Kitobni o'qish: «Городская цыпочка на деревенском выгуле»

Глава 1

– Анна Арнольдовна Непей-Пиво? – спросил нотариус сидевшую перед ним молодую женщину.

– Господи, Юрий Вячеславович, не упоминайте при мне эту дурацкую фамилию, – потребовала она.

– Отчего же дурацкую? Вот отец ваш очень своей фамилией гордился! – сказал Юрий Вячеславович, и Аня тут же всхлипнула.

– Бедный мой папочка! – Она достала пачку бумажных платочков и начала промокать ими глаза.

Хоть с отцом Аня особо не ладила, особенно последние годы, но все же по-настоящему любила его. Впрочем, и он обожал свою дочь, вплоть до того, что сделал ее единственной наследницей своего огромного состояния. По крайней мере, Аня на это очень рассчитывала.

– Итак, повторю вопрос. Вы – Анна Арнольдовна Непей-Пиво?

– Юрий Вячеславович, а то вы не знаете, что я – это я.

– Извините, Анна Арнольдовна, но того требуют правила. Прежде чем огласить завещание покойного, я должен выяснить личности здесь присутствующих людей, – объяснил процедуру Юрий Вячеславович и попросил: – Покажите паспорт, пожалуйста.

– Дурдом какой-то.

Она с трудом открыла замок сумки – сделать это острыми длиннющими наманикюренными ногтями ярко-розового цвета было трудно – и нехотя выудила оттуда паспорт. «Хорошо, что не забыла, – подумал Юрий Вячеславович. – Пришлось раз пятьдесят ведь напомнить».

– Вот. – Аня положила на стол паспорт в какой-то несусветной перламутровой обложке с белым котом на ней.

Юрий Вячеславович для проформы открыл паспорт и покачал головой.

– Что-то у вас фамилия затерлась, – вздохнул он. Казалось, что кто-то нарочно хотел до дыр протереть то место, где была графа с фамилией.

Аня раздраженно повела плечом.

– Полиция остановит, оштрафует, – сказал Юрий Вячеславович.

– Да кто меня остановит? А если и остановит, кому какое дело до паспорта? – Аня выпрямилась в кресле и обвела свою фигурку рукой, пробежав пальчиками от плеча, по груди, талии и остановившись на коленях, которые соблазнительно торчали из-под короткого черного платья.

Да, фигурка у нее отличная. Юрий Вячеславович и тот оценил. В свои двадцать восемь Аня худой не была, но могла похвастаться крутыми соблазнительными бедрами, ярко-выраженной талией и ого-го какой грудью. Таких сейчас называли «плюс-сайз».

Утерев пот со лба, который выступил после того, как Юрию Вячеславовичу так откровенно прорекламировали все прелести, он перешел к тому, зачем, собственно, и пригласил сюда Аню.

– Итак, Анна Арнольдовна, перейдем к оглашению завещания. – Он начал зачитывать: «Я, Арнольд Аверьянович Непей-Пиво настоящим завещанием на случай моей смерти делаю следующее распоряжение: все мое движимое и недвижимое имущество, каковое будет принадлежать мне на праве собственности на день моей смерти, завещаю следующему лицу – Анне Арнольдовне Непей-Пиво, моей единственной дочери…»

– Папочка мой любимый, – всхлипнула Аня. – Не обидел родную кровиночку, не оставил в нищете.

– «…В наследство Анна сможет вступить только при соблюдении следующих условий…» – продолжил читать Юрий Вячеславович.

Аня резко оборвала и слезы, и причитания.

– Какие еще условия? – нахмурилась она.

– Анна Арнольдовна, да вы слушайте и не перебивайте.

Аня фыркнула и нахмурилась, пытаясь вникнуть в дальнейшие фразы, зачитываемые адвокатом.

– «Анна Арнольдовна, начиная с момента оглашения завещания, обязуется провести целый год, а именно триста шестьдесят пять дней, в деревне Сморчки, где она будет проживать в предоставленном ей доме, самостоятельно вести домашнее хозяйства и обслуживать себя. Присматривать за Анной поручается жителю деревни Сморчки Льву Алексеевичу Ежоворукавицыну, на которого будет возложена обязанность по истечении срока доложить о том, соблюдались ли Анной Арнольдовной все условия и имели ли место какие-либо нарушения. В случае положительного результата, через год Анна Арнольдовна сможет вернуться жить в Москву и вступить в наследство. В течение этого года ей будет ежемесячно выделяться сумма в размере МРОТ…»

– Что еще за в рот? Кому еще в рот? – заорала Аня. – Я таким похабством не занимаюсь.

Юрий Вячеславович закатил глаза.

– Анна Арнольдовна, МРОТ – это минимальный размер оплаты труда, – терпеливо объяснил он.

– Для кого минимальный? – уточнила Аня.

– Для всей страны.

– И сколько это?

– Девятнадцать тысяч двести сорок два рубля, – пояснил Юрий Вячеславович.

– Сколько? – не поверив, подалась Аня вперед.

Юрий Вячеславович повторил.

– Да на эти деньги даже маникюр не сделаешь! – Аня посмотрела на свои розовые ноготки – хоть какое-то яркое пятно в ее унылой жизни, которая, если верить только что услышанному, обещала стать еще более унылой.

– Тем не менее, вам придется на эти деньги жить месяц, а если будет не хватать, вы всегда сможете устроиться на работу.

– На работу? – Аня округлила от изумления глаза и раскрыла красивый ротик. – Какую еще работу?

– Ну, какая найдется в деревне. Лев Алексеевич, который будет приставлен вас контролировать, свое фермерское хозяйство держит. Рабочие руки ему наверняка нужны.

– Какая ферма? Какие руки? Какие мроты-вроты? – вспылила Аня. – Дядь Юр, я ничего не понимаю.

– А что тут понимать. Поезжай ты, Анюта, в Сморчки и привыкай к простой деревенской жизни. Таковы условия твоего покойного отца, – сказал он, переходя на неофициальный тон.

Юрий Вячеславович скрестил руки на груди и уставился на свою подопечную. Она хлопала длиннющими ресницами. Подбородок ее мелко дрожал от еле сдерживаемых слез.

– А если я откажусь? – наконец промолвила Аня.

– Откажешься и ни копейки не получишь. По истечении года, если ты не выполнишь условия, все имущество твоего отца перейдет к другим людям.

– Кому? – нахмурилась Аня.

– Этого я не имею права тебе сказать.

Аня всхлипнула, а через пять минут уже выла белугой.

– Дядь Юр, за что папа меня так не любил? Что я ему сделала?

– Наоборот, Анечка, он тебя очень любил, а потому хотел, чтобы ты и без него смогла выжить.

– Как же я выживу теперь на этот ВРОТ?

– МРОТ, Аня, МРОТ. – Юрий Вячеславович встал, налил стакан воды и подал Ане. – Ты сама посуди. Дожила ты, Аня, почти до тридцати лет…

– Мне двадцать восемь, – напомнила она, всхлипывая.

– До своих двадцати восьми, – кивнул Юрий Вячеславович, – и ведь ни на что не годна. Образования нет, ни дня в жизни не работала. Только и умеешь, что по салонам красоты ходить, на вечеринки бегать да ерундой всякой заниматься. Вот и решил Арнольд Аверьянович научить тебя жизни, чтобы быть уверенным, что ты накопленные капиталы не растранжиришь.

– Это зверство, издевательство над родной дочерью, – всхлипывала Аня.

– Нет, Анюта, это тебе, если хочешь, проверка и школа жизни.

Дождавшись, пока Аня окончательно успокоится, Юрий Вячеславович сказал:

– Итак, сейчас тебе нужно вернуться домой, взять с собой не более трех чемоданов вещей…

– Всего? – перебила его Аня.

– Это очень много, Аня. Так вот, взять три чемодана вещей – не забудь теплое прихватить, на МРОТ особо не разгуляешься, – и отправиться на вокзал. Вот, – он протянул Ане билет на поезд.

– Что это? – Она повертела в руках не виданную ранее бумажку.

– Это билет. Доедешь поездом до станции Глухочащино, а там тебя Лев Алексеевич будет ждать, отвезет в Сморчки.

Аня встала, полная решимости.

– Папаша, конечно, учудил, думает я совсем дура, не справлюсь? Я еще всем нос утру!

Юрия Вячеславович в этом сильно сомневался, но одобрительно кивнул.

– С богом, Анюта.

Она хмыкнула и пошла к дверям, потом вернулась, забрала паспорт, лежавший на столе, и протянула руку открытой ладонью вверх.

– Денег на дорогу давайте. И МРОТ ваш этот, – потребовала она.

– Денег на дорогу не положено. Вообще ни копейки не разрешил Арнольд Аверьянович давать тебе. Но у тебя ведь есть на собственной карте накопления, – напомнил Юрий Вячеславович.

– А? Накопления?

– Ну да.

– Ага… есть. – Только от накоплений тех кукиш с маслом остался. Аня копить не умела и даже значение этого слова понимала с трудом.

– Вот и воспользуйся. Только расходуй с умом, а ежемесячную сумму тебе Лев Алексеевич будет выдавать пятого числа каждого месяца. Отец-то хотел с твоей карты деньги изъять, но этого сделать мы не можем, не по закону это.

Аня прикинула: сегодня второе, значит, три дня осталось до МРОТа. Плюс на карте у нее кое-что было. Чуть-чуть… Очень чуть-чуть.

– Ну, папочка! Ну я ему этого никогда не забуду! – проворчала она и вышла, громко хлопнув дверью.

Глава 2

Собирать вещички Аня поехала в особняк на Рублевке, где жила с отцом. Всю дорогу она всхлипывала и причитала, рвала на себе идеально покрашенные золотистые волосы, уложенные в аккуратную прическу в виде крупных локонов. Все утро, до визита к нотариусу, она просидела в салоне, где ей еще и маникюрчик с педикюрчиком сделали. Денег потратила… Ох сколько же она потратила! А что? Нужно было отвлечься. Папа ее хоть и болел долго, и умер не внезапно, но ведь все равно удар! Аня все глаза выплакала. На похоронах ее валерьянкой отпаивали, а потом потянулась долгая неделя траура, когда ей пришлось выслушивать соболезнования от кучи незнакомых людей (знакомые-то все до похорон отсоболезновались) и сидеть дома, ничего не делая. Нельзя ведь было ни в клуб сходить, ни с девочками потусить. Только вчера Аня позволила себе развеяться – пробежалась по бутикам. Ну а сегодня салон красоты… Кто ж знал, что родимый папочка ей такую свинью подложит в виде МРОТа и каких-то Сморчков.

Пока машина стояла на светофоре, Аня залезла в интернет и поискала эти самые Сморчки. Не знал интернет такой глухомани. Только какие-то грибы ей подсовывал дурацкий поиск.

– Вот же! – выругалась Аня и стартанула на светофоре раньше положенного времени.

Тут же, будто по волшебству, откуда-то вынырнул гибэдэдэшник. Пришлось останавливаться.

Аня притормозила, одернула платье так, чтобы декольте светило правоблюстителю прямо в глаза и, приспустив окно, хлопнула невинными глазами.

– Ух ты какая! – не удержался от комплимента молодой полицейский, но тут же вспомнил свои обязанности и отчитал Аню: – Нарушаете, дамочка.

У Ани брызнули слезы из ее огромных синих глаз, отчего они стали еще более синими, а гибэдэдэшник аж замер.

– Простите, пожалуйста, – затараторила Аня. – У меня папа умер, а тут еще завещание зачитывали. А папочка, оказалось, все оставил родственнице с фамилией Непей-Пиво! Что за дурацкая фамилия! А меня по боку! Ни копеечки не оставил. Даже штраф нечем заплатить.

– Правда, что ли? – опешил полицейский.

– Правда-правда. Видите, на мне платье траурное. Стала бы я черное надевать? Мне же этот цвет совсем не идет. Уродина уродиной.

– Да что вы, девушка. Вы очень красивая, сказочно красивая, – утешил ее мужчина.

– Вы правда так думаете? – Аня вытерла слезы и хлопнула ресницами. Тоже заламинированными не далее как сегодня утром.

– Конечно, – заверил ее полицейский. – Неужто и правда вас отец без денег оставил?

– Представляете? Денег было море, а он все этой Непей-Пиво! Она наверняка все растранжирит.

– Н-да-а-а, дела, – протянул полицейский.

Рядом вдруг раздался визг тормозов, и какая-то машина въехала прямехонько в зад припаркованной машины ГИБДД.

– Твою мать! – выругался полицейский и побежал к своему напарнику, как раз выбиравшемуся из машины.

– А я? Можно я поеду, а? – крикнула ему Аня.

– Поезжай и не плач больше, все наладится! – подбодрил ее добрый полицейский.

Ане вообще везло всегда на добрых гибэдэдэшников, если не считать тех, что у нее права отобрали полгода назад и так и не вернули. Зато после этого она перестала гонять и губы красить за рулем. Сегодня вот только проехала на красный, но это все слезы виноваты.

– И МРОТ, – напомнила себе Аня. Он, проклятый, ей покоя не давал.

Оставшуюся дорогу до дома Аня преодолела без приключений. А вот на территории дома ее ждало очередное потрясение: Аню встретил угрюмый Вадим Семенович, правая рука ее отца.

– Опять ты за рулем! Права же отобрали, – сказал он, не успела Аня вылезти из машины, и скользнул по ее фигурке красноречивым взглядом.

– А что ж мне теперь, пешком ходить, что ли? – фыркнула Аня и откинула волосы с лица.

– Все, наездилась! – хмыкнул Вадим Семенович и выдернул у нее из руки ключи.

– Эй, аккуратнее! – вскрикнула Аня. – Ноготь чуть не сломал.

– Вот-вот, это все, что тебя волнует. Пустоголовая!

– Да пошел ты, придурок, – огрызнулась Аня и пошла в дом.

Они с Вадимом Семеновичем никогда друг друга не любили, но если до смерти отца тот себе лишней грубости не позволял, а лишь иногда отпускал в адрес Ани язвительные замечания, то теперь решил, что ему все можно.

– У тебя час на сборы, – крикнул ей вдогонку Вадим Семенович. – Через час я дом опечатываю и закрываю. Ключи от него и от машины я отдам адвокатам твоего отца. Поспеши.

Ему легко было сказать – поспеши. А Аня понятия не имела, что ей с собой брать. Три чемодана? У нее огромная гардеробная комната и еще одна – под обувь. Она, как и все девочки, фанатела от красивых туфель, и у нее было, ни много ни мало, ровно семьсот шестьдесят девять пар. Аня была уверена, что к своему тридцатилетию она округлит это число до тысячи. Только теперь…

– Что же теперь будет-то?

Быстренько переодевшись в белоснежный спортивный костюм от Армани, Аня принялась-таки упаковывать чемоданы. Ничего не лезло. Ничего!

– Маша! – крикнула Аня, призывая на помощь домработницу, но Маша не откликнулась.

Только откуда-то снизу донесся противный голос Вадима Семеновича:

– Все уволены. Теперь сама, Анечка, все сама! Ручками или ротиком, – и противно засмеялся.

– Козел вонючий, – выругалась она.

Вытряхнув все, что она успела запихнуть в чемодан, Аня решила поступить по-умному. Вчера она накупила целую охапку дизайнерских вещей. Не здесь же их оставлять неношенными? Значит, возьмет все новенькое, ну и еще чего-нибудь. Что там дядя Юра говорил? Теплое не забыть? Теплое у нее тоже имелось. Аж пять шуб. Осталось выбрать, какую из них все-таки взять.

Наконец-то собравшись, Аня вызвала такси через приложение, а потом поняла, что ей придется самой стаскивать чемоданы вниз по лестнице. Просить помощи у Вадима Семеновича не имело смысла. Он ведь опять гадость какую-нибудь скажет и сальными глазами на нее посмотрит. Нет, уж лучше какие-нибудь Сморчки, чем постоянное лицезрение морды этого истекающего по ней слюной идиота.

Когда Аня преодолела первый круг ада – лестницу, – у ее подножия ее ждал все тот же Вадим Семенович. В руках он держал белый конверт.

– Это тебе письмо от отца, – усмехнулся он.

Аня протянула руку, но Вадим Семенович отдернул письмо и рассмеялся.

– Неужто правда в деревню поедешь?

– Конечно, поеду, – вздернула Аня подбородок.

– Ну-ну, рискни.

– Письмо отдай! – потребовала Аня.

– Как наиграешься в деревне, звони – приючу. Я, конечно, не так богат, как твой отец, но за хорошую отработку буду щедрым. – И сделал характерный жест, сложив пальцы одной руки колечком и ткнув в него средним пальцем другой.

Письмо он из-за этого не удержал, и Аня его ловко подхватила, а потом треснула Вадима Семеновича по ухмыляющейся роже дизайнерской сумкой с острыми кристалликами на ней, торчавшими словно шипы. Вадим Семенович вскрикнул, а Аня поспешила на выход.

– Еще приползешь, – бросил он ей в спину.

А Аня подумала: «Лучше в Сморчках сгинуть, чем попросить о помощи этого старого козла».

Глава 3

На поезд Аня еле успела, а всему виной папино письмо, которое вогнало ее в такую истерику, что таксисту пришлось останавливать машину и утешать Аню. Он для этого даже сбегал в магазин, возле которого они остановились, и купил ей ведерко с шоколадным мороженым.

Аня ожидала, что в письме от покойного отца увидит что-то типа такого: «Дорогая доченька, я пошутил! Скорее возвращайся домой и живи, как и прежде, на всем готовеньком». Не тут-то было. Помимо всякой лабуды про то, как все эти годы папа наблюдал за беззаботной жизнью дочери, про ее неумение экономить или вкладывать деньги во что-то нужное (а как же коллекция дизайнерской обуви, папа?!), было написано веское: «Наберись ума, иначе придется тебе прозябать в бедности». Был и постскриптум: «Ну или пойти в любовницы к Вадику. Этот говнюк давно на тебя посматривает».

После этого письма вся любовь к отцу в Ане пересохла. Он не просто ее всего лишил. Он знал, что его помощничек на нее облизывался и не раз делал непристойные намеки, но ничего не предпринял, не выгнал этого гада веником под зад. Этого Аня простить отцу не могла.

Горе пришлось заесть мороженым. Пока она рассказывала пожилому водителю про свои злоключения, пока он ее уверял, что у такой милой девушки все обязательно наладится, время неумолимо летело. Когда Аня опомнилась, до отправления поезда оставалось полчаса.

Дядя Вова, так звали шофера, все-таки сумел домчать Аню до вокзала, куда они влетели за три минуты до отправления. И даже больше. Он подхватил ее чемоданы, и вместе с Аней побежал к нужному поезду, впихнул ее в вагон и расцеловал в обе щеки на прощание.

– Если какой Вадик-козел обижать будет, ты звони дяде Вове, дочка! Я ему быстро по рогам настучу.

Аня даже расплакалась от такой неожиданной заботы. Дядя Вова-то ее историю принял близко к сердцу. У него у самого было две дочки, и он не хотел, чтобы к его девочкам подкатывал какой-то женатый мудозвон.

В поезде Аню ждало очередное потрясение – вагон был плацкартным. Она удивленно взирала на окружающих – те с интересом смотрели на нее.

– Ого, какая краля! – ахнул один солдатик.

– Эта краля тебе в мамки годится, – подколол его другой.

Ане «повезло»: билет ей достался в поезде, где несколько вагонов было занято мальчишками-призывниками, которых везли к месту службы. Из гражданских в вагоне оказалась только Аня, две молоденькие девчонки и три женщина среднего возраста.

– Ого, у нее буфера… – восхищенно протянул особо дерзкий юноша.

– А ну, отставить! – гаркнул старший лейтенант, который среди этих желторотиков был главным. – А ну, помогли быстро девушке разместиться!

Солдатики тут же выполнили приказ. Анины чемоданы запихнули под нижние сиденья, саму ее усадили за столиком у окна, а потом всю дорогу подкармливали: кто йогуртом, кто ароматной курочкой, кто дошираком, а кто и горячительное предлагал. От последнего Аня, конечно, отказалась. Она в поездах пьянствовать не привыкла и отдавала предпочтение благородным напиткам, хоть и имела такую неблагородную фамилию – Непей-Пиво. Расскажи вот этим солдатикам – на смех поднимут.

Бравые воины сошли с поезда рано утром следующего дня, и оставшийся путь Аня проделала почти в полном одиночестве, если не считать того самого старшего лейтинантика, а точнее, его сообщений, которые он, высадившись на нужной станции, одно за другим слал Ане. «Все-таки я везучая», – думала Аня. Вон в какой душевной компании проделала половину пути! Компания-то хорошая, но рыдать ей ох как хотелось: пролежанный матрас, белье какое-то застирано-серое. А туалет? Разве туалеты такими бывают?

До Глухочащино поезд дополз только к вечеру. Больше суток тряс он Аню в пути, и когда она вылезла на перрон, ей не верилось, что под ногами твердая земля.

Аня оглянулась по сторонам. Городок Глухочащино соответствовал своему названию: платформа да деревянное здание вокзала с покосившейся вывеской, а вокруг, насколько хватало глаз, густые леса.

Судорожно втянув воздух, Аня уже собиралась снова удариться в слезы, не зная, куда ей теперь. Где этот Ежоворукавицын, который должен был ее встречать? Аня покрутилась на месте, всматриваясь вдаль.

Из-за вокзального домика показался какой-то дедок, с лохматой седой бородой. Он был низенького роста и, взглянув на Аню снизу вверх, спросил:

– Ты, что ли, Непей-Пиво?

– Я Аня, – фыркнула она обиженно.

– Хрен вас городских разберешь с вашими фамилиями, раздери меня в дышло! – выругался мужик. – Ну, пошли, что ли?

– Лев Алексеевич, у меня вот. – Аня кивнула на три огромных чемодана и увесистую дорожную сумку.

– Какой я тебе Лев Лексеич? – засмеялся дед.

– Как? Вы разве не Ежеворукавицын? – округлила Аня красивые глазки.

– Мироныч я. Лев Лексеич меня прислал встретить тебя, ему самому-то не с руки.

– А-а-а, – почему-то с облегчением выдохнула Аня. – А я Аня.

– Да уж нелободырный, понял я, – крякнул Мироныч. – Ну, давай, Аня, свои чумоданы, подсоблю.

Вдвоем они кое-как дотолкали Анины вещички до…

– Это что? – изумленно выдохнула она.

– Транспорт, как видишь, – хмыкнул Мироныч.

Аня растерянно взирала на телегу, дно которой было устлано сеном. Грустная лошаденка, запряженная в телегу, пощипывала сочную весеннюю травку.

– Мы на этом поедем? А машина где?

– Откудава у меня машина, раздери меня в дышло! – снова выругался Мироныч.

Пришлось Ане грузить себя в повозку.

– Н-но! Шалава колченогая, пошла! – натянул вожжи Мироныч, понукая лошадь.

Ане вдруг стало страшно: а что, если и ее в этих богом забытых Сморчках будут драть в дышло и величать шалавой?