Kitobni o'qish: «Успеть до полудня»
Пролог
"Справишься ли ты с этим?" – термитная мысль, слепая в своей природе и беспощадно разрушительная по своей сути. Настоящий бич фундаментальной основы существования.
Тусклый неоновый свет мерцающими вспышками пробивался сквозь узкие решетки вентиляции, позволяя рассмотреть, куда меня занесло на этот раз.
Гадкое место. Вязкое. Тесное. Душное.
Прелый, сладковато-кислый запах разложений смешивался с тяжелым металлическим, заставляя дышать через раз. Высокие бетонные стены, исцарапанные чьими-то когтями без какой-либо творческой мысли, пестрели брызгами крови и разномастными рисунками лап и рук. И это давило, притесняло, размазывало. Судя по следам, здесь побывало не одно живое существо. Я насчитала двадцать три различных отпечатка. Где-то четких, где-то смазанных. Наблюдаемая картина и так вызывала головную боль, болезненно дергала желудок и перехватывала горло, останавливая позывы к рвоте, а тут еще и количество пострадавших в этом убогом помещении заставило внутренности дрожать от жестокости, свидетелем которой оно стало.
То, что сия убогая камера видела много страданий, сомневаться не приходилось. Каждый камень в ее основании, каждая частица раствора, каждая капля пыли сходили с ума от боли истязания. Засохшие струйки крови художественной мазней стекали по стенам вниз, скапливаясь у их основания бесформенными пятнами. Матово-карминовыми. Отдавшими бетонному основанию всю свою влажную жизнь. К счастью, пятна были сухими: значит, что бы ни заставило попавших сюда биться в кровавой агонии, это произошло не сегодня.
Последняя мысль, может, и была малодушной, но позволила-таки ощутить освобождающее облегчение, запустила мои внутренние механизмы, и мне задышалось чуть легче. Сведенное судорогой горло расслабилось, горькая слюна потекла по иссушенному желобу вниз, смывая тошнотный вкус царящего здесь безумия. Вслед за горлом задвигались шея, плечи, потом я сделала шаг, другой и рваной, шатающейся походкой продолжила осматривать помещение. Хотелось сорваться с места, метаться, бросаться на стены в надежде пробить их, сразить собой, чтобы только выпустили, но эту пустую растрату энергии я волевым усилием заперла в теле.
Осторожно ступая вдоль стен, тщательно всматриваясь в оставленные на поверхности следы и даже, не смотря на отвращение, ощупывая их, я, наконец, почувствовала границы плотно прилегающей двери. На гладкой серой поверхности ничто не выдавало ее наличия. Если бы специально не искала, на глаз ни за что бы не определила место нахождения дверного полотна. Судя по всему, это был металлический каркас, залитый цементом. Подобная конструкция явно была тяжеловесной, и мало кому подвластной в перемещении. Либо она открывалась механически, либо петли были снаружи и тогда хозяин этого пространства обладал недюжей силой.
И гнилым нутром.
Какие мотивы преследовал тот, кто организовал подобную комнату страха? Было ли в нем что-то светлое, сопереживающее или вся его сущность состояла в жажде причинения вреда другим и наслаждении их болью? Встречаться с художественным руководителем сей тягостной постановки было последним моим желанием. С каждым мгновением, проведенным в застенках этого пространства, я все сильнее мечтала изъяться, испариться, истаять без следов и возможностей к возвращению.
Дыхание становилось натужнее, рванее. Прогорклая слюна вязко стекала по горлу, заволакивая и без того стянутое пространство. В голове усиливался гул… Вы замечали, что тихий ужас бьёт по нервам яростнее самой громкой сигналки?
Шум за стеной заставил настороженно замереть. Возле двери появились шорохи, скрежет, стон металла. Десятками мохноногих пауков они расползались по моей камере, заполняя мерзким шелестом лапок бетонную глушь.
Кто же движется сюда? Что несёт для меня эта встреча?
Остались мгновения. Дыхание затаилось, тело будто наглоталось камней, и только сердце разгонялось все быстрее, врезаясь с диким отчаянием в грудную клеть с намерением пробить. Вырваться. Сбежать. Унестись прочь.
Несколько щелчков, массивная плита пришла в движение, и моему взгляду предстала огромная фигура в длинном черном балахоне, подсвеченная ярким светом прожекторной лампы за спиной человека. Это был мужчина – я просто знала сей факт – и он улыбался мне, как старой долгожданной знакомой, ту, что зовешь каждый год на рождественские каникулы и вдруг вместо прежних отказов, наконец, видишь ее на пороге своего дома.
Правда, улыбаться в ответ гороподобному вторженцу не хотелось. Зубы сводило – да, и никак не в оскал радости. Рядом с этим хищником оживали древнейшие инстинкты выживания: бей или беги. Причем вариант "бей" сейчас даже не рассматривался. Главным желанием было сорваться с места и бежать так быстро, как никогда прежде. Расшвыривая предметы, пробивая стены, отключив все рецепторы. Оставив лишь один нерв, отчаянно-яростным кнутом подстегивающий тело, чтобы оно работало на износ. На спасение.
"Бежать, чтобы жить!" – вот единственное, что билось внутри.
Взгляд затравленным зайцем зигзагами носился по фактически пустому помещению в тщетных попытках найти хоть какой-то вариант защититься.
В голове разворошенным пчелиным улеем гудела потребность спастись, и у тела стояла одна задача – забыть обо всем, кроме сохранения себя любой ценой.
Но двинуться не получалось.
От свинцового взгляда, моментально пригвоздившего меня к месту, хотелось укрыться за тысячами замками, но даже шевельнуться возможности не было. Она и не предусматривалась этим мужчиной. В его намерения это не входило. Он не оставлял ни шанса. Только безжалостный захват, удушение, подавление воли и холодное расчетливое управление послушной марионеткой.
– Ты моя, девочка, – жестяной голос незнакомца хлестанул по сознанию, заставив дрожать каждую клеточку моего тела. В его эмоциях было и предвкушение встречи, и гарантия того, что это событие доставит удовольствие только ему одному. Это его пир. Его праздник плоти. Его торжество разума.
– Нет… – зашептала я, отступая в угол. – Нет! – и ноги заскользили по горячему и липкому, и, не удержав равновесия, я упала в свежую лужу крови. Краем сознания удивившись ее появлению, с широко распахнутыми глазами наблюдала, как багряная густая жидкость поглощала кисти моих рук. Одежда все сильнее напитывалась обжигающим составом, впиваясь кислотой в кожу. Чувства беспомощности перед случившимся, обреченности на страдания в этом гиблом месте от рук изощренного садиста и одновременное отвращение к эти мерзким состояниям едким дымом вставали в горле, мешая сделать выдох, раздирая лёгкие от агонии затравленного зверя, которым билось где-то внутри меня сердце.
– Куда же ты бежишь, девочка? – посмеиваясь, незнакомец все приближался, медленно развязывая пояс балахона, растягивая ситуацию под свое удовольствие. Красноватые всполохи неоновой рекламы, просачивающейся сквозь решетки верхней вентиляции, придавали движениям мужчины рваный, ломаный ритм. – Папочка пришел за тобой…
– Не-е-ет… – почти выскулила я. – Не хочу… Я не хочу этого! Нет! Не надо!
– Иди сюда! – прорычал мужчина, хватая меня за ноги и подтягивая к себе, не смотря на то, что я активно сопротивлялась. Била на отмаш, куда только придется, вгрызалась скрюченными пальцами в бесчувственный пол, выдирала из себя все силы, лишь бы только вырваться из этого кошмара.
– Нет!
– Нет!
– Нет!..
Звонок телефона слился с моим криком, и я искореженной фигурой замерла, таращась в бежевый потолок. На дальнем столике у окна горел ночник, согревая окружающее пространство. С некоторых пор он стал единственным источником тепла и света для меня после таких вымораживающих погружений в сновидения.
Рядом с ночником заливался мелодией входящего звонка телефон.
Вытолкнув воздушную пробку из горла, я выдохнула раскаленный ужас, застрявший ощетинившимся ежом во мне, опустилась на мокрые холодные простыни и содрогнулась. Сон… Это был очередной выворачивающий сон…
Шальные глаза в поисках опоры принялись ощупывать спальню, фиксируя для себя привычные образы. Комод из белого можота, в его третьем шкафчике я часто прятала шоколадки – старая детская привычка делать запасы на случай невозможности поесть вовремя. Медные затертые до блеска массивные часы, постоянно спешащие на семь минут, – это я несколько лет назад неудачно сшибла их со стола в отцовском кабинете, а, может, и удачно, ведь теперь у меня есть фора в семь благословенных минут. Розовая матерчатая бабочка, сидящая на белых хлопковых шторах. Ее я сшила лет в десять маме в качестве подарка на день рождения.
Сознание нехотя, неверяще, возвращалось из жуткой мешанины образов и переживаний сна в безопасную определенность родной комнаты. Когда сновидения накрывали меня такими яркими, реально-отчетливыми сюжетами, как сегодня, выбраться из их липких переплетений было особо сложной задачей.
Несколько минут я просто дышала. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вместе с дыханием ко мне возвращались и ощущения тела. Голени свело судорогой, напряглись в мышечном спазме даже несколько пальцев правой ноги. Пресс живота болел, как после интенсивной тренировки. Солнечное сплетение будто приложили раскаленным клеймом: изнутри горело так, что любые прикосновения обжигали и движения отдавались острыми токами. Грудная клетка ныла как после встречи с тяжеловозом, который безжалостно, на огромной скорости смял сам факт ее существования. Раздробленные кости ходили ходуном. Гудело сплющенное сердце. Израненные лёгкие с хриплым свистом толкали по капиллярам едкий газ.
Гребаный сон! Чтоб тебя вурдалаки задрали!
Телефон перестал надрываться и замолчал.
Неожиданная тишина вместо желанного покоя принесла лишь кисло-горькое предчувствие надвигающихся событий. Звонить мне в ночное время с радостными вестями не стали бы: я все больше коллекционировала обратные стороны наградных медалей. Голову сдавило ледяное щупальце ожидания, в ушах застучал морзянкой пульс, волна мурашек в очередной раз обжигающе прошлась вдоль позвоночника…
Да и катись оно все!
Рывком поднявшись с кровати, я отправила себя в душ. Горячий. Потом можно будет устроить быстрый контрастный взрыв, чтобы с ещё большим удовольствием вернуться в проходящие сквозь все слои напряжения горячие струи воды. Холод я ненавидела. С детства. Не переносила его хронически. Но сколько бы не бегала, все равно попадала в его удушающие объятия. Чтоб и его вурдалаки задрали! Уж лучше адское пекло, чем стынь Ледовой Пустоши!
Тело все ещё билось в ознобе, и возвращаться в тяжелые воспоминания сна не хотелось, от слова совсем. Но это было необходимо сделать. Психотерапевт, занимавшийся со мной несколько лет подряд, говорил, что оставленное без внимания стрессовое переживание фиксируется в мышцах тела непрожитым напряжением, оседает вязкими тревожными образами в голове и мешает безусловному восприятию действительности. Чтобы отпустить тянущие в бездну отчуждения переживания, необходимо было вернуться в травмирующую ситуацию и досконально ее изучить. С позиций разных участников тех событий. "Логово волка пусть и расположено в укромном, хорошо замаскированном месте, все же имеет один вход, и он же – выход," – раз за разом повторял мой острозубый психотерапевт волчьей наружности, поправляя на сухощавом лице круглые очки в золотой оправе. Вот точно говорят, что зрение у волков развито значительно слабее нюха!
Привалившись к стене душевой, отделанной карминовой мозаичной плиткой, я тяжело дышала. Вода хлестала по молочной коже, помогая расслабиться сведенным мышцам. Вниманием я искала внутреннюю тишину, но картинки из сна то и дело просачивались в сознание. Решительно выключив воду и наскоро вытеревшись огромным махровым полотенцем – одной из немногих действительно роскошных вещей, что я себе позволяла, – завернула себя в халат, надела теплые шерстяные носки и прошла в гостиную. Вскипятив воду и налив в пузатую керамическую кружку травяного чая, села за стол. Пустая белесая столешница мне и раньше помогала абстрагироваться, отсеивать все лишнее в сей момент и сосредотачиваться на прожитом.
Вспоминая жуткое помещение из сна и прислушиваясь к внутренним ощущениям, я пыталась понять, имеет ли увиденное место ко мне прямое отношение или же я – вновь лишь проводник чужих эмоций, запланированных действий или бесплотных фантазий. Что я делала в том помещении? Чью ментальную ниточку ухватило мое сознание и что теперь с этим видением делать? Это уже случилось или еще случится?
А может быть, это все же часть моего прошлого, затертого намеренно или в результате психологической или физической травмы?
По этому поводу мне приходилось лишь строить догадки, потому как никаких точных сведений о моем раннем детстве не было. Десять лет назад на обочине лесной дороги полуживую девочку нашла семейная пара оборотней. Ребенок был весь в резаных ранах как свежих, так и застарелых шрамах, на вопросы не реагировал и сам не говорил ни слова. После больницы, где девочке поставили диагноз нервного и физического истощения, оборотни забрали ее в стайную общину. Здесь я в свои семнадцать по-прежнему и жила. Только моих приемных родителей уже не было в живых, год назад они ушли на грани к предкам в результате автокатастрофы. Поздний вечер, сильный дождь, размытая дорога. Как говорили в стае, отец не справился с управлением и вылетел с моста в реку. Никто не выжил, тела родителей нашли на следующий день, когда стихия угомонилась. Особого разбирательства не было, да и к чему детальная проверка, когда и так все понятно: плохая видимость – скользкая трасса – усталость.
После прощальной церемонии меня вежливо и бескомпромиссно попросили освободить родительский дом. Претендентов на земли семьи Нуво всегда хватало. К тому же альфа стаи в тот момент был в отъезде и решение принималось советом бет, а со мной они никогда не дружили.
Так и получилось, что теперь за мной присматривала община, лишив родного дома, но позволив занять одно из помещений в общежитии. После возвращения глава стаи – альфа Игуро, конечно, предлагал исправить возникшее недопонимание, но отказалась уже я. Моя квартирка хоть и была скромной по площади, но вполне достаточной для моих потребностей.
Стук в дверь прервал мои размышления. Я вскинула глаза на часы – двадцать минут третьего. Середина ночи… Ещё бы спать и спать, но я точно знала, что заснуть после такого видения мне не светит. Как и не светит ничего хорошего от несогласованного визита в такой час.
Чует моя пятая точка, отхвачу дискомфорта по самую светлую макушку. Поэтому не скрывая своего настроения, шаркая носками по полу, я поплелась открывать дверь.
– Отребье, сколько можно спать?! Тебя ожидают в главном доме, – выплюнул мне в лицо один из младших бет стаи, Суи Ламото. Его массивная фигура едва помещалась в дверной проем, размеры которого, надо сказать, специально были рассчитаны под габариты большинства мужчин нашей общины. Но этому громиле жали в росте даже два метра тридцать сантиметров. Великолепный пример молодого тигра, набирающего силу и значимость в стае.
Только мне до его лоснящейся персоны было как до Великой Степи ползком!
Ничуть не таясь, я скривилась, точно передо мной стоял не атлетического сложения симпатичный парень двадцати трёх лет с оливкого цвета кожей и золотисто-коричневыми глазами, как и у большинства членов нашей стаи, а мерзкий скользкий червяк, одно существование которого вызывает приступ рвоты. Мерзкий червяк Суи! Как-то в школе я делала доклад по разумным кольчатым червям. Так среди них нашлась тварюшка – шиаторский петиратум – паразит размером с экспресс на шесть вагонов и мозгом величиной с клубок ниток. Все, на что его хватало, – жрать без разбора и гадить, где придется. Суи Ламото в моем представлении в эволюционном развитии не далеко ушел от шиаторского петиратума.
Увидев мою реакцию, перень отзеркалил ее полностью: да, наша неприязнь была взаимной. Вообще многие из общины поддерживали отношение Суи к моему присутствию в стае. Здесь я так и не стала своей. Чужая. Чуждая их пониманию. Странная. Не такая, как другие. Отребье…
Я действительно отличалась от оборотней стаи. Не тот рост, не то сложение тела, не тот цвет кожи, не тот оттенок и разрез глаз. Голубые радужки под темными ресницами на фоне серебристо-белых, как снег, волос всегда были моей визитной карточкой. Тонкая, изящная, как хрустальная снежинка, я была пятном исключительности в стае. Исключительности и исключенности…
Даже нареченные родители, которые, казалось бы, старались позаботиться обо мне, дали мне имя Катиро – "без лица" на местном наречии. Без лица, без рода, а значит, и без оснований для уважения. Нет, оборотни стаи, конечно, проявили ко мне внимание, вот только совсем не то, что требовалось маленькому ребенку. Причем первый год среди тигров мне жилось ещё нормально, лишь эмоционально несдержанные дети доставали своими комментариями относительно родословной и внешнего вида.
Но когда через год все ребята моего возраста обернулись, а я нет, большинство взрослых начали открыто выражать свое презрение и не упускали случая обозначить мою отдельность от их стаи. "Такая, как ты, Катиро Нуво, не может разделить с нашими детьми ни одной песни охоты," – подчеркивали они взглядом, словом, делом. А нет охоты – нет и доверия, такова уж природа полосатых хищников. Раньше о звере они и не спрашивали, теперь же само отсутствие во мне запаха животного вызывало у них омерзение.
Приемные родители по началу успокаивали меня, говорили, что зверь может пробудиться и позже, лишь Великая Степь знает, когда ее детям суждено перекидываться. Но постепенно под давлением отношения общины и они стали стыдиться моей неполноценности. Тема оборота в семье замалчивалась, объясняясь моими детскими травмами. Отец все больше мрачнел, мама, думая, что я не вижу, плача жаловалась мужу о том, что теперь на нее косятся соседи и обсуждают за чаем бывшие подруги. А я сидела на ступенях лестницы нашего дома, ведущей на второй этаж, и закрывала уши руками, лишь бы не слышать боли родного существа. И, как могла, я исправляла свою несостоятельность учебой, помощью семье и клану, но этого каждый раз было недостаточно. Вернее, все это было не то, чего желала моя семья и чего ожидала от меня стая. Накормить досыта водой жаждущего мяса невозможно, как невозможными были и мои пустые потуги оправдаться.
На этом воспоминании прошлого я фыркнула и поймала презрительный взгляд Ламото. Бета буравил меня глазами, давил собственным возмущением, а я не спешила двигаться с места. В главном доме меня мог ждать только альфа стаи. Самир Игуро. Великий воин и довольно строгий управляющий общины. Лишь благодаря его покровительству я все еще жила в стае. Лишь благодаря его вниманию меня все еще терпели взрывные на эмоции тигры. И лишь благодаря его доброте ко мне я все еще верила в закон и справедливость. Да, меня задирали окружающие, но с тех пор, как погибли родители и шефство надо мной взял альфа Игуро, делали они это исключительно на словах.
Что могло случиться ночью такого, что понадобилось мое присутствие мастеру Самиру?
Понятно, что ничего хорошего. Моя пятая точка верно ощутила приближающиеся неприятности. Ну что же, не в первой. Раз мастеру надо, значит, двинули!
Молча удалившись в спальню, я переоделась в линялые синие джинсы, толстовку с Веселым Роджером размера на два больше положенного и черные кеды. Прошла на кухню, сунула бутылку воды в рюкзак, сварганила на скорую руку бутерброд и налила в термос ароматный кофе. Тщательно пережевывая свой нехитрый завтрак и продолжая игнорировать все более звереющий оскал Ламото, я закрыла дверь комнаты и двинула по пустому, оттого и гулкому, коридору общежития к главному дому общины. Мелькнула шальная мысль поддержать свое шествие задорным свистом, но разум возопил не дергать полосатого кота за усы.
Глава 1
Я легко шагала по коридору главного дома общины к кабинету альфы Игуро, смотря строго перед собой и старательно игнорируя внимание находящихся здесь тигров. Не смотря на поздний час в здании было около десятка оборотней. От них веяло тревогой, скукой, возмущением, отвращением…
Оп-па!.. Похоже, источником последней эмоции была я…
Не могу сказать, что привыкла к подобному отношению. Привыкнуть – значит перестать обращать внимание на то, как мне каждый раз хочется съежиться, спрятаться от чужой колючести. Чтобы как можно меньше ощущать хлесткое внимание окружающих, багряными следами пощечин остающееся гореть на моих щеках.
К такому я не привыкла и, надеюсь, никогда не привыкну.
Но я приняла. Приняла то, что именно так меня воспринимают эти оборотни. Так и никак иначе. И биться с этим, конечно, можно было. Возмущаться, скалиться и плеваться ядом в ответ. Но легче лично мне от этого не становилось. Пару раз пробовала и не зашло. Сдачу давать научилась, а вот мстить и желчегонить оказалось энергозатратным.
В общем, грустно, досадно, но в нос зарядишь и отпадно… Живём дальше, ведь не общиной этой един мир.
Эту мысль мне тоже помог осознать мастер Игуро. Удивительный оборотень! Не лишающий права выбора, не давящий силой принуждения, не сковывающий догматами стайных законов, не смотря на то, что сильный вожак, а помогающий создавать свое, индивидуально комфортное место.
В этом и заключалась его мудрость: знания высшего как умение позаботиться наилучшим образом о каждом подопечном.
После определения и принятия своего положения мне стало легче жить в стае. Я перестала надрываться в угадываниях желаний оборотней, лишь бы выслужиться перед ними, лишь бы обрести хоть крупицы их тепла, уважения и бережности. Я позволила себе отпустить свои ожидания стать равноправным членом общины – сейчас я здесь просто живу, выполняя по мере сил поручения альфы и помогая его подопечным. Теперь я вникаю только в те дела, с важностью которых истинно согласна, а не потому что должна что-то кому-то. И не потому что пытаюсь выслужиться, купить чье-то расположение.
Нет. За последний год я позволила себе допустить, что со мной все в порядке. Как и с другими членами общины. Просто мы разные. И в этом нет ничего трагичного или неправильного. Это не нужно исправлять. С этим не нужно бороться.
Я перестала в этом нуждаться.
Есть во мне зверинная сущность, нет – дела не меняет. Я есть. И это главное.
Если уж мир допустил мое явление в себе, значит, это ему нужно. Так же, как необходимо присутствие и участие оборотней всех мастей и тонкостей поведения, ведьм, магов, людей и прочей животины, что в чести и в нечести у сожителей этого пространства.
Захотел бы мир и сам избавился от меня. А коли у него до этой мысли руки не дошли, то и другим их ко мне нечего протягивать.
Вот так и перестала я нуждаться в одобрении и принятии общины. "Быть хорошей и послушной для стаи" сменилось на "быть разной – нормально". Хорошей для себя и, да, возможно, плохой, неудобной для других. Уж лучше быть такой разнообразной и цельной, целостной в единстве понимания себя, чем очередным противоречием сшитым из лоскутов чуждых желаний.
Ушла борьба за внимание, и я стала более расслабленной. Постепенно смягчилась даже заскорузлая вина перед родителями за те неудобства, что им доставляло мое существование. И дышать стало легче. Легче и все же тяжело, потому что быть равнодушной к проявляющейся в мой адрес агрессии я отказывалась. Поэтому на долгое время не планировала оставаться в этой стае. Важно было определиться с дальнейшим направлением моих интересов и двигать к цели.
С последним как раз мне мог бы помочь альфа Игуро. По крайней мере, я очень на это рассчитывала.
За этими мыслями я дошла до кабинета мастера. Замерев перед дверью, постучала, нервно почесала затылок, саднящий от приправленных злобой взглядов, и, дождавшись разрешения, вошла.
Эту комнату я знала очень хорошо. Сколько часов провела здесь за дружескими разговорами и уютным молчанием с мастером Игуро! Не могу сказать, что с ним я ощущала себя в абсолютной безопасности и могла позволить тревожному напряжению полностью отпустить меня – нет, этого я не позволяла себе ни с кем – и тем не менее оборотень был мне самым близким. Даже с родителями я не допускала и половины той откровенности, что закрепилась в качестве основы наших отношений с мастером. Отец с мамой мне, конечно же, во многом помогли и опекали в меру своих представлений о заботе, но чаще всего они меня именно воспитывали – вписывали в законы и правила, принятые у них в стае. Чтобы соответствовать им, мне пришлось во многом ломать себя, идя против своих желаний. Альфа же помог мне создать свои собственные правила, чтобы адаптироваться к жизни вообще, в стае ли или за ее пределами – неважно.
Мастера я увидела стоящим у открытого окна. Стокилограммовая фигура двухметрового гиганта была не самой крупной в стае, но определенного самой весомой. Его ментальная сила разливалась густым, вязким потоком, замедляя дыхание окружающих. Казалось, ещё немного и грудные клетки присутствующих начнут с треском лопаться от испытываемого извне давления. Ощущала ли я то же? Нет, я была свободна от влияния альфа-силы. И не потому, что как-то ему сопротивлялась, нет, я такой приехала в стаю. Возможно, это изначальная особенность моей природы, может быть, следствие психологической травмированности в детстве. Но то, что я не соприкасалась с альфа-силой напрямую, не мешало мне чувствовать эмоции других оборотней. Я оказалась сильным эмпатом, и состояния окружающих были для меня более чем красноречивы.
Сейчас в комнате помимо меня за столом сидело ещё четверо мужчин. Все старшие бэты. И все четверо едва сдерживали оборот. По их жилистым шеям стекали крупные капли пота. В нескольких местах одежда и обувь были порваны, видно, несколько раз за время диалога с альфой звериная сущность все же брала верх над этими сильными мужчинами.
Да какого дохлого вурдалака здесь происходит?!
Срочное собрание сильнейших членов стаи глубокой ночью да ещё и с моим участием не могло предвещать ничего хорошего.
Миндалевидной формы желто-карие глаза мастера Самира с прищуром уставились на меня, придирчиво изучили и движением указали на свободное место за длинным овальным столом. Стало понятно, что следы беспокойного сна замечены, но в данный момент этот вопрос выноситься на обсуждение не будет.
Полностью поддерживаю Ваше решение, мастер!
Сам же альфа занял свое кресло во главе стола и, судя по реакциям окружающих, взял свою силу под контроль. Теперь двое бет излучали удивление, растерянность и что-то похожее на смущение, вину и стыд… Наличие этих эмоций в палитре их настроений удивили уже меня. Произошедшее, суть которого мне ещё только предстояло узнать, явно выбило их из привычного состояния уверенности в себе. И было похоже, что они в чем-то крупно облажались. Что ж, и такое бывает.
Так… А вот двое других бет испытывали сейчас злость, презрение и абсолютно знакомое мне отвращение. С этими определенности было больше: альфа решил привлечь к обсуждению данного вопроса меня, и моя персона для них являлась мало привлекательной, если не сказать, ничтожной.
– Катиро, – я послушно подняла взгляд от столешницы из темного дерева и внимательно посмотрела на альфу, – как ты уже, скорее всего, поняла, у нас происшествие. Весьма неожиданное и пока неясно, какие последствия несущее. – Тяжелый взгляд отпечатался на побледневших лицах бет. – Пропали карты пациентов из местной больницы, а также архив личных дел учащихся из здания школы. Последние три часа мы пытались выяснить, как и кто смог это сделать, но, к сожалению, на местах происшествий не осталось ни следов, ни запахов. Чужих. Все только свои. Хотя не прошло и суток с момента обнаружения пропажи, поэтому либо незнакомцами были использованы спецсредства, чтобы остаться для нас невидимками, либо документы забрал кто-то из членов стаи.
На последних словах альфа очередным остроконечным взглядом полоснул притихших бет, и те вжались взмокшими телами в обивку кресел. Сидящий ближе всех к Игуро оборотень не сумел сдержать полуоборот, и прорезавшиеся тигриные лапы окончательно порвали его кожаные военные ботинки. Они лоскутами разлетелись в стороны, оставив уже босые ноги мужчины стоять на холодных плитах каменного пола.
Эк вас пробрало-то, мужики!..
Понаблюдав ещё несколько минут за эмоциональной поркой бет, я решилась подать голос. Нет, я не выдерживала паузу, не издевалась над ними и даже не наслаждалась происходящим, я полностью доверяла в этом вопросе мастеру. Если он считал необходимым такое воздействие, значит, эти громилы его заслужили. Я лишь заметила хитрый прищур смеющихся глаз, который метнул в мою сторону альфа, и после этого заговорила:
– Чем я могу быть полезна расследованию, мастер?
– Мне важно, чтобы ты лично побывала на местах происшествий и попробовала увидеть, что же там произошло, – густой, как хвойные леса в горах Эйараша, голос главы нашей общины теплом отозвался у меня внутри. – Будет здорово, если сможешь дать описание тех, кто в этом участвовал. Идеально – понять их мотивы. А в целом, нам нужны любые ниточки. Сейчас по факту осмотра помещений силами оборотней нет ничего.
– Что сможет эта девчонка, чего не смогли мы? – не выдержал возмущения ситуацией старший бета Тэсаимо. Ой зря этот оборотень начал спорить, лучше бы и он лишился обуви, но промолчал.
Чайные глаза альфы Игуро полоснули золотом и предупреждающе сузились, подтверждая мои мысли. Голос же остался звучать ровно, глубоко, лишь более холодные оттенки проявились в нем, от чего он пробирал ещё сильнее:
– Неделя в общем карауле, Тэсаимо. Перевод в младшие беты, пока не научитесь сдерживать звериные порывы.
Тэсаимо дернулся, раскрыл рот в попытке ответить, но, хвала Великой Степи, сообразил принять волю альфы без комментирования.
После молчаливой паузы глава стаи продолжил все тем же тоном:
– Ещё желающие высказаться относительно моего решения есть?
Опущенные головы вниз и волна ментальной злобы, направленной целиком и полностью в мою сторону, стали ему ответом. Вслух не было произнесено ни слова, а я получила столько информации о себе, что разом расхотелось решать какие-либо вопросы вот этих вот… полосатых верзил. Но раз о помощи просит (просит!) мастер, я постараюсь сделать, что могу.
– Свободны! – отчеканил альфа и, как только мы остались наедине, добавил:
– Тебя проводить?
Отрицательно мотнула головой:
– Прогуляюсь сама. Не маленькая.
– Маленькая, не маленькая, а пока эти желторотые хвостатые не желают видеть дальше своих утративших нюх носов, я беспокоюсь о твоей безопасности, девочка. Как твое самочувствие после вчерашней тренировки?
