Kitobni o'qish: «Юбилейное Вече»
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
НИЧТО НЕ ПРОШЛО БЕССЛЕДНО
Основатели и правители более чем тысячелетней России, посланцы многих времён и народов планеты, чудесным образом возрождая в памяти свои времена, прилежно осваивая жизнь россиян времён второго миллениума и специфику их современной речи, начали сбираться на Юбилейное Большое Вече. Идут, плывут, скачут, летят. Кто охотно, кто с ленцой, кто с желанием искренним, кто с осторожностью врождённой, с боязнью критики или суда, кто с надеждой поправить свои прошлые неудачные дела и не допустить ошибок потомков, с намерением искупить свои и чужие проступки, со светлой надеждой на продолжение полезного начатого.
Оргкомитет Большого Веча по предложению большинства властелинов страны, после пререканий сложных, возглавили Рюрик и Владимир Красное Солнышко. Отважный князь, возможный потомок древнейших выходцев из донских просторов, энергично взялся за знакомое организаторское дело. Его духовно поддерживает и целеустремлённо направляет сын князя и рабыни, равноапостольный креститель Руси.
Прежде всего, зная нравы своих многовековых коллег, князь Рюрик дал участникам Веча пару добрых советов: говорить только правдиво и по возможности трезво, в широком смысле этого многозначного слова. Великий креститель дополнил сопредседателя своим безусловным требованием: в дебатах всем изъясняться на языке, понятном современникам юбилейного форума, дабы результаты работы Веча стали полезны для потомков россиян из грядущего третьего тысячелетия.
Чтобы не допустить очередных ошибок самовлюблённых властолюбцев и послушать разумные советы, оргкомитет пригласил на Вече представителей разных времён и народов, знаменитых не только властью, а и мудростью, подтверждённой жизнью планеты.
Собрание загудело голосами древних и средних веков, недавних столетий и ныне текущих годов. Времени, подаренного Историей властителям перед юбилейным миллениумом, как и любого другого, для глубоких раздумий не хватило. И всё же большинство собравшихся прониклось серьёзностью повестки дня, особенно первого пункта: «Что в России было хорошо и что в России было плохо?» Самодержцы и правители всех российских времён стали дотошно выискивать успехи своего правления, критично отмечали недостатки правления коллег.
Когда все, кто хотел, и те, кого привели силою, собрались у тысячелетней часовни на русском поле, где разместилось Вече, князь Рюрик торжественно открыл юбилейный форум. Без лишних слов начал князь с главного для всех, стараясь показать этим подобающий пример:
– Как призвали меня славяне и их соседи «княжить и владеть ими», то бишь творить меж ними лад, моими целями-надеждами, други-сотоварищи, стали три главные. Первая – объединить разрозненные трудной и опасной жизнью, обособленные и тем незащищённые племена отважных славян и их соседей, дабы стали они впоследствии мудрым многонациональными корнями да доблестным и добрым тем же русским народом. Вторая – собрать размежёванные природой земли Европы и Азии с важными торговыми и военными реками-дорогами да морями-границами во единую и неприступную для ворогов Русь. Третья – создать власть и рать, достойные народа и способные взрастить и защищать в будущем великую, могучую Россию.
Беспристрастный и вездесущий Посол, прибывший на Вече по указу Истории, стал было оценивать степень реалистичности картины древнейшей действительности, нарисованной соучредителем Руси, но в сей миг на память пришли некоторые события обыкновенной славянской жизни, свершившиеся веками ранее Рюриковых времён и за ними спустя время последовавшие…
…Залитая солнечным светом степь сейчас страшна. Непривычно далёкий горизонт скрывает неизвестность, таит опасность. Смел здесь один. Напрягая остатки сил, бежит к реке. Оставаться с добычей в степи нельзя. Спрятаться негде. На плоской земле ни одного дерева. Из звуков – только тревожный шелест подросшего за весну ковыля.
Задыхаясь, Смел зыркает по сторонам из-под густых бровей и склеенных потом и кровью длинных волос, заброшенных ветром на густо заросшее лицо древлянина. Когда в груди неистово защемило, остановился. Глубоко храпнул, не забыв оглядеться. Удобнее уложил на голых плечах тушу огромного волка, только что задушенного в жестокой охотничьей схватке. Растёр кровь, сочившуюся из плеча и локтя. Учуял уже близкий запах речной влаги и вновь затрусил по немятому ковылю.
Сегодняшние надежды оправдались. До восхода Светила Смел вышел от реки на охоту. В неизведанной степи. И – удача! Боги помогли! Теперь счастливец надеется убежать от опасностей открытого пространства и по реке-дороге вернуться до заката домой. В привычный, защищённый буреломом лес.
Рыча от холода, по пояс в воде добрёл до спрятанного в камышах плотика. С облегчением сбросил с плеч добычу. Оскаленная в последнем выдохе зубастая пасть безвольно свесилась в воду. Тихо хохотнул, предвкушая приятную тяжесть еды в животе и заранее радуясь довольным лицам родных и соплеменников.
Этот плот был единственным в племени. Смел его сам соорудил, когда племя прикочевало к реке. После долгих раздумий он первым замыслил связать ивовыми ветвями несколько деревцев сосны. Всё племя с недоверием следило за его действиями. Но когда плот с твёрдо стоящим на нём творцом поплыл, разрезая воду тщательно отёсанными корневищами, племя взревело одобрительными воплями. Не все, конечно, пребывали в восторге. Искать подходящие деревья в труднопроходимом лесу, соединять их в плот – это не для многих. Были, конечно, и сомневающиеся: как бы чего не вышло. Могут боги реки разгневаться и покарать всё племя. Но Смел заверил, что задобрит богов. Жертвенным мясом волка, молитвами у алатыря и ритуальными плясками семьи.
Дома первой, радостно повизгивая при виде туши большого волка, встретила Смела Нада. Она длинным прыжком взлетела на шею к отцу, переплетая свои светлые волосы с потными космами охотника. Из низкого дверного отверстия хижины появилась Покора. Женщина поспешно оттолкнула дочь и прижалась к окровавленному торсу мужа. Полуобнажённая грудь жены вдавилась в кровавые следы волчьих зубов. Смел безмолвно разжал губы…
Зыкнув на детей, мать указала на тушу зверя и повела мужа по натоптанной тропе к их семейному озеру…
Ночью в поселенье пришли злые духи, недовольные сытным ужином селян. Гром рвал головы, бил людей оземь. Чёрный лес пылал зигзагами бесконечных молний. На месте деревьев страшно корчились корявые бесы. Потоки дождя заливали покорёженные хижины. Знакомый лес вмиг превратился в потусторонний мир. Младшие дети Смела прижались к старшей сестре. На ещё недавно сонных личиках – ужас. Покора на коленях в потоках страшно урчащей воды. Простёрла к богам неба молящие руки. В глазах безумный страх, покорность, надежда. Смел держит на плечах свод крыши, заменив собой сбитый вихрем опорный дубовый ствол.
К утру внезапно всё стихло. Злые духи ушли. Спасибо богам. И мольбам Покоры. Вода стекла. Семья, кто где был, заснула мгновенно. В упованье, что скоро настанет светлый день.
Первым проснулся Смел. Чуткое ухо из всех шумов за стеной хижины выделило подозрительный шорох. Схватив дубину, осторожно, оскалив в раздумье зубы, выполз на четвереньках в лес. От кучи обглоданных людьми костей и недожёванных корней зелени в разные стороны бросились два вепря. На шум из хижины выскочила Покора с огромной рогатиной в руках. Из других дверных отверстий сверкают глазёнки старших детей. В руках они сжимают свои дубинки.
Начинается обычный день, наполненный привычными заботами, непреходящими и новыми надеждами. Нада, протерев мокрой листвой лицо, низко склонилась над зеркальной поверхностью лужицы ночной грозы. Разложила вьющиеся волосы на красивые пряди. Вплела в них сосновые шишки. Пристально, не мигая, до появления слезинок, упёрлась взглядом в отражение своих глаз. Сквозь дымку и мелкую от нежного ветерка рябь воды проступили черты желанного лица. Чуть отросшая бородка, крылатые брови и глаза Нежа – большие, ласковые. Нада радостно взвизгнула и кокетливо взрябила водяную гладь. Лицо любимого смешно закривлялось, словно он передразнивал свою избранницу. Древлянка засмеялась и подняла глаза. Невдалеке мать. Исподлобья наблюдает за дочерью. Не мешая. Помнит свою девичью встречу со Смелом. Но когда рябь совсем замутила лужицу и Нада подняла глаза, сейчас светлее обычного, мать, тихо вздохнув, кивнула в сторону костра и, пряча улыбку и прихватив рогатину, пошла собирать ягоды.
Трёхлетний Тан, поёживаясь от утреннего холодка, стал нехотя помогать Наде. Кун и Мет, заготовив дрова, отправились на лесную поляну. Там дети разного возраста под строгим надзором Грома учились всему, что необходимо знать в жизни. Смел оглядел хижину. Укрепил сбитый грозой ствол дубка, подпирающий крышу. Со скорбью понаблюдал, как соседи готовят костёр для погребения покойника. И, взяв из ямы-кладовой заготовленные вчера лучшие куски волчьего мяса, направился на дальнюю поляну к своему алатырю. Там он обычно общается с богами семьи, рода и племени.
Поляна небольшая. Смел встал на колени пред огромным, в три человеческих роста, камнем-валуном. С трёх сторон его окружают вековые дубы. Одно из деревьев особенно высоко и могуче. В понятии Смела, оно походит на окружающий мир. Дерево-мир и весь лес богов отсчитывают время и проводят границы между людьми. Давно упавший, сгнивший ствол видится Смелу как далёкое прошлое, в котором жили его предки. Лесная поросль, зеленью пробивая толщу отжившей листвы, уносит Смела в будущее, в жизнь его потомков. Он тут же в мыслях увидел Тана, Мета и, конечно, Наду. И тотчас на душе стало блаженно. И это объясняет Смелу дерево-мир – своей красотой. Но могло дерево напоминать и страшное, не дай того боги, когда в густых ветвях прячется враг, таится свирепый зверь, или грустное, когда из жизни уходят родные. И другим бывает лес. Неприметным, обычным, привычным. Последнее Смел чаще всего не любит. Он с младенчества ждёт чего-то необычного, сказочного. И когда оно редко, но всё же приходит, радости нет предела.
Смел довольно рыкнул, не сдержав нахлынувших чувств. И тут же с подозрением огляделся. Но в лесу сейчас спокойно. Боги поощряют Смела думать о жизни семьи, рода и племени.
Лучи Светила, пробиваясь сквозь узорчатую листву вековых дубов, светом и тенью создают на камне-валуне облики богов. Одни боги помогают побороть страх и сомнения. Другие успокаивают в растерянности, настраивают на поиск нового, неизвестного, на успех, на победу. Третьи понуждают верить во всё иное, чем живёт человек, во многое, чего не познать, что невозможно проверить, во что можно и нужно только верить. Богов у Смела столько, сколько возникает мыслей. А мыслей у него появляется всё больше и больше. И потому перевоплощения богов случаются всё чаще и чаще. Переходят боги из одной плоти в другую. Так и сейчас, в беседе с нужными Смелу богами. Конечно, хорошими, теми, что помогут племени. А племя ныне более прежнего нуждается в помощи богов. Зверьё вокруг свирепеет, враги становятся всё более дерзкими и беспощадными. Племя сокращается. Чаще гибнут мужчины – охотники и защитники, самые крепкие и способные, самые смелые и удалые. Детей потому становится меньше. И среди них всё меньше крепких и способных, смелых и удалых.
Смел делает всё, чтобы у женщин племени появлялись дети. И женщины всё настойчивее в этом. Они знают: после встречи со Смелом рождается сильное пополнение в племени. А когда Смел сделал свой плот, интерес женщин к нему ещё подрос. Всем хотелось родить умелых детей.
Но всему есть предел. Смел хочет чаще бывать в доме Покоры. И она, он это знает, его нетерпеливо ждёт. В каждый миг дневного пути Ярила. И особенно после его заката. Покора старается отвлечь мужа от других женщин. Её младшенькому, Тану, уже почти три зимы и три лета, а она до сих пор пуста. Ей ещё нужен сын или хотя бы дочь. И Смел этого хочет. Он знает: дети Покоры крепче и быстрее других вырастают к охоте. И они красивее.
У Смела есть ещё одна надежда. Большая. Пока тайная. О ней он хочет говорить только с богами. И с Покорой. Смелу на охоте в степи открылась новая жизнь. В степи много опасностей, главная – неизвестность. Но и в лесу их немало. Конечно, в лесу привычней. В нём проще прятаться. В нём растут дуб и сосна – готовый материал для оружия и жилья. Зимой и холодным летом хорошо греться у костра. Дров достаточно. Лучину можно сделать из берёзы. Она меньше коптит и ярче светит. И лапти есть из чего сплести. Лыка хватает на всех. Всего этого нет в степи. Но там простор… Смел пошевелил могучими плечами, как бы приноравливаясь к раздолью, шири и дали виденной им степи. Хорошо бы объединить всё привычное и хорошее родного леса, освоенной уже реки и надежды на пока неизвестную, но тем притягательную степь. Смел от этой трудной мысли даже вспотел. Но боги поощрили продолжить думу.
Как убедить народ племени? Уйти с насиженного места и двинуться в неизвестность. В надежде на лучшее будущее. Племя небольшое. Но люди в нём разные. Одни сразу поддержат Смела. Как учитель Гром. Другие станут препятствовать. Будут сомневающиеся. Эти самые трудные и опасные. С сомневающимися хлопот много. В сомнении рождается слабость и тёмная, скрытая вражда. Но в сомнении рождается и истина. На что надеяться? На первое или второе? Боги говорят – надо убеждать людей, доказывать свою правду. Заразить надо их своими надеждами.
Довольный общением с богами, обнадёженный мыслями, рождёнными у алатыря, Смел двинулся к своему поселению. Лес, как всегда, наполнен привычными запахами и обычными шумами. Ничто не нарушает эту дремучую симфонию бытия древлян. Но, пройдя несколько сотен шагов, Смел обострённым жизнью чувством ощутил потребность вернуться к алатырю. Мгновениями позже бесшумно приблизился к молодой поросли дубков, окружающих его поляну.
У валуна-алатыря, жадно вырывая друг у друга самый большой кусок волчьего мяса, бессловесно рыча, борются два здоровенных братка из соседнего племени. Выхватив из-за пояса дубину, Смел бросился на ворогов. Схватка была жестокой и беспощадной…
Отлежавшись без движения довольно долго, Смел с трудом поднялся на колени, разложил жертвенное мясо по прежним местам, оттащил тела подальше от алатыря и, не теряя бдительности, пополз к поселенью. Каждое движение сопровождается болью. Но мысли о доме и надежды на богов подталкивают Смела вперёд…
Прошло немало вёсен. В одну из них, погожую и тёплую, много плотов отчалило из обжитого лесного поселенья. Почти всё племя Смела плыло в неизвестность. На юг, к теплу и раздолью. В надежде на лучшую жизнь. Невзирая на страхи и сомнения. На первом большом плоту, широко расставив крепкие ноги, стоит Смел. На его всё ещё мускулистых руках внук Буд – младший сын Нады и Нежа. Правит плотом богатырского роста Тан. Зорче других он высматривает таящуюся впереди неизвестность. Она манит его. И мышцы могучих рук с большим дубовым тычком всё ускоренней движут плот. Все надежды Тана – там, впереди. А Смел вспоминает прошлое, думает о настоящем. Это помогает вождю двигаться в будущее…
…Степной воздух полон свежести, напоён ароматами полевых трав. Там, где большая река образовала красивую изгибами заводь, разместились несколько десятков хижин. Глубоко врыты в землю, покрыты потемневшим от времени камышом. Капли недавнего дождя звонко стекают с крыш в яркую гладь блестящих луж. За земляным валом селения, поодаль от огородов, малым табуном пасутся стреноженные лошади. Прибрежное разнотравье здесь особенно сочное.
Светило катится сейчас по второй половине неба. Вдруг остановилось на время невдали от западного края земли. Тёплые лучи приятно греют обнажённые спины всадников. Гнедой конь и каурая кобыла идут медленным, расслабленным шагом после бешеной скачки, устроенной влюблёнными всадниками.
Удал и Надежа держатся за руки. Блаженная улыбка не сходит с их уст. Пелена страсти всё ещё туманит окружающий мир. Лошади сами выбирают дорогу.
Надежа пришла в себя первой. Взглянула на Удала. Мощные плечи, прикрытые длинными светлыми кудрями. Короткая кудрявая бородка, волевые широкие скулы. Уста алые-алые! От её поцелуев… Девушка рассмеялась звонко, расщепив шелестящую тишину степи. Развела руки крестом, обняла принадлежащий ей мир. Тихо ахнув, указала рукой на семью лебедей. Удал тоже очнулся от истомы любовной скачки. По направлению руки невесты увидел птиц, летящих к вечерней реке. Охотничий азарт вмиг овладел им. Руки потянулись к луку. Но тут же Удал остыл. Лебедь – светлая птица. Потому что верная и красивая. Убивают её только враги. Те, кто часто в последнее время островерхими шапками закрывают горизонт по ту сторону реки. Лебединая стая, покружив над рекой, села на самую чистую от зарослей воду.
Надежа сжала ногами круп коня и в восторге понеслась вскачь, перегоняя заходящее солнце. Коричневое в раннем загаре точёное тело обнажённой славянки слилось с каурой статью распростёртой в скаку лошади. Удал напрягся всем телом, вновь желая бесконечных объятий; сдавил коня так, что тот взвился птицей и понёсся что было сил за любовью хозяина…
Следующей весной Удал отправился на охоту. В несчётный раз. Один. Как его предки. В отличие от многих мужчин племени… Приметы обещают погожий день. Ничто не предвещает грозу… Отдохнувшее Светило выглянуло в срок из-за восточной границы земли. Звёзды потускнели, небо приподнялось…
С коня Удал созерцает много дальше своих предков. Мир с высоты переменился. Стал интереснее, сложнее, но понятней. Всаднику не надо смотреть под ноги, как пешим. Конь сам знает, куда ступить. Границы земли округлились, стали ясней. Плоскостей теперь меньше. Простор вокруг, свобода. И способность много двигаться. С огромной скоростью, если надо. С мощностью всей лошадиной силы. Сейчас Удал бережёт эту силу. Мало ли что может случиться в непредсказуемой степи. И путь сегодня долог. Смельчак давно мечтает спуститься вдоль реки подальше к югу. Там, он надеется, охота будет удачной.
К закату Удал возвращается домой. Охотой утомлён, но доволен. Мощный конь с трудом несёт на себе добычу. Мо́лодец идёт рядом. Потому лишь вблизи поселенья увидел то, что повергло его в ужас и гнев. На месте хижин – пожарище. Вокруг, уже редкими искрами, рдеет горячий пепел. Горестно торчат уцелевшие трубы печей и развалины стен. Сиротливо разбросана битая посуда. Кровавый след тянется к реке. Удал в ярости бросился к зарослям камыша. Кругом мужские тела. Женских нет.
Вдруг… О чудо богов! В глухой грохот мыслей проник тоненький, но мощный клич… Удал бросился в его сторону. У плёса, утомлённо обмываясь в тихой воде, лежит окровавленная Надежа, измождённая родами и схваткой с врагами. Поодаль – два скрюченных тела. Одно – с чёрной синевой лица от удушья. Другое – с разгрызенным горлом.
И – о счастье, спасибо богам!.. На сухой подстилке из камыша, напрягаясь всем крошечным тельцем, движется ребёнок. Над степью, над рекой, к далёкому горизонту несётся клич этого главного чуда света – всесильный голос надежд новой жизни…
***
Тягуче вгрызались в жизнь планеты давние тысячи протославянских и славянских лет. Потомки в прошлое ушедших племён, объединяясь в новых столетьях, плотью, кровью, нравами срастались в народы. Обретая общий язык. Обживая новые земли. Проектируя технику и технологию совместной жизни. Обстраиваясь множеством больших и малых печей живого огня. В них выплавлялся особый мир, бесповоротно скрестивший на славянских корнях множество близких и дальних народов тех времён. Взращивалась своя культура, свой свод нравов. Вынашивались новые надежды. Титаническим трудом, выстраданной мудростью, терпением и любовью, верой в своих и чужих богов. В пылу жестоких схваток, в угаре бесшабашных загулов. В гневе, злобе и мести, в безделии и беспутстве. В дымке зыбкого и редкого мира, в мерцании света и теней побед и поражений, насильного или по доброй воле братания – с другами-товарищами, с недругами, по случаю – с неприятелями-врагами. Рождались общности поисковых людей. В пределах морали своих веков. В пространстве и времени политики и власти. В границах успешно освоенных, в мечтах о неизведанных и тем притягательных землях. Складывались, дробились, множились общности сильных военным мужеством и житейской зрелостью людей. И – людей, сильных телом, богатых разбоем, с верой только в ими придуманных божков. Метались люди в кольцах этих и множества других противоположностей жизни. Разрывались меж велениями сердца и голосом разума, в повседневности благих намерений и стонов горького опыта. Поднимались в одухотворённом полёте братских отношений, проваливались в кровавую пучину волчьих инстинктов. В бесконечном целом и нескончаемых частностях – верили, надеялись, любили…
***
Прошли века… Посол Истории с несравненным вниманием переворачивает древние страницы «Повести временных лет». «…И не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать сами с собой, и сказали они себе: “Поищем князя, который бы владел нами и судил по праву”».
Приглашение было обычным и, несомненно, обдуманным. Другого в девятом веке быть не могло. Легендарный Рюрик, почувствовав кровь родственную, убедившись в схожести нравов, оценив всю сложность предлагаемого поприща жизни, взвесив все «за» и «против», надел шлем русов, опёрся на даренный славянами меч, вгляделся в толщу будущих времён и дал положительный ответ…
***
Посол вырвался из воспоминаний и вернулся на Юбилейное Вече. Здесь – продолжение вступительной речи Рюрика:
– Не мне судить, чего и как я достиг в своих целях-надеждах. Но мне известно доподлинно, что по нашему пути идут ныне те народы Европы Западной, что ранее мы не успели с Русью объединить. Создают теперь свой Союз Европейский. Берут благой пример народов Союза Советского и тех же народов Российской Империи, надеюсь, учитывая при этом трагичность для Запада враждебного отношения к России всех веков.
Князь Рюрик иронично усмехнулся, памятуя последствия нашествий всяческих иноземцев на Русь-Россию, и в гневе сощурив очи завершил свою вступительную речь:
– Те, кто ныне и прежде в нашем отечестве в обратном направлении двигались и движутся, дробя нашу многовековую отчизну, думаю, весьма неразумны иль цели корыстные преследуют, иль что-то прочее, беспрецедентно худшее замышляют…
Значительное большинство участников и гостей Веча бросили неприязненные взоры в сторону тех, кого могли касаться последние слова первого князя российского.
Преемник Рюрика, Вещий Олег, мрачно всматриваясь из-под шлема в сторону многовековых развальщиков отчизны и обнажив по сему поводу меч, подчеркнул важность для мирской жизни воинских успехов и надёжности границ, а также необходимость владеть реками, морями и землями южными.
В прения включился князь Игорь Рюрикович:
– Мы действовали, отче, твоих целей-надежд достигая. Ширили и скрепляли нашей властью земли славянские и другие важные, осваивали реки, людей объединяли, мир устанавливали. Не всегда успешно, но тому причиной была, признаю, лишь корысть моя. И всё ж сытнее и благополучнее становилась жизнь в отечестве.
– Это верно! – поддержала супруга княгиня Ольга и добавила: – Не столь благополучнее, сколь праведнее становилась жизнь. В том христианство мне стало порукой и… месть за гибель мужа любимого.
Князь Святослав, их сын, поддакнул родителям, но и своё сказал:
– Тогда людям станет жить безопаснее, а жизнь будет праведней, когда у князя взрастёт рать могучая и верная. Когда князь в трудную годину сможет сказать: «Не посрамим Русской земли, но ляжем здесь костьми; мёртвым не стыдно, а если побежим, то ляжет на нас стыд, от которого некуда уйти; станем же лучше крепко, я пойду перед вами; когда голова моя ляжет, тогда думайте сами о себе». И когда воины ответят князю: «Где ляжет твоя голова, там и все мы головы свои сложим». И когда князь за предательство сочтёт посылать в бой им не осмысленный, и тем смертельный, воинов неподготовленных, меч, копьё и прочее вооружение не освоивших. И ещё скажу, особо важное… Я, пожалуй, первый из князей, кто порвал землю русскую на уделы для своих наследников. Сие стало бедствием Руси на все её времена. Каюсь в этом и нещадно себя казню.
– Устремления ваши во многом верны, и я, князь Владимир, им следую, – возгласил сын Святослава, внук Ольги и Игоря. – Но недостаточны эти цели. Люди единятся в народ, а народ успешен тогда лишь, когда верует истинно. Страна крепка и могуча тогда лишь, когда у народа есть надежда общая, светлая, идеей прозванная, верой и правдой жизни выпестованная. Потому зову я вас, коллеги, думать сообща об идеологии возвышенной да о соответствующих ей «строе земском, о ратях, об уставе земском», о том, как «под себя не собирать много имения», как «вир и продаж неправедных не налагать на людей», как «расплодить землю Русскую», как границы городками обустроить, как суд справедливый над супостатами да нелюдями вершить, как воинство пестовать, ничего для него не жалеючи, ибо «с серебром и золотом не найдёшь дружины, а с дружиною найду серебро и золото».
Ярослав, сын Владимира, склонив голову пред великими предками и желая мудрым слыть, добавил к поставленным ими целям новые:
– Крепить целостность Руси и правовую жизнь страны единым для всех сословий установлением по имени «Русская правда», обновлённым совокупностью важнейших для державы законов, сотворённых всеми поколениями российских народов. Учесть при этом следует, – продолжил Ярослав, уже Мудрый, – необходимость преемственности древнейшей жизни славянской и жизни теперешних дней. К тому ж, добавлю, нам следует родниться дружбой и кровно со всеми ближними и дальними странами. И ещё, желаю народу нашему оставить потомкам память о себе летописями правдивыми, дабы им ошибки наши не повторять и успехи наши развивать.
Участники Веча, внимая мыслям великих князей и отзываясь на них в душе каждый по-своему, поручили Послу Истории напомнить некоторые из важных событий Владимировых времён и ближайших к ним веков. Многое из чрезвычайно значимого зарождалось в тех летах для российского будущего…
***
В тот день над степью полыхал невиданный небесный жар. Горячий воздух Серпня обжигал лица и тела людей. Облака пыли затмевали висевшее на западе тёмно-красное Светило, по степи нёсся топот тысяч копыт. Дорога к столице пустела мгновенно. Вдоль великой реки домой возвращалась победная рать. Власть князя вновь утвердилась в землях взбунтовавшихся славян.
«Надолго ль?» – усмехнулся Владимир, перебирая в памяти события последних дней. Думать о неприятном не хотелось. Князь был утомлён. Карать восставших непросто. Короткие, но беспощадные схватки, поджоги, резня, полонение недругов требуют много труда и сил. Да и прошедшая ночь немало сил отняла: мёд был крепок, а новые наложницы неутомимы.
Князь вновь усмехнулся, припомнив одну из полонённых дев. Особо младую и как вихрь неуёмную. Сейчас она бредёт в толпе красавиц, отобранных князем для жертвоприношения богам.
Князь посерьёзнел, вспомнив о богах, насупился. Уж не один год, как по его указу построено святилище богов. На одном из киевских холмов днём и ночью пылает круг из восьми костров. В центре огненного круга – мироправитель Перун, бог грома и молнии. Голова из серебра, усы золотые. Поодаль – ещё пять важных богов: Хорс, Даждьбог, Стрибог, Семаргл, Макошь. Боги на все случаи жизни. И прежде всего – как символ его княжьей власти. Для исполнения его надежд. Для защиты рубежей. Для единения славян. Это князю сейчас особенно важно. Силой да страхом, он понимает, людей в княжестве не удержать. Ни знатных, ни простых смертных.
В доказательстве истовой веры князь ничего не жалеет. Ни золота, ни серебра. Тем паче людей, особо челяди-рабов, из крови которых на Руси было всегда хоть пруд пруди. Пруд сейчас не прудили без нужды, но жертвы приносили. Всякий раз, как надо было задобрить или отблагодарить богов. Из числа не только пленных или сторгованных на ближайшем рынке рабов, но и по жребию – из семей свободных славян и варягов. И повели тогда боговерцы-отцы своих сыновей и дочерей к капищу на заклание идеям и истуканам, положив тем непреходящий обычай, унесённый российской жизнью в далёкое будущее.
«И осквернилась кровью земля русская и холм тот», – запечалится автор знаменитой летописи много, много времени спустя, указывая на великие, опять же кровавые, примеры сопротивления инакомыслящих людей языческому жертвоприношению.
Князь продолжает размышлять под мерный стук копыт… Жизнь идёт своим чередом. Большие надежды на своих богов не оправдываются. Конечно, народ Руси чуть присмирел. И всё же он, как прежде, разрознен и в силу этого противоречив. А с внешним миром всё больше беда за бедой, торговать с ним всё несподручней, послам общаться непросто. Уменьями, обычаями, ремёслами не поделиться. Слишком различны нравы, слишком разные взгляды на мир. Многое, очень многое в жизни с соседями не стыкуется. Напротив – отъединяется…
Владимира не тревожит жестокость его богов. Она естественна в этой жизни. Как жестокость сегодняшней жары, лютого холода прошлой зимой, постоянных вражьих помыслов. Да и не жестокость это. Это древний закон жестокой жизни. Тревожит другое. Как со множеством богов жить славянам в единстве и общей с миром жизнью? «Почему у иных народов, вокруг нас живущих, есть свой единый бог? – размышляет князь. – Неужто оттого, что их бог создал эти народы, а мы своим народом создали своих богов? Что первично в мире этом? Кто был вначале? Человек или боги? А землю кто создал? Кто потом на ней людей размножил?.. Выходит, что есть тот, кто сотворил землю и моря, зверей и птиц, и нас, людей. Кем же должен быть такой творец, коли не богом? Кому ещё по силам творения такие?» Вопросы, вопросы, вопросы…
Трудные мысли об этом и многом другом пришли и уже не покидают великого князя. И мысли эти становятся великими. Князь ищет выход. Для входа в неведомое – новое тысячелетие…
Старая вера в языческих богов понятна князю. Она хороша для умиротворения того, что неизвестно, непонятно, странно, страшно на земле. Для всего такого языческие боги полезны. Но все они сами по себе. Каждый для разных, разделённых случаев жизни. А ей, дабы шла она успешно и всегда вперёд, нужен единый, всеобъемлющий бог. Тогда люди княжеств большой страны станут единым народом. Вера должна явиться той божьей стрелой, что в своём бесконечном полёте прочертит путь жизни страны по имени Русь.
Пошёл восьмой год княжения Владимира. И мало, и много; впрочем, для великих дел достаточно. Вполне. Тем паче что жизнь быстротечна. Уже истекает его чрезмерно контрастное двадцативосьмилетие. В кое прожиты годы уязвлённого детства сына рабыни; раннего мужания в поисках опоры из варяжских дружин; мятущиеся годины кровной мести, вакханалий, разбоев; потрясающие времена коварств, побед и славы; тернистые лета противоречивых исканий, тоски по неизведанному, внезапной слепоты, чудесного прозрения. Настала пора целенаправленных поисков, духовных озарений…
