уже потерял сознание.

Самое страшное, что это еще не был конец кошмара. Нам предстояло объяснить, как возникло отверстие возле глаза. На голове мужчины сбоку имелись следы контузии, совпадавшие с рисунком на ступенях раскладной лестницы, стоявшей в комнате. Их тоже не обследовали на наличие следов крови или ДНК и уничтожили вместе с остальной мебелью, когда освобождали дом. Мы решили, что после удара о матрас он упал головой на ступеньку, и ударился о нее, отчего на голове остались следы, а на черепе – пара горизонтальных трещин, проходивших по лбу, от виска до виска.

Возможно, затем его подняли на ноги и швырнули об пол, потому что сам он подняться в таком состоянии не мог. Там он и остался лежать, лицом вниз, как его и нашли. При этом основание расколотого черепа провернулось, как шарнир, и осколок прорвал уже поврежденную кожу над левым глазом. Тело сдвинулось вперед на выступающем животе, острые края черепа, словно ножницы, отрезали фрагмент лобной доли мозга, и ткань выскользнула из раны наружу на ковер под ним.

В любом случае это была теория. Мы проверяли и перепроверяли ее со всех сторон: анатомически такое было возможно, хотя и выглядело отвратительно жестоким. С научной точки зрения мы объяснили все переломы и установили их последовательность. Взволнованные и одновременно угнетенные своими открытиями, мы явились на следующую встречу со следователями, чтобы изложить выработанную версию: жертву дважды ударили по затылку велосипедным насосом, ткнули кулаком в лицо, держа за руку, толкнули о матрас, прислоненный к стене, и затем швырнули на пол. Все внимательно слушали, пока мы проходили по списку, объясняя ход своих рассуждений. Мы также указали, что, будь улики у нас на руках, следовало бы сделать, чтобы проверить точность наших выводов.

Мы закончили, и все взгляды устремились на патологоанатома: присутствующим было интересно, согласится он с нами или нет. Я чувствовала себя так, будто жду оценки жюри за технику и артистизм. Патологоанатом кивнул и сказал, что в отсутствие других альтернатив это вполне возможно. Однако до сегодняшнего дня наша версия остается всего лишь предположением.

Это печальное происшествие имело продолжение. Молодая пара отдыхала в Испании и разговорилась в баре с мужчиной из той же местности, где жил Колин. Они засиделись за полночь, напитки текли рекой, и мужчина начал развлекать пару историями из своей военной службы. Когда они спросили, жалеет ли он о каком-нибудь из своих поступков, он сказал, что, находясь дома в отпуске, убил одного старика и об этом действительно очень жалеет. Путешественники не придали его словам особого значения, решив, что это просто пьяная болтовня. Однако, вернувшись домой, они увидели по телевизору фильм об убийстве Колина – это был один из эпизодов «Хроники преступлений» на ВВС. Узнав, что убийство произошло в том же городке, о котором рассказывал мужчина в баре, они подумали, что это вряд ли простое совпадение, и обратились в полицию. Рассказывая свою историю, они чувствовали себя очень неловко и сильно смущались; полицейские, однако, любят совпадения, так что они решили расследовать данный факт. Упомянутого джентльмена они уже знали, но если он действительно убил Колина, то сделать с ним ничего было нельзя. Много лет назад он получил иммунитет от судебного преследования за дачу ценных показаний по очень серьезному государственному преступлению.

После выхода программы в свет журналистам позвонил тот самый свидетель, до сих пор получавший угрозы от Ольстерских добровольческих сил. Он утверждал, что история, которую он рассказал молодым супругам в испанском баре, была неверно истолкована и что он не имел в виду смерть Колина. Он признавал, что находился в городе в момент убийства, но отрицал свое участие в нем.

До сего дня мы не знаем, по какой причине убийца – тот свидетель или кто-то другой – решил напасть на старика, не говоря уже об убийстве столь жестоким образом. Колин не был связан с полицией и не мог стать объектом мести со стороны, например, осужденного или заключенного, как случается с бывшими охранниками тюрем. Не было никакой установленной связи между ним и свидетелем, ныне живущим в Испании.

Очень жаль, что наши заключения не привели к аресту подозреваемого, но они хотя бы пролили некоторый свет на этот загадочный случай. Работа, которую мы выполнили – исследовали улики и попытались выстроить теорию, объясняющую сделанные находки, – это важная составляющая профессии судебного антрополога. Она не обязательно заканчивается судом над виновником преступления, и мы не всегда получаем подтверждение, что были правы. Нам приходится мириться с тем фактом, что случай может так и остаться неразрешенным: я долго привыкала к этому в начале своей карьеры. Телесериал про это не снимешь, но так уж обстоят дела в реальном мире.

* * *

Достигнув полной зрелости, череп взрослого человека практически не меняет свою форму. Каждая кость должна тесно смыкаться с соседними, чтобы обеспечивать необходимую защиту. Однако, поскольку растущие кости очень пластичные и податливые, форму головы ребенка можно изменить.

На протяжении всей истории человечества во многих культурах существовали практики изменения мозговой части черепа у детей до сращивания костей между собой. Некоторые из этих практик были результатом религиозных верований, некоторые просто ради воображаемого благотворного воздействия на мыслительные процессы или эстетических соображений. В высших социальных слоях отдельных племен краниальные деформации считались признаком принадлежности к элите.

Для трансформации внешнего вида черепа к нему прибинтовывали деревянные дощечки или стягивали голову тугими повязками, чтобы добиться нужной формы: иногда удлиненной, иногда конической или круглой. Обычно процесс начинался примерно через месяц после рождения и продолжался до полугода, а то и года или двух, пока не закрывались роднички и трансформация не становилась необратимой. Считалось, что неврологического воздействия процедура не оказывает, но я в этом сильно сомневаюсь.

Подобные практики в разные периоды времени существовали во многих регионах земного шара, от Северной и Южной Америки до Ирака, Египта, Африки, России и некоторых европейских и скандинавских стран. В отдельных случаях, например при «тулузской деформации», практиковавшейся в сельских регионах на юге Франции вплоть до начала XX века, перевязки делались ради защиты хрупкого черепа ребенка, а деформация являлась лишь побочным эффектом традиции, а не ее целью.

Какова бы ни была форма черепа, она может много рассказать нам о человеке, в частности указать на его пол, возраст и, иногда, этническую принадлежность. Например, у мужчин участки, к которым крепятся мышцы, более выражены, чем у женщин (у них они более сглаженные и не такие массивные). К мозговой части черепа крепится не так много мышц, но если достаточно глубоко прощупать срединную линию, где мышцы задней части шеи прилегают к основанию черепа, то у мужчины можно обнаружить костный выступ, которого у женщины не будет. Он называется наружным затылочным выступом и более развит у мужчин, поскольку именно в этом месте к черепу крепится большая связка позвоночного столба, выйная, или ligamentum nuchae. Эта связка удерживает шейные позвонки и помогает голове балансировать на позвоночном столбе.

Один австралийский университет недавно попал в заголовки газет, громко заявив о результатах проведенного исследования: у современных подростков и взрослых отмечается повышенное разрастание наружного затылочного выступа. Тот факт, что в исследовании участвовало всего 218 человек, не помешал его авторам заявить, что разрастание обусловлено «позой с наклоненной головой», связанной с продолжительным использованием электронных гаджетов. Скелеты бронзового века, которые я изучала в процессе написания диссертации, также отличались разросшимися затылочными выступами, но я что-то не припомню, чтобы при раскопках мне попадались их мобильные телефоны.

Наука – это чудесно, а вот псевдонаука может быть опасной. Очень соблазнительно поделиться своей теорией со всем миром, но нам надо проявлять осторожность и не спешить экстраполировать данные своих ограниченных наблюдений. Мы можем увести в неверном направлении полицейское расследование или судебный процесс, если станем слишком полагаться на свои надуманные выводы.

Небольшие костные выступы за ушами, так называемые сосцевидные отростки, также могут помочь при определении пола, хоть и не являются его надежным индикатором. К ним крепится длинная грудино-ключично-сосцевидная мышца, проходящая от грудины до уха. Ее можно почувствовать, если напрячь шею и повернуть голову в сторону. Чем сильнее мышца, тем больше костный выступ, поэтому сосцевидные отростки у женщин меньше, чем у мужчин.

Как правило, если сосцевидные отростки направлены книзу, мочка уха выражена нечетко (ее еще называют «сросшейся» мочкой). Если отростки направлены кверху, мочка будет хорошо выраженной, то есть «несросшейся».

Определить возраст человека на момент смерти только по костям neurocranium довольно сложно, если только речь не идет о черепе ребенка. По достижению зрелости соединения (или швы) между костями черепа начинают срастаться, и далее по ним можно лишь понять, был человек молодым или старым.

Иногда в швах между основными костями черепа можно обнаружить дополнительные кости, так называемые Вормиевы, или шовные, указывающие на некоторые отклонения, например синдром Дауна или рахит. Они чаще встречаются в определенных этнических группах. Например, черепа азиатского, индийского происхождения часто содержат большое количество таких костных островков, в то время как большая одиночная дополнительная кость в задней части черепа носит название кость «инка», поскольку встречается преимущественно у перуанских мумий. Такая генетическая предрасположенность к возникновению дополнительных костей в швах черепа может быть источником ценной информации об этнической принадлежности человека.