Kitobni o'qish: «Операция «Wolfsschanze»»

Shrift:

* * *

А мы с тобой, брат, из пехоты,
А летом лучше, чем зимой…
С войной покончили мы счеты.
Бери шинель, пошли домой…

Б. Окуджава

Вместо пролога

Седой туман не спешил оставлять захваченные с ночи позиции, продолжая клубиться в траншеях и ходах сообщений, смешиваясь с дыханием дремлющих солдат и становясь от этого только гуще. Даже сизый табачный дым в сравнении с ним казался легким и прозрачным.

Отсыревшие шинели давили на плечи, как при полной выкладке… не столько согревая, сколько давая шанс не замерзнуть окончательно. Одно радовало – накрыло не на марше. И не было нужды вытаскивать пудовые сапоги из раскисшей, липкой глины. А вещмешок с нехитрыми солдатскими пожитками не мозолил спину, а позволял устроиться на дне окопа хоть с каким-то удобством. И винтовка, что с каждым пройденным километром становится тяжелее как минимум на кило, не висела на плече, а стояла прислоненная рядом.

Но все эти невзгоды можно вытерпеть. Главное, пока туман не развеется, вражеская артиллерия не будет стрелять. А без артподготовки англичане в атаку не пойдут. Значит, еще какое-то время никого не ранят и не убьют. Можно подремать, покурить, написать домой о том, что приснилось или только что вспомнилось… Прямо сейчас, не откладывая. Потому что на войне не у всех бывает «потом». И солдат, дрожащих от холода в потемневших от влаги серых шинелях, совсем не радовал близкий восход и теплые лучи солнца. Потому что вслед за ними в окопы вернется не счастливая жизнь, а безжалостная смерть…

Дверь землянки открылась, и из нее выглянул штабс-фельдфебель Отто Хейниц. От сырости у него ныли зубы, и это не придавало благодушия его и без того лютому нраву. Штабс-фельдфебель огляделся по притихшей траншее, выискивая взглядом вестового. Ефрейтор Шикльгрубер, как всегда, держался отдельно. Он и сейчас дремал, выбрав себе уютное местечко в запасной пулеметной ячейке и пристроив под тощий зад не вещмешок, а пустой ящик от патронов.

– Адольф! – окликнул его Хейниц.

Ефрейтор вскочил не просыпаясь, даже глаз не открыл. Только пышные кайзеровские усы встопорщились на худощавом, словно чуть сплюснутом с боков лице.

– Я здесь!

– Пулей во вторую роту третьего батальона! Скажи обер-лейтенанту Вайсбергу, что господин оберет хочет его видеть! Немедленно!

– Яволь!

Ефрейтор привычно метнулся по траншее налево, как делал не один десяток раз до этого. Скорее всего, так окончательно и не проснувшись. Неподалеку от городка Маркуен в провинции Hop-Па-де-Кале их полк стоял уже второй месяц, и вестовой наизусть знал маршрут до любого штабного блиндажа, включая ротные.

Днем, когда передовая простреливается, Адольф не стал бы рисковать, но сейчас, в такой туман, петлять ходами сообщений, спотыкаясь о ноги дремлющих солдат, не было смысла. Ефрейтор выпрыгнул из траншеи и рванул наискосок, прямо через поле неубранного ячменя – почерневшего, поникшего к земле полупустыми, но по-прежнему усатыми колосьями. Если и обмолотят их осенью восемнадцатого года, то только минами и снарядами… на которые войска Антанты не скупятся.

В траншею Шикльгрубер спрыгнул почти у самого штабного блиндажа, откозырял часовому и постучал в дверь. Внутри сперва кто-то испуганно пискнул, а потом мужской бас недовольно прорычал:

– Кого черт принес в такую рань?

Обер-лейтенант, двадцатипятилетний двухметровый рыжий верзила, пользовался успехом у санитарок и не отказывал себе в непритязательных удовольствиях. Воевал не первый год. Прекрасно знал, что в такую погоду о вражеском наступлении можно не беспокоиться. И что начальство не стучится, прежде чем войти – тоже.

– Виноват… – ефрейтор не стал открывать дверь. Доложил так, глядя на неплотно пригнанные доски. – Господин оберст… просит вас незамедлительно прибыть на командный пункт.

Конечно же, полковник фон Бок никогда и никого чином ниже генерала ни о чем не просил, но зачем конфузить офицера перед дамой. Обер-лейтенант Вайсберг оценил поступок вестового правильно и по-своему отблагодарил:

– Хорошо. Сейчас иду… Подожди здесь.

Обязанности вестового считались на фронте самыми опасными. Бегать от траншеи к траншее с депешами и пакетами, в любое время суток, несмотря на обстрел, весьма рискованно. Война никого не щадит, но вестовые гибли чаще других. Так что задержав ефрейтора, обер-лейтенант предоставлял ему возможность отдохнуть.

Впрочем, Шикльгрубер и сам бы не торопился обратно. Обычно, если вручение пакета или распоряжения не сопровождалось приказом: «Одна нога там, а другая здесь. По исполнению доложить!», Адольф разрешал себе забиться где-нибудь в укромном местечке и полчаса – час, в зависимости от обстановки, никому не показываться на глаза.

Собственно, это была одна из причин, по которой он вызвался добровольцем, когда набирали штат вестовых. Эта должность, не пользующаяся популярностью у солдат из-за повышенной смертности, позволяла не тянуть лямку вместе со всеми, а держаться особняком, выкраивая время для того, чтобы помечтать и пофантазировать. Особенно нравилось честолюбивому ефрейтору воображать себя главнокомандующим германских войск. Непобедимых и сокрушительных..

Выждав минут двадцать после ухода обер-лейтенанта, Шикльгрубер не торопясь отправился обратно в штаб. Все так же, поверху. Туман к тому времени уже немного разошелся, но все же недостаточно для прицельного обстрела. Особенно если корректировка огня велась с воздушного шара.

– Где тебя черти носят?! – вызверился на вестового штабс-фельдфебель. Но так, без особой злости, для порядка. Отто Хейниц служил давно и понимал, что на войне у каждого свои привилегии. – Держи пакет. Приказано доставить в первый батальон. И не потеряйся там до обеда. Мухой обратно! Похоже, что-то затевается…

Адольф кивнул и побежал – теперь в другую сторону. Выбираться из траншеи больше не рискнул, так что пришлось потолкаться среди солдатни. Самому ругать нерасторопных, чтобы поскорее убирались с дороги, что не так-то просто сделать на скользкой глине, и – выслушивать не менее «теплые» эпитеты вслед.

Пакет он вручил майору Брюмеру лично в руки и хотел было повернуть обратно, но как раз в этот момент заговорила артиллерия объединенных союзных войск Антанты. Сперва неуверенно, словно загрохотали пустые бочки, катясь с опрокинувшейся телеги, – англичане пристреливались. Но как только взвились первые султаны из огня и земли, обозначая цель, орудия заговорили во весь голос.

Крупнокалиберные снаряды неслись с запада с басовитым, шмелиным гулом и, соприкасаясь с землей, заставляли ее вздрагивать и стонать, осыпая линии траншей осколками и комьями глины. Потом чахоточно закашляли минометы, натужно стараясь забросить смертельный заряд прямо в немецкие окопы.

– Скоро пойдут… – негромко проворчал скорчившийся рядом с Адольфом пожилой капрал с накинутым поверх шинели когда-то белым, а сейчас изгвазданным в глине фартуком. Брадобрей или из кухонной обслуги.

Шикльгрубер согласно кивнул. Да, именно так все и происходило. Обстрел, атака, затишье… Санитары стаскивали и эвакуировали раненых. Подходило пополнение… Солдаты занимали позиции, а спустя день или два все повторялось. Или то же самое проделывали австро-венгерские и германские войска. С единственным отличием – после собственной атаки трупов и раненых было во много раз больше. А линия окопов при этом не передвигалась ни в одну, ни в другую сторону даже на пару метров. Словно замерла, обрамляя ничейную полосу, именуемую не иначе, как мертвой землей.

Но приготовившиеся к отражению атаки немцы ошиблись. На этот раз англичане не полезли из окопов. Вместо них заговорили мортиры, и на траншеи германских войск посыпались похожие на дымящиеся консервные банки химические снаряды.

– Ахтунг! Газы! – полетели во все стороны встревоженные приказы командиров. – Надеть маски!

Глядя на сивое облако, стелящееся по дну траншеи и уже добирающееся до его ботинок, Адольф, торопливо дергая клапан подсумка, достал противогаз и натянул на голову. Судя по тому, как медленно дым поднимался, англичане снова применили хлор. Не самое опасное вещество, главная неприятность которого заключается в том, что он накапливается внизу, заставляя солдат высовываться из окопа под пули. Но если противогаз исправен, а траншеи оборудованы так, что могут быстро вентилироваться – ничего страшного. Влага сделает свое, превратив ядовитый газ в соляную кислоту, которая впитается почвой, практически не причинив вреда. Разве что срок носки ботинок немного сократится…

И тут Адольф почувствовал легкую резь в глазах и пощипывание в носоглотке, что могло свидетельствовать только об одном – хлор проникает под лицевую маску. Но как? Почему? Ефрейтор, забыв об опасности, вскочил на ноги, чтобы подняться повыше над облаком. Провел руками по противогазу и неожиданно для самого себя нащупал кончики усов. Его гордость разрослась так, что не поместилась под маской, а торчала наружу – предоставляя тем самым лазейку для газа.

«Чертовы усы! – Шикльгрубер привстал на цыпочки. – Останусь жив, сбрею под ниточку! Кайзер может себе позволить любое украшение, а для простого солдата это непозволительная роскошь».

Возможно, Адольф подумал бы что-то еще, но тут его взгляд упал на нейтральную полосу. Англичане тихо, словно подкрадывались к логову зверя, шли в атаку. И до передней линии траншей им оставалось не больше сорока-пятидесяти шагов.

Шикльгрубер не долго раздумывая схватил чью-то винтовку, передернул затвор и выстрелил в сторону врага. Видимо, приближение противника заметил не только он, потому что нестройная ружейная пальба послышалась с разных мест, вот только на слаженное отражение атаки это мало походило.

Англичане, поняв, что обнаружены, дружно заорали «ура!» и перешли на бег. Где-то неподалеку одиноко застрочил пулемет, но в большинстве своем немецкая линия обороны молчала. Слишком внезапной оказалась атака для людей, еще не снявших противогазные маски. А потом солдаты стали бросать оружие и выпрыгивать из траншеи…

– Отступаем! Отступаем! – орали они дружно, словно старались придать этим воплям силу приказа.

Может, подействовало, а может, по иной причине, но ефрейтор Шикльгрубер не стал изображать из себя героя – бросился прочь вместе со всеми.

И тут германцев ждал очередной неприятный сюрприз. Не зря англичане так точно пристреливали артиллерию. Вся полоса между первой и второй оборонительными линиями буквально взорвалась под ногами убегающих солдат.

Один из снарядов разорвался настолько близко, что Адольфа подхватило взрывной волной и бросило на чей-то искалеченный труп. При этом ефрейтор сильно ударился головой о приклад валяющейся рядом винтовки и потерял сознание…

Удар оказался не слишком сильным, и очнулся Шикльгрубер довольно быстро. Голова гудела, в глазах стоял туман. Хотя и не такой густой, как утром или от ядовитого облака. Так что когда Адольф встал на ноги, ему вполне хватило четкости зрения, чтобы увидеть наведенный на себя карабин.

Рядовой Генри Тенди какое-то время смотрел сквозь прорезь прицела на контуженого немца, и на мгновение нечто вроде жалости к этому обессиленному, явно раненому человеку промелькнуло во взгляде британца. Он даже начал опускать ствол… но уже в следующую секунду, все же вспомнив, что перед ним враг, Тенди вскинул карабин и выстрелил.

Пуля вошла точно в грудь Адольфа Шикльгрубера. И серая пелена перед его взором сменилась непроницаемо черным холстом, на который так хорошо ложится белая гуашь…

Часть первая
«Пускай судьба забросит нас далеко, пускай!..»

Глава первая

Солнце уже неторопливо сползало в закат, тогда как жара, казалось, только усиливалась. Словно не сентябрь-месяц перелистывает страницы календаря, а стоит самая что ни на есть середина июля. Раскаленная за день земля дышала зноем не хуже хорошо протопленной печки – хоть портянки суши, хоть гороховый концентрат запаривай.

Корнеев расстегнул вторую пуговицу на мундире и еще раз с недоумением огляделся.

Капитан Малышев, старшина Телегин, лейтенант Гусев, майор Петров и оба летчика, капитан Гусман и штурман лейтенант Колокольчиков, – одним словом, все, кто вошел вместе с подполковником в тот загадочный «лифт», обнаруженный в подземном переходе польского замка, сейчас лежали в скудной тени, отбрасываемой отвесным утесом, и мало-помалу приходили в себя.

Николай и сам еще ощущал себя… как бы не полностью. Голова на месте и даже мысли какие-то ворочаются, а вот желания вскочить на ноги или хотя бы попытаться сесть – не возникает. Зато во всем теле появилась вязкая, тягучая лень, как у заснувшего на солнцепеке и перегревшегося курортника. Слабость такая, что берите меня за ноги и тащите, куда пожелаете, – словом не обмолвлюсь… Нехорошее, прямо скажем, состояние. Даже на отдыхе… И уж тем более на войне.

Корнеев сделал усилие и перекатился поближе к скале, в тень. Потом сел, опираясь спиной на прохладный камень… Утес придавал уверенности и ощущения реальности.

Подполковник посидел несколько секунд с закрытыми глазами, чувствуя, как силы возвращаются в изнуренное тело.

– Эй, что за ерунда?.. – подал голос Андрей Малышев. Попытался встать и со стоном опустился обратно. – Не хило нас приложило… Ноги как ватные…

– Не дергайся. Скоро пройдет…

– Понял, командир. А чего случилось-то? Ощущение как после контузии. Котелок бурлит, но не варит.

– Пока сам не очень понимаю…

Придерживаясь руками за скалу, Корнеев с трудом встал. Прямо, метрах в тридцати, по другую сторону неширокого асфальтированного шоссе, начинался подъем на гору. Не слишком высокую, зато неприветливую, каменистую, только густо прикрытую зеленью кустарников и зарослями причудливо изогнутых ветрами, разлапистых кедровых сосен.

Правее от утеса, шагах в десяти, сползал к воде усыпанный крупной галькой и небольшими валунами обрыв, весьма крутой и непривлекательный. Хотя, если сильно припрет – так сказать, по большой нужде, можно попытаться спуститься. Внизу – изумрудные волны с тихим шелестом накатывают на берег, чайки носятся над едва обозначенной зыбью – идиллия. Подполковник невольно снова подумал о курорте.

С трудом оторвав взгляд от моря, посмотрел налево. Эта картина тоже оказалась приятна глазу коренного одессита. Узкая полоска мыса длинным языком уходила в море, удерживая на самом кончике маяк, похожий на точеную фигурку шахматной королевы. Белой…

– И все же это не Рио-де-Жанейро… – пробормотал Николай.

– Что говоришь, командир? – Малышев уже тоже сумел подняться. – Мы, случаем, не в Одессе? Это же море, да?

– Море, – кивнул Корнеев. – Я даже больше скажу, Андрюха. Это Черное море. Его запах ни с какими иными не спутать. Вот только чужое оно здесь… Не наш это берег.

– Уверен?

Вместо ответа Николай показал на солнце. Но Малышев не понял. Пришлось объяснить:

– Море на восток от суши. А должно быть на юге. Теперь соображаешь?

– Я понял, – кивнул тот. – Стало быть, мы либо в Румынии, либо в Болгарии?.. – потом подумал и прибавил: – Или все-таки на восточном побережье Крыма.

Тем временем стали приходить в себя остальные. Как водится в таких случаях, удивленно переговариваясь и осматривая друг друга.

– Все целы?

– Так точно, – доложил Малышев как заместитель командира группы. И прибавил, вспомнив, с чего все началось: – А не хило мы на лифте прокатились. Из польских болот на солнечный берег, да?

Корнеев задумчиво покивал. Не нравились ему ни высота солнца, ни обилие зелени. Совершенно не осенний пейзаж. Даже для южных широт…

– Группа, внимание. Всем осмотреться и привести себя в порядок. До выяснения обстановки продолжаем считать, что находимся на вражеской территории. Старшина Телегин, займите наблюдательный пост на склоне горы. Майор Петров, проводите старшину и проверьте склон насчет мин. На всякий случай. Старший лейтенант Гусев, вы говорили, что владеете навыками альпинизма?

– Так точно.

– Подняться сможете? – Николай указал на утес за спиной.

– Надо посмотреть…

– Посмотрите. И лучше со стороны, противоположной маяку. Он хоть и далеко, но если в оптику…

Корнеев не стал продолжать. В группе почти одни офицеры, и все воюют не первый год.

– Лейтенант Колокольчиков, капитан Гусман, подстрахуйте…

– Есть.

Корнеев посмотрел на часы. Девятнадцать сорок. Что ж, можно и об ужине подумать. А перед этим произвести досмотр вещей личного состава на предмет имеющихся запасов. Он уже собрался отдать соответствующее распоряжение Малышеву, когда услышал негромкий стон.

– Тихо… – подполковник поднял руку. Прислушался, но стон не повторился. – Кто-то еще слышал?

Летчики и Андрей только молча переглянулись. Во взглядах – вопросы… Николай требовательно прижал палец к губам, потом поднес к уху, повел вокруг и поднял вверх: «Молчать и слушать!»

Секунды сбегали одна за другой, но кроме шелеста прибоя, криков чаек и шуршания камешков, сбрасываемых лезущим наверх Гусевым, ничто не тревожило тишину.

Подполковник досчитал до сорока, и когда совсем уж убедил себя, что стон ему почудился, тот раздался снова. Совсем слабый, но вполне отчетливый. И в этот раз его услышал не только Корнеев. Гусман и Малышев одновременно дернулись в ту же сторону.

– Стоять… – шепотом приказал полковник. – Андрей, ты вон оттуда зайди. Только аккуратно. Перед маяком не отсвечивай… Товарищи летчики, у вас свое задание. Выполнять.

Дождался ответных кивков и только после этого, пригибаясь так низко, как только мог, чтобы не опуститься на четвереньки, выглянул из-за утеса.

Сперва Корнеев не заметил ничего интересного. Каменная глыба, в тени которой очнулась разведгруппа, стояла особняком, свалившись с горы в незапамятные времена, но до моря так и не докатившись. А за ней как раз начинался мыс. Ровный, словно отшлифованный. И от утеса до белокаменной башни маяка на нем не было ни рытвинки, ни горбочка… Усыпанная мелкой галькой взлетная полоса, а не мыс. На такой не то что человеку – черепахе негде затаиться. Только дренажная канава у обочины и обратная сторона скалы. Куда отправился Малышев…

– Андрей, что у тебя?

– Никого… – Малышев отозвался буквально в паре шагов. Вот-вот из-за угла покажется.

– Что за чертовщина? – Корнеев почесал затылок. – Эй! Кто здесь? – позвал негромко. В общем-то не особенно рассчитывая на ответ.

Еще несколько секунд стояла тишина, а потом голос отозвался. Далеко… Метрах в двадцати от утеса. И скорее всего из канавы.

– Я здесь… – невидимый человек говорил тихо, но по-русски. – Вы кто такие?

– Подожди, браток. Сейчас поможем…

– Нет! Не приближайтесь… На маяке снайпер!

– Разберемся…

Корнеев, сделав крюк так, чтоб его все время заслоняла скала, подошел к канаве, лег на дно и пополз по-пластунски. Дренажная канава была не очень глубокой, но все же если наблюдатель не знает, куда смотреть, то вряд ли заметит.

Неизвестный лежал ничком. А по маскхалату на спине расползлось большое темно-бурое пятно.

– Крепко тебя зацепило, браток. Ну, ничего… Помощи дождался, значит, будешь жить.

– Это вряд ли… – незнакомец даже не попытался поднять голову. Видимо, берег последние силы. – Кто вы? Откуда здесь?

– Да, похоже, мы с тобой одной крови, браток. Фронтовая разведка. Майор Корнеев… – в последнюю секунду Николай понизил себя в звании. Решив, что полковники за линией фронта встречаются реже, чем генералы в Кремле. – Погоди, сейчас я тебя к нашим подтащу. А там перевяжемся и поговорим.

– Постой, майор. Сперва дело. Я – мичман Черноморского флота Иван Стаднюк. Наша группа должна была встретить здесь проводника и обеспечить работу маяка. Но не получилось… Мы напоролись на засаду. Не знаю, предательство или случайность… винить некого. Проводника нашего, он же смотритель… румыны расстреляли. И потушили маяк! А этой ночью запланирована высадка десанта… Понимаешь, майор? Ночью флотилия пойдет… на мели и скалы… Еще чуток ветра… и от батальона даже сводного взвода не составишь. Место ведь нарочно такое выбирали… где никто не ждет… Братишка, я не знаю, какое у вас задание, но прошу тебя… зажгите маяк. Хоть на несколько минут… Корабли выйдут на траверз ровно в первом часу после полуночи.

– Хорошо. Я понял тебя, мичман Стаднюк. А теперь, Иван, помолчи и держись… Я тебя вытащу.

– На маяке примерно отделение румын… Снайпер на дереве… На чердаке дома – пулемет… Подходы со стороны моря заминированы… – едва слышно пробормотал мичман. По его телу пробежала короткая конвульсия, и разведчик затих.

– Не смей! – Корнеев ухватился за капюшон маскхалата и изо всех сил пополз обратно. Считая каждый метр как биение сердца. – Держись, братишка! Еще немного, еще чуть-чуть…

* * *

Увы… С таким ранением не выживают. Снайпер не промахнулся. Удивительно, как мичман вообще столько времени продержался. Судя по состоянию раны, подстрелили его еще утром, часов десять тому.

– Такие вот дела, товарищи… – закончил объяснять ситуацию группе Корнеев. – Мы по-прежнему не располагаем данными о месте, где очутились, и не имеем возможности связаться со штабом. Поэтому будем действовать по обстановке. А поскольку это не наше задание, приказывать не буду, пойдут только добровольцы.

– Командир, да хватит тебе, – не слишком вежливо оборвал Николая Малышев. – Кажется, все давно предельно ясно. Нет здесь тех, кто сомневается. Давай по существу. Но если тебе так больше нравится, то в конце приказа можешь добавить: «пожалуйста»…

Последнее слово капитан выделил такой насмешливой интонацией, что от улыбки не удержался никто. В том числе и Корнеев.

– Добро, братцы… Замнем для ясности и обсудим, как обеспечить работу маяка. У кого какие мысли?

– Подобраться к нему засветло не получится, а в темноте вполне возможно напороться на мины, – первым отозвался Гусев. Не считая летчиков, в «Призраке» он был самый младший по совокупности звания и боевого опыта. – Если заминировали пляж, то почему не поставить пару штук и со стороны суши? Десятка растяжек вполне хватит, чтобы запереть мыс.

– Согласен, – поддержал Гусева сапер. – Темноты ждать нельзя. Предлагаю подойти по воде и попытаться сделать проход. Если на маяке румыны, можно рассчитывать, что караульная служба у них так себе. Да и чего им опасаться – днем все вокруг как на ладони. А вот когда стемнеет…

– Рискованно, – не согласился Малышев. – Сколько отсюда до объекта? Километра полтора, не больше. Ползком за час подберемся. Кузьмич первый, сапер следом… Будем осторожничать – еще час кладу сверху. Темнеет так, чтобы наблюдателя не опасаться, после десяти. Получаем резерв времени ровно час. Неужто за шестьдесят минут не снимем охрану и не включим маяк?

– Поддерживаю Андрея, – кивнул старшина Телегин. – С моря подойти, кажется, проще. Но и фронт в той стороне. Нет-нет да и глянут с опаской. Зато с материка они к себе точно никого не ждут. Правда, я бы на их месте ночью прожектор на сушу направил. С моря не видно, зато самим – как у Христа за пазухой.

– А вы что скажете? – Корнеев посмотрел на летчиков.

Петруха молча пожал плечами, предоставив отвечать Гусману. На то он и первый пилот, чтобы принимать решения за весь экипаж. Яков и ответил:

– Черт его знает. Наше дело – отбомбился и домой… – развел руками капитан. – Разведка по другому ведомству проходит. Но я так смекаю, товарищ подполковник, румыны здесь надолго засели, верно? В смысле объект под охраной. А дыма над печной трубой не вижу…

– И что из этого следует?

– Ну, кушать-то им надо? Особенно когда солдат много, а делать им, в общем-то, нечего. И если сами не готовят…

– Так-так… – Корнеев заинтересованно поглядел на Гусмана. – Продолжай, Яков.

– Я о полевой кухне подумал… Шанс, что она сюда вечером припрется, не очень большой, и все-таки сбрасывать со счетов не стоит. Маяк – явно не самый важный объект в этом районе. И если тут не противодиверсионная группа засела, а всего лишь одно из отделений батальона охраны тыла… штаб которого еще неизвестно за сколько километров отсюда… то, пока повара по всем точках пищу развезут…

– Совсем не глупая мысль, – хмыкнул Николай. – Но это уж как повезет. Примем вроде запасного варианта. Рабочий – ждем темноты и попытаемся пройти напрямую. Кстати, а что у нас с запасами провизии? Самим-то перекусить найдется чем?

Подполковник хотел придать словам шутливый оттенок, и раздавшееся урчание как нельзя лучше поспособствовало этому.

– О, вовремя… Не понял, чей живот отреагировал первым, но бурчит, как трактор.

– Это и есть трактор, командир.

Корнеев уже и сам понял допущенную оплошность. Действительно, звук, который он принял за урчание живота, доносился издали и приближался.

Дорога, идущая мимо маяка по берегу моря, у подножия выгибалась подковой, один конец которой прятался за горой. И именно оттуда доносилось неторопливое тарахтение слабосильного дизельного мотора.

Николай вскочил, как подброшенный.

– Группа, слушай приказ! Захватить транспорт раньше, чем он появится на прямой видимости с маяком. Действовать быстро и без стрельбы! В общем, как всегда… Кузьмич, Андрей! Давайте по склону, остальные – за мной!

Малышев и старшина Телегин быстро перебежали через шоссе и скрылись в сосновых зарослях. Даже ветки не дрогнули… А Гусев, Петров и летчики кинулись догонять Корнеева, который старался добежать до поворота раньше, чем из-за него покажется трактор. К счастью, утес очень удачно перекрывал обзор засевшим на маяке румынам именно на этом участке.

Пробежав по шоссе метров сто, Корнеев остановился. Тарахтение мотора раздавалось совсем близко, вот-вот трактор покажется.

– Петров! Гусев! Изображаете пленных. Ремни и пилотки снять. Руки за спину… Колокольчиков – впереди колонны. Гусман – замыкающий. Вперед, шагом марш…

Сам Корнеев занял место сбоку. Таким образом он шел почти по середине шоссе, а «конвоиры с пленными» – по обочине.

Вовремя. Только-только успели построиться, даже роль как следует не прочувствовали, а из-за поворота, сопя и попыхивая, выполз серенький, невзрачный «Фарман», тянущий полевую кухню. За рулем старенького трактора, выпущенного не позже конца двадцатых годов, восседал упитанный капрал в грязно-коричневом обмундировании.

Увидев на дороге неожиданное препятствие, он тем не менее даже не подумал скинуть газ или принять правее. Наоборот, румын приподнялся, высунул голову в окно и проорал, перекрикивая тарахтение двигателя:

– Hei, germanii! Nu se pierd? Aici, Rom nia, nu Germania!

Он очень старался, чтобы его услышали. Поэтому сам ничего не замечал вокруг и не успел ничего понять. Да и почувствовать, наверное, тоже. Удар ножом под основание затылочной кости убивает мгновенно. Так добивают оглушенного быка на скотобойне. Очень удобно… А главное, не оставляет дыр и пятен крови на обмундировании.

Удар нанес старшина, запрыгнув на фаркоп, а Малышев, не теряя ни одной секунды, подскочил сбоку и потянул труп из кабины наружу.

– Трактор не останавливать! – распоряжался дальше Корнеев. – Китель убитого и пилотку мне. Старшина, оставайтесь на месте. Гусев, подай ему винтовку. Кузьмич – твоя задача пулемет. Андрей… – Капитан подавал китель, так что можно было не кричать. – Ты с лейтенантом держись позади кухни. Для двоих там хватит укрытия. Как только старшина выстрелит, отработайте по снайперу. Остальным не высовываться, пока не позовем. На вас охрана части секретной установки, которую мы унесли из лаборатории «Аненербе»… Ну, и о золотишке тоже не забывайте. Хватит на истребитель – назовите его «Призраком». В общем, действуйте по обстановке… если что. Старший – майор Петров. По местам!

Корнеев натянул китель повара поверх своего, даже не расстегивая. Как балахон. Все-таки что ни говори, а возле кухни служба если и не тетка, то уж наверняка не мачеха. Впрочем, если принять во внимание, что подполковник живой, а повар нет – утверждение спорное.

Николай нахлобучил на лоб пилотку, так что она едва к носу не сползла, пожалел, что это не фуражка, и залез в кабину.

Там первым делом опустил противосолнечные щитки. Подумал и пару раз плюнул на лобовое стекло, кое-как растер ладонью слюну. Получились весьма неопрятные и мутные разводы. Теперь снайпер, если посмотрит в прицел, вряд ли сможет разглядеть черты лица «тракториста», с которым он вполне мог быть знаком. А особых примет, типа усов или шрама через все лицо, у покойного не имелось.

Оглянувшись, Корнеев увидел только прикорнувшего на фаркопе старшину. Ни Малышева, ни Гусева позади кухни заметно не было. Даже тени их укладывались в общую… Впрочем, это уже не существенно. Вряд ли румынский снайпер столь наблюдателен. Старшина Телегин – да, тот мог бы заметить и подобную мелочь, но ведь не все выросли в тайге. Да и вид приближающейся полевой кухни сам по себе расслабляет, настраивая совсем на иные думы. Не хуже полуобнаженной девушки, выходящей из реки в лучах прожекторов…

Тут Корнеев вспомнил о Лейле, а следом и о Степаныче. Как они там? Живы ли?..

«Отставить! Не о том думаешь, Коля! – мотнул головою подполковник, понимая, что следующая мысль будет о Дашеньке. А это уж совсем ни к чему. – Соберись! Да и газку немножко подбавь… Меньше времени тебя разглядывать будут».

«Фарман» пыхнул дымком, неторопливо миновал утес, повернул левее и покатился прямиком к маяку.

* * *

Несколько наиболее проголодавшихся или изнывающих от скуки и безделья румын, что-то оживленно галдя, двинулись навстречу трактору. Это было совершенно некстати и не входило в планы Корнеева. Разве только как свидетельство, что дорога не заминирована. Так что подполковник включил самую высокую передачу и до упора вдавил в пол педаль газа. От такого обращения старенький трактор, который, наверное, со дня выпуска так не понукали, возмущенно выстрелил клубком черного дыма и аж подпрыгнул на месте, удерживаемый прицепной кухней.

К счастью, солдаты не посчитали это странным, а наоборот, весело расхохотались, расценив перегазовку как намек на то, что полевая кухня изо всех сил поспешает доставить бойцам ужин. Вот только силенок маловато.

– Mutare, Милош! – проорал кто-то, называя повара по имени. – Mutare!..

Это не смертельно, но теперь точно подъехать впритык к маяку не получится. Вблизи подмену раскроют сразу. И тем не менее еще пару метров можно выиграть.

Корнеев открыл дверцу и, не высовываясь, проорал одну из нескольких румынских фраз, которые обязан знать каждый уважающий себя бессарабский босяк. Весьма специфического толка… Грузин, к примеру, за такое оскорбление убил бы на месте. А эти – грязно-коричневые – только скорчились от смеха, похлопывая друг друга по спине.

«Ну, повеселитесь чуток… Перед смертью оно полезно. В гробу красивее смотреться будете. Пора!»

Корнеев резко вывернул руль и принял вправо так, чтобы трактор встал боком к окошку на фасаде домика смотрителя. При этом хотел сбить кого-то из солдат, для создания дополнительной суеты, но не получилось. Румын увернулся. Впрочем, суета при этом все же возникла. Даже больше ожидаемой. Разъяренные солдаты побросали винтовки и, матеря на чем свет стоит пьяного повара, полезли вытаскивать Корнеева из кабины. Всячески мешая друг другу…