Kitobni o'qish: «Кстати о Севере!»

Строки

Когда ты остановишься один

И лишний час останешься спокоен,

И Вечер завершает чудный день,

И лик его прекрасен и достоин.

И безмятежны небо и земля –

Вдвоем они заканчивают лето.

Минуту я прошу твою хотя б,

Подумай обо мне мгновенье это.

Когда ты возвращаешься домой,

Остановись на тропке, что под вязом,

В священном полумраке, Боже мой,

Таинственным сияньем он обвязан.

Взгляни на этот золотистый свет

Небес и солнца, сшедшего на нет.

На птицу – запоздалую малиновку,

Бесшумно пролетающую мимо.

Послушай ветра шум и скрип шагов -

Но будет тишина. Отдай свой разум,

Насколько ты отдать его готов –

Всю память обо мне обрящешь разом.

О! Если бы так сильно ты любил,

Как я люблю – тебе благословенье,

И в час вечерний мне казалось бы,

Что я вернулась из тоски забвенья.

О, если б ты любил как я –

Такой же дикою любовью…

Стремленья, доходящие до боли,

Лишь приближали б час свиданья!

Но мягкое свеченье мирозданья –

В твоих глазах горит, не угасая,

Когда лежу в твоих объятьях.

Что стала больше понимать я?

Что в них любовь совсем иная.

Моя любовь мучительна и странна,

Но сердце – сильно и правдиво –

Моя любовь к тебе весьма красива,

Но боль моя – мучительная рана.

Я – только экзотический цветок

И сильно божество свое любя,

Покуда слабой жизни хлещет ток

Живу лишь только для тебя.

Моя судьба уже предрешена,

Что делать, если я уже грешна?

Я умереть готова, чтоб

Поцеловал мой хладный лоб.

И будет крепкий сон и милый

Под древом над моей могилой.

О! Я и смерти больше не боюсь,

Лишь бейся обо мне хоть миг твой пульс!

Stanzas by Charlotte Bronte

IF thou be in a lonely place,

If one hour's calm be thine,

As Evening bends her placid face

O'er this sweet day's decline;

If all the earth and all the heaven

Now look serene to thee,

As o'er them shuts the summer even,

One momentthink of me !

Pause, in the lane, returning home;

'Tis dusk, it will be still:

Pause near the elm, a sacred gloom

Its breezeless boughs will fill.

Look at that soft and golden light,

High in the unclouded sky;

Watch the last bird's belated flight,

As it flits silent by.

Hark ! for a sound upon the wind,

A step, a voice, a sigh;

If all be still, then yield thy mind,

Unchecked, to memory.

If thy love were like mine, how blest

That twilight hour would seem,

When, back from the regretted Past,

Returned our early dream !

If thy love were like mine, how wild

Thy longings, even to pain,

For sunset soft, and moonlight mild,

To bring that hour again !

But oft, when in thine arms I lay,

I've seen thy dark eyes shine,

And deeply felt, their changeful ray

Spoke other love than mine.

My love is almost anguish now,

It beats so strong and true;

'Twere rapture, could I deem that thou

Such anguish ever knew.

I have been but thy transient flower,

Thou wert my god divine;

Till, checked by death's congealing power,

This heart must throb for thine.

And well my dying hour were blest,

If life's expiring breath

Should pass, as thy lips gently prest

My forehead, cold in death;

And sound my sleep would be, and sweet,

Beneath the churchyard tree,

If sometimes in thy heart should beat

One pulse, still true to me.

Наслаждение

Короткий стих о том, что

Настанет радостное чувство

Не в храмах дивного искусства,

Его дыхание не создано

Для городского воздуха.

О нет! Ищи его в природе.

Где рощ старинных стаи,

Его Величество приходит

и красотой произрастает.

Где сотни птиц щебечут,

Где шторм поёт

Зловеще

Среди концертных нот.

Где полная луна – бледна

Где спят прекрасные леса,

И переходит тишина

В глухие ночи голоса.

Там, где колдует соловей,

Где трелей перекаты

В тиши заброшенных полей

Мелодией богаты.

На самую великую из гор

Иди обозревать простор,

Холмы, долины, дали

Которых не видали.

Гляди в небесный свод,

На солнца свет,

На облака –

Жемчужного оттенка.

Когда ты будешь так смотреть,

Ум станет много шире,

Пройдут незримо сотни лет

На мчащейся машине

В те времена, когда земля юна,

Здесь патриархи жили

И Богу агнца приносили

За то, что полны закрома.

И снег голов их и бород

Не знал ни страсти, ни невзгод.

Увидим в пышных их одеждах,

С теченьем старости их нежной.

Тогда тебя встречает радость,

Что подает нам торжество.

Спокойный ум нам дарит сладость

От неподвижности его.

Pleasure

A Short Poem or Else Not Say I

True pleasure breathes not city air,

Nor in Art's temples dwells,

In palaces and towers where

The voice of Grandeur dwells.

No! Seek it where high Nature holds

Her court 'mid stately groves,

Where she her majesty unfolds,

And in fresh beauty moves;

Where thousand birds of sweetest song,

The wildly rushing storm

And hundred streams which glide along,

Her mighty concert form!

Go where the woods in beauty sleep

Bathed in pale Luna's light,

Or where among their branches sweep

The hollow sounds of night.

Go where the warbling nightingale

In gushes rich doth sing,

Till all the lonely, quiet vale

With melody doth ring.

Go, sit upon a mountain steep,

And view the prospect round;

The hills and vales, the valley's sweep,

The far horizon bound.

Then view the wide sky overhead,

The still, deep vault of blue,

The sun which golden light doth shed,

The clouds of pearly hue.

And as you gaze on this vast scene

Your thoughts will journey far,

Though hundred years should roll between

On Time's swift-passing car.

To ages when the earth was yound,

When patriarchs, grey and old,

The praises of their god oft sung,

And oft his mercies told.

You see them with their beards of snow,

Their robes of ample form,

Their lives whose peaceful, gentle flow,

Felt seldom passion's storm.

Then a calm, solemn pleasure steals

Into your inmost mind;

A quiet aura your spirit feels,

A softened stillness kind.

Письмо

О, что же пишут эти пальцы?

О, отчего наморщен лоб?

Успели ленты развязаться,

И кудри развернулись чтоб!

О жадный лоб! О чём ты? С кем ты?

Как свет подчёркивает тьму!

Блестит кристалл на шёлке ленты,

Кому же пишешь ты? Кому?

Упрямый локон вьется к низу

И вот, отброшен он назад,

Так хлещет водопад капризный,

Как распускается коса.

Сестра увлечена письмом

И ничего не замечает.

Закат июльский зо-ло-том

Её вниманье не прельщает.

Все так: лужайка зелена,

Белеет сельская дорожка,

Но не проходит ни одна

По ней нетерпеливо ножка.

И окна в сад отворены,

И кресло со столом меж ними.

Там есть замшелые холмы

И к ним ведущие ступени.

Цветут душистые цветы,

Сквозь окна солнце затеняя,

Но ей не видно красоты

Ни блика солнца за стенами,

О как же нежен наш закат!

Рисован лучезарной тушью!

Как небо розовым блестит!

Но нет! Сестра к ним равнодушна!

Но пальцы у сестры не дремлют,

Строга, наедине с собою,

Перо и руки твёрдо внемлют

Ее и разуму, и воле.

Ее душа поглощена

Письмом без всяческих преград,

Серьёзен взгляд, она бледна.

Сестра, но кто же адресат?

К кому? К кому? О, пишешь ты?

Перо, зависшее над строчкой!

И искажаются черты

Лица слезой над редкой точкой?

Мне не удастся разглядеть

С просторов парка адресата,

И тьма спускается на треть

Гостиной летней пред закатом.

Но кроме всякого добра –

Фарфора, мелких безделушек –

Я вижу антиквариат,

О нём приятно бы послушать.

Мой видит взгляд один портрет,

Что в обрамленьи золотом:

Испанский профиль у мужчины,

И в нем таинственность при том.

О! Это он? Твой бог? Твой гений?

Но руки движутся проворно,

Еще мгновение, мгновенье

И тусклый образ перевернут.

И запечатано письмо,

Ее закончена задача.

Но получается само,

Что не избегнуть больше плача.

А слёзы льются как река,

Пока не прочтена строка,

Покуда в любящие руки

По суше, по воде

Слова прорвутся о разлуке.

Покуда с берегов английских

Письмо не проберется близко!

В колониях все письма ценны:

Один, один и без жены!

Британия, ведь в этой сцене

Все мысли жен отражены!

The Letter

What is she writing? Watch her now,

How fast her fingers move !

How eagerly her youthful brow

Is bent in thought above !

Her long curls, drooping, shade the light,

She puts them quick aside,

Nor knows, that band of crystals bright,

Her hasty touch untied.

It slips adown her silken dress,

Falls glittering at her feet;

Unmarked it falls, for she no less

Pursues her labour sweet.

The very loveliest hour that shines,

Is in that deep blue sky;

The golden sun of June declines,

It has not caught her eye.

The cheerful lawn, and unclosed gate,

The white road, far away,

In vain for her light footsteps wait,

She comes not forth to-day.

There is an open door of glass

Close by that lady's chair,

From thence, to slopes of mossy grass,

Descends a marble stair.

Tall plants of bright and spicy bloom

Around the threshold grow;

Their leaves and blossoms shade the room,

From that sun's deepening glow.

Why does she not a moment glance

Between the clustering flowers,

And mark in heaven the radiant dance

Of evening's rosy hours ?

O look again ! Still fixed her eye,

Unsmiling, earnest, still,

And fast her pen and fingers fly,

Urged by her eager will.

Her soul is in th' absorbing task;

To whom, then, doth she write ?

Nay, watch her still more closely, ask

Her own eyes' serious light;

Where do they turn, as now her pen

Hangs o'er th' unfinished line ?

Whence fell the tearful gleam that then

Did in their dark spheres shine ?

The summer-parlour looks so dark,

When from that sky you turn,

And from th' expanse of that green park,

You scarce may aught discern.

Yet o'er the piles of porcelain rare,

O'er flower-stand, couch, and vase,

Sloped, as if leaning on the air,

One picture meets the gaze.

'Tis there she turns; you may not see

Distinct, what form defines

The clouded mass of mystery

Yon broad gold frame confines.

But look again; inured to shade

Your eyes now faintly trace

A stalwart form, a massive head,

A firm, determined face.

Black Spanish locks, a sunburnt cheek,

A brow high, broad, and white,

Where every furrow seems to speak

Of mind and moral might.

Is that her god ? I cannot tell;

Her eye a moment met

Th' impending picture, then it fell

Darkened and dimmed and wet.

A moment more, her task is done,

And sealed the letter lies;

And now, towards the setting sun

She turns her tearful eyes.

Those tears flow over, wonder not,

For by the inscription, see

In what a strange and distant spot

Her heart of hearts must be !

Three seas and many a league of land

That letter must pass o'er,

E'er read by him to whose loved hand

'Tis sent from England's shore.

Remote colonial wilds detain

Her husband, loved though stern;

She, 'mid that smiling English scene,

Weeps for his wished return.