«Регуляторы» kitobidan iqtiboslar, sahifa 2
...из ствола выскочил язычок пламени, пахнуло жжёным волосом. Пума повалилась на землю, от её головы практически ничего не осталось, шерсть на шее обуглилась. А на месте снесённого черепа они увидели не кровь, мозг и раздробленные кости, а губчатый розовый материал, чем-то напомнивший Джонни теплоизоляцию, которой он утеплял второй этаж своего дома на Тополиной улице.
Один из копов нацелил на него матюгальник. Стив не возражал. Лучше матюгальник, чем ружье.
— ВЫ ЗАЛОЖНИК? — полюбопытствовал мистер Матюгальник. — ИЛИ ВЫ ВЗЯЛИ КОГО-ТО В ЗАЛОЖНИКИ?
Стив улыбнулся, сложил руки рупором и прокричал в ответ:
— Я Весы! Дружелюбен с незнакомцами, люблю поболтать!
Пауза. Мистер Матюгальник посоветовался с коллегами. Потом вновь повернулся к Стиву;
— МЫ ВАС НЕ ПОНЯЛИ. ПОЖАЛУЙСТА, ПОВТОРИТЕ!
Если что-то идет наперекосяк, то происходит это с пугающей внезапностью.
Он едва не уронил тело Джима Рида, но тут же вцепился в него мертвой хваткой, несмотря на ноющую боль в руках и плечах. Перед тем как до них донеслись звуки шагов, он думал об одной фразе из “Осквернителя праха”. После смерти люди становятся тяжелее, писал Фолкнер. Словно смерть — единственный способ, каким гравитация могла доказать свое существование.
В центральной части Америки царит лето, о каком только можно мечтать. На подъездных дорожках стоят “шевроле”, бифштексы в холодильниках ждут теплого вечера, когда их поджарят на гриле во дворе (наверное, после бифштексов придет время для яблочных пирогов). Огайо, земля аккуратно подстриженных зеленых лужаек и ухоженных цветочных клумб, королевство Огайо, где подростки носят бейсбольные кепки козырьком к затылку и полосатые рубашки поверх мешковатых шорт, а также отдают предпочтение похожим на галоши кроссовкам “Найк”.
Лето.
Не просто лето, но апофеоз лета, пик лета в Огайо. Сочная зелень, ослепительное солнце на небе, напоминающем своим цветом вылинявшие джинсы, крики детей в лесу на Медвежьей улице, звонкие удары бит по мячу, доносящиеся с бейсбольной площадки по другую сторону леса, стрекотание газонокосилок, мерное гудение мощных моторов автомобилей, проносящихся по шоссе номер 19, поскрипывание роликов на бетонных тротуарах и гладком асфальте Тополиной улицы, включенные радиоприемники: репортаж с матча “Кливлендских индейцев” (редкий случай — игра проходит днем) конкурирует с песней Тины Тернер “Ограничения города Намбаш”, той самой, в которой сообщается, что предельная скорость — двадцать пять миль в час, а мотоциклистам вообще въезд запрещен, и мягкое, успокаивающее посвистывание поливальных распылительных головок на газонах.
Лето в Уэнтуорте, Огайо, какое это чудо! Лето здесь, на Тополиной улице, которая прорезает эту легендарную, но уже слегка увядшую Американскую мечту, с запахом хот-догов в воздухе и бумажными обертками от использованных Четвертого июля петард, еще валяющимися в водосточных канавах. Жаркий июль, настоящий июль, каким хотел его видеть Господь Бог, но и очень сухой июль, без дождей, которые могли бы стронуть с места китайские бумажки, пятнающие водосточные канавы.
Джонни всё видит, всё слышит, всё чувствует, поток информации захлёстывает его, а мозг настаивает на том, чтобы разложить всё по полочкам, представить происходящее вокруг как цепь событий, которые впоследствии можно было бы связно изложить на бумаге.
Я взяла блюдо с маминой полки в столовой, где оно всегда стоит, хотела протереть тряпкой, а оно выскользнуло у меня из пальцев, упало на пол и разбилось. Поначалу я подумала, что вместе с ним разбилось и мое сердце. Конечно дело не в блюде, хотя я очень любила его. Блюдо это олицетворяло всю мою несчастную жизнь. Дешевый символ, как сказал бы наш сосед Питер Джексон. Дешевый и сентиментальный. Наверное, он прав, но когда нам плохо, откуда взяться богатому воображению?
Ты живешь, потому что другого выхода нет. Привыкаешь к определенному уровню боли и страха, знаешь, что когда-нибудь все это закончится, должно закончится.
