Kitobni o'qish: «Мореходка – БЭМ. Протокольная поэма»
ЧАСТЬ 1. ВОСПОМИНАНИЯ О МОРЕХОДКЕ
Пролог, по Джеку Лондону
Науке достоверно не известно,
Что в жизни предначертано судьбой,
Каким бы Мойра повернулась местом
К мне, своим форштевнем иль кормой,
Когда б не Мартин Иден, что мальчишку
Толкнул на мореплавательский путь –
Набраться приключений, чтобы в книжку
На удивленье миру их воткнуть?
Служил когда-то старшиною Флота
Папаня мой (возможно, в этом связь?),
В его матроске мамочка на фото
Морячкой романтически снялась.
Но если не получатся писанья
Порядочных романов и поэм,
Тогда, как прототипу в океане,
Кончаться утоплением – зачем?..
В Питер!
Закончено школярское ученье,
Недурственный получен аттестат,
Немного дней ушло на размышленье –
И я отчалил прямо в Ленинград.
В Санкт-Петербург сегодня, извините,
Но город не прошёл тогда свой путь,
И было далеко до тех событий,
Где смог он имя прежнее вернуть.
А революционное осталось
Название и не сошло на нет
У москвичей – благодаря вокзалу,
(Ленинградский вокзал)
У ветеранов – в память о войне.
Был юноша решительно нацелен
На море, что ни разу не видал,
К тому же он узнал, не запредельным
Слыл в Мореходку проходимый балл.
Вот я в строю вновь испеченной роты,
Которою командует каплей,
Который в пополнение для Флота
Грозится этих превратить детей.
Он говорит, что здесь с порядком строго,
Мы ж не студенты! Чтоб любой усёк!
Зато и благ дают курсанту много:
Морскую форму, койку и паек.
Отныне всем одеться в робы синие,
Сменив гражданку, кантоваться можно
Здесь на Косой и 21-й линии,
А дальше – первый месяц не положено.
В былое время тут был Дом призрения
И церковь Николая Чудотворца.
Проникнитесь значеньем заведения,
В котором вам с науками бороться!
Первый курс и немного про бессонницу
Наш первый курс! А это вот что значит:
Всё в первый раз, тайга, дремучий лес,
За каждым поворотом – неудачи,
Но редкие удачи – до небес!
Здесь далеко не школьные уроки,
Вопрос-ответ и мигом – незачёт,
А рядышком курсант Борис Осокин –
Примером достижения высот.
Товарищ что орехи, интегралы,
Другим на зависть, щелкал наизусть
И даже в технологии металлов
Упорно постигал шамота суть.
Мол, если свысока заявит кто-то,
Подумаешь, какой-то там шамот!
Тот и не прав, поскольку без шамота
Зачёта не получит мореход.
Черченье было просто невозможным,
Где каждый испытал сизифов труд,
По мнению народа, бог чертежный
Был, как дракон, неимоверно лют.
Сдаёшь злодею первого формата
Лист по четыре раза и по пять…
Но больше всех запомнилось, ребята –
На первом курсе так хотелось спать!
Завидую тогдашнему курсанту,
Который мог кимарить, словно кот.
Сейчас я лягу, а потом и встану,
Но сон во всех фигурах не идёт.
Считать слонов, бредущих по саванне?..
Слоны прошли в количестве пятьсот.
И – ничего! За-ради засыпанья
Своим красоткам открываем счёт.
Мой первый номер – с русою косою
Отличница по берегу бежит,
Догнать сейчас? Но, чувствую, не сто́ит,
Цирроз, ревмокардит, радикулит.
Дочь Индии, под номером вторая,
Запал бы на неё любой индус.
Но страсть утихла, словно ветер мая,
Виною был мой недозрелый вкус.
Гостил неоднократно у Людмилы,
Жаркое помню чудное из кур,
Был третий номер чрезвычайно милым,
На чем же стрелы там сломал Амур?..
Шестая приглашала не в постель,
А в филармонию! Где усыплял Равель…
Девятый номер был в порту английском,
Суливший мне в гражданстве перемен,
Я подгребал к альтернативе близко,
Однако, как британский джентльмен
Советский гражданин не состоялся:
Он развернулся резко левым галсом…
И наконец всех див моих считая,
Я где-то на двадцатой засыпаю.
Мраморный зал
Однажды предлагает Боб Лукошков:
"Осточертел вконец учебный класс,
Не размагнититься ли нам немножко,
И поканать во Мраморный на пляс?"
(Камень, Палас, Холл – Дворец культуры
имени Кирова с танцевальным Мраморным залом)
"И рад бы! Не танцую, к сожаленью".
"Спокойно, кто нас на балет зовёт?
Да там в массовке каждым воскресеньем
Такой тесняк, что всем невпроворот!
В одном отсеке – больше мореходов
И университеток издавна,
На шканцах – мелочь всякого народа,
В углу направо –местная шпана.
Там блещет сногсшибательная тетка,
Четыре поколенья пацанов
Сменила в Холле, Алкой-мореходкой
За это прозывается давно.
В её руках неистовая сила,
Когда один чувак ей надоел,
Так ему хуком битку залепила,
Что тот костьми по трапу загремел!..
Но ты не трусь, когда на дамский танец
Тебя случайно Алка пригласит,
Еённый муж был судовой механик,
Она за это мореходов чтит".
Попали в цель лукошковские речи,
В конце концов, я пан или пропал?
Долой сомненья, с другом в тот же вечер,
Слегка волнуясь, в Камень похилял.
Явился в зал, застенчивый и тонкий,
В сторонке встал, меж мраморных колонн.
И вдруг по барабанным перепонкам
Ударил мощный саксофона стон.
Джаз-банда рок по полной выдавала,
Ревя, как будто ягуар в броске,
Певица только ротик раскрывала,
Подобная русалке на песке.
"Не стой пеньком, а то ведь затолкают,
Смотри, как я пример тебе подам!" –
Призвал меня Лукошков Боб, ныряя
В толпу прекрасных девушек и дам.
Однако я никак не мог собраться,
Ну, чисто рыцарь из чужих земель…
"Не возражаешь ли на пару сбацать?" –
Меня спросила рыжая мамзель.
То есть на белый танец пригласила
Без церемоний… Сразу между ног
Она моё бедро с такою силой
Затиснула, что я вздохнуть не мог.
Пошло! При колебательном движеньи
Салага не узнал себя бы сам,
Исчезли мысли, только впечатленья
Я получил за полных три часа.
Потом курсант партнёршу ночью звёздной
К трамвайной остановке провожал,
Ввалился в экипаж довольно поздно
И в сонное беспамятство упал.
К утру подвёл короткие итоги:
Танцуют не богини и не боги.
Не стал считать я, как Лукошков страстный,
Как Леонид по прозвищу Мосья,
Что день без танцев пролетел напрасно,
Но полюбил определённо я.
Ведь если словесами не слагаешь,
Скажи порхая всё, что хочешь ты.
Зачем тогда танцуют попугаи,
Дельфины, бегемоты и киты?
Зачётная сессия
Постигайте, шантрапа:
У людей окроме ваших
Не пустые черепа!
Дмитрий Панфилов
Как страшно было, братцы, потому
Что мне казалось, засосёт болото
Не сдавшего без опозданья тьму
В теории и практике зачетов.
Но я себя пришпорил, посвятим
Себя решительному штурму, чтобы
Отныне не сворачивать с пути
Зубрилы и отличника учебы!
Какой я был, однако, молодец!
Без этого серьёзного решенья
Грозил бы нашей повести конец,
А самому парнишке – отчисленье.
Легко вам говорить – столкнуть зачёт,
Их сколько, а решений общих нету,
Естественно, что каждый мореход
Придумывал себе удобный метод.
Так, Боря О. упорно каждый день
И вдумчиво над книжками сидел,
Тебе – отлуп, а он уже заранее
Сдавал преподавателям задания.
Наш Юлик Л. совался напролом
И каждый раз атака отбивалась,
Но парню это было нипочём,
В конце концов система поддавалась…
Итак, сидим мы глубоко на дне,
Проблема обнажается воочию:
В запарке не хватает белых дней,
Пыхтеть, как ни крути, придется ночью.
И вот салага, не смыкая глаз,
Сидит над чертежом, как прокажённый,
Закончил только в предрассветный час,
Забывшись по заслугам утомленно.
Проснулся, Боже правый, что за вид!
На чертеже готовом и хорошем
Какой-то неизвестный троглодит
(Ну, шуточки!) оставил след галоши!
Кретин! Сопляк! Дегенерат! Нахал! –
Гнев запустив безадресно и гулко,
Я долго-долго-долго подтирал
Творение своё засохшей булкой…
Но Ковалев был как всегда жесток,
– Перечертить – бесчувственно изрек.
На ТОЭ заявился я с приветом,
Там Дядя Ваня, вверх глаза подняв,
Весьма разочарован был ответом,
Полученным в задаче от меня:
– Не вникли вы, курсант, в законы Ома,
Идите и читайте книжки дома!..
Так и текли безрадостные дни,
На всех фронтах мне задавали жару.
Пришлось решиться: если так они,
Пойду толкать задания на шáру!
У Бори О. содрав оригинал,
Сдал "начерталку" Ковалеву бодро.
И Дядю Ваню вслед отфрахтовал,
Хотя не сразу, с пятого захода.
Наряды
Первоначально, если выпадала
Судьба в наряд вступить какой-нибудь,
Не огорчался этим я нимало:
От лекций можно честно сачкануть.
Не слишком затруднительное дело –
Дневалить, часовым вставать под штык,
Потом понять – как будто надоело,
Потом почувствовать – совсем привык…
Но прежде, чем окажешься в наряде,
Положено явиться на развод,
Где офицер, молодцеватый дядя
Свой инструктаж бойцам произведёт.
Доходчиво расскажет нам, как лучше
Инструкции наряда знать должны
Обычные и на пожарный случай,
Отсюда вплоть до атомной войны.
Подумать только, сколько в жизни надо
Запомнить. Стой, курсант, внемли и жди…
Но, наконец, желанная команда
По строю раздается – разойдись!
За полный пятилетний курс нарядов
Прошёл мой каждый однокурсник всё,
Что из разнообразного расклада
Определил расчетливый ОРСО..
(Организационно-Строевой Отдел)
Я был дежурным и простым дневальным,
Как старшина входил в пожарный взвод,
Дрожал ночами в холода́ печально
С винтовкою у Северных ворот.
Случалось – и рассыльным. За трамваем
Я в лазарет бежал. На всём скаку –
Борщ из кастрюлек лишний выливая,
Роняя в пыль котлеты и треску.
А ничего, полопают больные
До крошки всё, как милые, умнут.
Известно, им такое не впервые –
Не ресторана "Метрополь" меню!
Само собой, у первого отдела
Парнишка дверь с печатью охранял
И на стене (была когда-то белой)
Курсантскую поэтику читал:
– Мы обитаем, как в лесу, ребята,
Как десять тысяч лет тому назад,
Одни дубы на местности толпятся
И все категорически шумят…
– Стерёг я неуклонно двери эти,
Не выдержал и задремать прилёг,
И надо ж! Кумаченко на рассвете
Подкрался и уснувшего засёк!
Я столько слов услышал от майора,
Который заклеймил меня позором,
Вдобавок дал мне три наряда он…
Ушёл, а я досматривал свой сон.
Баня
В окне забрезжило едва,
Простуженно и ранне
Дневальный заорал: "Вставай!
Сегодня будет баня!"
И стаи серых простыней
Летят на одеяла!..
Нe больше раза в десять дней
Нам счастье выпадало.
На ноги взглянешь, скажешь, да-а-а
Но ты не знай терзаний –
Нe моют ноги никогда
За исключеньем бани.
Великий Юра, баталер,
Тащи все тряпки в кучу,
Давай положенный размер
Тельняшки, да получше! I
Найди в своём уме слова,
Чтоб вызвать благосклонность,
Чтоб он тебе не выдавал
Без пуговиц кальсоны.
Как остальные, в банный, день,
Уйдя с последних лекций,
И я туда катился, где
Возможность есть погреться.
Спешил па Гаванской народ –
Бушлаты, коцы, мицы
(Коцы – на ногах, а мицы – на головах),
Сегодня – кто не мореход,
Не сможет в бане мыться…
Когда в парилку ты войдешь,
То словно от мороза,
В момент охватывает дрожь
И выбивает слезы.
Здесь толпы розовых ребят
Стоят. Ах, баня, баня,
За что же любят так тебя
Угрюмые славяне?
И ты постой и подожди.
Терпенье, друг, терпенье,
На пятерых всего один,
Один галимый веник.
Пять тысяч взмахов или шесть
Он сделал за неделю.
Прими его, каков он есть,
Другие ведь терпели.
Хлещи сильнее по спине,
По заду, извините,
По всем частям, горят оне,
Как солнышко в зените.
Твой друг давно уж здесь сидит,
Распаренный и добрый,
Внимая сердцу, тарахтит
Оно тихонько в рёбра.
Как с ним шикарно потравить,
На верхней полке сидя,
О дружбе, верности, любви,
Удаче и обиде.
И ты расскажешь, как любил
И как тебя любили,
Как ты впоследствии забыл
И как тебя избили.
– Ну, ты реванш хотя бы взял?
И ты ответишь тонко,
Поскольку не поцеловал
Ту самую девчонку.
И голый собеседник твой
Взаимностью ответит:
– Находит на меня в парной
Желание бессмертья.
Покуда я сижу, хожу,
Живу и всё такое,
Но вдруг – подумать просто жуть –
Я – тело неживое.
Отсюда мой ребром вопрос
О смысле жизни этой,
Но в мыслях доходя до звёзд,
Не нахожу ответа!
Какой глубокий пессимизм
Младую душу сушит
Под громкий хохот, плеск и визг,
И фырканье под душем!..
Оделся, чубчик причесал
И сразу стал красивым.
Полтинник – целый капитал
На "маленькую" пива!
Нет, от Чайковского я больше ждал
Он был простой винницианский парень
(Из Винницы), голубоглазый шкет.
Но раз в непостигаемом угаре
Наш Гарик в Мариинку взял билет.
Тотчас молва по курсу пролетела
И сильно взбеленила весь народ:
– Решился Гарик на такое дело,
Он добровольно в оперу идёт!
Ну, ладно бы с какой-нибудь девчонкой,
Допустим, как Галоша-меломан,
Нет, в одиночку, как ценитель тонкий,
На оперу, отнюдь не в ресторан!
Когда герой вернулся, ночь настала.
– Ну, как? – дневальный у него спросил.
Гарюша долго лез под одеяло,
Угомонившись, афоризм родил.
Сей афоризм – шедевр иронизма
На случай, если жизненный обвал,
Сказал товарищ, как в граните высек:
– Нет, от Чайковского я больше ждал! …
Какая на дворе сейчас погода?
Вот выборы прошли вчера, итог:
От нашего любезного народа
Я большего и ожидать не мог.
Морская практика
Торчишь, как будто в замкнутом пенале.
На языке – засохшие слова.
Без побужденья двери убежали,
Вернулись. Ходит кру́гом голова.
Не спрашиваясь, падают стаканы.
Поднял, а это только черепки.
Пошёл сюда, и как это ни странно
Тебя назад по манию руки
Невидимой, но крепкой подтолкнуло,
И ты без крыльев ласточкой в трубу,
Накрытый сверху одичавшим стулом,
Летишь за круглой шишкою на лбу.
Недостижима радость равновесья.
Ползешь на четвереньках наяву
Влепиться в стену, чтоб во сне отвлечься,
Проснёшься с мыслью, я ещё живу?
Романтика зелёно-голубая,
Куда ты испарилась с той поры,
Когда тебя сменили, накрывая
Повсюду серо-пенные бугры?
По ним, взлетая, падаем обратно
Бесстрашно, всем размахам вопреки,
Но если б раньше знал я всё, ребята,
Да разве угодил бы в моряки?