Kitobni o'qish: «История кота Соломона и Элен, которой было непросто»

Shrift:

Sheila Jeffries

Solomon’s Tale

* * *

Первая глава. В поисках Элен

Я уселся посреди дороги, чтобы подумать о том, зачем я покинул свой дом в то летнее утро.

Я был просто черным котенком, восьми недель от роду, но мне предстояло сделать трудный выбор. Оставаться дома в тепле и жить скучной предсказуемой жизнью – или отправиться в далекое путешествие на поиски самого любимого человека в целом свете? Ее звали Элен, и в прошлой жизни я был ее котом, а она – моей маленькой хозяйкой. Элен звала меня Соломон, и я был ее лучшим другом. Я хотел снова отыскать ее.

Внезапно я увидел приближающийся грузовик. Дорога под лапами затряслась. Я почувствовал, как по хвосту пробегает дрожь, а в ушах шевелятся волоски.

Грузовик угрожающе надвигался. Пара сверкающих глаз, стеклянный лоб и надпись на подбородке: SCANIA. У него были огромные колеса, и он рычал, как полсотни львов.

Как завороженный, я смотрел грузовику в глаза, решив, что, если вести себя с уверенностью тигра, он остановится, и я успею умыться.

Мой ангел не имеет привычки кричать на меня, но в этот раз она не выдержала.

– Беги, Соломон! БЕГИ!

Я рванул с места так резко, что на асфальте остались царапины от когтей. Когда я подлетел к изгороди, грузовик прогрохотал мимо, подняв облако пыли. Шурша, он подъехал к обочине, остановился и наконец затих. Из него вылез человек и скрылся в ближайшем доме.

Будучи очень любопытным котенком, я выполз наружу, чтобы поглядеть на огромный грузовик вблизи, пока он молчит. Я сидел на дороге и смотрел на него. Вдруг небо потемнело и сверху посыпался град, впиваясь в мою шерсть. Укрыться я решил под брюхом грузовика. Колеса еще не остыли; я сидел у одного из них, наблюдая за тем, как градины прыгают по асфальту. Я долго пробыл на улице, и мне хотелось спать.

Я забрался в щель на морде грузовика. Внутри было тепло и душно. Вонь машинного масла, жара и перестук градин нагнали на меня дремоту. Я свернулся клубком на маленькой пластине возле двигателя, накрыл нос кончиком хвоста и уснул.

Несколько часов спустя я вскочил от зубодробительного грохота. Каждую косточку в моем теле подбрасывало в такт с тяжелым уханьем пробудившегося мотора. Ошарашенный, я стал метаться в поисках выхода, но увидел лишь бегущий кусочек мокрой дороги. Я забрался повыше, на какой-то измазанный маслом выступ, и белая шерсть на моих «носочках» стала грязной и вонючей. Сквозь щель в обшивке было видно, как проносятся мимо поля и мосты.

Я вцепился в этот выступ и позвал своего ангела. Но она сказала только: «Соломон, твое путешествие началось».

Понятно.

Я вспомнил, как еще до рождения согласился на это опасное путешествие, чтобы найти Элен.

Все началось, когда я был светящимся котом, обитавшим в мире духов между своими земными жизнями.

В мире духов мы, кошки, светимся, и мы ведем такую жизнь, которая невозможна на земле. Мы невидимы человеческому глазу. От нас не услышишь мяуканья или воя, но мы мурлычем и общаемся телепатически. Там обитают и другие животные – светящиеся собаки, лошади и даже морские свинки. Есть там и светящиеся люди. Никто ни с кем не ругается. В этом мире нет ни загрязнения воздуха, ни болезней, ни войн.

Мама Элен умерла, когда Элен была еще маленькой, и жила со мной в мире духов. Она понимала, как Элен ее не хватает, и придумала послать меня на землю.

– Я хочу послать Элен кота, – сказала она, – особенного кота, который будет ее любить и поддерживать. Ей это понадобится, с таким-то муженьком.

Мой ответ не заставил себя ждать.

– Я готов.

Мама Элен взяла меня на руки, я громко замурлыкал, и мы вместе направили эту мысль в круг света. Потом дождались появления ангела.

В мире духов живут тысячи ангелов, и все они разные. Одни – могучие, блистательные воины света. Другие переливаются всеми цветами, как голограммы. Мне больше всего нравятся ангелы-утешители, которые похожи на людей и носят мягкие шуршащие мантии. От этих ангелов исходит столь яркий свет, что их лица почти неразличимы.

Ангел, которая явилась к нам, представилась Ангелом серебряных звезд. Раньше я ее не встречал, но как только полы ее мерцающей мантии взметнулись надо мной, я почувствовал себя избранным.

– Я буду твоим ангелом в этой земной жизни, Соломон, – сказала она. – Это будет непростое задание, но я буду рядом, и ты сможешь обратиться ко мне за советом. Разумеется, ты будешь делать ошибки, но без них не получишь опыта, и я в любом случае буду тебе помогать. Мой свет настолько ярок, что на Земле я становлюсь почти невидимой, но запомни: если поискать глазами мерцающие искорки, то меня можно увидеть, особенно если приглядеться к солнечным бликам на воде.

– Запомню, – ответил я с надеждой, что в нужный момент не растеряюсь.

– Иногда случится тебе расстроиться, заблудиться или проголодаться, – сказала она, осыпая меня звездной пылью. – Тогда ты можешь не вспомнить обо мне, но я буду рядом, и время от времени другие ангелы будут помогать людям, с которыми тебе доведется жить. Но не думай, что будет легко.

Мне не казалось это трудным, поскольку я уже давно любил Элен. Голова кружилась от волнительной надежды снова попасть на землю. Там будут банки с Китекат, уютный коврик перед камином и много мышей. Мне не терпелось туда отправиться.

– Тебе придется родиться как обычно, как рождаются все котята, – сказала Ангел серебряных звезд. – Я буду тебе помогать, но и сам не теряйся. Дело не только в Элен. Тебе еще есть чему поучиться.

– Я хочу быть величественным котом, – сказал я, – с черной блестящей шерстью, белыми «носочками» и белой «манишкой». Хочу уметь очень громко мурлыкать. И нельзя ли сразу отправить меня по нужному адресу? В прошлый раз я оказался в приюте, где Элен и нашла меня.

– В этот раз ты сам должен найти ее, – ответила ангел. – Научись пользоваться пси-приемником.

– Пси-приемником? – удивился я.

– Люди называют это спутниковой навигацией, – сказала ангел с улыбкой. – Ты точно хочешь туда, Соломон?

Я с грустью оглядел свой прекрасный дом в мире духов. Мне нравилось быть светящимся котом. Здесь можно просто быть. Никто не вышвырнет тебя под дождь и не посыплет порошком от блох.

Потом я вспомнил дом с большими светлыми окнами, где жила Элен. Там была моя любимая подушка в чехле из желтого бархата. И лестница, лучшее место для игр. А еще уютная кухня и дворик с вишневым деревцем.

Элен была моей маленькой хозяйкой и любила меня больше, чем кого бы то ни было. Без меня она отказывалась ложиться в кровать, а когда мама выключала свет и уходила вниз, Элен включала его обратно и играла со мной. Наигравшись, Элен доставала свой тайный дневник и читала мне вслух. У нее был чудесный мелодичный голос, и я был единственным, кто его слышал, потому что с людьми Элен не слишком много разговаривала. Она терпеть не могла делать уроки или убираться в комнате. Все, что ей нравилось, – танцевать и играть на пианино.

Больше всего я люблю вспоминать, как Элен делилась со мной своими музыкальными талантами. Рано утром она садилась за пианино, на стульчик с бархатной обивкой, а была она такого маленького роста, что не доставала ногами до пола.

– Давай, Соломон! – говорила она с улыбкой, и я запрыгивал на лакированный верх пианино. Мне нравилось лежать там, пока она играет, смотреть на искорки в ее глазах и наблюдать, как она оживает. Она играла еще и еще, ее маленькие пальчики порхали по клавишам, ее светлые волосы подпрыгивали. От музыки у меня по спине и усам бежали мурашки. В такие моменты вокруг нас всегда кружили мерцающие ангелы.

Потом в дверях появлялась ее мама со школьным портфелем и переброшенным через руку пальто.

– Пора в школу.

– Мамочка, я не хочу туда.

– Надо идти.

– Ну, мамочка, я только доиграю эту песенку. Я сама ее сочинила, и Соломону нравится.

– Элен, ПОРА В ШКОЛУ!

Мне оставалось беспомощно наблюдать, как свет покидает Элен. Ее маленькое личико хмурилось, бледнело, глаза наполнялись слезами, когда она закрывала крышку пианино.

– Послушай, Соломон, – сказала мой ангел, и я вернулся из своих воспоминаний.

– Элен теперь взрослая. Она не та девочка, которую ты помнишь.

– Ну и что? – спросил я.

– Я должна тебя предупредить: Элен в таком душевном состоянии, что ей будет трудно как следует о тебе заботиться, – ответила мой ангел. – У нее малыш, он едва начал ходить, и муж, который кричит на нее, а живут они в отчаянной нужде.

– Я хочу туда, – сказал я твердо.

Мой ангел замешкалась, как будто хотела что-то добавить.

– И еще, – прошептала она, – там есть Джессика.

– Джессика?

Мой ангел молчала. Она нежно смотрела на меня серебряными глазами.

– Я уверена, Соломон справится, – сказала мама Элен.

– Это лечебный кот. А еще он храбрый и дерзкий. У него получится.

Когда пришло мое время родиться, я увидел, как мой ангел превратилась в калейдоскоп искр. Серебряные звезды подернулись дымкой – и вот я со свистом лечу сквозь космический простор. Блеснула вспышка света, и я прорвал огромную золотую паутину, отделяющую мир духов от земли. Это был замечательный полет.

А потом все изменилось.

Я больше не был светящимся кошачьим духом. Меня сжало до размеров маленькой сосиски, и я оказался в тельце новорожденного котенка. Все, что я мог, – визжать и извиваться. Глаза не открывались. Лапы не держали меня. Я не знал, какого цвета у меня шерсть. Это было невыносимо. Как я мог согласиться на такое? Я не стал настоящим котом. Я превратился в сосиску.

Но не я один. Нас было четверо в этой урчащей шелковистой и ритмично шевелящейся куче. Мама-кошка окутывала теплом все мое существо, когда облизывала и кормила меня.

Через десять дней глаза открылись, и я увидел край корзины, стоявшей у теплой печки. Увидел свои лапки – глянцево-черные в белых «носочках», как я и заказывал. Мимо ходили четыре большие ноги, две в тапочках и две в ботинках, а сверху то и дело спускались руки, чтобы тихонько погладить нас по голове. Это была не Элен, но я продолжал верить, что она придет и заберет меня.

Кошачье младенчество было счастливым. С первых дней меня брали на руки и нежно прижимали к широкой груди, в которой сердце билось так редко, что мне казалось, будто человек не доживет до следующего удара.

– Его возьмут позже всех, этого черного с белыми лапками. Первыми всегда забирают самых симпатичных.

– Да, он же последыш, самый слабенький из этого помета. Такая малявка.

Последыш! Я?! Не может быть.

Вскоре мы стали настоящими котятами: прыгали, как теннисные мячики, карабкались по занавескам и прятались под покрывалами кресел, заставляя людей хохотать над нашими проделками. Но мне не терпелось вырасти, чтобы попасть к Элен.

– У него тоскливый вид, у этого черныша.

Я все время смотрел в окно и ждал, что на дорожке к дому покажется Элен. Стали захаживать люди, чтобы выбрать себе котенка, и каждый раз мои усы вставали по стойке смирно.

В один из таких дней мой ангел вдруг скомандовала: «Прячься!» Она впервые заговорила со мной после моего рождения, так что среагировал я быстро. Через прореху в ткани я шмыгнул в пыльные потроха кресла и прислушался к разговору гостей.

– Мне бы черненького.

Это был не голос Элен.

– Черный у нас где-то тут был.

– Посмотрите под креслом.

Они отодвинули кресло, во внутренности которого я вцепился, но не нашли меня.

Наконец гости забрали двух оставшихся котят, и когда я выбрался из убежища, играть было уже не с кем. Мне было восемь недель от роду, и вскоре я должен был начать стремительно расти.

Элен не приходила. Шли дни, недели, а ее все не было.

Я перестал есть. Коту, у которого есть цель в жизни, еда ни к чему. Я целыми днями сидел на подоконнике и караулил Элен.

– Он заболел.

– Отведи его к ветеринару.

Они так и сделали, и я впервые познакомился с кошачьей переноской – ужасной скрипучей клеткой, в которой тебя болтает вверх-вниз. Будучи умным котом, я сидел тихо и думал о том, насколько бесполезно тратить силы на попытку бегства.

Ветеринар крепко держал меня за шкирку, пока его пальцы бегали по моему телу. Он с силой прощупал мои лапы и хвост по всей длине. Потом заставил меня открыть рот и заглянул внутрь. Я заметил, что его руки пахли так же, как пол на кухне. Он уложил меня на холодный стол и сказал нечто весьма обидное для гордого молодого кота вроде меня.

– Точно, это последыш.

– Но он очень ласковый. У него особенный характер. Если никому он не приглянется, мы оставим его себе.

Кошка-мать насильно заставляла меня есть, но я все тосковал по Элен. Бродить по садику и находить возвышения, на которых можно сидеть и ждать ее, стало моим любимым развлечением.

Теперь, находясь в телесной оболочке, мне было труднее увидеть своего ангела. На земле для этого нужно было сосредоточиться и отрешиться от всего остального, но даже в этом случае, к моей досаде, я видел ее как в тумане.

– Нет смысла ждать, Соломон, – сказала она. – У тебя есть пси-приемник.

Летнее утро было пасмурным. Я закрыл глаза и мысленно включил то, что ангел назвала пси-приемником. И мне сразу стало ясно, где искать Элен. Путь к ней лежал строго на юг, и определить направление мне удалось неожиданно легко. Расстояние определялось намного дольше, и у меня похолодело внутри от мысли, что дом Элен может быть в сотнях миль отсюда. Я взглянул на свои изящные лапки в белых «носочках» и нервно пошевелил длинными усами. Путешествие в сотню миль – нелегкое испытание для последыша. Эта характеристика настолько меня разозлила, что я решил действовать. Я затрусил по дороге без оглядки, взяв курс на юг.

Вот так я оказался в капоте грузовика.

Уже много часов у меня и крошки во рту не было. Боясь уснуть, я напрягал все силы, чтобы удержаться на дрожащей пластине. Иначе я либо свалился бы на бегущий асфальт, либо был бы на куски изрублен шестеренками. От испарений и шума жутко болела голова. Череп казался яичной скорлупой. Я замерз и проголодался.

Шуршащие колеса поднимали фонтан грязных брызг, которые залетали под капот, так что вскоре я насквозь промок, и слипшаяся шерсть встала торчком. Элен не возьмет меня к себе, думал я в отчаянии. Меня с трудом можно было назвать привлекательным.

Уже стемнело, когда я почувствовал, что грузовик сбавляет скорость. Изможденный, я безвольно лежал, покорно принимая каждую выбоину на дороге, и когда грузовик наконец остановился, я остался лежать, наслаждаясь тишиной и спокойствием. Все тело ныло.

Я выполз наружу. Лапы подкашивались, дождь никак не заканчивался. Грузовик припарковался у магазина, рядом были какие-то дома. Я втянул ноздрями воздух. Почуял восхитительный аромат пекущегося пирога. С помощью пси-приемника я определил, что он исходит из кухни Элен.

Рысью перебегая от одного дома к другому, я добрался до железной калитки, спрятанной в густой изгороди. Я учуял воробьев, жавшихся друг к дружке, – счастливчики, подумал я. Они спали, а мне было не до сна – я стоял весь вымазанный машинным маслом, дрожащий, бездомный. Теперь полило как из ведра, на дороге стали расплываться лужи. Мои лапки вымокли и промерзли. Вспышки молнии и раскатистые удары грома напугали меня, и я, съежившись, залез под изгородь. Прохода нигде не было, так что я протиснулся под калиткой. Я понимал, что должен, несмотря на дождь, выйти на середину лужайки, чтобы привлечь внимание Элен, и встал прямо перед четырьмя ярко освещенными окнами и большой коричневой дверью.

– Мяукай что есть мочи. Давай! – велела мой ангел.

И я дал. Ощущая себя маленьким, грязным и взъерошенным, я устроил такой ор, что чертям тошно стало. Я бы сам не поверил, что измученный маленький котенок может поднять такой шум. Мой голос звенел на весь двор, и вскоре наверху открылось окно, в котором показалось чье-то лицо. Это была она. Моя дорогая Элен.

– Да что же тут творится? – Элен высунулась из окна и увидела меня. Ужасно стыдясь своего вида, я поднял хвост трубой – кошки так улыбаются.

– Ой, смотри, там крошечный котенок! Я спущусь.

Элен подобрала меня и прижала к сердцу, я почувствовал сквозь шкуру его успокаивающий ритм, а она, очевидно, услышала биение моего сердца и воскликнула: «У тебя сердечко так колотится! Откуда ты взялся?»

Я поднял на нее желто-зеленые глаза, и наши взгляды встретились. В темноте летнего вечера ее глаза были серо-голубыми. У Элен по-прежнему были длинные волосы пшеничного цвета, какими я их и помнил. Я потрогал их лапкой, с удивлением отметив, что они стали виться, как пружинки. Ее глаза светились любовью, но щеки исхудали, а прикосновение рук ощущалось не так, как раньше. Она гладила меня быстро, скупыми движениями, не задерживаясь подолгу, и целительный свет, который раньше исходил от ее рук, был словно закрыт тучами. Она казалась напряженной, как будто ей было некогда применить свой дар исцеления. Я знал, что надвигается гроза и гроза эта собирается внутри самой Элен. Она была в беде. А я пришел ей на помощь.

С этого момента моя обязанность – защищать Элен и быть рядом с ней, что бы ни случилось. Это была моя первая возможность попытаться облегчить ее боль, поэтому я с грациозной неторопливостью поднес свой нос к ее носу и поводил головой из стороны в сторону.

– Ах ты, моя крошка!

Так мы подружились. Часы пробили полночь, дождь посыпался длинными серебряными иглами. Я потом не раз слышал, как Элен рассказывала, что нашла меня летним вечером в грозу.

– Что это за комок грязи?

Надо мной, изображая негодование, но где-то в глубине души спрятав веселый нрав, навис мужчина. Ему не удалось меня обмануть.

– С Джо тебе тоже нужно подружиться, – велела ангел.

Я замешкался, испугавшись огромного красного носа на лице Джо. А вдруг он чихнет? Но мне удалось поймать его взгляд и потереться носами. Он любил кошек и осторожно погладил меня. Но мне было неуютно под взглядом этих рыжих глаз. Они были слишком яркими. Яркими, но неулыбчивыми.

– Он весь в чем-то черном!

Элен поспешно опустила меня на землю, но ее бледно-голубую футболку уже покрывали пятна машинного масла. Я прошествовал на кухню, оставляя маленькие черные следы и продолжая держать вертикально хвост со слипшейся на кончике шерстью.

– Какой тощенький хвостик, – сказал Джо.

– Бедняжка, у него такой жалкий вид. – Элен чуть не расплакалась, увидев, в каком я состоянии. – Пусть сначала поест. Потом я устрою ему горячую ванну и вытру насухо.

Джо простонал:

– Ну, началось. Да ты с ним полночи пронянчишься. Выпью еще пива и пойду спать.

Он открыл холодильник и достал черную с золотом банку. Я мяукнул, решив, что это молоко для меня. А он сказал кое-что, меня насторожившее:

– Не подпускай к нему Джессику. Она его слопает на завтрак.

Интересно, кто такая Джессика? Собака? Злая соседка? Другая кошка?

Ощущение измены окатило меня, как холодный душ. На кухне стояла миска с надписью «КИС-КИС» и остатками еды. Я рухнул на пол, сердце затрепетало на бело-голубой плитке. Мои косточки болели, а намокшая шерсть казалась свинцовой. Язык горел от привкуса машинного масла. Я был готов сдаться.

Проделав весь этот путь, я узнал, что у Элен уже есть кошка.

Другая кошка добралась сюда первой!

Вторая глава. Другая кошка добралась сюда первой

После противной ванны и большой порции молока я хорошо выспался, и мое настроение улучшилось. Особенно когда обнаружил себя лежащим на желтой бархатной подушке.

– Кошки обожают эту подушку, – сказала Элен, вытерев меня пушистым полотенцем и нежно уложив на нее. – Она досталась мне от мамы. Спи, котёныш, а утром разберемся, чей ты.

Но сначала о Джессике.

Более шкодливой кошки я в жизни не встречал. У нее была прелестная шелковистая шерсть, наполовину черная, наполовину белая, и лапы с розовыми подушечками, которые она с удовольствием выставляла напоказ, притворяясь, что вылизывает их. Посмотрев в ее манящие лютиковые глаза, я сразу влюбился. Я боялся ее и немного ревновал. Складывалось впечатление, что она жесткая и властная, но она была великолепна, и я хотел, чтобы она стала моим другом. Я видел, что за ее самоуверенной наружностью прячется милая кошечка, которая хочет быть любимой. В моей голове уже зрел план, как с ней подружиться. Я мечтал запрыгнуть к ней в корзину и ощутить прикосновение ее лоснящегося горячего тела. Но я был еще котенком и пока грезил лишь о том, чтобы мне разрешили с ней играть. Командовать пока будет Джессика, и это тяжело, но дайте мне полгодика, и я стану главным – надеюсь, к тому времени она меня полюбит.

– Ах ты, подлая тварь! БРЫСЬ!

Вот те на! Неужели прелестный мягкий голос Элен мог превратиться в такой визг? Это она мне? Котята бегают даже быстрее взрослых кошек, и я стремглав кинулся под пианино, прерывая сладкий зевок.

Я сидел под пианино и смотрел, как Элен выгоняет Джессику и выбрасывает мертвую птицу, которую та притащила с улицы. Это был лишь один из подобных случаев. Джессика вела себя возмутительно. Она рвала ковры, царапала мебель, кусками заглатывала еду – особенно краденую. А если ее оставляли на улице, она появлялась в окне, сверкая выпученными глазами, и настойчиво орала, пока ее не впустят. Хуже всего, что она царапала сына Элен, малыша Джонни, тот начинал плакать, а его плач вызывал у Элен тревогу. А от тревоги Элен заводился Джо.

В то первое утро я чувствовал себя свежо и пребывал в хорошем настроении. Это был мой старый дом, где я вместе с Элен прожил все ее детство. Меня переполняло желание увидеть лестницу, и я не мог дождаться, когда Элен откроет дверь в прихожую. Чтобы попросить человека открыть дверь, нужно элегантно сесть перед ней с задранной вверх головой. И неотрывно смотреть на дверную ручку – рано или поздно он поймет. Это основы телепатии.

– Он хочет погулять по дому.

Джо открыл мне дверь. Он точно любил кошек.

В прихожей у меня перехватило дыхание. Я вспомнил, как нам было здорово в этом чудесном доме. Та потрясающая лестница была на месте, она отлично сохранилась. Для котенка, который родился в одноэтажном доме, лестница была трудным гимнастическим снарядом. Лучшим местом на ней была площадка между пролетами, от которой ступеньки поднимались налево. Оттуда можно было смотреть вниз, принимать солнечные ванны и привлекать внимание всех идущих наверх или вниз. По запаху я понял, что Джессика уже заняла это место, а вскоре увидел своими глазами, как нахально она там восседает, вытягивая драконью лапу навстречу любому, кто осмеливался игнорировать ее, проходя мимо.

Поначалу Джессика не хотела делить со мной лестничную площадку, но она не могла отказать себе в удовольствии покрасоваться, ракетой взлетая по ступенькам. Она любила лежать там, положив голову на ковер и растопырив страшную когтистую лапу, поджидая меня. К адреналину быстро привыкаешь. Когда я совсем освоился в новом доме, мы с Джессикой стали вечерами устраивать безумные забеги по лестнице; прижав уши и заломив хвосты, гулко топали по ковру. «Мама, СМОТРИ!» – верещал Джонни, когда мы начинали гоняться друг за другом вверх-вниз; они втроем смеялись над нами, и по всему дому летали кошки и веселый смех.

Наше счастье заполняло комнаты бриллиантовыми звездочками, а когда мы наконец засыпали, дом умиротворенно гудел. «Это холодильник гудит», – говорила Джессика, но я-то знал, что это не он. Джессика была скучной взрослой кошкой. Ее усы недовольно топорщились. Я был молод и все еще связан с миром духов. Я помнил, что счастье – это скопление ликующих звезд, исходящая из сердца энергия.

Насколько я любил свой новый дом, настолько я ревновал Элен к Джессике. Днем и ночью в моем мозгу пульсировала мысль: Элен – моя хозяйка. А не твоя. Всё наоборот. Будучи прогрессивным котом, я старался сохранять хладнокровие, но мне все равно было обидно.

Видеть Джессику на руках у Элен было почти невыносимо. Однажды, когда Джессика свернулась клубком у нее на коленях, я сидел на полу и смотрел на Элен, испытывая ревность и одиночество. Ее глаза задумчиво просияли в ответ, она наклонилась, взяла меня и посадила к себе на плечо.

– Это что, ревность, котёныш? – вполголоса пропела она. – Перестань, миленький. Я ужасно тебя люблю и надеюсь, что ты останешься с нами.

Я услышал ворчание Джессики, но Элен погладила ее, и она притихла.

– Ты такой красавчик, – прошептала Элен, глядя на меня. – И похож на кота, который был у меня в детстве. Не волнуйся, зайка, я буду о тебе заботиться, и у меня хватит любви на вас обоих – и на тебя, и на Джессику.

После этого я почувствовал большое облегчение. Я замурлыкал и уткнулся мордочкой в мягкий блестящий шарф на шее у Элен.

Я правильно поступил, подружившись с Джонни. Он не любил Джессику и визжал, если она проходила мимо, и даже убегал от незнакомых кошек на улице, перебирая ножками так быстро, как только мог. Из-за Джессики он боялся всех кошек.

Поэтому я провел много времени с ним, не переставая мурлыкать и тереться об него, пока он играл на полу. Я никогда не ломал его домики из Lego и не уносил плюшевого мишку, как делала Джессика. Я не хотел, чтобы Джонни плакал, поэтому подходил к нему осторожно, непременно мурлыча, и однажды он протянул маленькую ручку и потрогал меня. Я подошел ближе, свернулся у его ног и притворился спящим, не переставая мурлыкать, разумеется. Джонни ничуть не испугался и начал меня гладить.

– Хорошая киса, – сказал он маме.

– Он не такой, как Джессика. Это добрый, ласковый котик, – сказала Элен, и с тех пор Джонни понравилось брать меня на руки и даже играть со мной. Я очень постарался быть хорошим, и оно того стоило.

– Ты остаешься у нас, котёныш, – радостно сообщила мне Элен через неделю. – Никто тебя не разыскивает. Надо бы придумать тебе имя.

Я пристально посмотрел ей в глаза и послал немое сообщение: «Соломон». К моему удивлению, она поняла его. Элен была очень чувствительна.

– Я буду звать тебя Соломон, – сказала она, – за твой ум. Ты точь-в-точь похож на кота, который был у меня в детстве, и его тоже звали Соломон. В отличие от Джессики, ты совсем не шкодливый. Я так рада, что мы можем оставить тебя у нас.

В тот звездный миг я понял, как мудро поступила мой ангел. Она придумала для меня это долгое путешествие и появление на лужайке перед домом Элен в таком жалком виде.

Даже если бы я родился на той же улице, Элен никогда не стала бы меня разыскивать, поскольку у нее уже была Джессика. Разбудив в Элен материнские чувства к потерявшемуся котенку и желание приютить его, я обеспечил себе место в этом доме и в ее сердце.

Я не мог поверить, что эта худая нервная женщина с темными кругами под глазами когда-то была свободным, счастливым ребенком, танцевавшим босиком на лужайке или кружившимся в любимых розовых балетках по гладко отполированному паркету, поверх которого теперь лежит старый рваный ковер. А я подбадривал ее, носясь кругами, заставляя ее смеяться и глядя, как в ее глазах сверкают искорки творческой энергии.

Я удивлялся, почему Элен теперь не танцует. И не играет на пианино. Однажды, когда Джо не было дома, а Джонни спал, я сидел на пианино и просто смотрел на Элен. Я знал, что она владеет телепатией, и послал ей мысленное сообщение. Сработало.

– Ты хочешь мне что-то сказать, Соломон? – спросила она.

Я положил голову на полированный верх пианино и почувствовал, как там внутри притаились умолкшие струны в ожидании того, кто на них заиграет. Я вспомнил о журчащих мелодиях, которые играла маленькая Элен, и послал ей эти воспоминания.

Она взглянула на часы, села на стул и подняла крышку. Я замер в предвкушении. Моя шерсть мелко дрожала, я ждал, когда заиграет музыка.

Но случилось не то, чего я ожидал.

Элен сидела, опустив длинные пальцы на белые и черные клавиши, застывшая и молчаливая. Вдруг она захлопнула крышку и расплакалась. Потом, всхлипывая, бросилась на диван.

В ужасе я забрался к ней, мурлыча и убирая языком слезы с ее разгоряченных щек. Это все, что я мог сделать.

Я хотел понять, что с ней происходит, поэтому стал вспоминать свою прошлую жизнь и то, что заставляло Элен плакать, когда была маленькой. Когда ей было десять лет, я хотел сделать ей подарок, чтобы показать, как сильно я ее люблю. Я знал, что ей нравятся малиновки, потому что по всей спальне у нее были расставлены открытки с их изображениями. И однажды утром я вышел на покрытый инеем двор и поймал одну птичку для нее. Взбегая по лестнице с еще теплой малиновкой в зубах, я был взволнован. Это была первая пойманная мной птица, и я собирался положить ее прямо на кровать Элен. Настоящая малиновка!

Элен сидела в кровати, ожидая меня, как обычно. Я с величайшей аккуратностью положил птичку на одеяло перед ней и сел, гордый своим подарком.

Но вместо благодарности Элен расплакалась. Вбежала ее мама и ахнула, увидев лежащую на розовом одеяле малиновку.

Элен, всхлипывая, взяла ее в ручки. «Посмотри, какого чудесного она цвета, – рыдала Элен, водя одним пальчиком по птичьей грудке. – Оранжевого, а не красного. И какие у нее крошечные ножки. И какая она горячая. Посмотри, какой у нее клювик, и маленькая изящная головка. Ой, мамочка, она уже никогда не споет, да? Она умерла. – Элен горько заплакала. – Я не могу сделать так, чтобы она снова летала».

Она подняла голову и увидела меня. «Мерзкий котяра, НЕНАВИЖУ тебя! Иди отсюда!»

Ее мама взяла меня на руки. «Так нечестно, Элен. Для кошки естественно ловить птиц, правда, Соломон? Он думал, что делает тебе подарок».

Она попыталась унести птичку, но Элен заплакала еще горше. «Нет, мама. Я позабочусь о ней, даже о мертвой».

После этого я с удивлением наблюдал, как она завернула мертвую малиновку в несколько слоев радужной оберточной бумаги и положила в картонную коробочку. Она взяла на кухне хлебный нож, так чтобы мама не видела, выкопала под розовым кустом ямку и положила туда птичку в этой подарочной упаковке. Элен плакала весь день, но простила меня, когда я с мурлыканьем прижался к ней. Это послужило мне уроком, который я запомнил навсегда.

Но я не понимал, почему она плачет сейчас, из-за пианино! Однако вскоре, когда Элен начала тихо, вперемешку со всхлипами рассказывать, я узнал ответ.

– Я так люблю музыку, Соломон. Но я не могу сейчас играть. Я слишком измотана. Ты же видишь, что музыка – моя духовная пища, а я не могу играть урывками. Мне надо погрузиться в музыку полностью, нырнуть в нее с головой. А еще мне тяжело вспоминать, что мама всегда заставляла меня выступать перед людьми и очень злилась из-за того, что я не могла. Я зажималась. И она наказывала меня, запирая пианино или отбирая балетки.