Kitobni o'qish: «Как любить детей. Опыт самоанализа»
«Бог есть Любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нём».
Св. Апостол Иоанн
«Люблю неправых в жизни излечить Любовью».
Живая Этика
«Заповедь: люби ближнего своего – это гармония, простор, свобода. Глянь вокруг – улыбнись!»
Януш Корчак
«Если учитель имеет только Любовь к делу, он будет хороший учитель. Если учитель имеет только Любовь к ученику, как отец, мать, он будет лучше того учителя, который прочёл все книги, но не имеет любви ни к делу, ни к ученикам. Если учитель соединяет в себе Любовь к делу и ученикам, он – совершенный Учитель».
Лев Николаевич Толстой
«Возлюби Ребёнка. Возлюби его сильнее, чем самого себя. Уверуй, что Ребёнок чище, лучше, честнее, талантливее тебя. Всего себя отдавай детям и только тогда сможешь именоваться Учителем».
Василий Александрович Сухомлинский
«В Любви Ребёнок находит вдвое больше источник роста».
Иоанн Генрих Песталоцци
Дорогой Коллега!
Вопрос – как любить детей – вечен для педагогики. Но не для педагогики как академической науки, а педагогики как уникального единства науки и высокого искусства, как образа жизни, как состояния духа.
Обидно, что педагогическая наука не стремится к синтезу с педагогическим искусством, с тем, чтобы на этой основе стать мощным двигателем поступательного развития нашего общества.
Но еще обиднее, когда она вовсе противоречит искусству воспитания, в основе которого лежит безграничная любовь к детям. Мы должны признать, что не сможем решить насущные, жизненные проблемы гуманной педагогики, если тысячекратно не будем возвращаться к тому, что школе нужно, прежде всего, научиться любить детей.
Образовательное пространство должно быть заполнено до краев
духовной,
утонченной,
мудрой,
одухотворяющей,
жертвенной
любовью воспитателей и учителей к своим детям, ученикам.
Для гуманной педагогики это аксиома.
Но нужно еще понять – как, именно как – любить детей и каждого Ребенка, чтобы любовь стала самой действенной и доброй силой воспитания. Сколько нас – учителей и воспитателей на Земле – столько же ответов мы можем получить на этот вопрос – как. Если каждый из нас тысячу раз возвращался бы к осмыслению качества своей любви к детям, я полагаю, мы бы постигли мудрость педагогической любви. Наверное, это и стало бы для нас самым высшим профессиональным достижением.
Много раз я читал прекрасную книгу Януша Корчака – «Как любить ребенка», читаю и перечитываю «манифест» Василия Александровича Сухомлинского – «Как любить детей». И, размышляя над идеями этих мыслителей, я решил заглянуть в свой внутренний мир и заняться самоанализом.
Истоки моей любви
Чувствую, мне надо разобраться в сути и могуществе Педагогической Любви. Она вошла в меня не с фанфарами и не через потрясения, не с детства или с первого взгляда, а незаметно, без часа и дня, без месяца и года.
Я знаю только, что было время, когда Педагогической Любви (как казалось тогда) во мне не было. Может быть, лучше сказать: я не чувствовал, не подозревал, что родился с искрой такой Любви в душе, родился, чтобы гореть в ней. Если бы я обнаружил эту искру в себе тогда, будучи учеником, я попытался бы вырвать её из себя, погасить немедленно.
Но теперь я знаю, она осталась во мне. И она – Педагогическая Любовь, это прекрасное пламя, движет мною. Она питает смысл моей жизни, она пронизывает моё сознание, мою жизнь. Именно она заставляет спешить к детям, радоваться им и скучать по ним, общаться с учителями, писать книги, совершенствовать в себе всё – и свой характер, и знания, и педагогическое искусство.
Но что это такое – Педагогическая Любовь, Учительская Любовь? Да разве не хватит Ребёнку материнской Любви, родительской Любви, зачем еще Учительская?
И почему наука педагогическая (даже психологическая) не только о Великой Любви, а просто о любви говорить не любит? Все учебники педагогики, – новые, старые, – в которых должны быть отражены достижения науки и забота о подготовке будущих учителей, о Любви к детям молчат, как будто в рот воды набрали. Что такое Любовь и должен ли учитель любить детей, должен ли знать, как нужно их любить? Эти вопросы для учебников не существуют. И я делаю свой вывод: значит, сама наука слепа, раз не замечает Всеначальную Энергию Жизни в целом, и в образовании в частности.
Но Бог с ней – с современной наукой.
Для меня существует более возвышенная Педагогика, она вечна, она от Высшего Света. Это есть Учения Классиков: Марка Фабия Квинтилиана, Яна Амоса Коменского, Жан Жака Руссо, Иоганна Генриха Песталоцци, Константина Дмитриевича Ушинского, Якова Семёновича Гогебашвили, Марии Монтессори, Януша Корчака, Антона Семёновича Макаренко, Василия Александровича Сухомлинского. Любовь – основа их учений. Они свои учения для того и создавали, чтобы утвердить Любовь как Основной Закон Образования, из которого могут быть выведены определения, называемые методами, принципами, школой, уроком, реформой и т. п.
Любовь ко всему хорошему воспитывали во мне мама, бабушка, дедушка. В детстве я не был злым, не был самолюбивым. Да, был шалуном и доставлял родным много волнений и беспокойства. Но меня любили, и я любил.
Во мне осталась память об отце, который добровольно ушёл на фронт и погиб в Крыму в начале Великой Отечественной войны. Память об отце тоже взращивала во мне любовь.
И, вообще, все добрые воспоминания детства и юности, и последующих периодов тоже, до сих пор теплятся во мне, и я постоянно общаюсь с ними. Дмитрию Сергеевичу Лихачёву принадлежит мудрость: «Воспитываться в моральном климате памяти». Моральный климат памяти во мне постоянно занимается этим.
Много чего я любил в детстве.
Любил, когда бабушка перед сном садилась у изголовья моей кровати и начинала нашептывать мне молитвы. Я полюбил бабушкины молитвы, они успокаивали меня, ласкали мою душу. Я запомнил их, а спустя десятилетия сам читал их моим детям перед сном, читал внукам. Эти молитвы, которые я порой, дразня бабушку, высмеивал, – «Бога нет, бабушка, Бога нет!», – оказались семенами моей веры, которая выросла во мне тоже спустя десятилетия.
Любил быть рядом с дедушкой, когда он работал в винограднике или же выжигал известь. Он выслушивал мои «научные» речи, а я глотал, как виноградные гроздья, его мудрость, впитывал его философию крестьянина. Дедушка сеял в моей душе семена, которые зародили во мне мировоззренческие начала.
Любил ласки и заботу матери. Ласки её были нежными, хотя она не баловала меня ими, а забота была чуткая и требовательная. Я часто сердил её – у меня было много двоек по разным предметам. Не потому, что не хотел учиться или был лодырем. А потому, что не понимал своих учителей, их объяснения, а они без сожаления ставили мне двойки. Мама плакала из-за моих плохих отметок, ибо воображала в них мою будущую несостоятельность. У меня сжималось сердце от слёз матери. Я, конечно, прекрасно понимал, каково ей было, молодой женщине, вдове погибшего на фронте мужа, одной воспитывать двоих детей (у меня есть сестра младше меня на семь лет). А она мечтала воспитывать нас такими, чтобы отец, если душа его видит нас, радовался и гордился нами и мамой. Эта забота матери взращивала во мне особую любовь – любовь с пониманием долга, с пониманием преданности.
Любил я писать стихи, пьесы, философские эссе, ставить спектакли.
Я полюбил жизнь.
Любили ли меня учителя?
Школу я, конечно, любил.
Там, в школе, свершались главные каждодневные события моей жизни. Они происходили в её длинных коридорах и укромных уголках большого двора, где можно было пошалить, подраться, повстречаться с друзьями, обменяться марками, спичечными коробками, скрепить дружбу, дать друг другу списать и т. д. и т. п. Это была жизнь, а я ее любил.
Школу-то я любил, но это не значит, что также любил своих учителей, или спешил в школу лишь для того, чтобы их увидеть, с ними пообщаться. Причину, которая объясняет это обстоятельство, я бы назвал законом взаимности: недолюбливал своих учителей, потому что чувствовал – они тоже недолюбливали меня, слабого.
Конечно, они по-своему любили всех детей и среди них меня тоже, но эта любовь ни к чему их не обязывала. Были у них любимчики, те, которые чем-то угождали им, всегда всё выполняли, слушались, или были талантливыми. Но и эта любовь была связана с условностью: если кто переставал быть примерным или разочаровывал в своих способностях, то терял любовь учителя. Само слово «любимчик» – весьма сомнительное понятие, далёкое от Педагогической, от Учительской Любви.
Знали ли мои учителя, как надо любить детей и каждого отдельного Ребёнка?
Думаю, такой вопрос – как любить детей, как любить своих учеников – у них не возникал.
Как они нас любили?
Любили своими заштампованными серыми уроками, бесконечными нудными домашними заданиями и проверками, вызовами к доске и выставлениями отметок; любили своими раздражениями и угрозами, контрольными работами и исправлениями ошибок; любили своими оскорблениями и строгостями, наказаниями и вызовами родителей; любили прохождениями программ, успеваемостью в процентах и соблюдением так называемой сознательной дисциплины. Они не очень-то трудились, чтобы во всю эту дидактическую мишуру вложить хоть чуточку своей души, вложить хоть чуточку уважения к нам. Заметно было, что многие учителя больше любили саму власть над нами, чем нас самих.
Но закон взаимности действовал неумолимо.
И мы отвечали на любовь наших учителей своей «любовью». То и дело срывали уроки, удирали с уроков, запасались шпаргалками, списывали друг у друга, исхитрялись, обманывали и т. д. и т. п. У нас было выработано множество способов для самозащиты. Одновременно обнажалась наша беспомощность: унижались перед ними, умоляли не ставить плохих отметок, не вызывать родителей.
Я – герой
С 1942 года нас с девочками разъединили, и я стал учеником четвёртого класса мужской школы.
И вот урок русского языка.
Входит в класс пожилая учительница, её называли заслуженной. Она – автор учебников. У неё строгое, недовольное лицо.
Мы встаём.
– Здравствуйте… – произносит она не тоном доброжелательного приветствия, а с некоей угрозой – «Сейчас посмотрим, с чем вы пришли».
Все хором и громко отвечают:
– Здрааавствуууйтеее… – и в этом ответном приветствии тоже не звучит радость встречи с учительницей, с предстоящим уроком русского языка.
У меня весёлое настроение, и в хоровом «здравствуйте» выделилось моё «драп-ту-пи-те»… Откуда такое пришло в голову, не знаю.
Учительница ошеломлена. Видимо, такое с ней ещё никто себе не позволял.
– Кто это?! – грозно закричала она.
– Я… – говорю, и самому хочется смеяться над своей дерзостью.
Конечно, я тогда не думал о том, что со мной будет, точнее, как она со мной поступит.
Если бы она любила меня Учительской Любовью, поступила бы совсем по-другому. Но она так заорала, что дети испугались. Она говорила какие-то русские ругательные слова, из которых я понял: надо выйти из-за парты и постоять в углу лицом к стене.
Это не испортило моего настроения. То и дело я оборачиваюсь и, уловив момент, гримасничаю. Дети смеются, мне хорошо.
– Вон из класса!.. – закричала она вдруг, и сама вытолкнула меня за дверь.
Классная комната на первом этаже. Окна выходят во двор. Я бегу во двор. Там сооружён спортивный городок. Взбираюсь по железной лестнице, перелезаю на шест и спускаюсь вниз. Качаюсь на перекладине.
Мои одноклассники смотрят на меня. Смеются, кто-то, может быть, завидует.
Учительница опять разразилась. Вызывает завуча и требует, чтобы тот забрал меня и строго наказал.
Он ведёт меня и наказывает: велит постоять у своего кабинета весь оставшийся урок. Потом делает строгое внушение и отправляет меня в класс.
Ребята окружают меня, спрашивают:
– Ну, как?
– Да никак! – говорю я, но чувствую себя героем.
У меня появляется отвращение к учительнице и к урокам русского языка.
У меня переэкзаменовка.
Я заканчиваю шестой класс.
Учительница химии назначает мне переэкзаменовку. Я умоляю её поставить мне тройку, обещаю, что впредь буду учиться хорошо.
Я чувствую, если мама узнает, что у меня переэкзаменовка, она заплачет, ей будет стыдно перед близкими и соседями за своего сына. Мне будет больно видеть, как она плачет. Не хочу обидеть её. Кроме того, что я скажу дедушке и бабушке, у которых собираюсь провести в деревне всё лето? Они гордятся мною, и вот приехал внук-двоечник!
Но учительница химии стоит на своём.
– Ты ничего не знаешь по химии…
Я ухитрился скрыть свою двойку от матери и уехал в деревню с учебником химии. Каждый день скрывался в виноградниках и зубрил параграфы и формулы.
В конце августа я заявил бабушке, что еду в Тбилиси.
– Почему?! – удивилась она. – До первого сентября ещё целая неделя…
Но я поехал в Тбилиси и поспешил в школу пересдать химию.
В кабинете химии моя учительница, кстати, весьма красивая женщина, ведёт светскую беседу с другим учителем. Я долго жду. Наконец она оборачивается ко мне, но говорит своему собеседнику:
– Представляете, как этому лодырю повезло? Если бы министерство не упразднило бы курс химии в шестом классе, я бы его оставила на второй год. Но вот досада, изучение химии сейчас начинается с седьмого класса…
Я сразу не понял, в чём дело, испугался.
А она говорит уже мне:
– К сожалению, ты проскочил в седьмой… Экзамена не будет… Но рано тебе радоваться…
Это ли Учительская Любовь к своему ученику?
Закон взаимности принуждает меня недолюбливать эту красивую женщину.
Я прячусь в кухне
Это тоже в шестом классе.
Учительница русского языка (теперь уже другая), пожилая женщина, она же руководительница класса, грозится, что не переведёт меня в седьмой класс.
Да, я не знаю русского языка, не имею в семье речевую среду. А в школе учительница только и делает, что ставит мне двойки. Я стараюсь учить наизусть тексты без понимания смысла, но это меня не спасает. Списывать во время контрольных работ тоже не всегда удаётся, она как будто только за мною следит, чтобы я не «жульничал».
У меня накапливаются двойки по математике, по физике, по английскому. Я, получается, круглый двоечник. Что делает моя классная руководительница?
Она кладёт классный журнал в свой чёрный портфель и вечером, неожиданно, приходит к нам домой.
Я понимаю, это не к добру.
Прячусь в кухне.
Мама тоже напугана: что же я такое натворил, что классная руководительница сама приходит, с мрачным лицом садится у обеденного стола и достаёт из своего чёрного портфеля журнал.
– Маро, – говорит она маме, – плохи у твоего сына дела. Вот смотри, – и показывает в журнале против моей фамилии жирно написанные цифры, – два… два… два… два… два… Что делать? Он в следующий класс не перейдёт… Может, направить его в фабрично-заводское училище?..
Она не спрашивает маму, как та одна справляется с воспитанием двоих детей, на что семья живёт, чем она болеет, чем сын увлечён, что ему мешает хорошо учиться…
Она встаёт и уходит, оставив в семье горе.
Мама заплакала, у неё больное сердце.
Я тоже заплакал от безысходности.
Почему никто не хочет помочь мне?
Мог ли я полюбить эту учительницу? А без любви как мне освоить русский язык?
Контрольная для учителя
Ее в классе никто не любил, ибо она сама не любила нас: никогда не защищала нас, только ругала и пугала, доносила о наших «выходках» директору, проводила строгие контрольные, ставила много двоек и называла нас тупицами. Нам русский язык давался с большим трудом, кроме тех немногих, которые овладели русской речи в семье. Ребята были не прочь при любом случае тоже оказать ей свои «услуги».
Было это в седьмом классе. Входит она на урок недовольная, бросает на стол кипу тетрадей для контрольных и говорит раздраженно, что мы не справились с этой письменной работой и все мы умственно отсталые.
Начинает работу над исправлением ошибок.
– Гоги, встань! – Гоги у нас лучший знаток русского языка, он редко допускал ошибки в контрольных.
Гоги чинно встает и готовится выслушать упрек учительницы.
– Скажи, как пишется слово «вместе»?
Гоги отвечает подчеркнуто разборчиво:
– Слово «вместе» пишется вместе…
– А как ты в контрольной написал? – тон учительницы означает: «Как тебе не стыдно!»
– Я в контрольной слово «вместе» написал раздельно – «в месте»…
– А разве я не объяснила вам, как это слово пишется?
– Да, вы объяснили, но я все же допустил ошибку…
– Вот за это тебе и «два»…
– А вы не спросили, почему я допустил ошибку…
– И почему же?
– Я ошибку допустил для вашей проверки…
– Что?!
– На этот раз вы справились – нашли мою ошибку, и я ставлю вам «пять»…
– Что ты мелешь?!
– В прежних же контрольных, – продолжает Гоги спокойно, – вы не обнаружили три ошибки, которые я специально допустил для вашей проверки, и я поставил вам три «двойки»… Скажите, как пишется слово…
– Как ты смеешь, наглец…
– Если я наглец, то и смею… Но на этот раз вам еще одна двойка за грубость…
– Вон из класса!
– Это еще одна «двойка» вам за поведение…
– Убирайся…
Работа над ошибками провалилась.
Английский грузинскими буквами
Об учительнице английского языка. Она совсем молодая красивая женщина. Строгая, нервная, недовольная. Даёт нам первые уроки английского.
Ставит мне двойку. За что? Хочу спросить, но она может накричать на меня, нагрубить. Она такая. В следующий раз опять ставит двойку. В конце урока подзывает к себе и тихо говорит:
– Ты хороший мальчик, мне жалко оставлять тебя на второй год, займись с репетитором…
Мама узнаёт её домашний адрес, и мы идём к ней.
Сперва – «нет-нет», а потом соглашается давать мне частные уроки.
В неделю два раза я хожу к ней домой. Мы открываем учебник и грузинскими буквами под английским текстом пишем транскрипции. Получается, что я читаю английский текст грузинскими буквами. На уроках, когда она вызывает меня к доске, я так и делаю, и вместо двоек ставит она мне тройки, порой – четвёрки.
Она строго предупредила меня, чтобы в классе я не проболтался и никому не сказал, у кого я беру частные уроки.
Мамину жалкую пенсию в месяц раз я передаю ей, а это происходит в 1944 году.
Она довольна мной, говорит другим учителям, что я способный мальчик. Конечно, я не мог её любить.
Единица на всех, шишки по голове каждому
Учитель физкультуры.
Добродушный крикун. Мог дать подзатыльник ученику, выругать его с отцовской заботой.
Весь класс решил прогулять уроки целого дня и спастись от трёх контрольных.
Директор поручил учителю физкультуры разыскать нас. Тот нас не нашёл. Искал по всему Тбилиси, но не додумался, что мы могли быть в зоопарке и веселиться.
На другой день озлобленный на нас учитель физкультуры, вместо того, чтобы провести урок, предпринял следующее: сперва обругал нас всеми дозволенными и недозволенными словами, обещая ужасные последствия за нашу дерзость; потом провёл в журнале линейкой вертикальную линию, приделал сверху носик, а внизу – опору; так получилась одна большая единица на всех, единицу записал каждому из нас в дневнике; далее, вызывая нас по двое, ставил бок о бок друг к другу, а сам сзади обеими руками ударял наши головы друг об друга. У каждого на голове образовалась шишка. А потом принудил нас написать заверение, что больше никогда мы не посмеем прогуливать уроки.
Делал он всё это вполне серьёзно и, полагаю, с верою, что свершает педагогическую задачу – воспитывает нас, но, по всей вероятности, и с чувством мщения за то, что мы оказались прозорливее и скрылись так, что он не смог нас разыскать. Значит, не смог выполнить и задание директора.
Он был пожилой мужчина, «опытный» учитель физкультуры, ему поручалось выполнение всех силовых заданий.
Мы были тогда в восьмом классе.
Можно ли обнаружить в этом «педагогическом» деянии какой-нибудь след искренней любви к нам?
Мы никому не пожаловались за шишки и долго тешились над нашим учителем. А общая единица в журнале осталась в памяти как анекдот.
Я знаю «Эй, би, си, ди»…
Пришёл новый учитель английского языка (это уже по счёту который!) и обнаружил, что мы, семиклассники, не знаем наизусть английский алфавит. Он не смог этого допустить. Почти полгода он упражнял нас в заучивании алфавита: на каждом уроке вызывал по десять-двенадцать учеников, и они должны были скороговоркой произнести весь алфавит. За малейшее запинание ставил двойку, но если кто произносил весь порядок алфавита сразу и без заминки, ставил пять. Однако со временем кто-то мог забыть, потому он постоянно проверял прочность наших знаний, неожиданно вызывая нас. Так я получил по английскому четыре или пять пятёрок.
Английский я у него, конечно, не выучил. Мне от него в подарок остался зазубренный английский алфавит. Это знание в моей жизни не стоило и выеденного яйца. Оно так и лежит в складах моего сознания рядом с никчемными клочками знаний от химии, физики, математики, биологии, от некоторых других так называемых учебных предметов.
Не знаю, должен ли я быть благодарен учителю, который так закрепил во мне знание английского алфавита, вместо того чтобы дарить мне живую английскую речь, вкус к чтению английской поэзии, дарить хотя бы сто слов и сто прекрасных предложений!
