Kitobni o'qish: «Большая География»

София Осман

Shrift:

* * *

https://t.me/iamsophiaosman

От автора

На этот раз предисловия не будет, добавить к написанному мне нечего, а кратко объяснить, что книжка о Боге невозможно.

Ciao

Часть I
Морская невеста гор

Глава 1
Земля Шер

Богатые земли Шер начинались от самой воды. От солёных берегов они поднимались вверх, к виноградным полям и тёмно-серому предгорью. Вдалеке изгибались зелёные холмы, а за ними выступали высокие горы с белыми верхушками.

Эту красоту создал кто-то гениальный! Он усадил долину кипарисами, за ними прочертил горные хребты, а между ними идеально отмерил синего неба.

Шерские горы были великолепны. Многие твердили, что каменные пики дырявят небо, чтобы отпустить солнце на волю, если ему вздумается прекратить заботиться о земле.

У воды обитала Кнапфа. Каждый месяц прилив чистил городские улочки, смывал в море дорожную пыль. Бывало, вода заливала Кнапфу целиком. Когда-то это огорчало местных: море уносило корзины и башмаки или забытый на улице горшок, но потом кнапфцы отыскали в омовении важный смысл и стали выносить на улицы старую мебель и вообще всё разбитое, поломанное или надоевшее.

Кнапфцы гордились своим городком, часто говорили, что на их берегу живёт солнце. Его лучи выглядывали из каждого лепестка мальвы, из каждой ребристой ракушки, из каждого зеркала в кафе.

Горожане были беспечными и немного ленивыми. До вечера они коротали время, занимаясь хозяйством, но едва темнело – в городе начиналось время радости, музыки, красавиц и виноградного сока, перед которым кнапфцы испытывали благоговейный трепет. Они собирали, выращивали и измельчали виноград, потом процеживали и заливали виноградную воду в большие бутыли с огромными пробками.

Ещё они заботились о пахучей траве сиге, которую высушивали и поджигали у себя в жилищах. Сига тлела, испуская плотный дым. От этого запаха кружилась голова, и мир казался ровным и розовым.

Такой славной жизнью могли бы жить добрые люди, которые стараются сделать окружающих счастливыми. Кнапфцы и правда относились друг к другу с теплотой и заботой, но ничего не знали о великодушии к чужакам, особенно к соседям, живущим по ту сторону залива.

Этой странной, необъяснимой нелюбви к Ревени и её пастухам было сотни лет. Никто не знал, с чего она началась, и даже старики махали руками – мол, кто его знает, что не поделили наши предки. Старшие учили младших любить пастухов, а те кивали, но кулаки их сжимались – наследство памяти было не победить.

Не было мало-мальски внятной истории, выслушав которую, можно было воскликнуть: «Что за люди живут в Ревени?!», или «Ну и лицемеры, ну и предатели!» или на худой конец «Где это видано: так дорого платить за зерно. Прав был мой дед!». А может, те события кем-то скрывались, и этот кто-то так преуспел, что и сам позабыл прошлые дела.

Миф о какой-то минувшей драке не давал кнапфцам покоя. От соседей их отделяла дюжина миль, но это не мешало им быть обиженными на добрый молчаливый соседний народ.

К неясным аргументам из прошлого кнапфцы щедро добавляли новых: они обвинили несправедливую географию, что та отмерила соседям больше, чем им самим, как будто не было за их спинами мальвы, кипарисов, винограда и залежей глины.

Кнапфцы злились, что ревенийцы забрались на высокий склон, поэтому умели прыгать со скал в воду и добираться до самых богатых глубин, тогда как сами кнапфцы скользили по воде в лёгких лодках и ловили сетями мелкую рыбку.

– Какие же они идиоты, – ворчали кнапфцы, – имей мы такие скалы, мы бы давно подняли все морские звёзды, а эти ни разу не взяли с собой даже раковины!

Ещё им не давали покоя соседские луга и овцы. Хотя именно эта несправедливость позволяла звать ревенийцев безмозглыми пастухами, которые только и умели, что стегать палочками бараньи крупы.

Но особенную обиду кнапфцы берегли для хлопковых полей. Они не могли простить соседям ткани, которые были вынуждены у них покупать. Ткать полотно самим было не из чего, а кнапфские традиции утверждали – покупать новую юбку надо до того, как ты успевала её захотеть.

Поэтому каждый обмен рыбы, глины, обработанного камня заканчивался скандалом.

– Поганые интриганы! Невзрачные, нескладные и веснушчатые…

Однако вся досада проходила, когда дело касалось соседских жён. Те редко показывались, а если и выходили к соседям, то почти не разгадывались в многослойной одежде. То, что удавалось увидеть под платками, казалось лишённым красок, тусклым, каким-то безликим и вызывало у кнапфцев горячую жалость.

– Поставь рядом сотню ревениек и нашу Монику! Они и сотней не затмят её одну!

Кнапфцы называли соседских жён колдуньями. Иначе они не могли объяснить, как так запросто глупые овцы расставались со своей шкурой.

– Не иначе магия! Эти дамочки не так просты, умеют разговаривать с животными… Чего ещё от них ждать?

Ни на день кнапфцы не забывали о соседях. Те напоминали о себе то особенной зарёй, то суетой на берегу, то расцветкой юбок на местных женщинах, что, конечно, выводило из себя и злило.

– Эти пастухи – опасные ребята! Вот мне ни разу не захотелось сказать: «Привет, как ты, Дрю? Как твоя жена, Дрю? А дочь? А есть ли у тебя наливка? Когда мы попробуем её?!»

– Да разве только Дрю!!! Никого из них не хочется спросить, что у них было на завтрак, или предложить выпить винограда! Хотя что может быть проще?! Выпить стаканчик винограда в обед!

– А вот интересно, они слышат вечерами, как поёт наша Моника? Какая несправедливость! Нельзя этим делиться! Надо попросить её петь тише. Пусть дуют в свои пустые трубки и не смотрят на наши струны.

– Бьюсь об заклад, что у них нет своего Эстебана! Никто у них не стоит за барной стойкой и не ждёт тебя, чтобы налить и выслушать.

– А разве вы видели, чтобы они обнимались после разлук или играли во дворе в мяч? А скидывали монеты в кепку, чтобы купить эля, приволочь баллон во двор и позвать соседей? Ничего этого у них просто нет!

– Их не за что любить!

– Вы сказали «любить»? Они ничего не знают про любовь! Всё, что их заботит, – это овцы! Как тут узнать о счастье?

Так и жили в сказочном заливе: кнапфцы радовались жизни, пили виноградную воду и злословили о пастухах, а ревенийцы, добрые люди с голубыми глазами, растили хлопок, пасли овец и ныряли со скал в воду.

Глава 2
Бог отпечатка

В те времена, когда все поклонялись Богу солнца и Богу моря, кнапфцы ничего не желали об этом слышать. Они почитали только своего бога – Великого Бога отпечатка.

Древняя легенда гласила, что первый человек, предок всех кнапфцев, Калинка, высадившись на берег мальвы и ракушек, загрустил, не найдя, кого бы поблагодарить за пристанище.

Он тосковал до тех пор, пока не нашёл на песке утрамбованную воронку. Что здесь такого? Мало ли на берегу ямок? Любой валун оставляет след!

Однако вскоре он заметил, что и после отлива отпечаток никуда не делся и даже не изменился.

– Чудо, – закричал он и, недолго думая, решил, что эта ямка – след посоха Великого Бога и что тот, судя по всему, любит гулять по побережью.

С того момента он называл себя и своих наследников самыми счастливыми людьми, ведь у них было всё, о чём можно только мечтать: роскошная земля, где ночами гуляет Великий Бог, а это значило, что Кнапфа – особенное место, а её жители – избранные.

Ямку обнесли забором, устроили алтарь, смастерили навес и обставили каменными плитами. Место украсили огоньками и приставили хранителя тайны, а он, как и следовало, набрал себе прислужников.

В общем, кнапфцы устроили всё как надо, назвали место храмом и начали трепетно за ним ухаживать, а во время приливов защищать, как будто позабыв, что вода не может ему навредить.

– Как там у Бога отпечатка с Богом воды? Вдруг разлад!

Первый человек изложил эту историю на бумаге, но, как обычно бывает с важными документами, рукопись Калинки потеряли, поэтому никто доподлинно не знал, как всё случилось. Историю отпечатка пересказывали и переписывали, добавляли к ней новых участников, которых начинали уважать, находить с ними родственные связи и, конечно же, этими связями гордиться.

Кнапфцы не сразу решили, за что отвечает их Великий Бог: одни утверждали, что за всё, другие полагали, что он заведует любовью, третьи ходили на берег просить удачной торговли.

Спор длился до тех пор, пока какой-то кнапфец – история путает его имя – не объяснил, что отпечаток следует понимать буквально.

– Хотел бы Бог помогать нам во всём, он бы дал другой знак: оставил бы нам цветок или шарф, детскую люльку или на худой конец кресло-качалку! – сказал тот мудрец. – Но он ничего не оставил, кроме отпечатка своего посоха. Этот отпечаток – знак того, как нам следует поступать.

И его идею подхватили. Кнапфцы решили оставлять отпечатки: так началось время искусства. Местные начали писать картины, разрисовывать горшки и мастерить из глины красивые плитки, которыми мостили городские площади.

Через десяток лет морская деревня превратилась в сказочный городок с разукрашенными домиками. Краски и кисти продавались в каждой лавке.

– Каждый мазок – дань Богу отпечатка. Слава!

Со временем кнапфцы смягчились и зауважали Бога моря и Бога солнца. Во время засух или сильных бурь они проникались религиозным трепетом, но с окончанием ненастья сталкивали их с пантеона. В хорошую погоду там было место только Великому Богу отпечатка.

Глава 3
Мечтатель Фрэнки

С тех пор прошло пять сотен лет. На побережье всё было как раньше: спокойно и радостно. И вероятно, всё так бы и продолжалось, если бы не событие, которое всё переменило.

Пожалуй, эта история не могла бы случиться ни с кем, кроме Фрэнки. Он был единственным неутомимым жителем Шерской земли, который не просто глазел ночами на звёзды, повторяя: «Вот бы было хорошо!», а ещё и хотел что-то сделать, чтобы действительно стало лучше.

Ему было семнадцать лет, и он, как многие городские мальчишки, был нырком. Вместе с рыбаками он катался на лодках и растягивал под водой сети, а когда в них забиралась рыба, помогал собирать улов.

Однажды его сети что-то зацепили. Фрэнки прыгнул в воду и поплыл вниз, в темноту. Он опускался всё ниже и ниже, но никак не находил своих плетёных канатов. Они оказались на самом дне, обмотанные вокруг чего-то большого и покрытого илом.

Он хотел высвободить верёвки, но они не поддавались: их держала чёрная глыба. Несколько раз Фрэнки поднимался наверх глотнуть воздуха и нырял обратно, а когда окончательно выдохся, схватился за нож, но и он не помог. Верёвки крепко держали большой чёрный камень.

Фрэнки долго сопротивлялся, не желая оставлять свои сети морю. Он резал и дёргал их и вдруг рассмотрел, что под чёрным слоем камень белый. Тогда он стал тереть камень, пока его лёгкие не начали гореть. Опрометью он бросился наверх и, едва отдышавшись, вернулся. Что-то необъяснимое влекло его на морское дно. Ему казалось, что он обязательно должен понять, что прячется за илом, и что не сделай он этого, случится что-то невероятно плохое.

Наконец под толстым слоем морской грязи он рассмотрел девичье лицо и волнистую прядь каменных волос. Фрэнки заспешил наверх к рыбакам и, едва вынырнув, закричал:

– Эй, дядюшка Скарен, там внизу… там, на самом дне… каменная девушка, – задыхался Фрэнки. – Она… она так прекрасна, у неё глаза, и нос, и тонкие губы, а ещё…

– Фрэнки, а ну-ка забирайся в лодку. – Скарен протянул ему руку. – Всё, что принадлежит морю, должно остаться в море.

– Но, дядюшка, – закричал Фрэнки, – я нашёл девушку, значит, она моя!

– Ты знаешь правила не хуже меня, парень… Если вода держит её, значит, так тому и быть. Забирайся в лодку, – настаивал Скарен. – Если ты будешь упрямиться, то разгневаешь воду – и пострадает вся деревня.

– Я выкуплю её, и ничего не случится! – выкрикнул Фрэнки.

Жители побережья знали: не следует гневить большую воду. Нельзя забирать морские дары и ничего не давать взамен.

– Большая вода – как капризная девица, – часто ворчали кнапфцы. – Море не считается с тобой, так же как и она. К такой не сунешься без подарка, а если попробуешь, так получишь оплеуху вместе с прозвищем негодяя, а потом вся деревня назовёт тебя бестолковым жмотом, а ты всего лишь проходил мимо и зашёл поздороваться. Так и с морем: служи ему и будь с ним щедрым.

Моряки велели Фрэнки оставить затею, но он ничего не желал слушать.

– Я достану морскую невесту, чего бы мне это ни стоило!

– Тогда ты должен отдать ему другую!

Фрэнки так и поступил: он смастерил плот, выложил его цветами и поставил на него выпиленную из дерева фигуру. Под животом её он привязал ракушку, а над ним – два крабьих панциря.

На деревянном лице появились красные брови и глаза, а следом губы и нос. И если до этого деревянная девушка была почти симпатичной, то теперь стала выглядеть угрожающе.

– Братец, твоя деревяшка похожа на покойную сестру Джезы! Что ты наделал? Только посмотри, какое море огромное и шумное. Оно никогда не женится на такой простушке, как Ребекка, ему подавай зарю или на худой конец своевольный вулкан! Бекка была упряма, как ревенийские овечки, море не станет терпеть её скверный характер. Та белая девица, покрытая илом, больше ему подходит, она хотя бы сумела остаться тайной, – кричали одни.

– Не смей этого делать, Фрэнки, – твердили ему другие. – Белая девица не его невеста, она его пленница. Если ты вызволишь её, то пойдёшь против самого моря! За это твою лодку накроет волна, едва ты покинешь залив. Если ты отправишь ему деревянную страшилу – всю Кнапфу затопит солёный поток. Будь я водой, за такую жену я бы смыл половину всей Шер.

Фрэнки никого не слушал. Сперва он выволок илистый камень на берег, а потом толкнул в воду раскрашенную деревяшку.

Весь город собрался в тот день на берегу. Кто-то хохотал и выкрикивал вслед деревянной Ребекке «Вива молодым!», кто-то угрожал Фрэнки и пытался его остановить. И всё же мало кто хотел связываться с крёстным сыном мэра Виру Добрэ – самого уважаемого жителя Кнапфы.

В год своего избрания Виру окрестил пятерых ребятишек, среди которых посчастливилось оказаться и Фрэнки.

– Вода крепко обозлится на тебя, мой мальчик, – мягко сказал Виру Фрэнки, но не потребовал оставить затею. – Мало того что ты воруешь морячку, так ещё и предлагаешь взамен Ребекку, – хихикнул мэр и крикнул: – Джеза, матушка, твоя покойная сестрица наконец-то выходит замуж, помолись воде, может быть, она услышит тебя!

– Идите вы оба к морским чертям, – послышалось из толпы.

– Дядюшка Виру! – зашептал Фрэнки, – не гневайся, прошу тебя… Я не знаю отчего… Но мне кажется, эта белая девушка нам поможет… Поверь мне.

– Был бы жив твой отец, он оттаскал бы тебя за уши, – тихо сказал мэр и потом крикнул: – Ну что же мы стоим, надо праздновать морскую свадьбу! Где наши гитары? Где виноградная вода? Зажигайте сигу, кнапфцы, пойте песни!

Горячий весёлый народ в ту же минуту позабыл о страхе. Большая толпа ринулась на центральную площадь, к бару Эстебана и песням красавицы Моники.

– А ты, маленький негодяй, – хихикнул мэр, – показывай свою девицу… Переполошил всех и прячешь!

– Вот же она, – счастливо выкрикнул парень и показал на грязный камень.

– Впечатляет! – согласился мэр и хмыкнул. – Надеюсь, она того стоит… Будем молиться, чтобы море полюбило Ребекку и не залезло в наши дома…

– Но вода и так каждый месяц гуляет по нашим улицам, – растерялся Фрэнки.

– Вода чистит Кнапфу. Не хотелось бы увидеть, как она позволит себе больше.

Следующую неделю Фрэнки усердно мыл свою находку. Он так преуспел, что уже через пару дней чёрный камень начал превращаться в прекрасную девушку.

– Ты прекраснее, чем всё на свете! – горячо восклицал Фрэнки, продолжая натирать её ноги и плечи, спускаться по груди к животу, к лёгким складкам каменного платья.

Ему не терпелось показать её крёстному. Он хотел впечатлить его и услышать, что он ждёт белую девушку на главной площади города. Фрэнк мечтал, что настанет день, когда он будет идти по улице, слыша отовсюду:

– Фрэнки, это же Фрэнки! До него мы ничего не знали о красоте! Он герой, не испугался морского гнева, отнял у моря чудо!

Новость о вымытой девице мгновенно разлетелась по Кнапфе. Пожалуй, за всю историю жизни на побережье ещё ни разу местные так не спешили разглядеть кого-то чистого.

За спиной мэра собрался весь городок.

– Ну, показывай! – скомандовал Виру и одобрительно кивнул. Фрэнки сдёрнул со статуи белую простыню, но в ответ ничего не услышал. Все молчали. Сдёргивание простыней в Кнапфе было нередким делом: раз в год, а может, и чаще кто-то обязательно создавал шедевр, который до поры старались уберечь от любопытных глаз. Редко это было что-то монументальное – чаще простынями накрывали большие вазы или глиняные кадки, а однажды из-под простыни появился ночной горшок, к слову сказать, расписанный очень искусно.

Должно быть, в тот момент не только Кнапфа, но и вся земля Шер испытала сильное расстройство.

– Где же её бока? – послышался из толпы женский всхлип.

С изумлением горожане рассматривали маленькую каменную грудь и тонкие ноги с острыми коленками.

Смуглые коренастые кнапфки вглядывались в изящную девушку так же испуганно, как впервые оказавшийся на святой земле турист, нашедший поутру батарею пустых бутылей из-под виноградной воды, опустошённых им накануне.

– Ну и ступни! – послышалось снова. – Ну и бёдра, ну и губы!

Всё в белой девушке было некрасивым: у неё не было ни большого рта, ни округлых щёк, ни коротких крепких ног с широкими ступнями для плясок. Она была высокая и стройная, с хрупкими руками и ногами, узкими ступнями и острыми коленями, одетая во что-то настолько лёгкое, что и в камне виделось почти неосязаемым.

У неё были тонкие губы, высокие скулы под широким лбом и большие замершие круглые глаза. Она застыла в странной позе. Казалось, её застали врасплох и велели замереть именно так, с лёгкими руками, которые через секунду взмоют в небо, как если бы она готовилась взлететь.

После первого удивления на женских лицах появилось отвращение, а может быть, и обида, хотя морской народ не знал, что это, ведь для обиды нужно подумать и затаиться, а кнапфцы не умели ждать, выплёскивали всё без промедлений.

– Что-то твоя подруга худовата, Фрэнки, – выкрикнул кто-то.

– О чем она думает? Посмотрите на её лицо! Женщина должна думать только о том, чтобы найти свой гамак, дать жизнь потомству и радоваться. Всё. Это всё её дела. А у твоей девицы такое лицо, будто она знает слишком много. Это против природы! Это неправильно!

– Слишком тонкие руки, слишком узкие бёдра. Она никогда не поднимет малыша и никогда его не выкормит! – закричала какая-то женщина. – Эта девица – обман.

– Её шейка похожа на птичью. Шея должна быть короткой и крепкой, а голова большой и круглой. А волосы? Полная ерунда! Гладких волос не бывает, даже волосы мерзких ревениек вьются. У настоящих женщин волосы тугие и лежат кольцами – иначе это не волосы, а мусор, а если они ещё и белые, так это абсолютная чушь, белых волос не существует.

– Фрэнки, сынок, – тихо сказал Виру и кивнул на маленькую надпись на круглой подставке под каменными ногами, – твою подругу зовут Науна? Я никогда не слышал таких имён. – Виру пожал плечами. – Она слишком не похожа на нас. Наверное, море украло её с далёкого берега.

– Что с этого? – возмутился Фрэнки. – Не важно, откуда она, важно, что теперь она будет жить с нами.

– Родной берег не важен? – удивился Виру. – Ну, знаешь! Это самое главное для человека. Пожалуй, и с камнями так же. Вспомни, как мы выволокли на берег ревенийский осколок? Его принесли к нам волны, и мы решили, что кусок скалы – отличная вещица и мы сможем его пристроить к делу. Не тут-то было! Он так и не стал нашим, он смотрелся как дурак. Если бы камни разговаривали, мы бы наслушались от него много проклятий и угроз, пока бы не вернули обратно.

– Да, если бы камни разговаривали… – Фрэнки мечтательно рассматривал белую скульптуру.

– Ты ещё очень юн и многого не знаешь. Посмотрел бы я на тебя, если отправить тебя на далёкий берег. Ты бы вернулся через месяц и умолял бы меня взять к себе в мэрию.

– Крёстный, я не пойду работать в мэрию, – не впервые возразил ему Фрэнки.

– Вместо того чтобы перекладывать красивые папки, ты ныряешь, как какой-то безмозглый тунец!

– Да, да, – грустно ответил Фрэнки, но едва его взгляд вернулся к белой фигуре, он потеплел.

Виру вспыхнул.

– Ты не можешь любить камень, Фрэнки. Камни могут любить только женщины, да и то не все камни для этого годятся. Иногда мне кажется, что госпожа Добрэ любит жемчуг больше, чем меня, она смотрит на него с нежностью и трепетом, – ворчал Виру. – Я и сам был мечтателем, когда был юн, но потом женился, попал в мэрию и стал главным кнапфцем. Я ни о чём не жалею!

– А я жалею, что Науна – камень. Я мечтаю о том, чтобы она ожила.

– О чём ты, сынок? – засмеялся Виру. – Это невозможно! Мало того что ты своровал её, так ещё и сошёл с ума! Никто не знает, кто живёт по ту сторону моря и чего от них ожидать! Только подумай, что там все такие, как она?

– Что с того?

– А то, что они могут быть злыми людьми, и если кто-то издалека доберётся до нас и увидит Науну – никому не оправдаться, будет скандал, а может, и драка! А что, если… что, если Науна – жена мэра? – Виру понизил голос и схватился за сердце. – Не хотел бы я, чтобы кто-то пялился на голые коленки госпожи Добрэ! Ты затеял опасную игру! Но хуже всего то, что ты этого не понимаешь!

– Вода принесла её нам, значит, она наша!

– Вода принесла её нам, и наше дело вернуть её тому, кто её потерял, – мэру с другого берега! Я знаю, что говорю, я сразу её раскусил: она из знатных, иначе бы не надевала такие платья. Её муж – мэр, а ещё он странный тип, раз позволяет ей носить такое! Только посмотри на её… на её плечи. – Виру вытянул палец и упёр его в белую грудь. – Это дурацкое платье словно сшито для того, чтобы показывать! А может, всё ещё хуже?!! А если эта госпожа мэр стояла в саду их собственного дома, и никто, кроме супруга, её не видел, а потом ураган!

Виру сделал огромные глаза и снова схватился за сердце.

– Только представь, что будет дальше: мэр ищет её повсюду, думает: кошмар, моя голая жена гуляет по миру и каждый глазеет на неё! А если он снарядил флот?! А если у них катапульты и рогаты? Они рассмотрят Науну с воды и всё, Фрэнки, конец нашей Кнапфе! В лучшем случае они пристанут к берегу и начнётся бой. Последний раз мы дрались вчера, но ты знаешь наши забавы: мы дерёмся до первого девичьего визга, а кнапфки начинают визжать ещё до первого хука. Фрэнки, послушай, эта история закончится большой бедой, у нас не хватит винограда, чтобы заключить с ними мир, а всё потому, что кое-кому захотелось чего-то особенного. Ты должен понять одну важную вещь: пробуй что угодно, но всё будет не впору, кроме собственного, похожего на тебя! Понял? Так-то!

– Кто создал эти дурацкие правила? Это полная ерунда! Почему я должен обязательно любить кнапфку? – выкрикнул Фрэнки, но тут же смутился, глядя, как на него устремилось несколько десятков хмурых взглядов.

– Эти правила создали наши предки, Фрэнки, чтобы мы жили в мире и радости! Если пятьдесят поколений кнапфцев любили кнапфок – значит, так тому и продолжаться. Или ты забыл, что кнапфцы особенные? Отчего Бог отпечатка выбрал наш берег, а не берег другого мэра? Её мужа? Спроси себя об этом! Ты должен отвезти ему Науну и, поклонившись, вернуть, а сначала как следует укрыть её, чтобы не было видно этих маленьких точек на её груди. И не забудь его заверить, что никто из наших на неё не смотрел. Я передам тебе подарок для него, скажешь, мол, мэр Виру Добрэ кланяется вам и передаёт вот эту большую бутыль, полную вкусного сока! Ты всё понял?

Фрэнки молчал.

– Ты всё понял, Фрэнки?

– Да, крёстный.

– Сынок, нельзя воровать чужих женщин, даже каменных. – Виру погладил Фрэнки по кудрявым взъерошенным волосам.

– Хорошо, крёстный, – грустно ответил тот, – я сделаю, как ты велишь.

– Дай мне слово, Фрэнки, поклянись!

– Я обещаю… Я разузнаю всё об этой истории, найду мэра и отвезу ему Науну и бутылку виноградной воды… Ни о чём не беспокойся.