Kitobni o'qish: «Ты знаешь о чём», sahifa 4

Shrift:

Усталости нет, удовлетворённость есть… даже, не смотря на бессонницу. В ней нет беспокойства, только поэтичность. Добрая.

Прощаться никто не любит. Если что-то дорого. Если есть неподдельные чувства. Если остаётся след в душе.

Все любят говорить до свидания. Чтобы когда-то вернуться вновь. Чтобы снова почувствовать жгучую страсть. Чтобы поймать новый этап жизненного смысла. Только новые ощущения дают жизненные толчки.

На другом конце шарика, есть другая любовь. Тоже ждущая. Ни на минуту не отпускающая. Любовь, которая не изменила. Город с другой архитектурой. С другой головной болью. С тёмной и по холодному равнодушной величавой Невой. С дождливыми ночами и разведёнными мостами. С другими людьми. С худыми и нервными горожанами, с точкой зрения на вещи, далёкой от позитива.

От стальной и зеркальной глади домов переростков Нюка, к компактному литературно-архитектурному наследию Санкт-Петербурга. Кто бы и что не говорил, любовь-она разная. Два города-две любви. По-своему обе глубоки. Это как если сильно любишь двух людей. Но, не родных, а просто близких. Тесных от раздирающего чувства. Не можешь разорваться. Хотя, недостатки есть у каждого. Но, это довесок к сложившейся любви. Идеального города, как и человека не бывает. Принимать его таким какой есть. Или просто, искать дальше свой город.

Недавно, приятно ужаснулся, когда понял в скольких столицах я жил, за свою сравнительно короткую жизнь. Все города вспоминаю с придыханием. Но, мой выбор замер. Давно. Города, максимально будящие моих внутренних зверей. Моя подлинная страсть между двух городов New York и Санкт-Петербург . Приятно покидать, приятно возвращаться. До новых встреч, мой американский пациент! Здравствуйте почтенное родное болото!

Рассказ 5

Броская…

Атмосфера создаётся людьми. Везде. Рабочая. Работать легче когда воздух невесом. Кислородные молекулы воздушнее и мягче слова. В отдыхе. Отдыхать тоже важно в положительном. Каждая мышца теряет тонус. Сердце бьет ровным стуком и на своём месте. Никто ничего не крутит в руках и не стучит нервно ногой под столом. Голова завтра не побеспокоит. Но случается явная червоточина. Даже безалкогольная компания наутро болеет гнетущим похмельем. После прокравшегося в общество одного изъяна в человеческом облике. Строители атмосферы, не менее важны строителей домов. Неправильный фундамент качает самое крепкое сооружение. Основательность разрушается одним маленьким хрупким камнем. Одной трещинкой. Одной тёмной, но красивой плесенью.

   Лизку в компании никто не любил. За надменность. За правильные черты лица и тела. За совершенность. А может просто завидовали. Ладная девчонка, в свои пятнадцать, тянущая на полноценную двадцатилетнюю красотку. Дочь осетинки и сибиряка. Высокая грудь подпирающая подбородок. Узкий стан. Ресницы хлопающие как в замедленном кино. Как вальяжное опахало сделанное из перьев редких видов птиц. Дорогая одежда подобранная на грани ума и секса. Чтоб желали ещё сильнее. Чтобы  сразу отпугивать и быть ещё неприступнее. Единственный ребёнок в семье. Избалованная родительской любовью и неустанным вниманием с детских лет. Всегда знающая себе цену. Неуловимо-хищная и грациозная. Когда она входила в помещение, воздух электризовался. Лишний кислород уходил. Люди, как рыбы, беззвучно хлопали ртами. Другие девушки отворачивались. Сникали увядшими цветками. Смолкали разговоры. Сказать было нечего ни умным, ни глупым. Следуя Лизкиным заветам, умные были бедные и некрасивые, а глупые были просто глупыми. Мужские особи тотально преображались. Было смешно смотреть, как беременные мужики, становились цепкими львами. Пытались втянуть шар нагулянного пива и опыта. Если не сразу, то позже. Молодые самцы искрили не смешными шутками. Наперебой предлагали любезности. Стелились, кто как и чем умел.

   Приятное арт-кафе служило пристанищем на один вечер. Выпускной вечер. Когда все вместе перед длинной разлукой. Интерьерная смесь пестрила толстыми кактусами разных размеров, пыльными сомбреро по стенам и бочками-тумбами с крупной надписью TEQUILA. На бочках стояли древние печатные машинки. Место напоминало родной дом Фриды Кало. Цветисто-творческая мастерская с мексиканским налетом. Запах итальянских специй, разносящийся по залу, немного смазывал картину. Столы, выстроенные буквой Г, были достаточно низкими. Вечерний полумрак подсвечивался провисающими гирляндами и пробивающимися лучами заката через вертикальные жалюзи. Собравшиеся родители и дети оживлённо беседовали друг с другом. Встреча нового жизненного этапа возмужавшей молодёжи. Половина класса прощалась окончательно. За длинные, школьные годы многие крепко сдружились. Тёплая связь была очевидна. Между поколениями чувствовался твёрдый мост. Немного особняком держались родители Лизки. По причине Лизкиного поведения не допущенные в ближний круг, неслышно переговаривались о чём-то между собой.

   Лизка как всегда опаздывала. Опаздывала не потому, что была занятой особой. Она очень любила производить эффект внезапного появления. Когда все сидят и ждут. Все и только её одну. Не начинают потому, как класс ещё не в сборе. Намеренная пауза составляла от получаса до часа. Когда первые разговоры уже выдохнутся. Когда все уже освоились с новым местом. Когда выработали план на вечер и выяснили собеседника, нашли общую тему. И тут, появляется она. Дама, мешающая всю колоду. Обесценивающая всех козырей. Дающая новую тему для сдавленных разговоров. Снижающая громкость вещающих голосов. Восхищённые и завистливые глаза со всех сторон ведут её от входной двери до единственного свободного места. Места рядом с родителями. На отшибе или во главе стола. Звездного трона в окружении полукруга из цветущих кактусов. Ненавистный главнокомандующий появляется важным сигналом к началу парада. Каждый шаг высоких каблуков отдаёт опасностью в виски присутствующих. Опасностью и неземной красотой. Плотное, короткое, чёрное платье вычерчивает каждую деталь тела. Переливаясь молодостью при ходьбе. Пылая страстной юностью в каждом жесте. Лизкина причёска, дополняющая образ роковой красотки, ниспадала на голые лопатки. Чёрные выпрямленные волосы прикрывали полуголую грудь и часть лица. Несколько волос налипло на пухлый бантик блестяще-багровых губ. Беспечно махая маленькой сумкой, она достигла отведённого места. Разговоры, понемногу оживали за столом. Глаза по-прежнему сверлили Лизку, ожидая плавного приземления на стул.

   Лизка, не поздоровалась, с присутствующими. Даже, не удостоила взглядом своих родителей. Просто взялась, с видимым облегчением, за спинку кованого стула. Высокие каблуки, по случаю, были едва терпимой болью с непривычки. Остановила жестом, вскочившего чьего-то лысого родителя, для помощи с тяжёлым стулом. С женственной слабостью изящно, сама его отодвинула. Устремлённые глаза все ещё ожидали, волнительного Лизкиного прогиба при посадке. Случившееся дальше, короткое и страшное кино, родители и одноклассники запомнили на всю жизнь. Внезапно, подломившийся длинный каблук, с силой опрокинул Лизку назад. Её лицо, по-прежнему выражало надменность, только в глазах, на секунду промелькнул неожиданный страх. Потеря контроля над ситуацией. Лизка, со всего размаха, завалилась боком и лицом в заросли кактусов. Неистовый, нечеловеческий вой раздался в ту же секунду. Тысячи твёрдых иголок взяли в плен Лизкину красоту. Пронзили беззащитное тело. Сверху, её придавило тяжёлым стулом, который, она падая, так и не выпустила из рук....

   Оцепенение длилось несколько секунд, пока, тот же, лысый не вскочил и не снял стул с Лизки. Голая Лизкина рука, вся в иголках и кровоподтёках пыталась высвободить волосы, запутавшиеся за кактус при падении, при этом она не переставала страшно выть. Очнувшийся отец поспешил на помощь Лизке, крикнув на ходу матери:  "Вызови скорую! Нам, тут никто не поможет!"

1,37 soʻm